Грабли

***

— Давай съедемся? Петя, наверное, никогда не подумал бы, да что уж там, даже б не предположил, что вместе с Игорем в его двушку переедет двадцать тонн следственной бумаги, исписанной кривоватым громовским почерком, разбросанные носки, вечно потерянные именно запоздалыми утренними подъёмами, немытые кружки, оставляющие въедливые в белоснежные столешницы кофейные круги, и футбольной клуб «Зенит». Возможно, это было терпимо и даже вполне решаемо. Но приехавшую бытовуху выдворить было пиздецки трудно. А Петя очень старался. Но с каждым днём всё больше и больше превращался в робота. В советскую жену с полотенцем на плече, повязкой на голове и мозолистыми, ребристыми от вечного мытья посуды, руками. В ассистента, уборщика, дворника и повара, который ласкает, даёт и заебически выполняет свои функции. Брать будете или Вам Крида всё-таки? — Да ёбанный ты дурак! — от стен криком отскочил недовольный хрипловатый бас. — Тебе кто трибуну эту дал? Да много ты знаешь, пидорас лысый, отъел себе бронежилет и нихуя не боится. Попизди честному народу! Петь, ты видел? Послушай, чё несёт. А Петя слушал это каждый день. И сил его больше не было. Всё было как по армейскому уставу: Игорь приходил домой, кидая вещи прямо в коридоре, шёл в туалет, два часа возмущаясь двухнедельной газете, заваливался на диван и ещё с час комментировал то, что Петя прочитал ещё позавчера утром в новостной подборке Яндекс.Дзена. Оставлял грязную посуду на столе и снова падал на промятый под ним диван с пивом, разговаривая с телевизором. Типичный муж из охуенно смешных ситкомов про многодетную семью. А Петя отписывался скупым: «Скоро буду дома». И там его встречало: грязная посуда, грязный и пол и его нежный взгляд. Он спросит: — Ну чё там, как дела? — Да у меня… До-ху-я проблем, но ты не одна из них. Да как обычно. Уставший, потный и грязный, как мразь, Петя еле доходил до дома, где его ждало неебическое чудо в виде пьяноватого Грома с абсолютным беспорядком. Разбросанные вещи, пачки из-под сухомятки, бутылки, заполнявшие бóльшую часть мусорного пакета, полная корзина грязных вещей, скопившихся за долгие недели, горы немытой посуды, миллион жирных контейнеров из-под еды, которые Игорь даже замочить не умудрился, и грязная раковина после того, как Игорь побрился. — Раковину хоть ополоснул бы, — устало бросил Петя, наклонившись за очередным одиноким носком. — И контейнеры замочить лучше. Сам не можешь — я помою, только не оставляй просто так. — Петь, у тебя родители — не стекольщики, отойди, я смотрю, — недовольно встрепенулся Гром из полусна. — А свет зачем включен в ванной? — выдохнул обречённо Хазин. — Нагорает же. Потом такие кругленькие суммы в квитанции получаются, что мне страшно. — Я помыться хотел, — на отъебись буркнул Игорь. — Ты только что оттуда вышел? — удивился Петя, найдя второй носок. — Значит, ещё раз пойду, ополосну твою раковину, — недовольно скривился Гром. — Мою? — раздражённо переспросил Хазин. — Я всегда убираю за собой и прошу тебя о том же. — Ну если видишь, так убери, Петь, — Игорь даже не смотрел на него, пытаясь выглядеть за стройной фигурой обрывки передачи. — Чего мозги-то ебать? Хазин изумлённо поднял глаза. Сорвало. — Да иди ты нахуй, блять! — возмущённо крикнул Петя. — Мозги ебать? Я кручусь, блять, как ёбанная белка в колесе. Мою, чищу, убираю. За тобой. Ты дома целыми днями сидишь. Из-за своего же проёба в деле, между прочим. Так хули ты нихуя не делаешь? То на работе целыми днями пропадаешь, что я тебя неделями не вижу, теперь дома просиживаешь. Компенсируй. Ну видишь ты грязь — так убери. Не развалишься ты от этого. Что за охуенное равноправие? Ты целыми днями жрёшь, пьёшь и дрочишь перед телевизором, а я работаю, прихожу и начинаю наёбывать тут с этой уборкой. Я чё тебе, дохуя андроид без чувства усталости? И хуй с ней, с усталостью. Меня это обижает. Понимаешь? Больно мне. Я не железный. Где