These Days Will Pass Away

Закрыв глаза в мольбе, Гарри опускается на колени среди руин в Гордриковой лощине. Разрушенные дома и растерзанные улицы больше не дымятся, но едкий и ужасный запах тления всё ещё витает в воздухе. Среди обломков, тел и пепла находится дом его семьи. Это единственное строение, которое смогло пережить разрушения, оно навсегда застыло во времени, трагедия детства Гарри законсервирована с помощью магии. Двадцать лет назад Волдеморт прибыл сюда, чтобы убить Джеймса и Лили Поттеров. Двадцать лет назад Гарри Поттер был похищен. Он не помнит тех лет. Лет прожитых с Тёмным Лордом. Однажды Северус сказал ему, что Волдеморт никогда не обращал на него внимания, кроме тех случаев, когда желал убедиться, что он жив и должным образом воспитан. Тогда Гарри не имел для него значения. Зато теперь имеет. Орден умирает. Гарри удерживает его на плаву. Он их сила не потому, что заслужил этот титул, а потому, что больше некому его оспаривать. Этот титул, дар, передаваемый из умирающих рук в умирающие руки, наконец достался мальчику, который должен был умереть много лет назад. Волдеморт совершил ошибку, сохранив ему жизнь, и Гарри заставит его заплатить за каждый кровавый год. Бывают дни, когда он задаётся вопросом, правильно ли продолжать бороться, продолжать пытаться, жертвовать столькими жизнями ради лучшего будущего, которое никогда не наступит. Но когда уже почти нечего терять, всё что угодно кажется возможным. Гарри летает на адреналине, руководствуясь инстинктом. Он взрывает склады Пожирателей Смерти исключительно с помощью своей палочки и мантии-невидимки. Он выслеживает Похитителей и хладнокровно убивает их, потому что понял, что оставлять их в живых нельзя. Из этого не получается ничего хорошего. Он больше никого не теряет, потому что он слишком слаб, чтобы пережить ещё одну потерю. Если участие в войне означает кровь на его руках, то с таким же успехом это может быть кровь врага. Гарри кашляет и открывает глаза. Его горло чешется, сухое и натёртое до крови из-за загрязненного воздуха и соприкосновения со смертью. Гарри вытирает лицо тыльной стороной ладони. Она становится мутной серо-красной, с прожилками грязи и его собственной крови. Он знает, что ему следует уйти. Подкрепление Пожирателей Смерти прибудет в любой момент, а он всё ещё болтается здесь, словно чёртов идиот. — Ты должен идти, — говорит голос за его плечом, озвучивая его невысказанные мысли. У Гарри болит всё тело. Открытые участки кожи на его левой руке и бедре, там где огонь разъедал его, сочатся. Он почти добрался до него, прежде чем этот человек появился и вытащил его, без особых усилий пробив себе путь через несколько тонн разрушенного дерева, камня и бетона. Даже сейчас палочка мужчины лениво покоится в руке, гудя от силы. Акация, если Гарри не ошибается. Редчайшее из деревьев для такого же необычного человека. Прошло так много времени с тех пор, как Гарри чувствовал тяжесть чей-то магии поблизости и не испытывал желания убежать. В эти дни большинство волшебников — не более чем сквибы. Волдеморт заклеймил всех людей своей меткой. Он истощает их, чтобы подпитывать свои собственные запасы магии. Гарри остался одним из немногих своевольных мятежников с нетронутой и незапятнанной магией. Люди отдали свои жизни, чтобы избавить его от метки, и именно поэтому он не может сдаться. Гарри поднимается на ноги. Он слишком долго просидел в таком положении и теперь по его конечностям разливается боль. У него кружится голова, мир вокруг него то появляется, то исчезает. Он вытирает пот со лба грязной рукой и поворачивается к своему компаньону. Мантия с капюшоном скрывает большую часть лица мужчины, но, насколько Гарри может судить, его спаситель высокий, темноволосый и с бледной кожей. — Ты силён, — говорит Гарри, нахмурившись. Он так же силён, как Гарри, если не сильнее. Губы мужчины расплываются в улыбке. — Ты должен идти, — повторяет он. Дружелюбно, как будто они давно знакомы, а не увиделись в первый раз. — Ты мог бы спасти мир, — бессмысленно добавляет Гарри. Он винит в своей дезориентации чрезмерное вдыхание дыма и то, что его швырнуло сквозь гипсокартон маломощной Бомбардой Пожирателя Смерти. Он, вероятно, потерял много крови и находится на грани сотрясения мозга, если уже его не получил. — Мог бы, — улыбка незнакомца превращается в кривую ухмылку. — Тогда сделай это, — требует Гарри, потому что он устал бороться. Он устал видеть, как гаснет свет в глазах людей, друзей и врагов. Он устал вести войну против помешанного на власти диктатора, который может похвастаться неограниченной