Точка соприкосновения

Сигма слишком… нежный. Практически хрупкий, с ним хотелось обходиться, как с дорогим хрусталём, как с самым тонким искусным материалом, обращаясь так трепетно и осторожно, будто от лишнего прикосновения он рассыпется в руках — Осаму видел это в нем под слоем напыщенного упрямства, уверенности и мелкой доли дерзости, которую он приобретал в ситуациях экстренных или крайне его задевающих. Дазай так редко видел его в гневе, защищающимся от подколов; проще всегда было проигнорировать или ударить брюнета по носу, сказав, чтобы оставил свои шутки при себе — будто королевскую особу оскорбили безобидной (в понимании Дазая) шуткой. Сигма не умел целоваться. Он вообще имел в этих делах так мало опыта, предпочитая время отдавать целиком и полностью казино и картам — его пальцы скользили по глянцевым тонким бумажкам, как пальцы клавишника по роялю, набирая известную ему комбинацию приятной мелодии, умея перетасовывать их столь мастерски, превращая в своих руках в единый материал, который слушается его, как своего хозяина. И Сигма вообще не думал, что нечто подобное когда-либо случится с ним — есть люди, которым суждено прожить всю жизнь в своём городе, есть люди, которые сами решили жизнь посвятить одному делу, так вот, жизнь Сигмы должна была обойти любовь стороной, потому что ни один её паттерн не ассоциировался с его жизнью. Совершенно. До появления Дазая. А вот Дазай умел целоваться настолько, насколько Сигма не мог себе этого представить — чтобы человек мог контролировать его полностью лишь с помощью взгляда и голоса, от этого мурашки бежали по всему телу, пальцы рук дрожали и голос оседал, поскольку в теле поселялось что-то новое — и Осаму точно знал об этом, словно целиком контролировал даже чьи-то ощущения, поскольку всегда довольно улыбался. Целовал иступлено, пробираясь не только в рот, но и под кожу, сопровождая свой поцелуй многочисленными ласками — стыдно было отставать, но такой быстрый темп пугал и в то же время сильнее заводил, не позволяя до конца осознать одно чувство, как на смену ему приходит другое, чуть посильнее и немного отличающееся. Например, Дазай может поцеловать внезапно где ему захочется, просто повернув голову к себе, что максимум смутит и заставит шикнуть на него, а может долго растягивать это удовольствие, когда они одни. Долго крутить языком вокруг языка Сигмы, заставляя его обеими ладонями впервые так неуклюже и не искусно держаться за его волосы, запуская в них длинные тонкие пальцы, неловко двигать губами в ответ, чувствуя, как горит все: щеки, уши, тело, даже ладони и особенно грудь, как волосы спадают на лицо и не дают ему нормально вздохнуть, особенно, когда на выдохе Дазай отрывается от него и осторожно целует в щеку, также довольно и хищно улыбается. Чертов собственник, постоянно заставляет так неловко чувствовать себя, постоянно настигает его, как зверь, и творит что-то настолько странное, новое и непонятное, что хочется проснуться и здраво мыслить, но этого не удавалось и приходилось просто следить дальше. За тем, как Дазай тем же плавным действием никогда не прерывает своих планов, действуя слишком продуманно и быстро, сразу же опускаясь губами с щеки на челюсть — эти поцелуи такие горячие и ощутимые на чувствительной коже, особенно когда оказываются на шее, практически обжигая, из-за чего Сигма прикрывает глаза и поджимает плечо к щеке — не зажиматься невозможно, не испытывать так много всего и сразу тоже, поэтому пальцы Сигмы съезжают с головы на плечи, сильнее вцепившись в них кончиками пальцев, пока тёплые и уже влажные губы Дазая плавно переходят на шею, размыкая их и прокатываясь по белоснежной коже горячим языком, из-за чего парень невольно поджимает губы, чтобы не замычать, хотя Осаму уже не впервой доводить его до тихих стонов от засосов и ласк его ладоней на ногах или груди, когда они могут стоять вдвоём на кухне или просто сидеть где-то, а Дазаю приспичит ластиться. Да, у них ничего далеко не заходило, потому что зачастую Дазаю хватало лишь наиграться с ним, как кошке с мышкой перед тем, как убить и