На такое я не соглашался!

Этот добе выглядит так, будто утопится сейчас в собственном кофе. — Сколько у тебя еще времени, Нару? — спрашивает Сакура полным сочувствия тоном, но как только этот придурок поднимает на нее полные надежды глаза, тут же хмыкает и качает головой. — Даже не думай, — отрезает она, и Наруто снова сникает. С видом, полным скорби, он подцепляет двумя пальцами лежащую на блюдце ложечку и тихо постукивает ей по поверхности взбитых сливок, топя их в коричневой жиже. — До воскресенья, — вздыхает он, и кажется, что его тон разжалобил бы даже президента. Но не Сакуру — та и не думает сжалиться. Конечно, после долгих терзаний она нашла свое семейное счастье с Ли и теперь не намерена нарушать его спектаклем перед родителями Узумаки. Подумаешь, отец обещал тому машину; все это наживное и не стоит подобной жертвы. — Ну пожалуйста, ну чего тебе… — Мы уже говорили об этом не раз, — неумолимо припечатывает девушка и стаскивает с блюдечка последнее печенье. Шоколадное, со сливочной прослойкой — то самое, на которое как раз собирался покуситься исполненный горя добе. — Ты же знаешь Ли, он не будет в восторге от этой идеи. Наруто в очередной раз тяжко вздыхает и облизывает покрытую пеной ложку. Как он умудряется перемазать при этом сливками нос — для меня остается загадкой, но Узумаки и сам понимает свою оплошность, когда с самого кончика срывается и расплывается темной кляксой на столе кофейная капля. — Но осталось всего четыре дня… — печально делает он очередную попытку уговорить лучшую подругу, но та пресекает ее однозначно и жестоко. Жестоко, пожалуй, для меня. Кто ж знал, что она такое предложит? — Вот у Саске никого нет, пусть он и изображает твою… девушку, — Сакура хмыкает в лучших традициях анимешного злодея, а я давлюсь своим капучино. Она вообще в своем уме, а? Я бы прямо тут доказал ей, что не могу сыграть девушку этого добе, если б не посмотрел на него и не увидел так опасно загоревшиеся глаза. Черт, это точно не предвещает ничего хорошего; неужели эта идея… — Саске-кун… Настолько заискивающим тоном владеет, наверное, только Узумаки. И такую жалобную рожу тоже умеет строить только он. На меня вся эта хрень не действует, поэтому я только хмыкаю и, прикрывая глаза, отрезаю: — Даже не думай, усуратонкачи. Глаза я все же закрыл, наверное, зря, потому что как только я чуть приподнимаю веки — едва не отшатываюсь: за прошедшие пару секунд этот кретин успел вскочить со своего места и теперь, опираясь на несчастно накренившийся стол, с полным восторгом смотрит на меня с расстояния едва ли двадцати сантиметров. — Сакура-чан права, ты же ни с кем сейчас не встречаешься? — он почти светится от ликования, которого я все же, признаться, не разделяю. Больше скажу: эта идея вызывает у меня что угодно, кроме вот такой щенячьей радости. Поэтому я отодвигаюсь и начинаю справедливо возмущаться: — Какая разница, я тебе не… — Я разберусь, даттебайо, — с готовностью мотает головой этот придурок, и у меня не остается сомнений: со своими предками он точно все уладит. Но я не собираюсь… — Ну Саске, ну пожалуйста… — продолжает тянуть свое добе. — Тут же ничего сложного, просто провести с ними пару выходных, мы даже целоваться не будем… — Чего?!.. — наверное, по моим распахнувшимся глазам Узумаки понял, что ушел куда-то не туда, потому что тут же сворачивает тему выражений нежности между любовниками и быстро бормочет: — Вот если б ты меня попросил, я бы ни за что не отказал, ты же мой лучший друг, я же всегда приходил на помощь, когда ты… Тут меня все же