***
Внезапно недельный отпуск в горном селе превращается в решение остаться на подольше — отсутствие суеты даже на учёбу благотворно влияет, да и спит он тут гораздо лучше. А потому Чонгук отправляется в город, чтобы взять вещи чуть теплее — вторая половина осени уже не позволяет носить шорты да майки. По вечерам он и вовсе дедовскую куртку надевает за неимением в доме своей — так что и выделяет выходные для поездки домой. В городе также приобретает всё по списку бабушки — бытовая мелочёвка, которую в селе не купить. Вспоминает и о своих новых знакомых: для Наён в подарок берёт трюфельный шоколад, а для Джухёка — трубочный табак. Чонгук минут двадцать в их встречу гадал, что за загадочный предмет в нагрудном кармане рубашки старика, пока он не достал оттуда трубку для курения, приговаривая: «Какая же дрянь эта махорка!» Со всем добром, собранным да купленным, Чонгук возвращается к дедушке и бабушке, которые за пару дней и соскучиться успели. На следующий день после прибытия снова в село, в понедельник, Чонгук исправно учится, держится аж две пары, а третью решает пропустить — всё равно же лекция. Он бы просто запустил конференцию, а сам лёг на кровать и, возможно, уснул бы. Смысла создавать иллюзию деятельности нет. Надевает старые, слегка потёртые синие джинсы, серую толстовку и отправляется из своего села в сторону деревни на поиски дома, адрес которого даже записать не удосужился в сентябре. Логика была проста: «нашёл тогда, найду и сейчас», поэтому, закинув в рюкзак бутылку воды и подарки, он идёт кеды протаптывать по горным дорогам. Ещё недавние похолодания оставили местность в покое, и погода, с ласковым, вовсе не палящим солнцем более чем благоприятна к прогулкам. Музыка в наушниках задаёт ритм шагу, время не ощущается, хоть путь оказывается не самым близким. Ветер совсем лёгкий, приятный даже, обволакивающий и лишь легонько смахивающий со лба отросшую чёлку чёрных прямых волос. За недолгое время, проведенное в горах, у Чонгука под осенним солнцем чуть загорело лицо и даже появилась пара веснушек на носу — он не то чтобы обрадовался этому факту, но его, к счастью или сожалению, никто не спрашивал. Ноги сами приводят к белому дому с мезонином и резными окошками. В этот раз макушка Джухёка не появляется над виноградником, ведь весь виноград уже давно собран, а перед домом стоит чёрная машина, старенькая, возможно, ровесница Чонгука, но ухоженная. И он точно помнит, что раньше её тут не было. Не успевает Чонгук подойти к двери, как та открывается и в проходе появляется улыбающаяся Ким Наён. — Чонгуки! Я уж думала, ты нас больше не порадуешь своим присутствием. Наён сразу же втягивает его в дом и усаживает за стол, спрашивая, голоден ли, как у него дела, интересуется здоровьем бабушки с дедушкой, будто знакома с ними, — любопытствует с тысячей и одним вопросом, пока он не перебивает её: — Честно говоря, я не с пустыми руками. Хотел вот немного поблагодарить за гостинцы. — Ой, ну что же ты выдумываешь такое? — смущённо поначалу отпирается Наён, но шоколад принимает, как и табак для Джухёка. — Спасибо, золотце, спасибо. Дед не выйдет поздороваться — он спину потянул, да ещё так не вовремя… Пришлось даже попросить младшего сына приехать помочь справиться с этой «оранжевой лихорадкой». На последних словах глаза Чонгука в разы расширяются, ведь заветное словосочетание означает одно: первые мандарины и хурма уже поспели. Наён замечает эту реакцию и хитро улыбается. — Чего ты, мандаринов захотелось? Чонгук хочет уже активно закивать головой, как смущение берёт верх и он выдвигает своё предложение о сделке: — Давайте я вам помогу урожай собрать? А потом уж угостите, если будет не жалко. Наён предложение более чем нравится, и она, выдав в руки маленький секатор и перчатки, провожает его в сад, попутно рассыпаясь в благодарностях и обещая после вкусно накормить. — Тэхёни! Родной, я тебе помощника нашла, — кричит тётушка Ким (как она сама просит себя называть), смотря на крону одного из фруктовых деревьев. Спустя пару секунд из листвы показывается голова того самого «Тэхёни». Слегка вьющиеся тёмно-каштановые волосы растрепались, кажется, меж прядей застрял сухой листочек, взгляд