твоя любовь, сука? На глаза Петины навернулись слёзы. Гром тупо уставился на него, не отводя взгляд. — Да тебе даже в глаза мне смотреть не стыдно! — истерично крикнул Хазин, вскинув руками. — Тебе вообще на всё похуй. Петя всё сделал, Петя разобрался, Петя решил. Да не должно быть так. Похуй на дела по дому. Ты морально меня поддержи. Я не вывожу больше. Не могу в одиночку. Я не чувствую тебя рядом, понимаешь? Ты меня не замечаешь. Я словно твоя тень, которую ты порой обнаруживаешь в ясную погоду. А у тебя круглый год, блять, пасмурно. Я же не прошу от тебя чего-то вселенски масштабного. Блять, да поцелуй ты меня утром, когда я на работу ухожу. Проводи хоть раз. Напиши мне в течение дня… — Я писал! — тут же вставил Гром. — «Петь, купи хлеба?» — слезливо выдохнул Хазин, отвернувшись. — Да мы почти второй месяц раздельно спим. Это тебя вообще не смущает? — Ты просто поздно приходишь, — пожал плечами Игорь. — Мёрзнешь вечно, ворочаешься. — А ты ни разу не задумывался, что я поздно прихожу, просто потому что не хочу идти домой? Петя стыдливо закусил губы и мокро сморгнул. На ковёр громко упали горячие слёзы, тут же растворившиеся в пыльном ворсе. Игорь тяжело выдохнул, опустив голову. — Я не буду даже заикаться о сексе, — Хазин только поднял руки и болезненно ухмыльнулся. — Ты даже это умудряешься делать на автомате. Ты хоть…чувствуешь что-то? — Чувствую, — хрипло кивнул Гром, поджав губы. — Спасибо, — кивнул в ответ Петя и шагнул в сторону комнаты. — Хотя бы на этом. Гром слышал это. Слышал, как Петя яростно запихивает свои вещи в сумку, болезненно всхлипывает, шмыгает носом и скулит, стараясь подавить раскатывающуюся истерику. Кровать негромко скрипнула — Петя сел, отчаянно разрыдавшись в открытые ладони, и откинул сумку к двери. Игорь прокусил губу до крови и остервенело ударил по груше. Сейчас больше всего на свете хотелось крепко обнять его, никогда не позволять, чтобы он расплакался ещё хоть раз в жизни, и убить каждого, кто довёл его до слёз. Тогда бы Грому пришлось убить себя первым. Но Игорь понимал, что Петя элементарно не подпустит его к себе. Если Хазин злился — это было нужно перетерпеть и не лезть. Игорю хватило вывиха руки, — а ведь он просто хотел обнять Петю, пока тот неистово орал на весь дом. Нужно было ждать. Ждать, пока он оттает, чтобы за всё извиниться и зацеловать Петины руки — он терпит Грома непозволительно долго. Да его с руками оторвут. В ноги будут падать. А Игорь относится к нему с таким неуважением. И зачем Петя вообще всё это терпит? Игорь проёбывался слишком много раз, чтобы Петя каждый раз снова прощал его и позволял находиться рядом с собой. Петя слишком много раз плакал, уходил из дома и бил костяшки в кровь. Петя слишком долго и много терпел, наступая на одни и те же грабли. Терпение когда-то кончается. — Я уезжаю, — Петя бесшумно появился в дверном проёме. Красные, мокрые глаза, обкусанные губы и неаккуратно набитая спортивная сумка. — Пожалуйста, Игорь. Подумай над всем этим. Если ты примешь решение разойтись — я не буду препятствовать. Только будь в этом чётко уверен. Нам нужно прийти к чему-то одному. Либо мы начинаем заново, либо заканчиваем здесь. И навсегда. Игорь лишь кротко кивнул, поджав губы, и вновь опустил голову вниз. — Я всё исправлю, — дрожащим голосом выдал Гром. Входная дверь негромко примкнула к косяку и щёлкнула замком. Ну вот и всё. Сказать было нечего. Петя понимал, что их корабль уже давно идёт ко дну, но оркестр всё никак не умолкал. Они держались друг за друга из обычной привычки. Сейчас, в шесть тридцать, прозвенит Петин будильник, и он, как обычно, нервно подскочит, перелезая через распластавшегося Грома в той же позе, в которой он и засыпал. Петя снова вздрогнет — выученная хватка Игоря за Петину лодыжку холодно обожжёт кожу поцелуем в бабочку, когда он перекидывает вторую ногу через чужое тело. Петя опять нальёт полную чашку кофе и даже