магической силой и упивается жестокостью. — Убеди меня. — Из-под капюшона поблескивают красные глаза. Гарри знает, что означают красные глаза. Увлечение тёмной магией. Такие люди берут то, что не должно быть взято. Развращают то, что должно оставаться невинным. И всё же он протягивает руку. Ему почти нечего терять. Он научился не судить о книгах по их обложке, какими бы кровавыми они ни были. — Пойдём со мной, — говорит Гарри. Мужчина решился не сразу. Его улыбка оставалась наполовину весёлой, его взгляд прикован к покрытому синяками, перепачканному сажей лицу Гарри. Затем он делает шаг вперёд и крепко хватает Гарри за руку. Гарри аппарирует их. Ощущение сжатия почти успокаивает его раны, до тех пор, пока они не прибывают на место назначения и давление не ослабевает. Гарри прикусывает губу, чтобы не закричать от боли и покачивается прямо на своего спутника, будучи не в силах удержать равновесия, врезаясь плечом в грудь мужчины — опирается на твёрдое тепло, которое вызывает в нём совершенно другое болезненное ощущение. — Идиот, — небрежно говорит мужчина. Он поддерживает Гарри одной рукой, затем оглядывается вокруг. — Где мы? — Пустой безопасный дом, — говорит Гарри, отдёргиваясь, как ужаленный. Он не идиот — он знает, что лучше не приводить незнакомцев в обитаемое убежище. Здесь единственным незащищенным человеком будет он сам. С некоторым усилием Гарри, прихрамывая, пробирается к двери маленькой хижины. Мужчина плетётся следом за ним. — Я так и не расслышал твоего имени. — Гарри. Внутри хижины никого нет. Кухня с голыми стенами, потёртый красный ковёр. Деревянный стол и три стула из того же материала. Дальше по коридору, который ведёт к чёрному ходу, будет спальня и ванная комната. Гарри раздумывает, не разжечь ли камин, но вместо этого решает направиться к шкафу с припасами. Прежде чем делать что-то еще, он должен залечить свои раны. — Гарри, — повторяет мужчина. — Нежелательное лицо Номер Один. Гарри резко оборачивается и видит, что мужчина сбросил капюшон, открывая густые волнистые волосы, небрежно перевязанные чёрной тесьмой. У него безупречная, алебастровая кожа. Тонкий аристократический нос. И эти красные глаза. Когда Гарри понимает, что мужчина на самом деле не обращается к нему, он хватает аптечку, лежащую на нижней полке дальнего шкафа и открывает её. Он знает, что здесь безопасно, потому что единственный человек, знающий об этом месте, связан Непреложным обетом и никогда не сможет открыть его местонахождение. — А у тебя есть имя? — спрашивает Гарри грубым и скрипучим голосом. Он открывает флакон с зельем, осматривает его, а затем откидывает голову назад и одним глотком опустошает его. Ожоги на руке и бедре Гарри начинают заживать, плоть восстанавливается сама по себе, натягивая новую розовую кожу поверх уродливых ран. Гарри морщится. Он будет чувствовать фантомное покалывание еще в течение нескольких недель. — Том, — говорит мужчина. — Том, — повторяет Гарри. Довольно распространённое имя. Может псевдоним? Он хочет спросить о статусе крови Тома, но это не тот вопрос, который можно задать просто так, не выставив при этом себя полным придурком. Затем Гарри откупоривает второе зелье, чтобы убрать боль от избиения, во время которого швыряли обо все окружающие поверхности, и тоже выпивает его. На вкус оно отвратительно, но его голова прекращает свои попытки развалиться, что несомненно является хорошим знаком. Наконец, он пьет кроветворное. Чем скорее он сможет двигаться, не чувствуя при этом себя несвежим инферналом, тем лучше. Отложив пустые склянки в сторону, Гарри запихивает аптечку обратно в шкаф и переходит к следующему. На верхней полке стоит пыльная бутылка огневиски. Гарри наколдовал два импровизированных стакана и налил им обоим по напитку. — Добро пожаловать в Орден Феникса, Том, — протягивая один из стаканов. Рука Тома касается его руки, когда он забирает стакан из рук Гарри, момент тепла, когда кожа касается кожи. — У вас здесь весьма формальный процесс инициации, — говорит Том. — Не вижу никого вокруг, кто мог бы наорать на меня за это, — пожимает плечами Гарри и жестом обводит комнату. Он делает глоток своего напитка, без колебаний проглатывает жидкий огонь, потому что сегодня он чуть не умер, однако с этим ожогом он справится без проблем. Том смеется. Это короткий, резкий звук, который дополняет вкус огневиски во рту Гарри. — Подумать только, и ты тот человек, который доставляет Тёмному Лорду столько хлопот, — размышляет Том. — Ага, — Гарри растягивает последнюю «а» и причмокивает губами. Его голос стал ещё хуже после