съесть её, а Сигме очень волнительно было попросить продолжить. Словно он это начал и попросил его сделать это, слишком неловко. И поэтому когда Дазай прикусывает его кожу, а после оставляет первый ощутимый засос, Сигма обеими руками сжимает его шею и волосы, подтягивает ноги и прикрывает глаза, ощущая это так четко на своей шее — эти короткие горячие прикосновения и как ладонь Осаму гладит его щеку с другой стороны лица. После него часто остаётся много следов на шее и плечах, порой даже на груди — везде, где может достать, и для Сигмы это странно: его белая кожа всегда выглядела так девственно идеально и чисто без лишних следов и пигментов, а с появлением Дазая он слишком часто замечает эти розовые или тёмные следы на себе, постыдно вспоминая, как долго он их ставил. Зато сейчас, когда Осаму всё же останавливается, он поднимает голову медленно, оставив еще один поцелуй на чужом подбородке — их было много, Дазаю почему-то дико нравилось целовать его и доводить до сильной красноты лишь этим. Но когда он поднимается, Сигма сильнее сжимает чужую шею и волосы, понимая, что Осаму специально делает это — хочет, чтобы эспер просил, чтобы сказал вслух и проявил несдержанность. Невольно чужая рука отцепляет ладонь Сигмы от волос Дазая и тянет куда-то вниз, пока не прижимает к чужой ткани, и ушло всего несколько секунд на то, чтобы Сигма осознал размер всей «проблемы», из-за чего хочется сразу же отдёрнуть ладонь от чужого паха, что он и делает. Нельзя было его настолько смущать, но, оказывается, можно было ещё больше: — Я хочу тебя, — улыбается Дазай, и, казалось, он сейчас добавит что-то вроде «и я буду тебя», но, к счастью, это утонуло лишь в сознании Сигмы. — Продолжай, — тихо, но достаточно уверенно произносит Сигма, глядя своими серыми кристальными глазами в чужие чёрные пропасти — и от такой улыбки приходится пожалеть о сказанном, отвернув голову в сторону. Дазая хотелось почувствовать в более интимных местах, как бы это странно не звучало — Сигма плавно подсел на него, как на наркотик, постепенно увеличивая дозу и представляя, что он действительно может сделать, если одними поцелуями и руками с слабыми поглаживания он доводит его до исступления — прежде не верилось, что люди могут так, но, судя по всему, Осаму не человек. Он давно стал чем-то мистическим и даже нереальным. — О-о, ты правда хочешь? — брюнет издевательски тянет, опуская одну ладонь на чужой живот, аккуратно заползая под край рубашки, обжигая холодными кончиками пальцев мягкую кожу, из-за чего Сигма вздрагивает и ощущает телом каждое мелкое прикосновение, но пока Осаму лишь просто мельком поглаживает, как бы дразнясь. И ведь действительно ждёт ответа — знал же, что будет издеваться, но пришлось ввязаться в эту игру, — удивлён. — Да, — выдыхает Сигма, всё ещё не глядя в сторону Дазая, пока его ладонь не поднимается выше и не прикасается к его груди, жадно сжимая и обводя пальцами чувствительные соски, что сразу же начинают твердеть — все эти чувства такие новые и необычные для него, а осознание того, что именно Осаму проведёт его в этот новый мир делало момент ещё более горячим и извращенным. Словно у Сигмы появился единственный и главный фетиш — сам Дазай. И плавно всё же губы переходят с шеи ниже, когда одним движением чужая рука поднимает его рубашку и оголяет торс, от чего Сигма дышит слегка неровно и неуверенно, но глубоко, желая уловить каждый момент — а кожа заметно вздрагивает и мышцы крутит от каждого прикосновения, потому Дазай значительно постарался, чтобы сделать Сигму очень напряжённым сейчас. И сразу же его губы прикасаются к груди, уделяя этому уже не так много времени, Осаму скорее продолжал играться, медленно опускаясь ниже к чужому животу, Дазай целует его нежно, продолжая проводить мелкие узоры горячим языком до самого пупка, заставив Сигму непроизвольно снова дёрнуть ногами и кратко вздохнуть — он был слишком девственник, но, кажется, Дазаю это наоборот очень нравилось. Последний поцелуй внизу живота прямо у края штанов и брюнет останавливается. Из-под полуприкрытых век Сигма наблюдает