Один шанс, один выстрел

Время клонилось к полуночи, когда двери салуна вдруг оглушительно хлопнули, и чей-то тёмный, низкорослый силуэт, бряцая шпорами, медленно вошёл в помещение. Бармен отставил в сторону надтреснутый стакан, который рассматривал последнюю пару секунд, сощурился, вглядываясь в образ приближающегося человека, и хрипло крикнул: — Дружище, вообще-то на сегодня мы уже закрыты! Или ты не читал вывеску? Гость ничего не ответил. Его тяжёлые сапоги, подбитые, видимо, металлом, гулко бряцали по скрипящему полу. Бармен потянулся к револьверу, спрятанному под кассой, и уже твёрже повторил: — Друг, если ты прямо сейчас не остановишься… Мешочек, полный звонких монет, упал на стойку раньше, чем угроза успела завершиться или прийти в исполнение. Бармен пораженно уставился на кусок холста, умолкнув на полуслове; затем мгновенно отдернул руку от оружия, сгребая в кассу высыпавшиеся монеты, и тут же переменился в настроении. — Так чего желает господин в такой поздний час? — весело переспросил он, как бы невзначай отпихивая треснувший стакан. — Ужин? Комнату? Мы временно не принимаем гостей, но раз господин так щедр… — Виски, — прохрипел незнакомец. — Один стакан. Голос звучал так сипло и надтреснуто, словно его обладатель наглотался песка и теперь мучался от иссушенных голосовых связок — или по крайней мере не разговаривал с людьми уже как пару недель. Бармена неприятно пробрало; гость, будто почувствовав его замешательство, откашлялся и добавил более чистым голосом: — Благодарю. «Только бы не чахоточный, — мрачно подумал мужчина и отвернулся к полному бутылок шкафу, — ещё одной эпидемии Мос-Айсли не переживёт». Тяжёлые шаги за спиной тем временем направились к стойке, и — судя по скрипу колченогого стула — гость на него почти свалился. Бармен все так же мрачно хмыкнул и принялся шариться по полкам, выискивая наиболее чистый стакан. — Точно не желаете заказать целую бутылку, сэр? — спросил он, щедро плеснув янтарного виски почти до краёв, и неспешно обернулся. — Поставка из самой Шотландии, пришла меньше месяца наз… Язык споткнулся на полуслове. В желтоватом свете коптящего фонаря, что добрый десяток лет качался над этой стойкой, бармену наконец удалось разглядеть лицо своего посетителя — впрочем, скорее только часть лица. Его нос и рот были надёжно скрыты под серой банданой, а сдвинутая вниз широкополая шляпа позволяла увидеть только выцветшие брови да глаза: тёмные, почти чёрные, и бесконечно усталые. Бармен тяжело сглотнул и медленно перевёл взгляд с посетителя на скрытый в темноте стенд с красноречивой надписью «РАЗЫСКИВАЮТСЯ». Он точно помнил, что там, в полумраке, на одном из желтоватых листов красуется точно такое же лицо. Прямо над пятизначной суммой. Рука гостя медленно скользнула к кобуре. — Я спешу, — предупредил он. — Мне нет резона устраивать неприятности в Мос-Айсли. Всё, что мне нужно — один стакан виски, и я щедро тебе за него заплатил. Бармен почти заставил себя кивнуть, выдавив блеклую улыбку. — Ваш… ваш заказ, — нервно пробормотал он, опуская стакан. Несколько капель звонко упали на стойку. Не отрывая взгляда от чужого лица, гость потянулся к напитку. У этого человека было имя. Индейское, очень странное и короткое. Но на всех афишах о розыске красовалось не оно, вспомнил бармен. Весь дикий запад знал самого меткого стрелка под теми титулами, которые он унаследовал от своего отца вместе с парой револьверов и странной традицией никогда не открывать лица. Десперадо — среди мексиканских картелей и головорезов, что все чаще ошивались на границе; мандалорец — в честь какой-то богом забытой провинции на самом юге — среди старых шерифов и ковбоев, которые ещё верили в существование этой загадочной народности. Ганфайтер — среди всех остальных жителей дикого запада, многим из которых это прозвище внушало трепет перед живой легендой. — Отвернись, — сухо попросил стрелок, вырывая бармена из воспоминаний, и недвусмысленно потянулся скрытыми под толстой кожей перчаток пальцами к краю банданы. — Как вам угодно, — торопливо согласился он и почти прижался спиной к стойке. Послышался звук поднимаемого стакана и жадные глотки. «Боже правый, — подумал бармен, — да парень и впрямь будто питался одним песком последнюю пару недель». Стекло громко звякнуло о дерево. — Повторить? — Нет, — чуть хрипло ответил Ганфайтер