слегка испуганный и уставший, а рот чуть приоткрыт. Удивление сменяется интересом, а губы растягиваются в мягкой, едва заметной улыбке. — Где ж ты раньше был, помощник? — Усмехнувшись, спускается со стремянки и снимает тканевую перчатку, протягивая руку. — Тэхён. Чонгук представляется, отвечая на рукопожатие. Отмечает, что кожа мягкая и тёплая — контакт с такой терять не хочется, а надо. К сожалению. Улыбается в ответ — новый знакомый к себе мгновенно располагает, даруя комфорт. — Ну, мальчики, развлекайтесь, — бросает Наён, будто парни вовсе не работать собираются. Тэхён инструктирует, что стремянка всего одна, так что лучше им не расходиться, а собирать с одного дерева вдвоем: Чонгук — с низов, Тэхён на лесенке — с верхов. Чонгук никаких возражений не высказывает и принимается за работу аккуратно, но до жути медленно, обрезая веточки с яркими мандаринами. — Никогда не занимался этим? — с беззлобной усмешкой спрашивает Тэхён, но не поторапливает. Помощь в любом темпе остаётся помощью, и он благодарен. — Я вообще в городе живу, сюда к бабушке и дедушке погостить приехал. У них на участке есть одно деревце мандариновое, но… оно меньше метра высотой и на нём вырос в этом году ровно один мандарин. Тэхён смеется, а Чонгук понимает, что готов и мандарин тот, и дерево, и село, и даже горы все отдать, лишь бы слышать этот низкий, чарующий смех снова и снова — желательно всю жизнь и ещё чуть дольше. За неторопливыми разговорами Чонгук привыкает к сбору фруктов и справляется куда быстрее, чему и сам безмерно рад, а что уж говорить про Тэхёна, который меж делом рассказывает, что взял четырёхдневный отпуск, чтобы помочь своим старикам. Намекает, что был бы рад видеть Чонгука и завтра — так они за два дня вместе справились бы. А Чонгук что? Ему лишь бы увидеть вновь эти миндалевидные карие глаза с родинкой на нижнем веке да услышать завораживающий низкий голос. Для этого нужно просто прийти собирать хурму? Он бы и на гораздо более тяжкий труд согласился. Влюблённость с первого мандарина. Небо окрашено в оранжевый цвет заката, а последнее мандариновое дерево обобрано на предмет спелых плодов. Парни пропустили совсем немного ещё твёрдых и зеленоватых фруктов — уж с ними чета Ким позже точно справится сама. Уставшие, но смеющиеся Чонгук и Тэхён заходят в дом, где их сразу встречает какофония запахов: тушёного в кисловатом соусе мяса, свеженарезанного овощного салата, жареного картофеля и красного вина, налитого в стеклянный кувшин, который покрылся мелкими каплями конденсата. — Ох, мальчики, мойте руки и присаживайтесь скорее, работяги мои, — суетится Наён, раскладывая еду по тарелкам. Им с дедом она уже отнесла ужин в гостиную, поэтому сейчас накрывает стол только на две персоны и покидает кухню ещё до возвращения парней, ушедших выполнять не то просьбу, не то приказ мыть руки. Первым вновь заходит Тэхён, отмечает пару бокалов на столе да отсутствие мамы в комнате и хмыкает, подозревая её опять в сводничестве, но в этот раз мысленно благодарит. У Чонгука слюни ручьём — он сегодня только завтракал, а после была как интеллектуальная, так и физическая деятельность — настигнувший голод его не щадит. Он тихо желает приятного аппетита и первым приступает к еде, закатывая глаза от удовольствия, когда кладёт в рот первый кусочек нежного мяса в цитрусовом соусе. Тэхён лишь улыбается столь очевидному восторгу и наливает им обоим в бокалы вино. — За первую и, надеюсь, не последнюю встречу? — предлагает он тост, а Чонгук лишь шепчет тихое «тоже надеюсь» и улыбается так, что щёки сводит — но искренне, это точно. Когда тарелки становятся пустыми, а в бокалы вино не перестают подливать, Тэхён озирается воровато по сторонам и начинает тихо шептать: — Только при матери не смей упоминать, что я говорил такое, но… — снова вертит головой, — я знаю место, где мандарины вкуснее, чем в её саду. Чонгук беззвучно и, возможно, немного пьяно посмеивается с вида Тэхёна, будто тот вселенскую тайну рассказывает. — Да ты что? — Дикие сады. Можем сходить туда завтра, если успеем хурму собрать чуть раньше, чем до заката. Глаза Чонгука загораются — не подвела его память, дикие сады тут точно есть. А теперь есть и