не сделает трёх глотков, потому что опаздывает, но в итоге приедет вовремя и даже раньше. Петя знает, какой канал смотрит Игорь, если он прямо сейчас окажется дома. Петя знает, что Игорь часто пересматривает его фотки просто так. Петя знает, что Игорь никогда не спит, во сколько бы он ни пришёл домой. А Игорь знает, что Петя выучил его, как облупленного. Игорь знает, что Петя не может спать один и всегда ждёт его, чтобы лечь вместе. Игорь чувствует, когда Петя начинает мёрзнуть, и каждый раз крепко прижимает его к себе. Игорь знает, какое порно смотрит Петя и всегда слышит глухие стоны в ванной, если он пришёл поздно и не хочет будить Грома. Но Петя уже второй месяц ложится один, еле-еле засыпая с включенным на телефоне фонариком. Потому что свет нагорает, а денег — ноль, секса — ноль, музыка — сдохла, мальчик — в ноль. Петя уже второй месяц приходит домой позже двух и спит три с половиной часа до будильника. Петя уже второй месяц плачет по ночам в ванной. Это был конец. Когда люди знают о друг друге всё — жить становится просто невозможно. В ссорах и перепалках Игорь каждый раз договаривал Петину следующую фразу и передразнивал его. Петя же как-то заснял, как Игорь читает очередную желтуху, и точь-в-точь повторял его комментарии. Даже с такой же интонацией. И это, может быть, было смешно. Но когда каждый день проходил одинаково, как под копирку, становилось жутко. Хотелось вырваться из необговорённого распорядка, что устаканился сам по себе. Бытовуха страшно изжирала и изъедала обоих и вылезала наружу изнутри. Наружу изнутри — песня о любви. Всё копилось в Пете слишком долго. Конечно, характер у него был очень сложный — никогда нельзя было понять, что он скажет и сделает дальше. Но вряд ли маленькая очередная оплошность могла его вывести, довести до ручки и привезти сюда. Значит, Петя долго искал причину и повод для этого разговора. Но звучит это страшно. Он не из тех людей, что долго терпят. Ну или Игорь плохо его знает. Плохо знает… Петя выучил Игоря. Знал от нуля до бесконечности, вдоль и поперёк. Знал всё. Больше, чем сам Игорь. А вот Гром Петю, как оказалось, не знал вообще. Не знал ничего. Не знал, что он любит больше всего, если исключить все сочетания, похожие на его описание и инициалы. Не знал, любимый цвет, любимую песню и любимый фильм. Да даже знак зодиака не помнил. А Петя бы прочитал наизусть всю его натальную карту, хоть они оба и не верили в эту хуйню. Или не верил только Гром, автоматически причислив Петю к тому же числу? Игорь не знал. Складывалось ощущение, будто Петя прожил с Игорем всю его жизнь, зная каждый шаг, каждый момент и отрезок жизни со всеми его подробностями, а Игорь находился на самой начальной стадии их отношений, когда они только узнают друг друга, говоря о приторном и надоедливом примитиве. Оказывается, Петю Игорь совершенно не знал? Все эти приземлённые знания, что Петя не пьёт молоко, не ест зелень и посылает нахуй репчатый лук в любом проявлении — лишь выявленное годами. Игорь не знал, не слушал, не обращал внимание на это сначала, когда Петя рассказывал. Он просто заметил. С течением времени это просто стало бросаться в глаза. И Игорь стал замечать. В этом и была их разница. Петя знал, помнил и слышал, а Игорь лишь замечал с долгим течением времени. И что теперь нужно было делать? Проходить все эти тернии заново? И стоит ли вообще? Не легче ли будет отпустить его? Или умолять Петю вернуться? Он и сам устал от этого — Игорь уверен. Но отпустить его просто так Игорь не сможет. Он будет маячить, слоняться, ходить по пятам, так ничего и не сказав. Просто будет рядом. Они уже говорили об этом. Петя снова плакал, говоря, что он больше не может так жить и не хочет ничего. А Игорь лишь успокаивал его, как только мог. — Игорь, я боюсь. — Почему? — А вдруг, я никогда не смогу полюбить тебя снова? — Значит, я всё равно буду рядом. Даже если ты примешь решение разойтись. Но