употребления алкоголя, но с этим ничего не поделаешь. — Это меньшее что я могу для него сделать. Грёбаный ублюдок. Том выдвигает один из скрипучих деревянных стульев и устраивается на нём. Без капюшона, отбрасывающего зловещую тень на его лицо, он выглядит скорее по-мужски красивым, чем опасным. Гарри следует его примеру, усаживается и кладёт руки на столешницу. Ему приходится несколько раз прочистить горло, чтобы убедиться, что его слова звучат связно, когда он спрашивает: — Итак, какова твоя история? Что заставило тебя подставить шею ради ничтожества, которого Пожиратели Смерти пытались сжечь заживо? — Мне сложно поверить, — говорит Том размеренным тоном, слегка наклоняя голову к плечу, — что «ничтожество» могло пережить рейд Пожирателей Смерти в районе, опустошенном Адским пламенем. — Для этого определённо требуется огромное количество слепой удачи. — Гарри опрокидывает в себя остатки напитка и закрывает глаза. Его пустой желудок теперь наполнен лечебными зельями и алкоголем, что создаёт отличную смесь, которая служит своей цели — отделить его мозг от отрастающей и срастающейся кожи по всему телу. Это глупый, очень глупый поступок, но... Здесь нет никого, кто мог бы накричать или отругать его за это. Гарри делает медленный, размеренный вдох. Как только зелья сделают своё дело, он почистит себя очищающими чарами, сменит одежду и — когда он будет уверен, что сможет не исторгнуть всё назад — съест немного настоящей еды. — Ты катастрофа, — наконец говорит Том. — Ну спасибо. Раздаётся звук отодвигаемого стула по паршивому деревянному полу. Гарри думает, что ему, наверное, следует открыть глаза, но, честно говоря, его это совершенно не беспокоит. — Уходишь? — спрашивает Гарри. Он не удивился бы, если бы ответ был утвердительным. Том не отвечает, но и не уходит. Его ботинки глухо стучат по земле. Стул скрипит по полу во второй раз, отодвигаясь дальше, чем был до этого. Проходит минута, прежде чем любопытство Гарри берёт верх, и он заставляет себя открыть глаза. Том трансфигурировал два стула и потертый коврик в импровизированную больничную койку. — Там есть спальня, — ошеломлённо говорит Гарри. — Как бы мне ни хотелось быть с тобой в одной постели, я вполне уверен, что твои обширные раны будут молить о другом. Так что, если только ты не позволишь мне исцелить тебя... — Ты целитель? — Я знаю несколько заклинаний. Гарри на мгновение задумывается. — Если бы ты хотел убить меня, у тебя уже была масса возможностей, — замечает он. Том расплывается в широкой улыбке, обнажая зубы. — Есть вещи похуже смерти, которые я мог бы сделать с тобой, Гарри. — Сам-Знаешь-Кто желает моей смерти, — сухо говорит Гарри, откидываясь на спинку стула и стискивая челюсти, когда столь простое движение сжимает его грудь. Должно быть что-то в его теле слишком сильно ушиблено, если зелье ещё не добралось до этого места. — Не думаю, что что-то может быть ещё хуже чем это. — Пожалуй ты прав, — усмехается Том. Теперь, когда он убедился, что Том не собирается уходить или внезапно убивать его, Гарри снова закрывает глаза. Огневиски заставляет его чувствовать себя хорошо и согретым, именно так, как ему нравится. — Я всегда прав. Это называется иметь инстинкт самосохранения. — Ну конечно же, — протестует Том, — именно поэтому я вытащил твоё искалеченное тело из горящего здания. Инстинкт самосохранения. — Моё тело не искалечено, придурок. Том не отвечает. Тишина злит — Гарри решает, что предпочитает, чтобы Том раздражался в слух, а не молчал. — Ты можешь исцелить меня, — говорит Гарри, — если хочешь. Он вспоминает мимолётное прикосновение пальцев Тома к своим и задаётся вопросом, как эти руки будут ощущаться на шрамах, как старых, так и новых, которые покрывают его тело. — Возможно, я передумал. В конце концов, ты так мило попросил. — В ироничном тоне Тома слышится намёк на теплоту, которая присоединяется к приятному гудению в голове Гарри. — Если это так, я думаю, что необходим еще один раунд, — Гарри позволяет себе улыбнуться. — Я очень надеюсь, что это шутка. — Я совершенно серьёзен, — лениво говорит Гарри. — Непробиваем. Так же непробиваем, как сиськи Сам-Знаешь-Кого. — Он непристойно жестикулирует в воздухе рукой. — Твоя пьяная версия не так забавна, как ты думаешь. — Ты прав. Он забавнее. Том подходит к нему. Гарри знает это, потому что слышит приближающиеся шаги мужчины и это знание обретает под собой основу, когда чувствует, как рука Тома ложится ему на плечо. — Думаю, что я всё-таки исцелю тебя, — говорит Том. — Мне бы не хотелось, чтобы все усилия, приложенные мной для спасения твоей