Серебряная свадьба

Как всегда прекрасен—в мёртвой тишине, мысли Мори зациклились на видении, некогда разрубившем его способность, его Элис. Кажется их связь прервалась с такой же скоростью и незаметностью, с которой Фукудзава использовал своё оружие. Великолепен— неподдельное восхищение вызывал этот мужчина в глазах старого приятеля. Мысли путались и заплетались вновь, рвались и связывались, но все были о нём. Ничто не волновало главаря портовой мафии: ни вражески настроенные злые русские, пытающиеся посеять раздор на его родной Йокогаме, ни подчинённые, которые наверняка в панике ждут своего босса, параллельно ведя борьбу с детективами и крысами, ни то, что от его действий зависит жизнь миллионов ни в чём не повинных граждан. В тишине казалось,  что его сердцебиение разноситься по пустой комнате эхом. Всё же это молчание нервирует их обоих. — Нацумэ-сэнсэй совсем не изменился — боясь потерять истому своей души, Мори предпринял попытку завязать беседу с этим  богоподобным человеком. Казалось ему так и не ответят. Каждое его слово приходилось ловить, и запечатывать в сознании. Слава Гиппократу, память у доктора Мори была в превосходном состоянии.  — Да — Привычный короткий ответ ни капли не удивил. Каждая мускула на лице Юкичи была напряжена. Прикрыв уставшие глаза он стал массировать виски, слегка залезая пальцами в сивые волосы. Как бы хотелось впутать свои пальцы в его волосы, переплетать их и наматывать в неаккуратно стриженой копне, параллельно массируя голову необузданного зверя, заставляя того окончательно расслабиться в твоих руках, а в момент полной рассеянности сознания, резко оттянуть чёлку в сторону и… Что то я замечтался. — Я глубочайше сожалею, что мне пришлось использовать такие грязные методы против вас, Фукудзава-доно. — Даже во время поединка он выхватывал слова, наслаждаясь и отсрачивая момент, когда один из них должен был замолчать навсегда. —Признаюсь, я не знал, смогу ли, сражаться с вами на равных. — Как остроумно, Мори-сан. — Вы никогда не задумывались,  что ваша способность идеально подходит вашей личности? — Сам мечник не придавал большое значение своей способности, всего он добился собственными силами, что было принципом его жизни. — Я думаю, моя способность была предназначена мне судьбой в момент моего рождения, как и твоя. — Фукудзава приоткрыл глаза, слегка щуря их от солнечного света, лучи которого проходили через разбитые окна. Здание было довольно древним.  Соседские дети  давно поразбивали окна,  штукатурка осыпалась, обои отходили от стен, пол был усеян засохшей кровью, навевающей воспоминания. Лучше и места на свете не найти — для разговора двух приятелей. — Я склоняюсь к мысли, что способность каждому даётся совершенно разная, и по мере собственной жизни эспер подстраивается под неё. — Ах, вот как. Теперь мне ясно твоё мерзкое поведение, всё дело в способности, так Мори-сан? — Вы так жестоки Фукудзава-доно! Вам же нравятся милые вещи, так чем же моя Элис вам не угодила? — Огай театрально взмахивал руками и корчил гримасы; зная хладнокровность и выдержку своего собеседника, он даже не надеялся увидеть эмоции на его совершенно бесчувственном лице. Лишь один внимательный взгляд, лишь его хватало для учащённого сердцебиения Мори-сана. Опять повисла гробовая тишина. Оба мужчины смотрели друг другу в глаза,  не отрываясь и словно не моргая. Изучали друг друга, сравнивали своё воспоминание и реальность. Часто реальность бывает разочарующей, но это точно не про Фукудзаву. Его суровый вид ни капли не изменился, а морщинки лишь придавали шарма. В его случае шрамы и правда украшали мужчину. — Мори-сан, могу я задать вам вопрос? Сердце словно остановилось, и запустилось вновь с новой скоростью.  