нужно ли это Пете? Однозначно нет. Петя устал. Но ведь явно не отпустит его сразу. Будет давать себе слабину, пересматривать фотографии, перечитывать переписки и плакать, плакать, плакать. Горько, навзрыд, закрывая рот рукой и поправляя наушники, выпадающие из влажных ушей, куда и скатывались горячие слёзы. Петя прощал всегда. Что бы ни произошло, что бы ни вылетело из чужих уст — Петя прощал. Игорь привык к тому, что Петя поплачет, снова уберётся на кухне и аккуратно ляжет со спины, обняв обеими руками. Петя всегда успокаивался сам, проглатывая очередные выученные обещания и извинения на отъебись. Как насчёт пустых обещаний, как насчёт сеансов молчания С руками на кресту, груди и кислыми щами? Кислыми настолько, будто в рецепте — лайм, а не щавель. Кстати, как насчёт криков на кухне, а не в спальне ночами? Любоваться летящими вниз с балкона своими вещами, Брать двумя пальцами лежащее на ладони твоё обручальное И прятать в нагрудном кармане, чтобы, заливая горе с друзьями, Блюя в унитаз, уронить по пьяни — всё это довольно печально Но это потом, а сейчас — платье с фатой. И всё снова, блять, хорошо. Только в кювете быта, брака горящий остов. Игорь задумался над Петиными словами. Нужно было решить: что им делать дальше? Ни что будет делать Петя, а что они будут делать вместе. А если Петя никогда не любил его? Может, ему просто было удобно так жить? Привычно? Но кому было бы удобно так жить? Делать всё в одиночку, не чувствуя ни капли помощи и поддержки и, постоянно прося её каждый раз, ссориться из-за малейшей хуйни и терпеть, терпеть, терпеть.Терпеть, чтобы потом всё вылилось в очередную истерику до хрипа. Значит, просто терпел? Но зачем же прощал каждый раз? Кому нужна была такая жизнь? Да никому. Но Петя любил. Действительно, искренне любил. По-настоящему. Терпел, ждал и не мог побороть это чувство опеки. Взрослый мужик, сорок лет скоро, всю жизнь жил самостоятельно. А тут вот Петенька объявился. Хозяюшка. И помоет, и приготовит, и приберёт, и в рот возьмёт. Отвратительно. Игорь порой думал, что Петя живёт с ним просто, потому что надо, а не потому что сам Петя так хочет. И, кажется, это сейчас подтвердилось. Петя устал и всё для себя решил. Ушёл. Потому что так было бы легче обоим. Петя бы отошёл и отвык от ежедневных истерик, а Игорь… Игорь бы, наконец, понял ценность близкого человека. Подумал бы над своим поведением, словами, поступками и что-то бы для себя точно принял. Только пока не знал, что именно. Может быть, ничего, зная, что Петя — слабохарактерный и всё равно вернётся. Может, пытался бы всеми силами вернуть его сам. Вот только думал Игорь почти месяц.

***

Петя ежедневно обновлял ленту и болезненно улыбался увиденному — Игорь начал выкладывать истории. Да, большинство их состояло в репостах историй Димы или Юли, где Игорь был просто отмечен, но Петя слезливо прокусывал губы и думал: «почему не я, Игорь?». Гром начал жить без него. Постоянно улыбчиво пялился на Петю через чужой телефон и бил ему прямо в сердце. Игорь снова вышел на работу, защищался на повышение звания и был в вечных разъездах — это Петя узнал из историй и отмеченных публикаций. Петя чувствовал себя навязчивой, приставучей ищейкой. Складывалось ощущение, что без него Гром живёт в стократ лучше, чем с ним. И от этого по губам криво ползла очередная едкая истерика. Будто это Гром страдал и не знал, куда себя деть, чтобы просто угодить. Будто виноват был Петя. Но это ведь было не так? Наверное, не так. Петя плакал, увидев горящую онлайн иконку и не получив ни одного сообщения. Он знает и сам, как трудны выезды и сборы, дежурства, задержания, рейды. Но ведь…если у него хватает сил отрываться с ребятами в барах и клубах, куда бы раньше он ни за что не пошёл, значит, хватит, чтобы написать небольшое сообщение, умещающееся в строке? Или ни за что не пошёл бы именно с Петей? Петя не понимал. Не понимал ничего. Почему всё