жизни были потрачены впустую. Мне самому тебя поднять или ты можешь идти? Гарри решительно поднимается на ноги и делает усилие, чтобы подойти к койке. Он неотрывно смотрит себе под ноги, и проходит весь путь, ни на что не натыкаясь и не падая. — Видишь? — говорит он. — Я в порядке. Всё не так уж плохо. Уголок рта Тома подёргивается. — Что? — требует Гарри, падая на койку. Она скрипит под его весом, поэтому он пристально смотрит на неё. — Неважно. Просто ложись. — Нет, я знаю как это работает. Сначала я должен снять мантию или ты сам стащишь её с меня. — Гарри возится с застежкой спереди, быстро моргая. — Твоя нынешняя острота восприятия окружающего мира удручает, учитывая, сколько зелий ты выпил. — Том отталкивает его руки. — Эта одежда испорчена. Нет смысла хранить её. — Я получу раздражение. — Раздражение — наименьшая из твоих забот. — Но всё же Том расстёгивает его мантию и левитирует тяжелый материал на стул, демонстрируя впечатляющие способности в беспалочковой и невербальной магии. — Держу пари, — говорит Гарри, ложась на койку и подставляя верхнюю часть тела прохладному воздуху в хижине, — ты мог бы запросто поднять меня просто используя свою магию, без проводника или вербальной команды. — Уверен, что это именно так. А теперь помолчи. Том начинает водить кончиком своей палочки туда-сюда вдоль тела Гарри и бормочет тихие слова себе под нос. Розовые, зудящие раны заживают, плоть и мышцы под ними слабо горят в ответ на магию Тома. Когда Том достигает грудной клетки Гарри, он делает несколько сложных движений палочкой, после которых давление почти сразу ослабевает. Это пьянящее спонтанное решение. Гарри не видел настоящего целителя целую вечность, с тех пор как Поппи и Эрни были схвачены. Он давно отвык впускать в своё тело чужеродную магию. Каждый инстинкт, который у него есть, требует, чтобы он вытеснил её обратно, очистил тело от того, к чему не привык, прежде чем она причинит ему вред. Но магия Тома не опасна. На самом деле, её движение по коже Гарри кажется почти приятным. — Что с тобой произошло? — срывается с губ Тома, как будто он не может себя остановить. — Меня швырнуло через стену, — бормочет Гарри. — Или через две. — Перестань двигаться. — Том, видит Мерлин, фыркнул в ответ на его слова. — Тебе повезло, что у тебя есть твоя магия, иначе столкновение со стеной могло бы убить тебя. — Ну, у меня есть магия, — подчёркивает Гарри. — Как и у тебя. Том заканчивает последнее заклинание, а затем брюки Гарри исчезают. Гарри резко выпрямляется и взвизгивает от унижения. Он с удивлением обнаруживает, что его тело больше не протестует, когда он двигается. — Ложись, — говорит Том. — Ты не можешь просто испарить с кого-то штаны, не спрашивая, — ворчит Гарри, но всё равно выполняет указание и ложится назад. — Целебные зелья не всё исправляют, — говорит Том, игнорируя комментарий Гарри. Он прижимает кончик палочки к его бедру. — Если бы ты не заметил этого повреждения, плоть в конечном итоге деградировала бы. Мышцы уже никогда не были бы прежними. Ты бы потерял гибкость и испытывал бы периодические фантомные боли. — В таком случае хорошо, что у меня есть ты. Бедро Гарри начинает пульсировать. Он стискивает зубы и слышит, как Том бормочет: — Расслабься, — он чувствует, как магия, импульс за импульсом вливается в его рану, закрывая её и восстанавливая повреждения. Том продолжает: — У тебя значительное количество незалеченных повреждений от старых травм. — Так случается, когда твой смертельный враг бессмертен, а все твои целители мертвы или захвачены в плен. — Я сделаю всё, что смогу. — Тёмные и непроницаемые глаза Тома скользят по лицу Гарри. Гарри лежит неподвижно, пока Том работает над его повреждениями. Хоть магия Тома чужда, она врезается в него, словно камень, заклинания омывают его кожу, подобно прохладной дождевой воде. Гарри издаёт тихий, дрожащий вздох, когда его тело расслабляется. Затем Том убирает палочку, и у Гарри возникает желание последовать за притяжением, вобрать больше магии Тома в себя. — Готово, — говорит Том, отступая назад. Его голос немного запыхавшийся. Все эти заклинания, должно быть, отняли у него много сил. — Спасибо. Чувствую себя прекрасно, — говорит Гарри. Истощение настигло его, расслабив тело, а разум освободило от забот. — Как будто я могу летать. — Ты был бы Икаром, — бормочет Том. — А теперь иди спать. — Ты не допил свой огневиски, — говорит Гарри. Он зевает, его кости похожи на желе, когда он растекается в постели. — Я сделаю это позже. — Ты не... не настоящий член Ордена, пока не выпьешь. Том призывает свой стакан с