за его тёмной макушкой, пока Осаму не поднимается и не тянет вниз его штаны. Приходится слегка вздернуться и покраснеть сильнее, отворачивая лицо в те несколько минут, пока Дазай зависает на месте, рассматривая его тело: очень худощавое, с светлой, почти белой кожей, с немного выпирающими рёбрами, когда Сигма выдыхает, эти узкие бедра и талия — Сигма выглядел очень мило и также чисто, с ним не хотелось сотворить никаких плохих или грязных вещей, напротив — любить, целовать, заботиться и порой смущать намеренно. Широкие ладони гладят по ногам, порой намеренно сжимая у основания и оказываясь между ними на внутренней стороне. Дазай быстро располагается между его ногами, меняя пальцы на губы — и первые поцелуи на ногах заставляют Сигму прикрыть рот рукой, чтобы молчать — если он сейчас издаст какой-то звук, то наверняка сгорит со стыда, зато когда Дазай снова оказывается слишком низко, но с тихим вздохом останавливается. Так не хотелось просто лежать бревном и оставлять Осаму недовольным, но Сигма правда не знал, что делать — ему даже касаться его было неловко, поэтому он лишь закусывает палец. Стыдно и так плохо от того, что сейчас он лишь принимает, но ничего поделать с собой не может, возбуждение действительно накатывает быстро, особенно когда Осаму тянется к его белью, но останавливается. Что-то не так? Сигма теряется в пространстве на пару секунд, пока все не встаёт на свои места: Дазай уже сидит у него между ног, возвышаясь так красиво и уверено, в руках у него всё, что было необходимо: презервативы, смазка, и он точно знал, как всем этим пользоваться, а Сигме приходилось лишь ерзать. Громко дышать на чужое ухо, краснеть и цепляться за Дазая обеими руками, ощущая его пальцы везде — и к его сладкому дыханию присоединяется приторный запах вишни в комнате, с которым парень невольно сжимается, потому что всё это до боли абстрактно и очень нереально, с трудом приходится принять всё это до момента, пока пальцы не сжимают сильнее рубашку на плече Дазая, когда тот медленно входит пальцами и целует в ухо. Приходится привыкнуть и слабо выдохнуть, втягивая воздух ртом, Осаму заглушал все непривычные ощущения своим голосом, которым он мягко и тихо что-то говорил на ухо, и если бы Сигма был в состоянии вслушаться и запомнить, то был бы уверен, что там какие-то пошлости в перемешку с комплиментами. Но это отвлекает так слабо, пока движения не сменились одним четким направлением к животу и мелким нажатием на чувствительное место, заставив Сигму несдержанно проскулить и сладко выдохнуть — стало так стыдно за это. Он ведь слышал себя со стороны сейчас, это было так пошло и несдержанно, но Дазай целует в щеку и хвалит, как собаку — так послушно он героически выдерживал всё это и только сейчас не вытерпел. Всё происходит так аккуратно, но стремительно, что это не пугает и не успевает надоесть — особенно становится не по себе, когда Осаму отстраняется. Звякнула бляшка ремня, Сигма закрывает глаза и снова подтягивает ноги, сжимая в коленях, поправляя кофту на груди, пока брюнет не прерывает его резко — ползёт пальцами по его ладоням, словно растение оплетает здание и убирает от себя, вновь плавно поднимая рубашку и также ласково, но прикладывая усилия, он раздвигает колени Сигмы, глянув мельком на его красное лицо. Уши горят, лицо измученное, прикрытые веки, тонкие пальцы сжимают собственную кофту на груди и ждёт — ждёт с нетерпением чего-то страшного. И следущий короткий поцелуй в щеку вместе с аккуратным медленным движением, когда горячая головка упирается в чужой вход и под давлением осторожно оказывается внутри. Большой — кажется Сигме, хотя в первый раз и палец кажется огромным, но он сам ладонью ощутил это даже через слой одежды, а сейчас напрямую. И всеми силами он расслабляется, зная — должно быть приятно, он сам так хотел этого. Хотел этих прикосновений и чувств, что сейчас от слабости и жара глаза слезятся. Дазай упирается лбом куда-то в плечо, невольно водя носом по белой шее, плечу, пока тазом он двигает вперёд и в этот раз оказывается в Сигме почти полностью. Глаза