обернулось именно так? Почему в планы и время Игоря входят все, кроме него? Почему он даже не предпринимает каких-то попыток для разговора? Они же не могли оставить всё так?.. Петя просто ушёл, потому что не смог терпеть. А Игорь…только этого и ждал? Просто не хотел говорить и обижать Петю и обрадовался сложившимся обстоятельствам? Нарочно выводил Петю на слёзы и истерики, чтобы он ушёл сам? Без взрослых разговоров о детских травмах? Без разъяснений, делёжки, летящих вниз с балкона вещей, криков на кухне, а не в спальне ночами, без блокировки в соцсетях и караульных ночей под дверью со слезливым: — Прости, я больше так не могу, но не могу без тебя. Помоги мне. Пете хотелось пустить всё по течению. Хотелось ждать. Узнать, через какой временной промежуток Гром всё-таки вспомнит о его никчёмном существовании. Быть может, напишет. Или позвонит. Ты не считаешь, сколько дней я тебе не звонил, Не отвечаешь ни по одной из своих двух мобил <...> Ты не скучаешь, а я до сих пор не забил. Я до сих пор не забил. Я до сих пор не забил. Я до сих пор не забил. А если повезёт, то решится по-человечески поговорить обо всём, что произошло. Но Петю трясло, рвало на части от бесконечных слёз и мыслей об этом. Петя бил себя по рукам каждый раз, когда пальцы сами нажимали на единственно закреплённый диалог и перечитывали «старое хорошо». Петя ругал и кричал на себя, когда в мыслях появлялись расчёты о последнем посещении соцсети. — Если был в четыре-ноль-восемь, значит, спать лёг не позже половины пятого. Он всегда засыпает сразу, как только ложится. С другой же стороны, Пете хотелось всё узнать. Почему так? Что он сделал не так? Есть же буквы, блять, слова? Можно поговорить, а не доводить человека до состояния, когда он истерически выливает всё сплошным криком. Петя не хотел уходить просто так. Ему нужно было понять, почему случилось именно так. Я не здамся без бою. Петя ненавидел себя за то, что он больше не нужен. Петя каждый раз заходил в диалог и пытался что-то писать. Порой действительно то, что думал, иногда — лишь набор букв, чтобы ебучий придурок увидел: печатает… и сам зашёл в диалог, попытавшись, как раньше, перехватить первое сообщение. Петя включал режим полёта и, надрывно плача в трубку, пытался дозвониться до единственного абонента своего быстрого и экстренного набора. Где-то в другом конце города, твой телефон в сумке загудит гулко, Не пойму к чему всё это, но, пожалуйста, не бери трубку… «Прошу, я просто хочу с тобой поговорить!» А не ответишь, ладно, так тому и быть. Не надо выяснять сейчас, кто первым был и как убит, Кто заложил под наш фундамент динамит, Кто больше кому предан был и кто первым был предан. Мы вроде как не на войне, тут не важны победы. И мне достаточно будет лишь одной беседы — Терапия знанием как ты, где ты… Новый Год пролетел бесследно. День за днём, заваливая Петин подоконник не снегом, а слезами и окурками. Петя ничего не готовил, не наряжал ёлку, которую с балкона мог достать только длиннорукий Игорь, и даже не попытался празднично одеться. В домашних шортах, порванных где-то на яйцах, его растянутой футболке и шерстяных тёть Лениных носках Петя новый год и встретил. Пожрал готовый салат из «Карусели», выпил пару стопок тёплой и противной водки, что забыл убрать в морозилку, и вновь залился панихидой, о которой даже рассказать было некому. > С Новым Годом, Петь! Пете казалось, что синька — ёбанное чмо. Такого не могло быть на самом деле. Неужели, и впрямь новогоднее чудо? В реалиях всех дешёвых ситкомов, где под новый год происходит великое воссоединение. Петя, наверное, очень этого хотел, хотя понимал, что это — невозможно. Петя бы очень хотел навсегда забыть всё, что выбивало его из колеи, что доводило до слёз и истерик. Тогда бы Пете пришлось забыть Игоря навсегда. Но в открытом с десяти вечера диалоге действительно висело сообщение. < С Новым Годом, прости мкня за всё > Голосовое