другого конца комнаты и делает глоток. — Счастлив? — Теперь всё прекрасно. Когда Том не отвечает, Гарри позволяет тишине повиснуть в комнате и засыпает. Несколько часов спустя он просыпается от шума камина и тяжелого одеяла, накинутого на его тело. В хижине темно, если не считать того освещения, что даёт камин. Том подтащил третий стул к койке Гарри и наслаждается тем, что выглядит как новый стакан с огневиски. Его лицо и стакан отражают огненные оттенки красного и золотого. Гарри облизывает пересохшие губы и спрашивает хриплым голосом: — Который час? — Он почти ожидал, что Том исчезнет в одночасье, как призрак. — Поздно. Засыпай снова. Он достаточно устал, чтобы сделать это, если бы захотел. Но Том всё ещё не спит, и Гарри хочет с ним поговорить. — Разве ты не собираешься спать? — Я буду держурить. — Фиделиус, — говорит Гарри. — Так что в этом нет необходимости. — Чары Фидерлиуса не безупречны, — Том усмехается. — Они становятся такими, когда ты смешиваешь их с Непреложным обетом. — Как благородно. — Том левитирует пустой стакан на каминную полку и оставляет его там. — Некоторые вещи стоят того, чтобы за них умереть, — Гарри садится, сбрасывая одеяло со своего тела, и улыбается, когда глаза Тома сужаются. — Я никуда не собираюсь идти, — говорит ему Гарри, — просто потягиваюсь. — Прости мне мои сомнения относительно твоего чувства самосохранения. Я утруждал себя спасением твоей жизни не для того, чтобы все мои усилия прошли даром. — Забота обо мне — благородное дело, но безнадёжное, — соглашается Гарри, медленно спуская ноги с кровати. Рот Тома кривится. Он переводит взгляд на камин, красные глаза встречаются с красным пламенем. — Ты можешь позволить себе улыбку, — говорит Гарри. — Она тебя не убьёт. — Он тянется за одеялом и набрасывает его на плечи, как плащ. Его суставы не слушаются, когда он потягивается, чтобы привести тело в движение, но они больше не болят, что является огромным прогрессом по сравнению с его предыдущим самочувствием. — Может и убить. Это, определённо, не стоит того, чтобы за это умирать, — язвит Том в ответ. Гарри чувствует, как на его лице появляется глупая, полусонная улыбка. Прошло чертовски много времени с тех пор, как у него был кто-то, с кем можно было так подшучивать, и, боже, может быть, это происходит только потому, что Том — совершенно незнакомый человек, который в любой момент может просто встать и уйти, но Гарри ужасно скучал по этому. Он скучал по тому, чтобы иметь возможность впускать людей в свою жизнь дольше, чем необходимо для распределения задач и составления планов сражения. — За пределами Ордена я не встречал никого, кто мог бы сделать больше, чем призывающие чары, — говорит Гарри. — Ни единого человека за многие годы. Ну, ты знаешь, кто мог бы использовать невербальную магию, беспалочковую или кто мог бы творить целительские заклинания, — покачал головой Гарри. — Черт возьми, ты, наверное, лучше и сильнее меня в магии. — Том, должно быть, ходил в школу где-нибудь, чтобы научится всему этому, возможно, за пределами Британии, если он не чистокровный. — Я не из того вида людей, кто спасает мир, — Том изящно приподнимает бровь. — Никто из нас не относится к этому виду людей. — Тёмный Лорд бессмертен, — терпеливо говорит Том. — Его нельзя победить. — Люди пытаются спасти мир не потому что они думают, что могут это сделать. Они делают это, потому что думают, что это правильно. — Потому что есть вещи, за которые стоит умереть? — Он ещё не убил меня, — Гарри заставляет себя улыбнуться. — Без сомнения, это восьмое чудо света. Гарри хмыкает вместо ответа и встаёт на ноги. — Нам, наверное, стоит выдвигаться в путь. Том следует за ним к куче одежды которая свалена на маленьком кухонном столе и наблюдает, как Гарри медленно, мучительно одевается. — Нам? — ошеломлённо повторяет Том. — Да, — говорит Гарри, медленно просовывая ноги в брюки. — Ты идёшь со мной. — И что же заставило тебя так думать? Гарри не любит использовать пророчество в качестве аргумента в свою поддержку, но в прошлом оно убедило нескольких людей. В данном случае попробовать не повредит. — Есть пророчество, в котором я назван равным Сам-Знаешь-Кому. Ты, должно быть, слышал об этом. Я могу победить его. Мне просто нужны правильные люди, которые смогут помочь. — Пророчество гласило, что Избранный будет отмечен. — Взгляд Тома скользит по обнаженному торсу Гарри. — Похоже, что Тёмный Лорд не выбирал тебя равным себе. — Да? — Гарри чувствует, как жар подымается к его лицу, как кровь приливает к щекам. — Он казался достаточно близок к этому выбору, когда