и снова откашлялся, — не надо. Лучше скажи, — он помедлил, видимо, снова натягивая на лицо бандану, — где мне достать лошадь? — Держите долгий путь? — машинально спросил бармен и тут же прикусил язык. Повисла гнетущая тишина. — Загнал своего коня, — устало ответил стрелок. — Я спешу. За одним человеком. — Возможно, я смог бы его опознать?.. Позади послышался тихий вздох и Ганфайтер, подумав секунду, скомандовал: — Повернись. Бармен ожидал увидеть наставленный на собственную грудь ствол пистолета, но стрелок по-прежнему сидел за стойкой, чуть горбясь, и внимательно смотрел поверх платка утомленными глазами. — Сначала про лошадь, — спокойно сказал он. — Потом — если сочту тебя достаточно информативным источником — про мою цель. Понял? — В первую очередь: вам нельзя к конюшням, сэр, — вместо согласия ответил бармен и вновь нервно сглотнул. — Кто-то взломал замок на дверях пару дней назад, теперь там дежурят двое с охотничьими ружьями… Ганфайтер едва уловимо нахмурился, и бармен спохватился: — Но вы можете взять мою лошадь! Отличная кобыла, правда… хоть и немного хрома на левую переднюю ногу. Стрелок медленно покачал головой, уткнувшись взглядом в начищенную стойку. — Боюсь, — мрачно проговорил он, — взяв твою лошадь однажды, я не смогу вернуть её обратно. «Ещё бы, — подумал бармен и не сдержал усталого вздоха, — удача однажды кончится, какой-нибудь молодой и амбициозный шериф доберётся до тебя, и тогда окажется моя бедная лошадка застреленной… или отправится прозябать в полицейские конюшни». Вслух, конечно же, он ничего из пронессшегося в мыслях не произнёс, только вновь неловко улыбнулся и слегка дёрнул плечами. — Вы щедро мне заплатили, господин, — напомнил мужчина с притворным весельем, — а я имею привычку быть взаимным во всем. Ганфайтер едва уловимо поморщился и снова покачал головой. — Нет, — уже твёрже отрезал он (и у бармена вдруг ощутимо отлегло от сердца). — Твоя лошадь, к тому же, наверняка давно отвыкла от свиста пуль и быстрой езды… а пальба и скачка обещают быть нещадными. Мужчина состроил настолько понимающее выражение лица, насколько это было возможным при его из раза в раз замирающем сердце, но про себя все равно невольно отметил: спешит на очередные разборки, получается. Не то чтобы это было удивительным: уже как пару лет имя стрелка упоминалось только в контексте криминальных хроник. Бармен не так часто листал местные газеты, но от посетителей то и дело доносились слухи о дерзких дуэлях, перестрелках и побегах из тюрем в разных штатах, которые ловко совершал этот молодой человек. Он был неудержим в своём желании мстить, он вобрал в себя весь опыт охотника за головами, полученный от ныне покойного отца, и он не боялся обнажить револьвер против всякого, кто вставал на его пути, руководствуясь одной лишь своеобразной моралью. Так о нем, мрачным полушепотом, говорили в этом кабаке, стоило выйти новой полицейской сводке. Бармен поспешно моргнул, отгоняя воспоминания, прочистил пересохшее горло и снова потянулся к отодвинутому раннее стакану, просто чтобы занять хоть чем-нибудь руки — и хотя бы внешне создать иллюзию спокойствия. Полезная информация. Только думать о ней, когда этот самый убийца-мститель сидит напротив и смотрит нечитаемым взглядом… — Говоришь, двое их? — глухо переспросил Ганфайтер. Бармен вздрогнул и сильнее сжал в пальцах надтреснутый стакан. — Двое, сэр, — подтвердил он. — Только… Мужчина замялся, и стрелок бесстрастно вскинул бровь, ожидая ответа. — Не вредите им, — наконец выдавил бармен. — У Джима четыре голодных рта дома, а Моррис… — Я уже говорил, — перебил Ганфайтер на середине фразы, с нажимом выделяя каждое слово, — меня не интересует ваш город, и я не собираюсь устраивать здесь неприятности… если, конечно, никто не станет нарываться первым. Отвечай на вопрос. Их только лишь двое? Бармен сглотнул и быстрее начал скрести тряпкой по помутневшим стенками стакана. — Да, сэр. Ганфайтер едва слышно хмыкнул. — Не очень-то вы и защитили свои конюшни, — заметил он, постукивая пальцами по стойке. Бармен дёрнул плечом. — Эпидемия, сэр, — тихо ответил он, — чахотка унесла немало жизней в прошлом году… в городе почти не осталось мужчин. Стрелок скупо кивнул: — То-то же так пусто кругом, — и, кажется, призадумался. — Ваш шериф тоже почил? — Шериф не от чахотки. Шальная пуля. — Через пару