сообщение: Я так замотался с этими делами. Димка на больничном, Ксюху в другой отдел перевели. Разгребаю:( > Голосовое сообщение: Если по секрету, как только посвободнее буду, хочу с тобой увидеться) Петя нервно сглотнул и тут же надел наушники. Он был дома один и таить от кого-то содержимое чужого голосового — было тупо. Но голос обволакивал. По-родному, так привычно. Петя выкрутил громкость на максимум и прослушал сообщение минимум пять раз. Руки отчего-то дрожали, а пьяный Петя и без того не попадал по клавишам. Игорь хотел с ним увидеться. Встретиться. Поговорить. Побыть вместе. Петя широко расплылся в улыбке. < Я думал, тебе нк впераой > Кто-то хорошо встретил?) < С тобой юыло бы лучше > Скоро увидимся. У тебя же тоже каникулы?) < Дп Диалог был закончен. Закончен этим пьяным, неотредактированным: «Дп». Петя ждал все каникулы. Отменял встречи со старыми, простившими и несчитающими его мразью, друзьями и даже не поехал к родителям, внезапно вспомнившим о его существовании. Петя по ним порой действительно скучал, но Игорь был почему-то важнее. И Петя ждал, когда тоже окажется важным, когда Игорь напишет и позовёт его к себе или предложит встретиться где-то ещё. Но Игорь не написал. Ни в один из десяти каникулярных дней. Зато хорошо проводил время в компании старых друзей. Каждый день появлялся на экране Петиного телефона в чужих, непонятных местах. И, кажется, был счастлив. Но почему без Пети? Разве он этого не достоин? Петя следил за каждой историей, смотрел местоположение по малейшей замеченной детали, за которую можно было зацепиться, и искал в Яндекс.Картах маршрут от данной точки до дома, чтобы высчитать: далеко ли Игорю ехать, сколько он потратит на душ и ужин и…напишет ли хотя бы сегодня. Петя был зависим, хотя эти годы давно остались в Москве. Петя был в узах. В капкане, из которого никогда бы не смог выбраться, потому что не хотел сам. Хазин даже не рассчитывал, что они смогут снова сойтись и быть вместе. Игорь этого, видимо, совсем не хотел. Петя мог расценивать это только так. И становилось только больнее. Петя не спал ночами, терзал заметки, но ничего нового так и не произошло — его терзания — всего лишь буря в грязной луже. Игорь так не писал, но активно обновлял публикации и истории. А ведь это было ему совершенно неприсуще. Или только Петя так думал? А может, он Игоря и не знал совсем? Держать всё в себе Петя больше не мог. Это было действительно невозможно. Хотя, от него ничего и не зависело. Молчал бы он дальше или высказал всё, как есть, — решающим звеном здесь был лишь Игорь. Если он решил за них обоих, значит, ничего уже не вернуть. Как бы Петя не хотел. Петя отсчитал ровно месяц с их последнего диалога и нажал на отправку. Запланированную отправку, чтобы не было так страшно. 1 февраля, 01:33 > Привет. Ну как ты там? Всё удалось разгрести? Думаю, много нового и хорошего произошло за это время. Мне очень больно, что ты не нашёл пары минут за этот месяц, чтобы просто отписаться. И жаль, что это происходит уже не в первый раз. Я не могу понять причины твоего поведения, но почему-то уверен, что работа здесь явно не причём. Я не могу понять, что происходит с тобой, не могу думать и решать за тебя, поэтому, давай решим вместе сейчас: если я сделал что-то не так или, если ты хочешь расстаться, — скажи об этом, пожалуйста. Терзать себя, думать, что я снова сделал не так и в чём виноват, если не попадаю в твои планы, — я не хочу — мне больно. < Привет. Всё в порядке, всё разгрёб, спасибо. < Голосовое сообщение: Петь, послушай это, пожалуйста. Можешь убить меня — тебя оправдают. Я уверен… Короче, я… Я поступил по-уебански и этому ваще нет объяснений. Я не знаю, сможешь ли ты простить меня снова, Петь… Я сам, блять, устал от того, что ты прощаешь меня каждый ёбанный раз. Я привык к тебе, Петь. Мне стыдно, что я не знаю о тебе ничего. Вообще нихуя. Я не смогу назвать твой любимый