Обнаженная

Письмо, которое, надеюсь, ты никогда не прочтешь. Я верю, что мне хватит выдержки не отправить его. Именно психолог, которого приставили ко мне, как няньку, — будто я не могу справиться с проблемами самостоятельно, — посоветовал написать тебе. «Да, конечно, выведенные на бумаге буквы помогут», — Роза, оторвавшись от листа, фыркнула, закатив глаза под верхние веки. Поэтому не принимай следующие слова близко к сердцу, так как желания выражать их где-либо в принципе нет, это не моя прихоть. Не то чтобы я против нарушить еще одно правило, но от того, справлюсь ли я с испытаниями, уготованными Дейдрой, так зовут моего личного надзирателя, зависит, буду ли я приставлена к Лиссе в качестве стража, поэтому мне приходится что-то сейчас из себя выдавливать. Я не верю, Дмитрий, я не верю, что между нами ничего не может быть. Нет, какая-то часть разума уверенно твердит о долге, о разнице в возрасте и о твоем статусе наставника. Знаю, знаю, что это тревожный звоночек, являющийся отголоском моего несчастливого детства, в котором напрочь отсутствовало какое-либо понятие семьи. Оно оставило глубокие отметины на всю оставшуюся жизнь, и, возможно, не смею утверждать, через идеализирование другого взрослого я теперь пытаюсь получить внимание, заботу и любовь. Но другая часть четко осознает — никто в тысяче миров и тысяче жизней не сумеет дотронуться до глубочайших струн моего сердца и вызвать неопределенное ощущение той вековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз вкусив и познав, уже не променяет потом никогда на дешевое удовлетворение, кроме тебя. Когда-то ты спросил: — Роза, что я могу для тебя сделать? В то самое мгновение я не нашлась что ответить, но теперь — знаю. Сделай так, чтобы я не думала о тебе. Чтобы ты перестал быть моей прорезью света во тьме. Чтобы не вспоминала твоей помощи. Утешительных объятий. Не вспоминала момента, когда думала, что ты погиб, не вспоминала, как сильно тогда участился мой пульс. Не вспоминала запретных поцелуев и твоих рук, возбуждающих за одну короткую секунду. Сделай так, чтобы я никогда не привязывалась к тебе, Дмитрий. Я отчетливо помню нескончаемые разговоры о моем состоянии после смерти Мейсона, о том, насколько сильно это событие повлияло на организм и жизнь в целом, смирилась ли я, или продолжаю тешить себя мыслями, что он жив, что он никакой не призрак, вызванный неуловимой связью с Лиссой. — Есть пять стадий принятия горя, которые волей-неволей придется пройти, Роза, — в этот момент Дмитрий внимательно посмотрел ей в глаза, пытаясь найти ответы на вопросы, что знал лишь он сам. Она засмеялась. — Какое странное выражение: волей-неволей. Он мягко улыбнулся в ответ. В один из таких разговоров я даже позволила себе открыться, поделиться чувствами. Твоего взгляда я, конечно же, при этом не искала, ведь могла просто-напросто раствориться в нем, и вся показушная выдержка, позволявшая мне выглядеть спокойной, рухнула бы в одно мгновение, как некрепкий карточный домик. Я болтала без умолку не в силах остановиться, а когда замолчала, наконец-то подняв и повернув голову в сторону окна, где ты стоял, услышала еле различимый шепот. Помню, ты тогда рассказывал историю утраты своего умершего подопечного мороя. Нет, не ту краткую версию, а в подробностях. Никогда ранее и никогда позднее в твоих речах не было столько откровения. Окунувшись в воспоминания, ты бубнил себе под нос в надежде, что я не разберу слов, доносившихся будто бы издалека, но явно недооценил меня. Не в силах выразить сочувствие каким-то иным образом, я так страстно желала подойти и обнять тебя, уткнувшись в спину, огладить плечи, такие суровые, ощутить, как они постепенно смягчаются под напором, но с каждой секундой, пока я прокручивала эту сцену в голове, все больше осознавала, что не посмею. Не потому, что где-то обронила храбрость, нет. А потому что уважаю тебя и твой выбор, даже если он не в мою пользу. Временами мне так сильно не хватает тебя, Дмитрий, даже не можешь представить насколько. Знал бы ты, как часто поздними вечерами меня преследуют навязчивые мысли и образы тебя, нас, демонстрирующие счастливое будущее. Настолько красочно, что даже самый заядлый наркоман на мгновение поверит в их правдивость. И я задумываюсь, а вдруг, вдруг получится и еще не все потеряно, и мы вместе найдем решение развернувшейся трагедии? Но это, разумеется, бред. Так прекрасно бывает только в сказках. Ведь, Дмитрий, стадии — гибкая рамочная схема, а не панацея для борьбы с горем. Я никогда не смогу пройти все пять, застопориваясь на четвертой — отчаянии. Может, Дейдра не ошибается и меня действительно тянет к тебе только потому, что ты недостижим, а то всепоглощающее чувство, которое я испытываю, находясь наедине с тобой, лишь островок миража, куда приятно возвращаться. Пора заканчивать с этим. Все равно письмо не дойдет до тебя, храня воспоминание о себе в камине. Оно превратится в пепел, как сотни писем, которые писала Лисса в надежде на взаимную любовь. Я же не надеюсь ни на что.