персональный проводник к ним. Улыбается хищно, языком проводит по нижней губе, капли вина собирая, а у Тэхёна от этого вида пустыня во рту, а во взгляде — черти. Желание своё не скрывает, а Чонгук не глупый — чувствует всё, видит, разделяет это. Да только они на кухне родителей Тэхёна и в принципе в доме не одни. Остатки разума ещё сдерживают пламя хоть немного. Невинный поцелуй никому не помешал бы, да только на нём и остановиться никто не захочет — если уж и целовать губы напротив, то со всей страстью. Так Чонгук думал днём ранее. Сейчас же, вновь стоя перед белым домом с мезонином и резными окнами, не желание говорит в нём, а стеснение и стыд за то, каким пьяным взглядом прожигал он Тэхёна вчера, будто и забыл, что то было обоюдно и никого не смущало: ни Тэхёна, чья рука поглаживала ближе к колену его крепкое бедро через ткань синих джинс, ни Чонгука, на ухо которому тихо шептали комплименты очаровательным веснушкам, из-за чего он забавно морщил носик. — Чонгук-и! Ты сегодня рано, — радостно кличит тётушка Ким, пропуская гостя. — Снова помочь Тэхён-и? Чонгук кивает, взмокшие ладошки вытирает о заднюю часть джинс и проходит в дом, чтобы через заднюю дверь выйти в сад, где уже работает Тэхён. Тот, завидев его, широко улыбается и машет в приветствии рукой в тканевой перчатке. Интересуется, как спалось, а Чонгук смущается, ведь спалось больно сладко — новый знакомый снился. И губы снились, оставляющие невесомые поцелуи на коже шеи, и сильные руки снились, что сжимали бёдра. Ему кажется, будто Тэхён всё знает, оттого кончики ушей краснеют. Отвлекает его инструктаж по сбору хурмы — дело серьёзное и куда сложнее сбора мандаринов. Сейчас бросать плоды в коробки нельзя, как они делали вчера, иначе все фрукты помнутся и в пюре превратятся. Чонгук старается изо всех сил, чтобы и быстро, и качественно. Тэхён ящик для срезанных плодов поставил на верхнюю платформу стремянки, а сам чуть ниже стоит. Чонгук же, как и вчера, собирает с низов хурму и складывает в коробку, находящуюся на земле. Наклоняться ему часто приходится — Тэхён даже и не знает, радует его это или нет. Но факт: отвлекает. А сам Чонгук вечно засматривается на профиль Тэхёна, когда думает, что тот не замечает ничего. Иногда во время разговора зрительный контакт устанавливается — оба улыбаются тепло, во время небольших перерывов для отдыха ловят касания друг друга, короткие, но желанные. Наён в окно наблюдает за ними да довольствие своё скрыть не может — как чувствовала, что они найдут общий язык, надеялась на это. Переживает за сына. Все старшие дети, коих у неё ещё двое, любовь свою встретили, семьи построили, а младшенькому сложно всегда было, хотя родители готовы были принять любого, кто сына их искренне полюбит. Справились парни действительно быстро, на долгие перерывы не останавливались — лишь передышки пятиминутные делали, чтобы воды попить. И теперь, перекусив легко, отправляются дикие сады искать, пообещав Наён, что вернутся после заката на ужин. Стоит дом покинуть — рука Чонгука оказывается в ладони Тэхёна, он отстраняет её на время, чем выбивает удивлённый взгляд, но возвращает, переплетая пальцы и держа покрепче. — Откуда ж ты взялся такой? — спрашивает Тэхён, любуясь. — От мамы с папой. — Ответ вызывает смех, до чего же пленительный. До садов доходят за десять минут — Чонгук в свой первый поход действительно близок оказался. Думает, что сам снова не найдёт — кажется, дорогу он не запоминает, слишком часто отвлекается. Дикие деревья ниже и крепче, плоды их — ярче и мельче. Тэхён срывает первый попавшийся, чистит, но не сам ест, а протягивает ко рту Чонгука. Тот не берет дольки, а ест их прямо с чужих рук — от интимности момента пальцы на ногах поджимаются. — Ты слишком аккуратно ешь, у меня даже нет повода капли сока с твоих губ собрать, — посмеиваясь, говорит Тэхён. Чонгук на данное заявление берёт из рук Тэхёна ещё одну дольку, прикусывает, губами придерживая, и сок сладкий (слаще, чем мандарины в саду Наён) брызгает в полость рта, на губы и пара капель начинает стекать по подбородку. Тэхён ждёт, когда он дольку прожует и проглотит, смотрит, как Чонгук ни капли сока с губ не собирает, и аккуратно сам