цвет, пускай и знаю, что у тебя его нет. Ты сам говорил… Я понимаю, что знаю о тебе что-то, ну, просто потому что замечаю. Типа, ты молоко не любишь. Я ж это понял, когда ты шарики с молоком решил поесть и тебя потом всё утро полоскало. Или зелень с луком. Я, типа, приготовил…чё там? Картошку, что-ли, и ты сидел, ковырялся… Петь, да я ведь узнал, что тебя перевели в другое отделение, не когда ты сказал мне об этом в июле, а когда ты оставил почту открытой и я увидел название другого этого отдела, ФИО начальства. Не этого долбаёба Стрелкова, а Фёдора Иваныча. Только потом понял, почему ты так радовался. В октябре… Петь, я не знаю, что ты думаешь обо мне, и понимаю, что всё то, что я сказал, — никак не идёт в счёт твоего прощения. Я потратил все лимиты. И меня только гнать ссаными тряпками надо. Приплыл я, Петь… Я прошу тебя, прости меня. Пожалуйста. Я сделаю всё, чтобы быть рядом с тобой. Только разреши… На этом голосовое сообщение обрывалось. < Блять, телефон тупит < Не даёт записать больше, сука < Петь, я многого там не сказал. Пожалуйста, дай мне договорить. Я хочу тебя увидеть. Просто увидеть. > Игорь, приезжай, пожалуйста. Я не могу без тебя. Петя нервно отшвырнул телефон и схватился за голову. Что он наделал? Зачем он, блять, вообще написал? Сейчас Игорь приедет, а что Петя ему скажет? Он ведь и слова не вымолвит. Он так долго ждал его. И вот он. Едет. А Петя хочет провалиться под землю и никогда не смотреть ему в глаза. Потому что посмотрит и тут же бросится на него, не отпуская никогда. Потому что Петя снова простит. Петя хочет набить Игорю всю рожу, чтобы тот физически почувствовал всю испытанную им боль; Петя хотел разрезать свою грудь, чтобы Игорь увидел: там все горит огнем; чтобы понял: через день будет поздно, через час будет поздно, через миг будет уже не встать; чтобы, сука, хотя бы попытался поговорить и добиться этого разговора, даже если к дверям не подходят ключи — пусть вышибет дверь плечом — у него это замечательно получается; Петя хотел вырвать своё сердце, как Данко, из растерзанной Игорем груди, чтобы Игорь увидел всю болтающуюся рвань вместо сердца. Это было невозможно. Пусть лучше бы Игорь свалил на него всю вину и дальше бы продолжил веселиться, не вспоминая о его существовании. Пускай бы они снова стали общаться из-под палки. Скупые сообщения-примитивы как домашнее задание по английскому языку: письмо другу, которому ты рассказываешь о своём отдыхе и которому совершенно нахуй не сдался; кроткие кивки на работе и отчаянная попытка зацепиться друг за друга, что обязательно привела бы к сексу на пару раз и окончательному расставанию. Но нет. Игорь хотел всё вернуть. Игорь хотел поговорить. Хотел увидеться. И даже спросил разрешение, чтобы приехать. А Петя слишком долго проплакал, чтобы запретить. Звонок в домофон раздался абсолютно внезапно. Петя, согретый недавней истерикой и мерзкой водкой, успел легко задремать на диване, но тут же испуганно подскочил. Приехал. Игорь стоял у квартиры весь мокрый, какой-то потрёпанный. Хуже опухшего Пети. Неужели, тоже страдал? Тоже плакал, следил и выслеживал его? Петя нервно дёрнул дверную ручку и распахнул железную дверь. Игорь поднял голову — Петя снова нервно задрожал. — Разрешишь войти? — вот эта блядская его манера речи. Хриплый голос, бархатный, что Петя позволил бы войти в себя. Въехать. Вдолбиться, компенсируя весь этот месяц. Но это совсем как-то по-блядски. В его стиле. — Нет, — пожал плечами Петя, шмыгнув носом. — Там объясняйся. Я тебя слушаю. Игорь лишь кротко кивнул и осторожно привалился к косяку двери. — Петь, я… — Зайди сюда, придурок, я пошутил. Петя грубо притащил Игоря за воротник и захлопнул входную дверь. Он стоял ровно так, как Петя его поставил — чувствуя грудью чужое дыхание и мешканье рук. Стояли так долго. Гром вдруг осторожно прижал Петю к себе, не найдя правильное место рукам: на спине или на талии?.. Петя