Приятная дрожь прошла по всему телу. Неужели такие люди правда существуют? Ах сколько же сердец ты разбил, Юкичи-сэмпай. — Конечно, Alles für dich*— Мори раньше часто вставлял европейские слова в разговор с Фукудзавой; было величайшее наслаждение наблюдать,  как тот сначала смотрит долго на тебя,  словно пытаясь в твоём взгляде найти перевод, а  через некоторое время,  если становилось скучно, спрашивал, что ему тогда сказали. Кажется он почти бы признался в любви этому нелюдимому волку, если бы не боялся, что его слова запомнят,  и узнают перевод. — Я никогда не презирал тебя и сферу твоей деятельности.  Я понимаю, почему ты убиваешь, и тем более я не имею права читать тебе мораль по этому поводу. — Мужчина явно пытался довести свою мысль до идеала, чтобы вопрос звучал максимально буднично и беспристрастно. — Но мне интересно, что ты чувствуешь, — тяжёлый вздох. Видимо Юкити сдался, и решил спросить напрямую.  — Что ты чувствуешь, когда отнимаешь людские жизни? —А что чувствовали вы, Фукудзава-доно? — ответить конечно можно было, но Огай всеми силами пытался разговорить свою пассию,  дабы узнать хоть кусочек сокровенного его души. Мори давно откопал всю известную информацию на него. И если директор детективного агентства думал,  что единственный человек,  который может знать о его прошлом всё – это Эдогава Рампо, то он глубоко заблуждается. Сероволосый мужчина привычно напряг лоб, обдумывая лучший ответ на этот вопрос. —В начале своего… пути— Фукудзава немного запнулся! Кажется этот день Мори Огай запишет в календарь,  и будет праздновать каждый год. — Я испытывал интерес, даже некую страсть к своему делу. Но чем больше я проливал крови, тем больше ощущал ненависти к себе.  Убивая людей, их кровь, пролитая мной, ощущалась как своя собственная. Это чувство вины?  Вероятно да, впрочем оно и по сей день меня преследует. — Ты так и не ответил, Мори-сан. Проницательные глаза снова уставились на него. По-правде говоря,  Огай не хотел говорить, потому что ответ бы точно расстроил этого мужчину-идела. — Как и вы, я просто вступил в концепцию трёх времён. И дабы сохранять равновесие в Йокогаме и начал убивать. — Хоть в обычном бою Фукудзава бы победил Мори меньше чем через минуту, но в словесном поединке  подпольному доктору не было равных. —Тогда почему вступил? —У нас обоих появилось так много вещей, которые мы хотим защитить. Ради одной Йокогамы можно пожертвовать своей жизнью.— Мори еле слышно хихикнул.—Или тысячами чужих. — Так ты предан всем сердцем Йокогаме, значит? — Видимо юлить было бесполезно, и Юкичи всё равно доберётся до заветного ответа на вопрос. —Pas seulement, mon ami**. Не только Йокогаме. Ветерок обдувал лицо Юкичи, открывая его небесные черты. После очередной молчаливый паузы, мужчина решил наконец-то пойти обратно в эпицентр конфликта в организациях. Огай тянул время как мог. Ещё хоть минутку, ещё немного, этого будет достаточно для измученного 12 годами сердца, по крайней мере, на следующие 12 лет хватит. Жалостливо смотря в спину старому приятелю он бормотал нечто вроде монолога. — Постой, Юкичи! Я так и не ответил на твой вопрос. Статная фигура повернулась снова к нему лицом. Не человек, а ожившая статуя Аполлона. — Мне совершенно без разницы на жизнь людей. Вот такой нелицеприятный ответ. Не знаю, в силу профессии или личных убеждений я стал таким, но это так. Мне не сложно убить ненужных людей. —Мори смолчал под убийственным взглядом Фукудзавы. — Но дорогих мне людей я бы ни за что не смог убить, таков я эгоист. Фукудзава молча выслушал,  и собирался снова идти, как его опять окликнул голос Мори. — Вы лучше меня,  Фукудзава-доно. Я всегда об этом думал, и всегда хотел признаться в этом. И спустя столько лет, и тогда,  вы всегда будете идеалом человека. — Все люди равны, помни об этом, Мори-доно.