укалывает подлая совесть. Наруто прав, он всегда помогал мне, когда у меня были проблемы. Признаться, он действительно очень выручил меня не раз, даже вытащил однажды из обезьянника, пусть я и не просил его об этом. Продолжать сидеть с непроницаемым лицом становится тяжело, и я понимаю, что, кажется, не могу больше противостоять уговорам этого добе. Поизображать два-три дня его парня — не так уж, наверное, и… Черт, и где же моя непреклонность, когда она так нужна? — Хватит! — прерываю я наконец этот раздражающий поток слов, и Узумаки удивленно затыкается. Не знаю уж, что за чушь он сейчас нес, но уже тише повторяю: — Хватит. Ладно. Но будешь мне должен. Черт, если и существует в мире гибрид человека с цветочком — то это точно он, сидящий передо мной засранец. Потому что так расцвести на глазах нормальный человек не может. — Сасу-чан, ты чудо! — восклицает он и, кажется, собирается броситься мне на шею, но я решительно пресекаю его намерения вытянутой вперед ладонью. Ками-сама, на что я подписался? Чертов добе. *** — Вот, поставь это фото на столик! Нет, не на тот, а возле компа… Какая безвкусная, аляпистая рамка. Сердечки, вашу мать. Я и этот кретин — в рамке с сердечками! Только надписи не хватает: "Лучшие молодожены месяца". Хорошо хоть, мы тут просто обнимаемся. Еще бы мы не просто обнимались! Да чтоб я в здравом рассудке выбрал себе в парни этого усуратонкачи? Да черта с два. Пусть рожей он и вышел, но такое ходячее недоразумение надо еще поискать. Ставлю это убожество возле колонки, оборачиваюсь и тут же нещадно давлюсь воздухом. Мне в глаза бросаются пачка презервативов для анального секса и смазка, гордо высящиеся на прикроватной тумбочке; что, ничего лучшего этот идиот придумать не смог?! Кажется, по моему полному возмущения взгляду добе понимает, что я хочу сказать, потому что смущенно пожимает плечами и поясняет: — Ну, это чтоб они убедились, что… — Ты кретин, — устало вздыхаю я и подхожу к тумбочке. Распахнув дверцу, с облегчением утрамбовываю в нее необходимые для встречающихся парней принадлежности. Ками, какой же у него тут бардак. — Когда двое приглашают в гости родителей, они такие вещи прячут! Понимаешь? Прячут! В любовных делах этот придурок точно не силен — ну да, конечно, он ни с кем не заходил настолько далеко. Впрочем, как и я, и он знает это, но спорить все равно не решается. Черт, да такое чувство, что с личной жизнью он знаком только по постам в интернете; хотя, пожалуй, это и правда так — что ж, я и без этого не был удивлен, что с ним никто не хочет встречаться. — Ну что, может, еще что-нибудь? Я окидываю взглядом то убожество, которое Узумаки называет своей комнатой, и качаю головой. — Кружки с сердечками, рамки с сердечками, браслеты, твою мать, — я поднимаю запястье и трясу уродливой цепочкой на нем, — с сердечками… Природа точно отдохнула на тебе, добе. Но для предков сойдет. Кажется, этот кретин собирается возмутиться справедливо данной мной характеристикой, но не знает, стоит ли ему сейчас спорить со мной. От жестоких мук выбора его спасает писклявая мелодия дверного звонка — Ками-сама, неужели он и звонок в съемной квартире поменял? Ну не мог хозяин, если он хоть чуть-чуть нормален, поставить такую идиотскую звенелку. Избавленный от необходимости что-то мне отвечать Узумаки лыбится и бежит открывать дверь, а я не спеша выхожу из комнаты и останавливаюсь. Как он объяснит предкам, почему обещал найти девушку, а нашел парня, меня не волнует. Все его робкие предложения надеть на меня платье я прервал достойным хуком еще в