❝Пуᴄть будᴇт пᴇᴄᴇʜь тʙᴏя диᴋᴀ. Кᴀᴋ мᴏй ʙᴇʜᴇц, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤМʜᴇ тягᴏᴄтʜы ʙᴇᴄᴇлья зʙуᴋи; ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤЯ гᴏʙᴏᴘю тᴇбᴇ: я ᴄлᴇз хᴏчу, пᴇʙᴇц, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤИль ᴘᴀзᴏᴘʙᴇтᴄя гᴘудь ᴏт муᴋи. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤСтᴘᴀдᴀʜьями былᴀ упитᴀʜᴀ ᴏʜᴀ, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤТᴏмилᴀᴄь дᴏлгᴏ и бᴇзмᴏлʙʜᴏ; ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤИ гᴘᴏзʜый чᴀᴄ ʜᴀᴄтᴀл – тᴇпᴇᴘь ᴏʜᴀ пᴏлʜᴀ, ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤКᴀᴋ ᴋубᴏᴋ ᴄмᴇᴘти, ядᴀ пᴏлʜый.*❞
В всепоглощающей тьме Каньона не было пустоты. То место, где ему "посчастливилось" оказаться, получив предательский клинок под сердце, говорило о ней. Шептало, не переставая, имя сиротки, пока Александр зажимал уши ледяными руками. Страшный мрак скрежетал зубами, словно живое существо, чудище из детских кошмаров Морозова. Он боялся темноты, прятался от нее за соломенной постелью, зажигая спасительную свечку в уголке, дабы отогнать клыкастых монстров. Но Дарклинг привык побеждать своих врагов. Так и тьму он оседлал, взяв в руки поводья и хлыст. А сейчас вновь все изменилось. Он строил империю великую, прочнее стали гришей должны были быть ее законы и фундамент. Солнечной девочке просто надо было поверить в него, доверчиво вложить маленькую ладошку в его. Только ему бы самому не стоило так доверять. Дарклинг сам выставил себя дураком, напялил шутовской колпак с бубенцами в тот момент, когда подумал, что Старкова будет с ним. Ему так отчаянно хотелось верить, что кто-то будет держать его за руку без толики страха. Должны были бояться фьерданцы, другие государства, может, некоторые гриши, но не она. – Девчушка не будет твоей, – шептала тьма, когда в очередном извращенном видении он вновь сжимал хрупкое и бездыханное девичье тело. – Хоть посади ее на цепь, выкованную из самой скверной магии, она волчьими зубами перекусит звенья и тенями сбежит на закате. Каждый чертов раз он видел одно и то же: Алина, не выдерживая с ним совместного правления, хватала свой меч, который нарекла Погибелью, и обрекала себя на могильный тлен. Солнце Заклинательницы тухло моментально. Никаких прощальных слов, слез, сожалений о содеянном. Она уходила так же стремительно, как и появилась в его жизни. – Никаких мечей, милая, – проговорил Александр, устремляя взгляд на отреставрированный Керамзин. – И никаких цепей. Воздух был напоен запахом хвои и сырой земли. Конь под Морозовым нетерпеливо переминался с ноги на ногу, тяжело дыша. Клубы пара от дыхания животного поднимались в ночное небо, как и дым из трубы чуть покосившегося здания. Из нескольких окон лился теплый свет, освещая небольшой палисадник. Цветы явно были выращены Алиной. Все они были темными, чуть ли не черными. Ни Алина, ни Мал, похоже, не спали, с усмешкой заключил Морозов. Только последнему суждено сегодня уснуть очень долгим сном.***
Они обе были лишены своих сил. Заклинательница Солнца и Сердцебитка были выпиты до дна, отравлены во имя благой цели – спасения дорогих сердцу людей. Но где же они были сейчас? Куда разбежалась неподражаемая Шестерка Воронов? Куда запропастилась Инеж со свежими вафлями, об которые частенько Нина обжигала нежные руки? Где же были Грязные Руки? А Маттиас… Старкова же вовсе чувствовала себя забытой. Особенно остро Санкта-Алина ощутила собственное одиночество после последнего визита короля и могущественного гриша. Их встреча еще ярко жила перед взором девушки, обрывки воспоминаний плясали вокруг угасающего костра былой жизни. Ей хотелось выжечь каждое движение, каждое слово Николая на собственном разуме, дабы вчерашний день не превратился в ласкающий, полупрозрачный туман после полудня. Туман, который вызывал на коже Алины мурашки после дождя. Только туман и ждал святую после непроглядного ливня. Никакой радуги. – Они ведь тебе ничего не сказали. Им не нужна Заклинательница Солнца без света. – Дарклинг с ловкостью кукловода вернул Алине вчерашний день, окрасив его в совершенно иные краски. Каждое движение Николая теперь представало перед девушкой в ином свете. Вот он случайно разлил квас, и смех его был нервным, движения нелепыми, ходил король без всякой грации. При любом удобном случае он отводил взгляд от Алины, все чаще восхищенно разглядывая Зою. Говорил он сухо о делах отвлеченных. Раньше, вспоминала Старкова, его глаза