проводит языком, чувствуя яркий вкус мандаринов. Чонгук дыхание задерживает и замирает, ожидая дальнейших действий. Тэхён собирает и с подбородка две дорожки от капель, перемешанных с солоноватым вкусом кожи, и припадает снова к губам уже в поцелуе. Чонгук отвечает, слегка липкие от фрукта пальцы спешно вытирает о край футболки и обнимает Тэхёна, руки на плечи закидывая и перебирая на затылке волнистые мягкие прядки каштановых волос. Губы нежно сминает, после чего рот приоткрывает, и языки сплетаются, вызывая шумный выдох у обоих. Тэхён остаток мандарина в карман ветровки закидывает и оборачивает руки вокруг на удивление тонкой талии Чонгука, притягивая к себе ближе. Так и стоят, потерявшись во времени и пространстве, пока Чонгук первый не отрывается из-за возбуждения, которое начинает накрывать его. Дышит тяжело — Тэхён всё понимает, сам в таком же состоянии. Проводит носом по его скуле, оставляет невесомые поцелуи на коже. Чонгук задыхается и со сном сравнивает — в реальности всё ярче, нежнее, слаще, невероятнее. — Почему у меня чувство, что я знаю тебя не один год? — шепчет Тэхён на ухо, крепче в объятиях сжимая и оставляя тёплый поцелуй в нежном местечке под ушком. — Не задавайся я сам таким вопросом, может, и ответил бы. Тэхён из объятий выпускает, достаёт несчастный фрукт из кармана, снимает ветровку и стелет её на траву. Срывает с дерева ещё несколько плодов и садится с расставленными полусогнутыми ногами, приглашая Чонгука сесть меж них. Тот смущается, но не отказывается. Откидывается спиной на грудь Тэхёна, берёт сорванный мандарин и начинает чистить — запах, кажется, ещё приятнее, чем помнит из детства. — Ты долго будешь гостить у бабушки с дедушкой? — Зная, что ты тут всего ещё два дня проведёшь, честно говоря, хочется уже сворачиваться и обратно в город. Например, через пару дней. Тэхён тихо смеется с ответа, оборачивая руки вокруг его талии. — Так дело не пойдёт. Я никуда не денусь от тебя. Рад, что, видимо, не только я хочу продлить наше знакомство, — Тэхён прерывается, потому что теперь Чонгук его кормит фруктами. Принимает дольку и языком пальцы задевает. Намеренно. — Погости у стариков ещё, сколько хочешь, да чтобы они не обижались, а потом напишешь мне — я заберу тебя. Чонгук отпирается, говорит, что и сам в состоянии приехать в город, что недалеко ехать и вообще он не маленький. — Разреши мне проявить заботу. Нечего в автобусах кататься. Мне будет приятно и несложно забрать тебя, правда, — говорит и в макушку целует, закапываясь носом в пряди чёрных волос. — У меня номера твоего нет, — бурчит Чонгук, но улыбается. — Это поправимо, Гуки. — От обращения столь ласковым голосом руки на мгновение застывают, но глаза прикрывает, глупую улыбку сдерживает, в нижнюю губу передними зубами впиваясь. Всё же достаёт телефон, протягивая Тэхёну, а тот застывает, увидев на экране блокировки фотографию сада его мамы в свете закатного солнца. Красиво. Номер свой забивает да собственный телефон Чонгуку протягивает, чтобы и он контакт свой оставил. — Ты напиши, если передумаешь. Я не обижусь, просто ждать перестану, — говорит тихо Тэхён, в шею целуя. Чонгук резко разворачивается в руках, опирается руками в бёдра Тэхёна, стоя на коленях, а во взгляде намёк на раздражение. — Не говори такое. Я, может, и влюбчивый, но не ветреный. С кем попало в садах не целуюсь и передумывать не собираюсь. Тэхён усмехается серьёзному тону и кивает довольно. Он тоже в садах с кем попало не целуется и передумывать не собирается. Не только в город заберёт, но и в свою жизнь, ведь в сердце уже пустил. Всё это кажется столь внезапно нахлынувшим, словно лихорадка, но до безумия приятная и опьяняющая лихорадка, такой болеть — одно удовольствие. Тэхён снова целует его, утягивает за собой, на спину падая, а Чонгук всем телом наваливается, не ища опоры руками. Но судя по тому, как его крепко прижимают, никто и не против. Целуются, прерываясь лишь на недолгие тихие разговоры и поедание мандаринов. Чонгук уговаривает Тэхёна подняться, не валяться, всё же земля холодная довольно, а тот противится — сложно отказаться от тепла Чонгука, лежащего на нём, хотя со временем становится тяжеловато, но нежность, дарованная друг другу, отвлекает. Чонгук же решает иначе согреть — на свои ноги сажает и целует, целует, целует. Когда солнце почти скрывается за горизонтом, они нехотя отрываются друг от друга. Тэхён с чонгуковых бёдер слезает (но обещает себе вернуться на них как можно скорее), и отправляются они домой так же за руку, как и уходили оттуда. Разве что теперь с припухшими от поцелуев губами и до жути счастливыми глазами.***
