О важности извинений

— I hear you’re alive… how disappointing       [Я слышал, что ты жив… какая досада]       I’ve also survived, no thanks to you       [Мне тоже удалось выжить, но без твоей помощи], — Сережа подпевал этой песне уже, казалось, в тысячный раз. Самое главное же, что делает он это только тогда, когда Волков рядом (Он спрашивал у Марго) (В остальное время он даже не слушает эту песню) (Это его месть, кажется). И каждый раз он стрелял глазами в Олега, проверяя, что его слушают. Вот черт же дернул Олега предложить посмотреть новый сериал. Весь первый сезон Серый возмущался на прилипчивую Йеннифер и как она рушит прекрасную пару из ведьмака и барда. Ближе к концу, но ещё до памятного события на горе, Разумовский затирал, что они чем-то похожи: харизматичный Лютик и холодный, отчуждённый Геральт, который, чуть что, выхватывает меч и бросается на защиту, и они с Олегом, таким же, кажется, стальным, который защищает его уже кучу лет. Сильнее он в этом укрепился (тогда-то Олег и пожалел о том, что предложил смотреть этот сериал, не проверив, не изучив его заранее, но (тсс! спойлер!) всего лишь в первый раз), когда на экране ведьмак громко распинался о том, как его раздражает Лютик и как он мечтает, чтобы тот сгинул с его пути. Два дня после этого (просто дела навалились, вот и не могли смотреть дальше) Сережа на него смотрел по-лисьи хитро, но в глубине глаз была у него печаль и застарелая боль. [Было этому объяснение. Довольно, кстати, простое. Просто несколько лет назад, когда Сережа был простым Серым, а не самим Сергеем Разумовским, Олег решил, что служба стране ему нравится больше. Он тогда несколько дней убил на то, чтобы придумать, как эту мысль подать единственному родному с детства человеку. И, вроде как, до чего-то даже додумался. Но вот вечер почему-то пошёл совсем не так. Олег тогда и без того нервным был, а тут ещё и Сережа задержался со своего универа, после чего и вовсе отказался от приготовленного Олегом супа специально для него. И... Оно само как-то вырвалось, что, раз Серёже так нравится губить свой желудок, то ему осталось подождать всего пару недель; тогда Олег должен уехать от него, наконец. Вырвалось, что ему надоели эти Серёжины капризы, что он ему не личный повар, а сам Сережа ведет себя хуже ребёнка. Чем, конечно же, напрягает, з-а-е-б-ы-в-а-е-т. Они не разговаривали тогда ни в тот вечер, ни спустя три недели, два дня, семнадцать часов и тридцать одну минуту после. Олегу казалось, даже горящий пламенем волос Серёжи померк; весь Сережа померк. Потухший Сережа разгорался болезненно, долго. Он нуждался в Олеге, но был убеждён, что тот в нем не нуждается. И заново этот гордец (Правильно, Сереж. Так и надо было. Выгнать меня, послать) (Ты же только загорелся, Сереж. Не дай мне снова тебя потушить) впускать отказывался долго. Снова они притирались друг к другу, словно дикие звери, а не самые родные один для второго.] Только-только, кажется, отпустивший ситуацию Сережа снова погружался в такую пучину, куда Олегу хода не было. Там другие руки обнимали тонкий стан. Там другой шептал отпустить ситуацию и позволить взять контроль. Там в целом был другой. Другой Сережа, другой даже Олег. Пришлось брать все в свои руки. А именно – запускать второй сезон, готовить закуску, подхватывать Сергея Разумовского под мышку и нести в их домашний кинотеатр. Конечно, Сережа вцепился в то, что ведьмак в сериале искал сразу отнюдь не барда, а свою «ведьму эту дурацкую» (Ну что, Олеж, а твоя ведьма где?) (Нет, ты не заставишь меня так легко перебеситься и признать, что я для тебя и ведьма, и бес меж рёбер и вообще все на свете) (И-и вообще! Я обижен! Смотри теперь молча!). Мнение его, правда, об этой ведьме менялось по ходу сериала. Чего скрывать, теперь о ней он думал даже явно лучше, чем об обожаемом ещё в начала этого сезона Ведьмаке. О чем неоднократно высказывался острыми фразочками (А у тебя точно нет ведьмы? Она то явно была бы поприятнее тебя) (Нет, я не пытаюсь тебя задеть) (Тебя в этом я все равно не переплюну) (И никто ему не нужен, вы только поглядите. И друга бросил, и брата убил). (а ты поступал так же? Ну, в своей этой армии?) («Друга то своего ты бросил», – так и читалось между строк). А затем Серёжа услышал эту чертову песню. И с тех пор Олег успел вспомнить все свои грехи, пока Разумовский распевал постоянно эти слова. Вот и сейчас доносилось откуда-то из глубины квартиры нахальное: — What for do you yеarn?       [Ради чего тебе тосковать?].       It’s the point of no return       [Это точка невозврата].       