Смертные Враги: Чёрный Карнавал

Полы задрожали когда Секвиллбекк вошёл в дом с треском захлопнув входную дверь. Даже не сняв обувь, он быстрым шагом поднимается в спальную, войдя с таким же дерзким грохотом и в неё. Глаза окинули комнату в поиске своего чемодана, который был ранее аккуратно поставлен Сиэлем возле комода. Тот дёргается с места схватив его за ручку, швыряет на кровать предварительно открыв обе защёлки. На её углу была сложенна его пижама которую оборотень складывал для парня каждый раз. Грегори задерживает на ней взгляд. Необузданный гнев стал утихать в нём, но меняется быстро на грусть, горькую. В голове опустошённость. Брюнет стоит над раскрытым чемоданом и смотрит на заботливо сложенную ткань на кончике кровати. Выпустив вздох он боковым зрением замечает на зеркале приклеенную бумажку. Он подходит и срывает её читая знакомый и изящный почерк.       — Я люблю тебя всё больше с каждым днём, Loco. Сам того не замечая Грегори прочитал это не один раз, будто хочет это услышать от самого волка, но мигом возвращается к раннему швырнув бумажку. Она словно осенний лист медленно и фигурно падала, приземлившись текстом вверх. Это снова привлекает его внимание, и Грегори бросает взгляд вниз на бумажку, но потрусив головой он шагает обратно к чемодану захватив пижаму одной рукой. Но и тут бессмертный замирает. У него же на самом деле никогда не было своей собственной, мягкой и удобной пижамы. И эта элементарная вещь из всех других появилась у него благодаря Сиэлю. Парень держит её в обеих руках не спуская взгляд.       «Ты мне столько всего делаешь, но не смотря на это, как ты, блять, посмел, ублюдок, всё разрушить?!». Он чувствует как кожа пропускает пот. Вечно холодные руки агрессивно сжимают одежду, от новой волны злости клыки впиваются в нижнюю губу.       «Я не хочу… Я не верю…». Потеряв рассудок окончательно, вампир гортанно рыкнул и швырнул то что держал в стену, но на этом не закончилось. Дыша сквозь зубы он замечает ранее раскрытый чемодан, его руки моментально захлопывают кожаную крышку, дерзко сдёрнув с постели тяжёлый багаж и бросают его со всей силы на пол под стену, что было оглушительно громко. Не расслабляя кулаки, Грегори смотрит на то что он натворил, вдыхая полной грудью. После вампир оборачивается на помятую кровать. Голову словно передавило со всех сторон от резкой мигрени, кажется что он на волоске от поехавшей крыши. Даже самому не верится, он ли это сделал. Такое поведение застало Секвилллбекка не первый раз, но сейчас оно ощущается по-другому. Опять коса, опять берёза всплывают на ум. Что же, блять, происходит? Почему? Почему вокруг него слушается хаос куда бы он не пришёл и что бы не делал?       «Я не хочу так жить! Почему должно происходить именно так?!». Бледные пальцы впились в волосы. Из груди вырвался очередной рык, на этот раз гораздо долгий и громкий, быстро перешедший в крик. Уши зазвенели, а горло заболело будто вампир себе сорвал голос, а так и есть. Упав лицом в кровать бессмертный резко начал бить по постели кулаками, рыдая в одеяло. После пальцы сжимают его, по поверхности пошли тысячи волн. Его плач не сравним ни с чем: долгие завывания, новые крики, всё с передышками. Услышав подобное, мгновенно понимаешь что человек уже вытерпел слишком много и очень долго. Если бы Сиэль был рядом, то Грегори сидел на кровати а лицо его бы вытирали от слёз всячески успокаивая. Но разве он сам хотел бы оказаться рядом с волком? Секвиллбекк не знает чего хочет кроме как покоя от всех и всего, но даже после его слишком смелого и не правдивого обвинения — он хочет чтобы тот его успокоил, или точнее, угомонил. Может не обошлось бы без рукоприкладств типо кулаком в лицо или пощёчину, но вампир чувствует что всё разно бросится тому в руки. Немного успокоившись, он лениво переворачивается на спину оставляя за собой пропитанное слезами пятно. Зрение различило тёплый свет от горящей лампы, очертания люстры. Кожу неожиданно погладил приятный ветер, оказывается всё это время парень убивался настолько громко да ещё и с открытым окном. Какой стыд. Глаза моргнули, из них вдоль висков пролились слезинки. Ноги свешаны, руки по бокам, словно ему всё равно.       «Как же я хочу чтобы он сейчас мне сказал что этого не было». Жёсткая боль ударяет по сердцу и глаза снова горят и размывают зрение. В груди щемит, и Грегори прикрывает рот тыльной стороной ладони, укусив кожу дабы заглушись новые всхлипы.       «Я хочу поверить что просто всё себе накручиваю». В мыслях парень взвывает, сузив брови к переносице в то время как текут новые слёзы. Что произошло с привычкой держать всё в себе? Не проливать не капли и молчать когда действительно нужна поддержка?       «Сиэль, вернись, пожалуйста». Холодными ладонями он протирает глаза, которые уже болят от нескончаемых слёз, мигрень давит со всех сторон заставляя пульсировать вены. Больно настолько что ухудшилось самочувствие. Подниматься совершенно не хотелось но желание окунуть лицо в холодную воду это пересилило. Будто ожила мёртвая туша, так ощущался подъём с постели, так посчитал вампир пока полноценно не встал на ноги. Голова закружилась, тело не слушалось и слабо качалось из-за чего вампир придерживается за край кровати. Кое-как удерживаясь на ногах, он добирается до ванной, пнув дверь и берясь за бортики раковины. Полилась холодная вода, которая наполняла бледные руки. После горячих слёз приятно обливать ею лицо. После нескольких раз повторения этой процедуры, Секвиллбекк выпрямляется перед зеркалом, не видя ничего кроме мокрых отблесков и капелек которые одна за другой падают или стекают вдоль шеи. С лица спадает жар, но самочувствие всё равно будто пробивает дно. Сдёрнув с перекладины полотенце, вампир им трёт лицо насухо. Вернувшись обратно, пальцы берутся за пуговицы, ловко расстёгивая одну за другой. Когда ткань оголила торс, плечам внезапно стало холодно. Стоя перед кроватью он держит в руке скомканную рубашку Сиэля, зацепив на ней взгляд. Не изменив выражение лица вампир ложится на кровать с ней в обнимку. Кажется странно, хотя было на всё плевать. Прижав чужой элемент одежды к груди ему в голову стали лезть странные вещи, да не то что странные, нетипичные для него. Например, он неожиданно вспоминает эпизод из детства, когда Фредерик был невероятно зол что не мог нигде найти свою любимую, дорогую трость. О луна, стены катакомб дрожали вместе с маленьким Грегори который ранее спрятался в тёмной комнате между гробами в предвкушении отцовской свирепости. После дерзких копаний в своих вещах, тому в голову почему-то пришло что трость стащил именно Грегори, он любил играть с вещами что без присмотра валялись по углам. Отыскав сына, старший Секвиллбекк не сдерживал себя ни капли. Сколько криков распространилось по коридорам той ночью. Прижатый к стене мальчик, закрывая лицо маленькими ладошками всхлипывает и выслушивает всё что на него сбрасывает отец.       — Ты лжец и ничтожество! Хоть Фредерик и пальцем не смел к нему прикоснуться, вербально бить он конечно мог как никто другой. Оскорбления сыпались на ребёнка как песок, когда на самом деле Грегори никогда даже не видел ту проклятую трость.       — Как ты посмел?! В ту секунду отец впервые в жизни посмел замахнуться на сына заставив того вскрикнуть и вжаться как можно сильнее в угол. Такого страха он никогда не испытывал, даже за долгую, на его возраст, вампирскую жизнь. Только после этого Фредерик понял что переборщил, опустив руку и поменял свирепый взгляд на взволнованный.       — Грегори, сынок… Почувствовав ненависть к себе, отец попытался дотронуться до мальчика и пододвинуть его к себе, но тот сильнее вздрагивает и жалобно визгнул, округлив его, полные страха, алые глазки. Это был не первый раз когда на него кричали, но это был самый первый раз когда папа осмелился просто замахнуться. Фредерик смотрит ему в глаза понимая что он натворил. После в тот момент в комнату быстро входит Фрида, держа маленького Рудольфа на руках, и понимает что происходит по Грегори, который как только увидел её, срывается с места и прячется за ней, берясь ручонками за шёлк её платья, не переставая плакать.       — Что случилось?! Её присутствие и тон которым она окликнула мужа, значило только одно — её агрессия.       — Фрида, Грегори… умоляю прости. Старший Секвиллбекк жалобно выдавливает медленно левитируя к ним, но жена делает шаг назад положив руку на макушку старшего сына.       — Нет, Фредерик, я не позволю тебе приблизится ни к ним, ни ко мне, твой гнев захватывает тебя до последнего, что мне самой становится страшно. Этот разговор стал последним для отца перед тем как он заперся в гробу на две ночи, утопая в слезах. Доверие семьи — самое дорогое что у него было, самое дорогое что он потерял. Сердце сжималось ещё больше когда он вспоминал испуганное лицо сына, и встревоженный голос жены. Словно оба считают его новой угрозой. Но одной ночью Грегори нашёл его, смотря на отца держась за стенки гроба.       — Папочка, я всё равно тебя люблю. Не сразу поверив своим ушам Фредерик выходит из гроба, просит сына повторить что тот сказал, тот послушно это сделал. Он обнимает сына и берёт его на руки, крепко обняв.       -Мамочка сказала что тоже тебя любит. Руки продолжают обнимать рубашку партнёра, пока глаза куда-то устремились раздумывая жизнь. Естественно, это был не последний раз когда на него кричали но однозначно с той ночи на него никто не имел права замахнуться. Только травму это ему не вылечило, он всё также от части боялся его, но всё равно любил. Когда подрос Рудольф, криков стало в разы больше, у каждого по разной причине: Фредерик постоянно волновался за него от чего Рудольф вырос с нежеланием спрашивать о помощи когда трудно или страшно, или короче говоря, упёртый. Чем дольше Грегори размышлял на эту тему, тем больше связей находил между им и отцом. Сразу после его осенила история матери когда ему было лет 312.       — На протяжении всей бессмертной жизни он искал девушку которая бы полюбила его не смотря на существующую в нём безжалостность и проблемы с гневом. Всю жизнь вместе, Фредерик никогда не позволил себе и голоса на неё поднять, уже не говоря о рукоприкладстве. От этого страдали только мальчики, а когда у них появилась ещё и Анна, она вообще оставалась нетронутой. Мысленно перенесясь во времени он чётко видит перед глазами косу что он от жалости к себе вонзил в ствол невинной берёзы. Их последняя ссора, когда отцу стало тошно от толерантности старшего сына к оборотням, первый и последний раз когда Фредерик позволил злости завладеть собой полностью и сделать сыну больно, со всей силы толкнул того в стену. В воспоминаниях всплывает абсолютно всё что может к этому как-то относиться, даже когда старший Секвиллбекк умер, Рудольф странно себя вёл абсолютно не желая принимать помощь от брата когда ему было очень холодно в спальне, когда Грегори его за это ударил. Сам Рудольф ничем не лучше, он также подхватил некоторые отцовские качества, и это стало очевидным опять же в тот день когда он до последнего упрямился Грегори. Хоть младший и ляпнул того чего не стоит, давать пощёчину было ужасным. Ведь у них горе в семье, умер отец.       — Я думал горе сближает!.. Невозможно забыть его разочарованный взгляд и то как быстро он выбежал из комнаты, боясь получить ещё. Он вновь вспоминает себя, как он сбежал из склепа после ссоры с отцом точно также как и Руди.       — А как же Сиэль, любовь всей твоей жизни? Ты его тоже так будешь лупить? От таких слов его внутренний мир рушится всё больше. Сиэль ему ничего не должен, он бы мог спокойно уехать и оставить его в Трансильвании, дать шанс восстановиться и ему и себе. Но нет, Сиэль любит Грегори слишком сильно чтобы просто так оставить его, как вырванное дерево на земле, которое покроется мхом да грибами, нет. Любит, он не влюблён в него, он именно любит Грегори. Влюблённость это когда нравится и характер и внешность, а любовь — это когда нравятся даже недостатки. Сиэль полюбит Грегори даже когда тот в гневе, также как когда-то его мать полюбила его отца. Единственное только то, что Фредерик ни разу ей не навредил. А Сиэль, на протяжении нескольких дней уже потерпел достаточно. Он не заслуживает такого отношения, да и вообще никто у кого доброе сердце.       «Может Рудольф был прав, я ближайшее яблоко под яблоней. Вампир тяжело выдыхает сквозь ноздри, всё ещё держа чужую рубашку у груди. Никогда ему не хотелось так увидеть Сиэля как сейчас, и попросить прощение за всё.