самом начале. — Привет, мам, пап, — слышу я его жизнерадостный голос, и он показывается в дверном проеме: в одной руке у него объемный пакет, содержимое которого я угадать еще бы поостерегся, а в другой — накрытый прозрачным пластиком торт. Черт, если они будут заставлять меня это есть — я картинно заявлю, что бросаю этого мерзавца, и свалю с чистой совестью. Ну, пусть и не совсем чистой, но все лучше, чем пихать в себя эту ненавистную дрянь. За спиной Наруто показываются двое — пожалуй, они еще достаточно молоды для такого взрослого сынка, и меня так и подмывает спросить, не в школе ли они поженились. Добе смотрит на меня неуверенно, сглатывает и, повернувшись обратно к родителям, осторожно начинает: — Мам, пап… Я обещал вас кое с кем познакомить… Вот, это Саске, — он отступает на шаг вбок, и я оказываюсь под взглядом двух пар внимательных глаз. Хм, пожалуй, даже при приеме в универ меня не рассматривали так скрупулезно и подозрительно. Они молчат. Конечно, они молчат, черт возьми! Они-то думали, что им представят красивую юную девушку… Ну, простите уж, что я не принадлежу к женскому полу. Зато по остальным параметрам подхожу. Можете гордиться тем, что у вашего сына отличный вкус. Это если забыть о тех убогих рамках в комнате, ага. Первой приходит в себя его мать. Есть у моего брата дружок с такими же малиновыми волосами; если сейчас скажет про меня что-нибудь такое — поинтересуюсь, нет ли у нее внебрачного сына. Если надо — даже фоток на телефоне нарою. — Но… сынок, это же… не девушка? — мне кажется, она не убила его на месте только из-за шока. Запомните, детки! Если видите женщину с красными волосами — бегите, сколько хватит сил. Я научен уже горьким опытом, поверьте. Это чистые дьяволы в обличье человека. Добе виновато улыбается и, подходя, обнимает меня за плечи. Прикрываю на секунду глаза и заставляю себя положить ему руку на талию; будем надеяться, со стороны мы хоть чуть-чуть похожи на влюбленную парочку. Хотя я бы не повелся ни разу. Черт, да у меня просто в голове не укладывается, что я бы стал встречаться с таким!.. Хотя на ощупь он ничего так, согласен. — Ну да, не девушка, — нелепо лыбясь, произносит Узумаки. — Но он у меня… кхм… за девушку. Клянусь, я сейчас его убью. А лучше сначала выебу, чтоб он знал, кто тут девчонка, а потом уже сверну ему шею. Я уже готов претворить свои замыслы в жизнь, но усуратонкачи лишь сильнее прижимает меня к себе и продолжает держать на лице эту чертову заискивающую улыбочку — так бы и натянул ее ему на уши, если б не вспомнил, что это все-таки мой лучший друг. Думаю, моя улыбка напоминает скорее презрительный оскал, чем выражение любви и дружелюбия, но что-то же добе должен был унаследовать от своих родителей. Те послушно ведутся и хоть еще недоверчиво, но все же кивают и улыбаются в ответ. Я чувствую, как Наруто под боком едва заметно выдыхает с облегчением; первый этап принятия пройден, и если теперь его предки признают нас голубками, то тот сможет смело сказать, что свой спор с папашей он выиграл. *** — А как твои родители отнеслись к вашим отношениям, Саске-кун? — Кушина мешает ложечкой чай в одной из тех уродских кружек с сердечками. Веревочка, свисающая с белого с красной каемкой края, почему-то вызывает во мне здравую мысль о сведении счетов с жизнью, но я упорно отгоняю от себя образ петли. Надо продержаться еще пару часов, верно? Потом они уедут и не вернутся до следующих выходных… А потом Минато купит своему сынку машину, и можно будет забыть этот спектакль как дурной сон. Молчание затягивается, и