Миссис Глускин

Где-то в горах Колорадо. 2013 год, 17 сентября, поздний вечер. Эдди Глускин был в отчаянии. Женщина на его руках умирала; её широко распахнутые глаза были подёрнуты дымкой, а взгляд, направленный в потолок, постепенно терял осмысленность, стекленея всё больше и больше. Изо рта и обеих ноздрей стекали тонкие струйки крови, пачкая грудь и подбородок, в крови же было измазано и её свадебное платье: белое, сшитое им вручную, как символ их безмерной любви и чистоты возлюбленной, сейчас оно выглядело хуже, чем половая тряпка. Она не справилась, ей оказалась чужда его любовь... но он даст ей второй шанс, и тогда даже смерть не сможет их разлучить. Эдди поднимается, держа ещё тёплую невесту на руках. Вряд ли это будет сложно. Они с Вей познакомились недавно, но казалось, знали друг друга целую вечность. На самом деле, её звали Вейлон Парк (в девичестве, разумеется - после свадьбы Эдди настоял бы на том, чтобы любимая взяла его фамилию), но её имя казалось ему слишком грубым, придающим хрупкой и нежной девушке сходство с неотёсанным мужчиной. Эдди звал её сокращённо, а она, как послушная и честная женщина, молчала, покоряясь воле супруга. Это не могло не радовать. История их любви была бурной, насыщенной событиями. В ней было место всему: слезам и смеху, печали и радости. Иногда их любовь была настолько сильна, настолько преисполнялись нежностью и желанием отдельные моменты, что Эдди жалел о том, что они до сих пор не женаты. Манеры, привитые в детстве дражайшей матушкой, не давали ему овладеть любимой в тот же момент, когда хотелось, пока они не связаны узами брака, потому он терпел. Терпел и верил, что подготовка к свадьбе не затянется надолго, иначе, видит Бог, в один день он попросту не сдержится и согрешит. Бывали, конечно, и ссоры, куда же без этого: в самом начале их знакомства любимая вела себя странно и, если сначала Эдди мог списать это на банальную и даже вполне похвальную скромность, то ближе к середине их романа отчуждённость на тот момент уже невесты становилась странной, нездоровой. Разве станет нормальная женщина уворачиваться от поцелуев возлюбленного мужчины? К тому же, Эдди никогда не позволял себе лишнего, не опускал руки ниже поясницы и целовал лишь целомудренно щёки со лбом, потому недоверие и холод со стороны Вей его обижали. Но он быстро решил эту проблему; всё-таки, воспитывать непослушных невест для него было не впервой. Постепенно, день за днём, мисс Парк превращалась в миссис Глускин - женщину, достойную его и его любви. Но, разумеется, даже несмотря на покладистое поведение любимой, в ней всё ещё оставался один крупный недостаток, слишком явный, чтобы его игнорировать. Может быть, он воспитал из нескладной невоспитанной девчонки, слишком неблагодарной для того, чтобы оценить его усилия, настоящую светскую даму, ценящую каждый миг близости с женихом, но у неё всё ещё оставалось «это» - вульгарность, расположенная между ног. Омерзительный отросток вместо мягкого, розового лона был ещё одной неприятной деталью её сущности, делавшей Вей похожей на мужчину. Она кричала, плакала и сопротивлялась, когда он попытался избавиться от вульгарности в ней сразу же после того, как сделал предложение, и Эдди на время оставил её в покое - любимая после той истерики ещё двое суток ходила опухшая, как крот, икала и всё жалась от него по углам, прикрывая пах ладошками, потому он пообещал, что не станет её трогать, дабы вернуть доверие их отношениям, а сам - незаметно сложил пальцы крестиком за спиной. Разумеется, оставлять её так было бы огромным упущением с его стороны: Эдди не мог взять в жёны грязную женщину, а ей пошла бы на пользу операция, но он и правда решил повременить с церемонией. До тех пор, пока она не успокоится. До тех пор, пока не преисполнится к нему любовью и нежностью вновь. «Я ведь мужчина,» — повторяла раз за разом она, кусая распухшие губы. Её нижняя губа дрожала; невеста на грани слёз. — «Я мужчина. Пожалуйста, я так хочу домой. К своей семье». Эдди только смеялся, скрывая за улыбкой накатывающую от этих слов злость: «Ты уже дома, дорогая!». На самом деле, это заняло время. Столько времени, что он уже начинал терять терпение, но, к счастью, всё вернулось на круги своя раньше, чем он успел бы сделать что-то непоправимое. Эдди сообщил ей о том, что подготовка к свадьбе завершена ещё спустя сутки после того, как любимая наконец перестала косо смотреть на него, сводя бёдра вместе при каждом резком движении; от этой новости она разрыдалась у него на груди и плакала ещё десять минут, пока он размеренно гладил её светлые волосы. От счастья, наверное. Женщины всегда так эмоциональны. Ещё день он дал ей на то, чтобы хорошенько подготовиться к предстоящей церемонии и настроиться морально на дальнейшую супружескую жизнь, а вечером семнадцатого сентября наконец примерил на невесту и будущую супругу свадебное платье. Белое, блестящее чистотой под светом тусклой лампы на потолке, к нему шли перчатки и симпатичные балетки в тон. Она была прекрасна, хоть и немного нескладна, когда стояла, окружённая светом, и небольшие пылинки летали вокруг. В её глазах блестели слёзы; она прощалась с детством и юношеством, прощалась с беззаботной жизнью, вступая наконец в брак и становясь замужней леди, и Эдди не мог её за это корить. Но перед свадьбой оставался ещё один