требовательно схватился о чужое тело и гулко задышал в шею — вот-вот начнёт плакать. Игорь крепко обнял Петю обеими руками и вжался носом в спутанные волосы. — Петь, я прошу тебя, — всё также хрипло прошептал Гром. — Прости меня. Я должен был сказать всё с самого начала. Ты пиздецки настрадался из-за меня. Прости меня, пожалуйста. Я на колени встану. — Вставай, — шмыгнул носом Петя. Игорь тут же отстранился и опустился перед Петей на колени. — Кепка мешать не будет? — усмехнулся Хазин, щёлкнув по козырьку чужой кепки. Даже сейчас смехом защищается. Игорь стащил кепку и, отложив на комод, поднял глаза. Петя нервно сморгнул — Гром взял его за запястья и ласково поцеловал кисти, крепко вжимаясь губами в костяшки. В полуночном мраке сверкнули его слёзы. Петя опешил и испуганно выдохнул. Хазин видел Грома плачущим лишь однажды. И видеть его слёзы сейчас было отвратительно больно. Петя задыхался своими слезами, пытаясь разглядеть чужое лицо в плывущей пелене, и отчаянно моргал. — Игорь, встань, — требовательно схватился Петя, замотав головой. — Петь, — Игорь дрожаще выдохнул, крепко сжав чужие руки. — Я всё исправлю. Починю и налажу. Слышишь? Петь, не молчи… — Встань, я прошу тебя! — надрывно всхлипнул Петя. — Встань, блять, сейчас же! Гром тут же поднялся, тупо опустив руки по швам. Хазин болезненно потёр глаза, вытерев слёзы, и осторожно прижался к чужой груди, тихо прошептав: — Спать пойдём. И правда, легли. Молча разбирали кровать, раздевались и укладывались. Гром лёг в одно своё вечно удобное положение и замер, Петя же ворочался и нервно вздыхал, чувствуя жар чужого голого тела. Конечно, одежды на этой квартире нихуя не было. Петя нашёл последнюю — шорты рваные и огромную футболку — Игоря. А сам Гром лёг так. Всё также молча снял футболку, джинсы свои неубиваемые, носки и лёг. Петя снова недовольно заворочался и, нечаянно коснувшись чужого тела, отчаянно вспыхнул. Даже сейчас без трусов приехал. Идиот. — Тебе чё, много чё натирает? — пихнулся Петя. — Чё ты опять без трусов ходишь? — Мокрые были, — пожал плечами Гром. — Блять, тебе даже потрахаться не припёрло? — раздражённо поднялся Хазин — Нет, — обыденно ответил Игорь, смотря в потолок. — Ты чё, дрочер, — Петя щипнул голый участок чужой задницы. — Поворачивайся давай. Мне чё, одному это надо? Как оказалось — совершенно не одному. И ощущалось это так остро, громко и жадно, будто было в первый и последний раз. Касания-касания-слова-извинения-поцелуи-касания. Петя слышал стоны, не выпрашиваемые на коленях, а добросовестные, искренние и даже более громкие, чем Петины. Игорь трахался почти отчаянно, будто боялся, что Петя прямо сейчас выставит его за дверь и не простит его никогда. Исчезнет, что Игорь даже не сможет больше увидеть его. Лез целоваться и заласкивал Петю как никогда раньше. Петя получил не тупую желаемую разрядку, а ответ на все свои переживания, поддержку и помощь. Как в разрешении проблем, так и чтобы кончить. — Петь, — Игорь вдруг перевернулся на спину. — Давай съедемся? Петя-то отрубился ещё с час назад, а Игорь удивительно не мог уснуть и тупо пялился в потолок. Его сейчас терзало любое малейшее Петино движение. Ещё одной ошибки он сделать не мог. Петя позволил ему быть с собой в последний раз. И навсегда. Гром легко царапнул Петино плечо — Петя только недовольно замычал, закинув ногу на чужое бедро. — Чё ты хочешь? — сонно, не разлепляя глаз, пробурчал Хазин. — Съедемся, говорю, давай, — прошептал в темноте Гром. — Да, — на отъебись закивал Петя, крепче прижавшись к горячему телу. — Ты тогда вещи таскать будешь, — на ухо шепнул Игорь. — Нахуй иди, — толкнулся сонно Петя и устроил голову на груди. — Ты ваще спать будешь в ванной своей. — Ну и ладно, — усмехнулся Игорь. — А ты ковшиками мыться будешь? — Ты меня помоешь. — Ну так съехаться надо. Давай? Петя ткнулся губами куда-то в ключицы и снова кивнул, положив ледяные руки на чужой живот.