я понимаю, что пора бы уже чего-нибудь и ответить. — Они не знают, — сообщаю я не слишком дружелюбно. К черту дружелюбие, если еще немного — и я просто убьюсь о ближайшую стену. — И никогда не узнают. Они умерли двенадцать лет назад. Кушина выглядит так, будто сейчас бросится меня утешать и гладить по головке. Мы знакомы каких-то три часа, а она уже души во мне не чает. Конечно, женщины всегда были падки на потомков семьи Учиха; как бы муженек не придушил ее часом в лучших традициях Отелло. Словно услышав мои мысли, усуратонкачи уже ставшим привычным жестом обнимает меня за плечи. Главное, чтобы для меня это тоже не стало привычным, потому что связываться с таким придурком я не собираюсь, будь он хоть трижды красив так, как… Узумаки, мать вашу. Но от медвежьих объятий своей мамаши он меня хотя бы спас, и за это я ему, наверное, даже благодарен. Был бы благодарен, если б забыл о том, что это он затащил меня в этот проклятый фарс. — Съешь тортика, Саске-кун, — словно в попытке подбодрить меня улыбается Минато и отрезает здоровый кусок от этого чудовища. От вида этой слоеной, покрытой толстой белой шапкой хрени меня начинает тошнить; черт, я же сказал, что не люблю!.. Но никто в их семье, очевидно, слов не понимает, и добе решает, что спокойствие за столом нужно спасать. — Не надо, пап, — он придвигает к себе это гребаное блюдечко, но я не поддаюсь благодарности ни на миг. Сейчас ведь точно скажет что-нибудь… — Саске следит за фигурой. Черт, как знал. Вот уйдут его предки — клянусь, я такое с его фигурой сотворю, что он будет десять раз думать перед тем, как что-то ляпнуть!.. Но эта отмазка, по крайней мере, действует. Красноволосая мамаша умиленно лыбится, а ее муженек с пониманием извиняется и подает своему сыну ложку, которой тот тут же с аппетитом начинает уминать эту дрянь. Как бы меня не стошнило сейчас прямо на них, ага. К их счастью, с тортом на сегодня они решают покончить. "Пусть останется на завтра, Нару-чан любит", — заботливо поясняет Кушина, убирая ополовиненного уродца в холодильник, и меня в прямом смысле воротит от приторной нежности в ее словах. Пусть она еще в туалете, черт возьми, ревизию наведет — вдруг бумага не слишком мягкая и натрет ее сыночку задницу? — Даже не хочется вас оставлять, — кажется, она сейчас прослезится; Ками-сама, упаси меня от этого зрелища. Я еще жить хотел, насколько помню — после этого вечера я уже так не уверен. — Может, завтра с утра позвонить и взять отгул, а сейчас остаться ночевать у вас… — Ками-сама, я передумал. Уж лучше смотреть, как она весь вечер вытирает своему сыночку сопли. Если они останутся здесь, тогда я точно!.. — Не думаю, что это хорошая идея, мам, — конечно, этот добе хоть и придурок, но все же понимает, что в таком случае весь спектакль полетит к чертям. Да хрена с два я тогда буду поддерживать этот фарс. — Ну почему же? Мы так редко видимся. Прогуляемся тогда завтра по парку, посидим в кафе… Нет. Нет. Ты должен найти выход, ты же не такой идиот, как… — Простите, Кушина-сан, — я пытаюсь сохранить спокойное выражение лица; у меня это выходило, пожалуй, и не в таких случаях, так что надеюсь, что у меня все же получилось. — Но мы с вашим сыном тоже можем видеться не так уж часто — учеба, работа… Добе заливается краской до самых ушей, а я лишь мило улыбаюсь. Минато понимающе смеется, а Кушина, кажется, сейчас осветит своими глазами весь коридор — такая в них горит необъятная радость. — Простите, я даже как-то не подумала, что вы хотите побыть наедине… Тогда мы пойдем, да, аната*? Не будем