пришёл в мой дом и убил моих родителей. — Ты не первый человек, потерявший близких на войне, — Том пренебрежительно отворачивается. — Если бы всё было по-моему, — говорит Гарри размеренным голосом, — я был бы последним. — Значит готов умереть за своё благородное дело. — Том взмахивает рукой над койкой, которая разлетается на составные части: два стула и паршивый коврик. — Ты полукровка с могущественным происхождением. Ты мог бы делать всё, что захотелось бы. Претендовать на кресло в Визенгамоте. Путешествовать по миру. Завести семью. И всё же ты решил остаться здесь, тратя свою жизнь на войну, которую ты не можешь выиграть. — Я выбрал то, во что верю. — Рука Гарри сжимается в кулак под тяжелой тканью мантии. — И это того стоило? — спрашивает Том так тихо, что Гарри едва не пропускает его слова мимо ушей. — Иметь совесть? — Потерять всё. Поначалу у Гарри не было ответа на этот вопрос. Это правда, он так много потерял, не так ли? Больше, чем он считал возможным дать другим. Его родителей, которых он едва помнит. Многочисленных защитников, последовавших за ним, все они погибли от рук Волдеморта или Пожирателей Смерти. Его друзей. Они были преданны ему до последнего, преисполнены веры в него и его миссию. — Я не скажу, что это того стоило, — говорит Гарри, — потому что я не знаю, правда ли это. — Он хватает мантию обеими руками и сминает ткань. — Но всё именно так, как ты сказал. Я потерял всё. Мне больше нечего терять. — Он смеется, но на самом деле в этом нет ни капли веселья. — Так что да. Я готов умереть. Я готов умереть, если это означает, что у меня есть возможно забрать большую часть этого ублюдка с собой. С помощью беспалочковой и невербальной магии, Том возвращает стулья и ковёр на их законные места. Он секунду задерживает на них взгляд, затем переводит его на Гарри. Выражение его лица почти любопытное, когда он спрашивает: — Тебе больше не для чего жить? В самом деле? — Ты говоришь так, как будто я этого хотел, — огрызается Гарри. — Я не знаю. Я бы с удовольствием просто... просто ушёл. Ушёл бы куда-нибудь и притворился бы, что ничего этого никогда не было. Но я не могу. Я не буду этого делать. Люди умирали за это, и я не могу... — Он не мог допустить, чтобы всё это было напрасно. Он не мог закрыть глаза и позволить Волдеморту подчинить себе целую нацию, в то время как он ничего не попытался бы сделать, чтобы остановить это. Том в мгновение ока оказывается рядом с ним, его большая тёплая рука легко ложится на предплечье Гарри. Гарри не вздрагивает от внезапного прикосновения, может быть, потому, что он привык позволять Целителям поступать с ним по-своему, но он поднимает осторожный взгляд на лицо Тома. — Слишком молод, — тихо выдыхает Том, его рука опускается вниз, чтобы обхватить Гарри за локоть, — чтобы побывать в таком огромном количестве сражений. Гарри вздрагивает. В словах Тома, в его глазах есть интимность. Это чувство, которому Гарри не позволял себе предаваться. Боль от него сильнее, чем от любой затяжной травмы. Затем Том наклоняется, целует его и боль волной расплывается по его телу, превращая его в открытую рану. Гарри, не задумываясь, отстраняется, потому что не знает, чего он хочет, хочет ли он этого, но Том довольно крепко сжимает его сзади за шею и целует, прогоняя сомнения. Он ведёт их обоих назад, пока спина Гарри не соприкасается с кухонной стойкой. У Гарри кружится голова и он хватается за мантию Тома, чтобы не упасть. Том мягко сталкивает их носы и прижимается настойчивым поцелуем к слегка приоткрытому уголку рта Гарри. Поцелуи оказались теплее, чем Гарри помнил, а губы Тома слаще, чем он ожидал. Часть его хочет, чтобы Том притормозил, чтобы собраться с мыслями для настоящего поцелуя, но остальная часть его устала ждать и быть терпеливой. Прежде чем он успевает струсить, Гарри притягивает Тома к себе так, что их лица почти соприкасаются. Так, чтобы их грудные клетки были в нескольких дюймах друг от друга. — Ты бы хотел, чтобы я позаботился о тебе, Гарри? — спрашивает Том, его тёплое дыхание касается щеки Гарри, кончики пальцев скользят по обнаженной спине Гарри со всей ловкостью опытного виолончелиста. Ему бы хотелось этого. Чтобы о нём заботились. Пальцы крепче сжимают мантию Тома, скручивая тяжёлую ткань. — Останься со мной, — говорит он, позволяя своим глазам закрыться. — Останься. Просить о таком эгоистично. Гарри отказывается покидать эту отвратительную войну, не смотря на то, как сильно она его губит. Он отказывается уходить, но всё же просит Тома присоединится к нему. — Боюсь, я не могу этого сделать. — Рука Тома