искрились, он передавал ей свой энтузиазм. И каждый раз он звал девушку с собой, а вчера она получила лишь одинокое «прощай». Хлесткой пощечиной было то слово. Король всегда поливал розу души своей любимой Заклинательницы Солнца ласковыми словами, заботой и вниманием. Но сейчас Алина стала далека от самой любимой женщины этого лиса, Равки, и не могла ни чем ей помочь. Или же ее место заняла Назяленская. Нина потянулась к руке святой, пересиливая себя, но остановилась на половине пути. Нет, она не могла. Не могла позволить себе дотронуться до живой плоти. Как иронично, подумалось Зеник, кто-то становится Казом. Лишь Маттиас удостаивался прикосновений своей птички. Ночами Нина, словно вор, прокрадывалась к нему, обнимала его и кричала, как подстреленная лань. Лань с простреленным сердцем. Иногда Маттиас оживал под ее ладонями, но плоть все также была холодна, а глаза пусты. Она смотрела на дрожащую руку Санкты-Алины и хотела взять ее, показать, что девушка не одна. Но ей так страшно было расколоть мрамор, из которого Старкова была изваяна, случайно оборвать ее жизнь. Зеник совершенно не знала, на какие страшные вещи была способна. Лишь в одном гриш была уверена точно: ей нет места среди живых. – Алина, – елейно обратился к солнцу тьмы своей Черный Еретик. – Они тебя оставили. Вчера, – Заклинательница Солнца глядела на монаха и не понимала, как такое было возможно. Как он мог вернуться? Она смотрела на юное лицо и не видела в этих нелепых чертах Александра. – Вчера они не сказали тебе ни о чем. Они скрыли от тебя, что я вернулся. Утаили, подвергли опасности. – Алина вздрогнула, когда чужие уста запели голосом Морозова. – Щенок знал, он все прекрасно понимал. Он знал, что я приду к тебе, вернусь за тобой, потому что все, что мне было нужно в этой жизни, связано с тобой. Нина нащупала силой мешочек с обломками костей и готовилась к обороне. Тело монаха было смертно. Гриш чувствовала, насколько слабым было это тело. Достаточно одного осколка, чтобы оборвать хиленькие ниточки его жизни. А убивать теперь у Зеник выходило хорошо. – Что тебе нужно от меня?! – Вырвалось у Алины. – Я отдала всю силу там, в Каньоне. Мне больше нечего тебе дать. Чего ты хочешь? – Нина пошевелила косточками в мешочке, слегка распоров его. – Тебе этого малого, Дарклинг? Тебе мало Мала, мало отнятого у меня света? Так забери мою жизнь сразу! – Мне нужна твоя жизнь, дабы воспеть ее. Ты все всегда возводила в абсолют, милая. – Черный Еретик вздохнул, не его плечи тяжело опустились, будто на них упало нечто тяжелое. – Ты делишь этот мир на черное и белое. Но я-то знаю тебя… – Дарклинг резко выпрямился, будто нашел новый источник сил в глубине этого монаха. Нина ужаснулась от того, с какой не человечностью он это сделал, будто сломанная кукла. Девушка на мгновенье растерялась, и один осколок оцарапал ее бедро. Зеник частенько видела, как актеры кукольного театра доставали из сундуков кукол, которые лежали там неделями, а затем выпрямляли их. Только Александра не удержит ни один сундук. – Я знаю обо всех твоих сладких ночных видениях, милая, которые ты в гневе называла кошмарами. Я знаю то, что ты в каждой тени искала меня. А ночами ты всматривалась в темный коридор, надеясь, что там томятся мои ничегои, нашедшие тебя для их хозяина. Знал ли об этом следопыт? – Ухмылка расцвела на монашеских устах, и он сделал маленький шаг вперед, будто проверяя почву. – Ты никогда не признаешь этого, но ты ждала нашей встречи, Санкта-Алина, как девица того дня, когда в белом одеянии пойдет под венец. Не хочу тебя расстраивать, но тебя ждет лишь черное платье и мой терновый венец. – Дарклинг подался вперед, а Алина испуганно отступила назад. Нина схватила Старкову за руку. Резко и жестко, как мама-птица ловит свое еще не оперившееся дитя на краю гнезда. Зеник взмахнула рукой и самый большой, острый осколок оказался у адамова яблока монаха. – Я наслышан о тебе, малютка Нина. – Дарклинг с опаской поглядел на косточку, отступив назад. – Это тело слишком слабое для тебя. Костюмчик не по размеру, да? – Нина усмехнулась, а осколок пролетел вперед. – Сколько оно еще выдержит? День? Два? Ты слишком силен для этого парнишки. Достаточно будет одного пореза. – Девушка устремила взгляд на сонную артерию. – Там. – Николай никогда не отличался особой сообразительностью. Но чтобы сделать настолько могущественного гриша девчонкой на побегушках? Думаю, щенок достиг своего апогея. – Нина молчала. Она