вам мешать. Хоть на что-то ее забота годится. Они собираются быстро и с плохо скрытым смущением; уже обувшись, Минато произносит: — Ну что ж, не скучайте! — треплет своего отпрыска по голове и потом поворачивается ко мне. Что-то мне говорит, что ничего хорошего он не скажет — во всяком случае, для меня. — Я очень рад за вас, Саске-кун! Думаю, мы с Кушиной приедем еще, как только сможем. Всегда поражался людям, которые не видят ничего сквозь свои омерзительно-розовые очки. Да не пара мы, не пара! Хоть лапа добе за этот вечер едва не прилипла к моему плечу. Сколько раз они должны увидеть нас вместе, чтобы это понять? Я уже готов заявить это прямым текстом, но излишне довольные предки этого придурка все же машут и скрываются, и мое настроение тут же подскакивает на десять пунктов. Усуратонкачи поворачивает замок и тут же с облегченным выдохом прислоняется к двери, и, судя по восхищенному хихиканью его мамаши, отдающемуся в подъезде зловещим эхом, этот звук там было прекрасно слышно. *** Сегодня в своем кофе хочу утопиться я. — Что с тобой, Саске-кун? — розововолосая дура опять строит из себя мать Терезу, но я прекрасно помню всю глубину ее сочувствия, когда добе просил ее помочь. Спасибо, такого мне не надо. Белобрысый кретин же сегодня до неприличия весел. Да чтоб его харя по этой самой улыбочке треснула! — Давай уже решай, как скажешь своим родакам, что мы больше не вместе, — угрюмо наставляю его на путь истинный, но он с сосредоточенным видом давит ложечкой крупинки сахара на дне той самой дебильной кружки. Это занятие явно грозит затянуться, поэтому я не выдерживаю и возмущаюсь: — Добе, мать твою! Это недоразумение вздрагивает и поднимает внезапно растерявшие всю свою радость глаза. Черт, неужели он вздумал плакать из-за того, что я отвлек его от уничтожения сахарных песчинок?.. — Саске-кун… — тянет он, и я понимаю, что мой личный ад еще не закончился. Если уж усуратонкачи заговорил таким тоном, то это верный признак: сваливать поздно. — Может, потерпишь еще нем… — Три месяца! — едва не вскакивая на ноги, кричу я. Может, стоило все же позволить себе подобное — если б стол перевернулся, я смог бы со счастливой душой проститься с этой уродской кружкой. А еще, при некоторой доле везения, — ошпарить ноги Узумаки так любовно заваренным чаем… Черт, но жалеть уже поздно. — Три. Гребаных. Месяца. Я терплю твоих предков каждые выходные. Ты знаешь, сколько вообще лет моей жизни они сожрали? Эти их сюсюканья, походы в магазин, семейные посиделки… Ты-то получил свою тачку и теперь радуешься, а я даже не могу ни с кем встречаться!.. Я перевожу дыхание, а этот усуратонкачи выглядит слишком несчастным. Только что чуть не пел от радости, а теперь готов уронить тяжелую горькую слезу. Да что с этим добе такое?.. И тот объяснил. Лучше б я не знал, честное слово. Зато Сакура все же исполнила мою мечту о смерти одной из тех мерзких кружек. — Родители обещали мне квартиру… Если мы распишемся. Они купили нам билеты в Нидерланды. Сказали, сразу и медовый месяц справим… Черта с два. Да шел бы он… От неожиданности я едва ли могу из себя что-то выдавить; пользуясь моей временной неспособностью разговаривать, Узумаки начинает быстро говорить: — Ты подумай, всего пару лет, а я наконец перестану жить в съемной однушке… И у тебя всегда будет дом, в который ты сможешь вернуться! Наш брак вряд ли воспримут в Японии всерьез, так что об этом не волнуйся… Убил бы его на месте. Плевать, что он мой друг, плевать, что он смотрит на меня такими жалобными глазами, плевать, что Сакура станет