After еverything we did, we saw       [После всего, что мы пережили и повидали]       You turned your back on me       [Ты повернулся ко мне спиной]. Олег в очередной раз закатил глаза и выпустил тяжелый вздох. Решив в очередной раз попытать удачу в отношениях с Сережей, он направился на голос друга и доносящиеся оттуда звуки уже начавшей раздражать песни. Серый, а сейчас это был именно он – в своем растянутом сиреневом свитере, с убранными цветастыми заколочками передними прядями волос, сидел в зале на кресле, подобрав ноги под себя. Он смотрел в экран ноутбука и что-то там набирал. Опять за работой сидит, трудоголик законченный. При этом он слабо покачивался в стороны под вновь заигравшие начальные аккорды песни. Этой близкой к идиллистической картиной мужчина некоторое время даже залюбовался, почти привыкнув к словам из динамиков. — Марго, выключи музыку, пожалуйста, — попросил Олег, заходя всё-таки в зал. Одновременно с тем, как виртуальная помощница выполнила просьбу, голову вскинул и Серёжа, сперва удивленно, а затем и недовольно смотря на нарушителя своего досуга. — Что-то хотел? — тут же спросил он, не давая Олегу и секунды на то, чтобы самому начать разговор. Однако и возможности ответить ему тоже предоставлять никто не собирался, видимо. — Я пока что работаю. А ты сбиваешь мне весь рабочий настрой. — Это чем же? — хмыкнул в ответ Волков, скрещивая руки на груди и усиленно себя убеждая, что последняя фраза Сережи не сделала… как минимум неприятно. — Музыку мешаешь слушать, – без заминки выдал собеседник и вновь резко отвернулся, утыкаясь вновь в свой компьютер. — Марго, включай. — Марго, не включай, — в тот же миг выдал наперерез, делая шаги навстречу и направляясь к креслу, Олег. Он поймал вновь недовольный взгляд голубых глаз, но решение не изменил. — Серый, — начал он, но, заметив, как скривился нос у Сережи, поспешил исправиться, повторяя попытку разговора: — Сережа, давай уже наконец поговорим. Пожалуйста. — Мы разве не говорим и без того? Сейчас же даже общаемся, а я вообще-то должен работать, — донеслось упрямое, а обладатель голоса вновь втянул голову в плечи и неестественно согнулся, смотря по-прежнему в экран. — Сереж, ну я же серьёзно. Между нами после этого дурацкого сериала будто снова стена выросла! — выдал Олег и опустился перед креслом на колено, не заботясь о каких-то вытянутых коленях на своих штанах. — Скорее уж гора, на которой ты меня оставил, как ведьмак Лютика, — парировал Разумовский, смотря поверх ноутбука, даже не думая его закрывать. — Ну хватит уже со своими параллелями! Я ведь извинился и вину точно-точно признал, — с тяжелым вздохом потер лицо руками Волков, чуть-чуть морщась, словно от зубной или какой другой такой же мерзкой боли. Однако он услышал лишь издевательский фырк над головой, после чего, подняв взгляд, увидел, как вскинул бровь в издевательском жесте скрещивающий руки на груди Сережа. — Ой ли, Волче? Это когда же ты извинился то? — и от этих слов Олега словно чем-то увесистым по голове ударило. [И ведь действительно. С момента возвращения и начала нового выстраивания их отношений, много слов извинений было произнесено. Но в основном они были из-за разных бытовых и не только мелочей. А вот самого главного «прости», еще за ту самую дурацкую ссору со всеми ужасными словами и мыслями в тот момент, почему-то произнесено не было.] Эта мысль настолько шокировала и потрясла Олега, что на некоторое время он завис, просто смотря широко раскрытыми глазами на нахально-довольного произведенным эффектом Сережу. Под таким взглядом почти синего цвета глаз Волков, наконец, очнулся и резким движением дернулся вперед, обнимая. — Прости. Прости меня, Серый. Я был… я все ещё тот еще идиот, — говорил со всей искренностью Олег, крепко жмя к себе. — Прости меня. Я должен был так давно сказать тебе эти слова. А я все чего-то медлил, тянул. Я не хочу тебя терять и готов доказывать хоть до конца своих дней, как ты мне важен, — продолжал он негромким голосом, слушая сперва тихое дыхание Сережи, а затем и первые, звучавшие, казалось, еще тише всхлипы. — Слышишь, Сереженька? Я люблю тебя. И не хочу отпускать только потому, что идиот с максимализмом. — А слова то какие длинные выучил, — шепнул со слезами в голосе и при этом улыбкой на губах и во взгляде в шею Олега и сам Сережа, утирая с веснушчатых щёк соленые дорожки. Немного помолчав, наслаждаясь крепостью объятий и все повторяющимся «прости», что начало перемежаться и с короткими поцелуями, он все-таки выдал: — Прощаю, Олеж… И я тебя тоже. Эти слова стали буквально катализатором, ведь в ту же секунду, как они были произнесены, Олег утянул несопротивляющегося парня на свои колени и поцеловал, наконец, по-настоящему, отпуская себя. Улыбки на губах мешались, заставляли отрываться друг от друга и хихикать совсем по-детски, но целовать любимого человека ни одна улыбка не помешает. — … Волков! Я же не сохранил! Молись, чтобы ничего не выключилось, идиот необразованный! — донеслось под тихий смех явно разъяренное, когда Сережа заметил, что ноутбук то его закрыт. Ну что ж, мир оказался коротковатым, но очень ярким. Ничего, в этот раз Олег не даст обидам слишком долго жить в голове и сердце теперь точно вновь своего возлюбленного. Свои ошибки он понял точно-точно. Поэтому Сережа снова оказался прижат к груди под уже общий смех.