прижимается к пояснице Гарри, удерживая его на месте. Честный и ожидаемый ответ, хотя его больно слышать. Гарри прерывисто вздыхает и опускает лоб на плечо Тома, оставаясь в таком положении на мгновение. Затем, как только он решает, что достаточно силён, чтобы отстранится, он делает это. Точнее он пытается сделать это. Руки Тома не дают ему отстранится слишком далеко. — Том? — жалобно спрашивает Гарри, начиная вопрос, который он, кажется, не может сформулировать. Он открывает глаза и поднимает взгляд. Том улыбается, как будто знает что-то, чего не знает Гарри. Его рука поднимается, чтобы обхватить лицо Гарри, кожа на его ладони немного грубая от постоянного взаимодействия с палочкой. Гарри вздрагивает. Прикосновение Тома знакомо — не само ощущение, а то, как оно будоражит что-то забытое глубоко в его душе. — Я останусь, пока не взойдёт солнце. — Том проводит кончиками пальцев по волосам Гарри, заправляя растрёпанные пряди ему за ухо. — Времени достаточно, чтобы дать тебе то, что нужно. Снаружи небо тёмное и холодное, но внутри хижина наполнена тёплым светом камина. Силуэт Тома очерчен тем же светом. Это делает его похожим на ангела-карателя, его тёмные глаза и прекрасные черты лица слишком красивы, чтобы быть настоящими. Гарри хочется поверить, хотя бы на мгновение, что Том может спасти его. Спасти его от самого себя. И он верит. Он позволяет себе в это поверить. Он втягивает Тома в ещё один поцелуй, а затем в ещё один и ещё. Когда Том тянется к поясу брюк, Гарри скользит руками к длинному ряду пуговиц на мантии Тома, и начинает расстегивать их. Они заканчивают тем, что растягиваются на паршивом коврике рядом с камином. С Томом над ним, с его руками окружающими его, Гарри чувствует себя в безопасности, как будто ему всё это время не хватало какой-то части самого себя, и он нашёл её в объятиях Тома. Он чувствует себя так, словно наконец-то вернулся домой. После этого Гарри лежит, положив голову на грудь Тома, пот остывает на их телах, мантия Тома накинута на их плечи. Том выводит узоры на руке Гарри — великолепные, петляющие узоры, которые заставляют Гарри ёрзать. — Ты бы когда-нибудь подумал, — начинает Том тихим голосом, который проносится над головой Гарри, как лёгкий ветерок, — о том, чтобы оставить всё это позади? Если бы я пообещал тебе безопасность рядом со мной... — Его рука скользит по телу Гарри, чтобы собственнически обвиться вокруг изгиба его талии. Не существует реальности, в которой такое обещание сбылось бы, но Гарри может убедить себя, что она есть, он может цепляться за иллюзию, что его можно выкупить и он сможет вести нормальную жизнь. — В мире без войны, — тихо говорит Гарри, — я бы сказал «‎да»‎. Он начинает представлять себе это. Жить с твёрдыми руками Тома и его изысканной разговорной речью. Просыпаться каждое утро вот так, с телами прижатыми друг к другу, когда два незнакомца превратились в двух безумно влюблённых людей. — Пророчества бессмысленны. — Том усиливает хватку на талии Гарри. Гарри закрывает глаза и задаётся вопросом, сколько у них времени до того, как солнце проникнет через окно на пыльный пол хижины. Он не знает Тома. Совершенно. Но он хочет узнать, и от этого становится только хуже. Зная, что всё, что он когда-любо мог себе представить, всегда будет вне досягаемости. — Это так, — соглашается Гарри. — Тогда оставайся со мной. Гарри молчит и прикладывает ухо к тому месту где бьется сердце Тома. Этот наполненный нежностью момент кажется украденным у другого Гарри. Гарри, который живёт в лучшем, более добром мире, чем этот. Не пророчество удерживает Гарри на месте. Это не так просто, уйти с первым красивым незнакомцем, который бросается на помощь. Гарри в последний раз открывает глаза и бросает голодный взгляд на лицо Тома. Он пытается запомнить, как свет от камина играет на изгибах его носа и рта. Он запоминает тени, которые собираются под его челюстью и в низком углублении ключицы. — Не буди меня, когда будешь уходить, — тихо говорит Гарри. Он закрывает глаза и снова опускает голову, прижимается к телу Тома, как будто, он мог бы принадлежать ему, этому месту, если бы он достаточно постарался. Том не отвечает, и это хорошо. Согласие причинило бы ещё большую боль. Когда Гарри целует Тома в щеку, он прощается. Когда Гарри просыпается несколько часов спустя, замёрзший и в одиночестве, а мантия Тома по прежнему укутывает его усталое тело, он не плачет. Он не плачет, потому что, если бы он плакал каждый раз, когда ненавидел себя, он бы не переставал этого делать, и куда бы это в конечном итоге привело? Гарри поднимается на