вся была напряжена, словно тетива охотничьего лука. Ей нельзя было терять бдительности. Один раз моргнешь – и Черный Еретик победит. – Ты хочешь вернуть его. – Дарклинг не сводил взгляда с Зеник. – Замолчи, – Прошипела Нина. – Не вздумай произносить его имя вслух. – Ты не потеряла его. И если ты захочешь достаточно сильно, то я верну тебе твоего фьерданца, – Осколок кости раскрошился в воздухе. Гриш почувствовала, как нечто похожее на формалин заполнило легкие, и стало невозможно дышать. Мертвенно холодные руки сомкнулись на шее змеиным кольцом. – Я слышу его. Он не нашел покой. – Продолжал Дарклинг, нащупав тонкое место на льду. Каждое его слово было топотом по холодной поверхности. От каждого его слова по льду шли трещины. Еще чуть-чуть и Нина не вернется. – Он взывает к тебе, птичка. – Голос его был мягким, убаюкивающим. Но то была не колыбельная, а похоронная панихида. – Он пытается найти выход из тьмы, выбраться к тебе. Не слушай его. – Он отчаянно ищет тебя. Нина, мне незачем искать тебя. Ведь я итак с тобой. – Маттиас, но… – Жалобно защебетала гриш, хватаясь за горло. Нина Зеник, до чего же ты упертая. Я нашел свой покой, свой дом – тебя. Не позволяй этому демону сбить тебя с пути. Нина упала на колени, жадно хватая воздух ртом. Если есть хоть одна возможность, хоть один шанс вернуть его ей. Даже не вздумай. Алина опустилась рядом с Зеник, взяв ее лицо в свои ладони. – Дыши, прошу. – Но гриш не слышала девушку. – Нина… – Он… – Александр! – Алина прервала его, и он замолчал. Слишком резко. Но пепельноволосая даже не взглянула на него. – Нина, ты слышишь меня? – Я лишь предлагаю бросить к твоим ногам Равку, а птичке вернуть фьерданца. – Дарклинг говорил тихо, еле слышно, словно отдавая поводья девушкам. Нина лишь кивнула Алине, и Заклинательница Солнца поднялась, повернувшись к Александру. Перед ней был не он. Она видела какого-то мальчишку, слабого и слишком хилого. Но стоило ей взглянуть в его глаза, как она прочитала боль. Боль неподдельную, глубокую, ту, что была в Каньоне. Она еще раз посмотрела на бледного Мала. Струйка крови на щеке уже давно запеклась, словно неаккуратный художник случайно мазнул краской по белому полотну. А его стеклянные глаза осуждали девушку из проема гостиной. Ну и что? Когда Мал не осуждал ее? И Заклинательница Солнца протянула руку Черному Еретику.***
– Ты боль моя, – Александр утыкается носом в макушку девицы, вдыхая аромат пепельной крови. Крови, которая еще не успела засохнуть на их руках. Его длинные пальцы пробегают по золотой короне Старковой, чувствуя драгоценные камни под самыми подушечками. – Ты мое самое уязвимое место, которое мне стоило бы прикрыть непробиваемой чернильной броней. Но разве ж я тебя удержу за стенами дворца, построенного из костей наших врагов? Врагов короны, – Морозов прикрывает глаза, упиваясь моментом, когда девушка ослабленная дрожит в его объятьях. Он сильнее сжимает свободной рукой тонкую талию. Его королева боится, решает Черный Еретик, но ему ведь еще страшнее. Дарклинг напуган до чертиков. Одна мысль о том, что она вновь предаст его, растворится словно ночное видение, покинет его... ужасала. Да, он отправит каждого на плаху. Каждого, кто встанет между ними. Но что, если сама Алина является этим препятствием? – Корона тяжела, да? – Александр стискивает челюсти, говорить было безумно сложно. Битва до сих пор набатом стучит в висках, кафтан пропитан теплой кровью и рубашка под ним неприятно липнет к телу. – Чувствуешь, как терновые шипы впиваются в твою прекрасную головку? Алина продолжает хранить гробовое молчание, тихонько постукивая зубами. На поле боя Заклинательница Солнца похоронила лучшую и самую светлую часть себя, но Александру было плевать. Он поклонялся и тем демонам, что она так усердно пыталась посадить на цепь. Даже перед ее праведной яростью, которая отнимала тысячи жизней, он благоговел. Его тьма была полностью подчинена ее свету. Морозов осторожно наклоняется к лебединой шее. Она вся в грязи, на ней уже запеклась чужая кровь (и Дарклинг благодарит всех святых, что она принадлежала не новой королеве). Он облизывает пересохшие губы и льнет к ней, прижимает влажные губы к разгоряченной плоти, смывая кровь, очищая ее, а она все больше начинает дрожать. – Я омою тебя, возьму каждый твой грех на себя. Если тебе на душе будет легче, погибель моя, то считай, что во всем виноват я. Сделай меня тем монстром, что заносит меч над чужими головами.