закатываются, ноги млеют моментально, как и все тело, а рот непроизвольно открывается в первом приятном стоне Сигмы, как тот сразу же прерывает себя и рукой зажимает его. Стало так хорошо, прекрасно и одновременно ужасно — ужасно стыдно от такой несдержанности! Медленные движения Дазая позволяют привыкнуть, хотя первые секунды Сигма всё равно зажимается — и внутри, и снаружи, словно пытается ещё сильнее уменьшиться, чтобы перестать чувствовать, но в итоге, всё ощущается лишь острее. И каждый раз, когда Дазай так медленно входил, тело пробивала дрожь, мычание уже было невозможно сдержать, и парень тает — хотелось ещё, полностью, чтобы это ощущение накрыло его с головой, а не лишь слабо подразнило. И оно накрывает, когда Осаму останавливается и приподнимается, касаясь обеими ладонями его рук, чтобы убрать от лица и прижать к кровати почти всем своим весом — хотелось запротестовать, чтобы он не держал его, но стоит парню открыть рот, Дазай делает одно резкое движение. — Ха! — Сигма громко выдыхает и сразу же прикрывает глаза, густо покраснев — так стыдно! Но внезапно нежный плавный темп, полный такой осторожности и нерасторопности сменяется более резким, и Осаму повторяет это, входит одним движением, начиная размерено двигаться, каждый раз попадая по чувствительному месту, из-за чего Сигма непроизвольно стонет также громко, хоть и пытается это сдержать, издавая скулёж, мычание, короткие вздохи, пока не пускает все на самотёк — не может сдержать, и не будет сдерживать стоны, потому что Дазая это, кажется, лишь сильнее заводит и заставляет ускоряться, как и член заметно потвердеть. Боже, это происходит с ним — и Сигма всё это ощущает, каждую мелочь, каждую венку на чужом члене, громкие вздохи на ухо и крепкие ладони на теле, что властно не дают ему пошевелить руками, становится так непривычно и так сильно приятно от того, как механически быстро это происходит. Сигма тяжело дышит и непроизвольно порой втягивает живот — видно, как рёбра на его животе двигаются от каждого вздоха и, замирая, голос срывается с тяжёлой отдышки, и на животе с узкой талией прослеживается мелкое движение от члена Дазая в этом теле, становится одновременно хорошо от увиденного и очень хорошо от того, как Сигма сжимается и жмурит глаза. И кончает так внезапно, что, наверно, и сам не понимает, что это случилось так быстро — капли медленно стекают вниз по чужому стволу, а тело в момент стало чертовски чувствительным после этого, Сигма желал маленькую передышку, но по-хозяйски его кусают в шею и продолжают жадно брать, теперь уже сминая каждый сантиметр кожи, запуская руки в волосы, вдыхая приятный аромат геля, которым он пользуется, всё ещё схватывая все мелкие стоны. — Д-дазай… Дазай казался таким жадным, а не неутомимым — он так долго ждал и желал этого, чтобы сейчас не насладиться моментом сполна, и Сигма преодолевает стеснение, когда уже перестаёт сдерживать все свои звуки. Да, потом будет очень стыдно, возможно, даже Сигма будет каждый раз неловко краснеть и впадать в ступор при воспоминаниях об их первом разе, но сейчас ему так хорошо от этого. Дазай снова мельком целует возле уха и прикрывает глаза, входя в Сигму до конца, чтобы кончить. Голова кажется тяжёлой от жара, но вот в теле моментально стало легче и приятнее, а искренние смущённые глаза напротив сквозь пелену и туман смотрят в потолок. Осаму снова ластится: целует в шею, челюсть и щёку, пока лениво рука Сигмы не настигает его голову и не зарывается в волосы снова — приходится остановиться и посмотреть в чужое лицо, когда глаза Сигмы наконец смотрят на него. Только поджимая губы, он не знает, что говорить — все мысли сейчас прерывистые и глупые. Дазай молча отстраняется, плавно выходя из него. Сигма тяжело дышит, когда нечто инородное покидает его тело и прикрывает глаза — он сейчас чертовски устал, чертовски доволен, и одновременно смущён. Хотелось просто полежать вместе после такого, может, даже поговорить — прежде их времяпровождение и петтинг просто возбуждали, но Сигма не думал, что это может быть чем-то настолько приятным. Хотелось ещё.