Чонгук остаётся в селе на всю осень, а к зиме всё же решает уехать: и обстановку снова сменить хочется, и немного по городу соскучился, и много — по Тэхёну. Они тогда весь его оставшийся короткий отпуск вместе провели. Тэхён как узнал, что Чонгук пары прогулял на второй день их знакомства, так на следующий день сам к нему пришёл (по приглашению, конечно), с утра контролировал нерадивого студента, а после согревал в своих объятиях, шею выцеловывая да губы своими сминая. Тэхён тогда пришёл с мандаринами и хурмой, взял немного из того, что они собрали с Чонгуком (который наелся мандаринами с его рук и больше ему ничего не нужно было в тот день). Бабушка Чон к уходу Тэхёна пирог приготовила ему с собой — не умеет она гостинцы принимать спокойно. Но выпечка оказалась до безумия вкусной, а бабушка и Тэхён друг другу весьма были благодарны. Чонгук с самого утра как юла, вещи суетливо собирает, глазами бегая. Старушка лишь головой качает да посмеивается. В какой-то момент ловит внука за локоть и на диван усаживает с серьёзным видом, а Чонгук усидеть не может — у него дела вообще-то! Сборы! Нет времени сидеть, за ним приедут скоро. — Чонгук-и, ты скажи мне честно только, — начинает бабушка, брови нахмурив, — мне правнуков не ждать же? — Ба! Какие правнуки-то?! Мне всего двадцать два. — Да хоть сорок два, ты дуру из меня не строй. Понял же, о чём я. Не нервничают так перед встречей с друзьями. Так изводятся перед долгожданной встречей с любимым. Последнее слово словно заброшенный лёд за шиворот. Он знаком с Тэхёном чуть больше месяца, а виделся и того меньше — четыре раза лишь. Остальное время они разговаривали по телефону и переписывались, находясь далеко друг от друга. Никакого «официального» статуса у их отношений не было, слова громкие друг другу не говорили. А тут на те, бабуля попотеть одним словом заставляет. Не то чтобы Чонгук не думал о подобных чувствах своих, да только побаивается, что это он такой студент влюблённый, и думается ему, будто он Тэхёна знает кучу лет и что лучше человека на свете нет. Пусть и храпит, о чём Чонгук узнал, когда тот уснул во время их разговора. Он не уверен, что такие чувства взаимны, оттого и не заводит разговор первым. Лучше им вначале увидеться снова. — Ну… — начинает Чонгук, губу нижнюю покусывая, — мы нравимся друг другу. Серьёзный взор бабушки сменяется мягкой улыбкой спустя несколько секунд, она поглаживает внука по шелковистым волосам и кричит: — Дед! Мы правда без правнуков будем! — А на кой мне правнуки. Мне и самого лучшего внука хватает, — говорит выходящий из соседней комнаты старик, — хоть и голубоват оказался. Услышав резковатое «голубоват», Чонгук поникает, но дед, заметив состояние любимого внука, спешит исправиться: — Не я тебя, что ли, в беседке лет пятнадцать назад застукал целующимся с пацаном? — Чонгук удивляется, не помнит такого. — Не новость, внучок, не новость. На телефон Чонгука приходит сообщение — Тэхён подъехал. — Приглашай своего ненаглядного, чего он ждать тебя в машине будет, — говорит бабушка и на кухню идёт чайник ставить. Чонгук пишет короткое сообщение «заходи» и бежит к двери встречать гостя. Бросается к нему в объятия, стоит Тэхёну порог перешагнуть, а тот удивлён, но счастлив, с улыбкой оглядывает лицо Чонгука — соскучился. Он тянется с поцелуем, а Тэхён тихо шепчет, заглядывая ему за спину: — А если заметят? — Они всё знают. — И целует сразу же, не веря, что наконец-то снова чувствует эти сладкие, мягкие губы под своими. Хватка на талии усиливается, да и сам руки крепче на плечах любимого сжимает. Тэ ждал, а Гуки не передумал. Оранжевая лихорадка прошла, а чувства их с наступлением холодов разгораются только сильнее. Увозит Тэхён отдохнувшего Чонгука в город, в свою жизнь, в своё сердце.