свидетелем… Кстати, что-то она слишком долго молчит; не откусила ли она там себе ничего часом? — Пожалуйста… — смотрит он на меня взглядом побитого щенка, но я решительно поднимаюсь на ноги, все же дав еще один шанс второй уродской кружке, и твердым шагом выхожу с кухни. Черта с два я на это соглашусь. *** Сакура заваливается ко мне тем же вечером. Хотя заваливается — слабо сказано; она просто отпихивает меня с дороги, едва я открываю дверь, и вламывается в мою квартиру. В руке у нее тяжелая бутылка, и я решаю пока с ней не спорить. — Ты мудак, — обласкивает она меня добрым словом прямо с порога. — Ты хоть знаешь, через что Наруто прошел, чтобы все это устроить? Ха-ха. Ради собственной тачки и квартиры он бы не только… — Ему нахер не нужны ни машина, ни хата. Он молодой, красивый, заботливый, не бедный, добрый душой и… — Ты долго собираешься мне его рекламировать? — хмуро спрашиваю я, подпирая спиной дверь. — Если он такой, то почему ты… — Не перебивай меня! — возмущается Харуно, и я, стиснув зубы, все же умолкаю. — При всех этих достоинствах — неужели ты думаешь, что никто не хотел с ним встречаться дольше недели? Хмыкаю. Да если вспомнить, о ком мы говорим, то я совершенно не удивлен, что его никто дольше не выдержал. Это ходячая беда. — Но он специально, мать твою, всех отшивал. Потому что надеялся, что когда не останется времени, ты — ты! — придешь к нему на помощь. Думаешь, и этот спор его с отцом, который был чертов год назад — все это было просто так? Кажется, что-то сдохло в этом мире. Надо посмотреть под дверью; может, это тараканы из башки Харуно устроили грандиозные похороны? Подруга с громким шипением вскрывает бутылку и протягивает ее мне. Хм, ну, хотя бы не бьет ей — уже хорошо. Беру холодное горлышко, но пить даже не думаю — знаю я эту стерву, она может намешать чего угодно даже в запаянную банку. — В общем, если ты его пошлешь — знай, что свою любовь в этой жизни ты просрал. Другого такого ты не найдешь. А если это у тебя от недотраха башка взбесилась — так пойди и трахни его, мать твою, он против не будет. Она выметается так же резко, как и заявилась, а я стою и пытаюсь осмыслить ее слова. Что, неужели добе и правда устроил все это ради… Холодное пиво оказывается как нельзя кстати, но уже с первым глотком я понимаю, что надо пойти нарыть чего-нибудь покрепче. А стен для ударов головой в моем доме достаточно. *** Я должен был предвидеть это по тому, как они улыбались, вручая нам ключи от квартиры. Как же я не смог рассмотреть за этими улыбочками подлости и коварства? А теперь они стоят перед нашей дверью, ничуть не смущаясь, что мы почти не одеты, а они вообще-то вырвали нас из постели, и в руках у красноволосой мамаши — необъятный медовый пирог. Да-да, тот самый, который она приперла на нашу четвертую встречу. Мне он еще тогда показался плохим знаком. — Здравствуйте, мы — ваши новые соседи! — весело заявляет Минато, и мне чудится в его словах нескрываемое ехидство. — Надеюсь, наши семьи станут хорошими друзьями! Я медленно оборачиваюсь и смотрю на Наруто. Мой взгляд, наверное, любого другого заставил бы подскочить и ретироваться, но этот усуратонкачи только зевает и, засовывая лапу в растрепанную шевелюру, виновато улыбается. Точно знал, скотина, что его предки поселятся рядом. И его ничуть не волнует, что они теперь по ночам будут прижиматься ухом к стеночке и слушать скрип кровати… Да черта с два они его услышат. Теперь буду трахать его только в ванной. ____________ *Аната - японский аналог слова "дорогой" (обращение к супругу)