ноги и быстро одевается. Он надеется, что больше не увидит Тома. Он надеется, что Том никогда не вернётся к нему, даже просто для того, чтобы присоединится к Ордену, потому что он не смог бы справиться с любовью и потерей ещё одного человека. Он не смог бы. Когда несколько месяцев спустя Гарри захватывают, связывают и кладут к ногам Волдеморта, он готов к тому, что пришёл его конец. Он готов умереть, если это означает, что всё закончится и он сможет быть со своими близкими. На его глазах повязка, которая скрывает его похитителей от посторонних глаз, а каменный пол под ним холодный и беспощадный. Каждый раз, когда он двигается, он чувствует, что дискомфорт усиливается. Но он молчит. Если ему суждено умереть, он умрёт с достоинством. — Этот? — спрашивает Волдеморт в неподвижный воздух. Похоже, он забавляется. В его голосе слышаться шипящие нотки, от которых у Гарри по спине пробегает дрожь. Гарри не знает, с кем разговаривает Волдеморт. Затем рука опускается на затылок Гарри, а пальцы касаются повязки. — Я позабочусь о нём, — обещает второй голос. Те же шипящие нотки, но почему-то более приятные для слуха. — Очень хорошо, — ответ Волдеморта лаконичен и по существу. Гарри стискивает челюсти, готовясь к удару смертельного проклятия, но его не последовало. Он слышит удаляющиеся шаги. Гарри весь дрожит, не от нервов, а от напряжения, ему хочется закричать, чтобы кто бы то ни был, сделал это прямо сейчас... Кто-то снимает повязку с глаз. Комната тускло освещена, что позволяет зрению Гарри адаптироваться без какого-либо дискомфорта. — Гарри. Рука скользит под его челюсть и откидывает голову назад. Гарри взглянул вверх. Напротив светятся красные глаза, а у Гарри отвисает челюсть. — Том? — спрашивает он, сбитый столку словами. Том обхватывает лицо Гарри обеими руками, как будто Гарри ему дорог. — Я обещал тебе безопасность, — говорит он, улыбаясь. Гарри борется с верёвками связывающими его по рукам и ногам. Он быстро мотает головой из стороны в сторону. — Нет, — выдыхает он, паника поднимается в его груди, как будто прорвало плотину, — нет, Том, не так... — Его спокойное принятие смерти давно ушло, сменившись новым, свежим страхом перед другим адом. — Я утруждал себя спасением твоей жизни не для того, чтобы все мои усилия прошли даром. — Том успокаивающе целует его в лоб. Гарри истерически всхлипывает. Его запястья ободраны грубыми верёвками, кровоточат и болят, и ему кажется, что его может стошнить. — Теперь всё в порядке, — мягко говорит Том. Он притягивает Гарри к себе и гладит его по голове. — Война закончилась. Больше нет необходимости сражаться. Гарри не может этого понять. Он не может жить в мире, где это является правдой. — Добро пожаловать в новую эру, любовь моя. В мир, где ты можешь иметь всё, что пожелает твоё сердце. Всё, кроме свободы. — Больше никакой боли, никаких страданий. — Том вздыхает и прислоняется щекой к макушке Гарри. — Когда-нибудь ты придёшь, чтобы поблагодарить меня за это. Ты будешь благодарен мне за то, что я отнял у тебя право выбора. Гарри был готов умереть. Он хотел умереть. А теперь... Теперь он в ловушке в объятиях мужчины, который когда-то занимался с ним любовью в заброшенной хижине. Человек, в которого Гарри когда-то верил, верил, что он может спасти мир. — Я никогда не хотел видеть тебя снова, — наконец говорит Гарри. — Я никогда не хотел видеть тебя снова. — Я знаю. Гарри дрожит, у него слезятся глаза. Он опускает голову и после последнего, дрожащего выдоха отпускает себя. Он прекращает борьбу и позволяет своему телу расслабиться в объятиях Тома. — Вот так, правильно, — хвалит Том. Он начинает развязывать верёвки, которые связывают запястья Гарри. — Я собираюсь позаботиться о тебе, как и обещал. Гарри кивает. Он верит в это. Когда верёвки исчезнут, он не будет пытаться сбежать. Это не добрый мир. В этом мире идёт война. Но так же, это мир в котором у Гарри есть шанс просыпаться каждое утро с кем-то рядом, если только он сдастся. Так что он сдастся. Том помогает ему подняться на ноги. Растирает Гарри руки, чтобы улучшить кровообращение. Целует его в щеку, как будто вручает награду. — Мне придётся осмотреть тебя ещё раз, — лениво говорит Том, оглядывая лицо и тело Гарри. — Не сомневаюсь, с тех пор как я видел тебя в последний раз, у тебя накопилась дюжина новых травм. — Уверен, что так оно и есть, — Гарри бледно улыбается. Том улыбается в ответ, шире, чем когда-либо на памяти Гарри. — Иди сюда, — командует он. Он протягивает руку ладонью вверх, маня пальцами. Гарри хватает Тома за руку и позволяет ему аппарировать их прочь.