дней здесь будет другой блюститель закона, не сомневайтесь. Проездом, но… думаю, она вернётся. Бармен удивлённо вскинул брови, услышав женское местоимение, но переспрашивать не стал, сослав все на тугоухость. Едва ли это движение укрылось от цепкого взгляда Ганфайтера, но дальше развивать тему он тоже не пожелал. Только со вздохом придвинул свой опустевший стакан к хозяину салуна и на пару секунд вновь умолк. Бармен заметил, как вдруг смялась его бандана — судя по всему, в своих размышлениях стрелок сурово поджал губы — и на всякий случай перестал с былым усердием надраивать стекло, отложив тряпку. Вдруг скрип какой, а у него рефлекс сработает… или нервный срыв случится. Боже упаси. — Тот, кого я ищу, — медленно произнёс Ганфайтер. — Через город не проезжал чернокожий мужчина, одетый как ковбой? — Чернокожий ковбой? — бармен захлопал глазами. — Сэр, откуда же ему здесь взяться… единственные чернокожие, что живут в городе, это слуги разных господ! — А я не про живущих в городе тебя спросил, — сурово отрезал стрелок. — Когда конюшню взломали… какая-то из лошадей была украдена, верно? — Самая быстроногая, — откликнулся бармен и его сердце невольно пропустило удар. Ганфайтер кивнул — больше сам себе. — А в паре миль на прерии перед въездом в Мос-Айсли лежит уже полуобглоданный труп загнанной лошади, — бесстрастно отметил он. — Кто-то очень спешил. Так же, как и я. Бармен неловко кашлянул. — Полагаю, ваш… противник. — Враг, — поправил стрелок, и глаза его нехорошо блеснули. — Мофф Гидеон. Главный и последний… из оставшихся в живых. На секунду бармену показалось, что от дверей вдруг потянуло почти могильным холодом. Дрожь остро пробежала вдоль позвоночника, и мужчина поежился, невольно потирая вмиг вспотевшие ладони. — Это… — начал он, и тут же прикусил язык, пожалев о том, что просто не смолчал — так яростно метнулся взгляд Ганфайтера, — это… я полагаю… ну, удачи вам в вашей битве, — наконец неловко промямлил бармен и вновь явственно представил, как дуло револьвера упирается ему в грудь. Однако бровь стрелка вдруг едва заметно дрогнула, лицо расслабилось, и огонь в глазах поутих. Он — как-то излишне горестно для человека, почти не жестикулировавшего раньше — махнул рукой. — Удача, — протянул Ганфайтер, — нет никакой удачи, старик, только судьба. Её я и пытаюсь обмануть. «Разве можно обмануть судьбу, словно это блеф в картах», — печально подумал бармен, но вслух не сказал ничего, только качнул головой. Однако стрелок, будто прочитав его мысли, мрачно заключил: — Я готов поставить все на кон, старик. Мне терять уже нечего, с тех пор, как… — он запнулся, кажется, сообразив, что готов разоткровенничаться, и сухо прокашлялся. — С недавних пор. В общем, я готов. А у него, — взгляд снова едва уловимо ожесточился, — просто нет выбора. — Да не оставит вас господь, — пробормотал бармен, опустив глаза. Последние его слова потонули в бое настенных часов, оповещающих о наступлении полуночи. Ганфайтер быстро стрельнул глазами за стойку, взглянув на круглый циферблат, и соскочил с высокого барного стула. — Засиделся, — буркнул он сам себе под нос, и тут вдруг, словно вспомнив о чем-то, вскинул голову. — Да, старик… у меня будет к тебе ещё одна просьба. Я доплачу. Бармен наклонился вперёд, и ещё один мешочек денег, но уже мельче, снова тяжело упал на стойку прямо перед ним. Рядом вдруг мягко легко письмо, запечатанное красным сургучем. — Приедет шериф — не отрицай, что я был здесь. Можешь даже выдать все подробности нашей беседы, это все неважно. Главное, — Ганфайтер внушительно ткнул пальцем прямо в слегка помятую жёлтую бумагу, — передай ей это. Местоимение снова царапнуло слух, но бармен успел только коротко кивнуть. Стрелок, всего на секунду задержав взгляд (господь всемогущий, глаза и впрямь чёрные) на его лице, отзеркалил его движение. — Ну, доброй ночи, — попрощался Ганфайтер и, тяжело ступая и гремя шпорами, направился к выходу из салуна. Бармен сгреб в кассу деньги и, подумав пару секунд, спрятал письмо под фартук. Ему вдруг снова захотелось вскинуть голову и последний раз посмотреть в спину этому странному человеку, но двери оглушительно хлопнули, едва он поднял взгляд. Бармен бездумно уставился в темноту, разливающуюся в пространстве между деревянными створками и полом. — Да уж, — сказал он сам себе, — да уж… доброй ночи.