маленький нюанс, так красноречиво выпирающий даже сквозь обтягивающее узкие бёдра платье. Эдди, налюбовавшись, уложил её на стол, задрав подол, раздвинул любимой ноги. Она кричала, действительно громко кричала, вереща и колотя его то ногами, то руками, но Эдди силён, терпелив и влюблён - он стойко переносит истерику, вжав невесту в гладкую деревянную поверхность, а затем одним коротким, размашистым движением отрубает ей ниже пояса всё, что смущало на протяжении всего этого времени. И даже тогда чёртова шлюха не перестаёт сопротивляться, визжит, как свинья, пытаясь от него сбежать; ложью будет сказать о том, что ранее Эдди не замечал в ней подобные наклонности - пару раз он уже ловил Вей тёмной ночью у самых дверей, готовую к побегу, и каждый из этих разов он избивал её так, чтобы запомнила надолго, чтобы выкинула из головы все эти глупые мысли, но всё равно неизменно прощал. Потому что любил и знал, что, несмотря на все порывы улизнуть, она любила его в ответ. Но сейчас это становится последней каплей. Ножом Эдди бьёт её в живот (невеста давится кровью), а затем, ещё раз, кулаком в лицо (хрустят хрящи в носу). Она замирает, обмякнув на его столе, и взгляд её постепенно теряет осмысленность, пока кровь медленно капает на пол, и лишь тогда Эдди понимает, что натворил. Его невеста, его дорогая, свисает с его рук безвольным мешком, свесив голову набок. Эдди держит её на руках, втиснув пальцы в бока, и неверяще укачивает её, как младенца, убаюкивая. Она ведь просто спит, правда? Всего лишь крепкий-крепкий сон. Он не мог убить её. Они ведь так любили друг друга. — Проснись, дорогая, — шепчет настойчиво Эдди, слегка её встряхнув. Голова перекатывается на другой бок; глаза любимой всё ещё серые и стеклянные, как у фарфоровой куклы. Она не слышит. — Пожалуйста, проснись, ради меня, ради нашей семьи... — но она не просыпается. Вейлон Парк, так и не ставшая миссис Глускин, мертва. Эдди позволяет себе короткий миг истерики. Лавина эмоций, захватившая его, впрочем, сходит быстро, уступая место холодной рациональности. Он даст ей второй шанс, даст возможность полюбить его снова - и они будут счастливы. Он знает способ. Эдди переехал сюда несколько лет назад, заинтригованный горной местностью и затишьем. Это то, что ему нужно было - удалённое от цивилизации место, где только он, бескрайний лес и возможность построить семейную жизнь вне всей этой грязной вульгарности, присущей крупным городам вроде того, откуда он сюда приехал. На самом деле, «приехал» очень громкое слово - Эдди сбежал. Однажды, поддавшись эмоциям, он совершил очень-очень плохой поступок, как сейчас со своей невестой, но, на самом деле, втайне Эдди об этом не сожалел. Он лишь пытался сделать её лучше, сделать её своей женщиной, но психотерапевт, которого ему назначили в суде, сказал, что он нездоров, что ему нужна помощь. Глупый, глупый доктор Сноу, показывающий ему отвратительные снимки. Глупый, глупый доктор Сноу, который надеялся, что белые стены и белые потолки уберегут Эдди от общества - или наоборот. Разумеется, он сбежал при первой же возможности, и лучше места, чем это, чтобы скрыться от чужих настойчивых взглядов, и холодного блеска очков доктора Сноу, и этих омерзительных фото, где Эдди вместе с дядей и отцом в неподобающих ситуациях, не найти. Это место и правда на него влияло. Эдди замечал и сам: раньше его интересовали женщины более чистые, с гладкой промежностью и округлыми грудями, так хорошо подходящими, чтобы выкормить его ребёнка, но сейчас же он обратил своё внимание и на более вульгарных дам, дав им возможность тоже попытаться стать любимыми и полюбить в ответ, а, значит, Эдди становился терпимее. Он чувствовал, как что-то менялось в его голове. Чувствовал, как бьются изнутри о черепную коробку счастливые мысли, счастливые мысли, счастливые мысли. Возможно, с этим как-то был связан он. Вальридер. Легенду о Вальридере Эдди узнал спустя несколько месяцев после того, как переехал сюда жить. Он был не единственным, кто сбежал от грязи и духоты современных больших городов в горы; на другой стороне леса, густо окружавшего местность, обнаружился небольшой деревянный домик и такой же небольшой дедуля в нём, разве что из плоти и крови. Он выглядел плохо, откровенно болезненно и так, будто вот-вот умрёт, но передвигался на удивление резво, да и справлялся с ведением хозяйства сам, абсолютно один. Старика звали по-немецки сурово, Рудольф Вернике, и именно он показал Эдди место в лесу, о котором он и не подозревал раньше, хотя часто бывал даже в самой густой его части. Всё началось, на самом-то деле, с не слишком сдержанного, вырвавшегося ненароком вопроса о том, как Вернике в своём почтенном возрасте умудряется всё делать один. Ответ был прост: Вальридер. Вернике вёл его меж деревьев извилистыми тропками, шаркая ногами, под ногами его скрипели ветки, ломаясь, и с ними вместе в унисон скрипел старческий голос. Когда-то давно здесь, в горах, ещё до того, как родился Эдди, родился сам Вернике и ещё намного-много раньше, было поселение коренных американцев. Но то ли дело было в месте, то ли в чём ещё необычном, но мёртвые, похороненные в этой земле, вставали на следующий день. Другими. Что-то было не так в их злых лицах, что-то дурное чувствовалось в каждом отрывистом движении тела, они все были одержимы - одержимы им, Вальридером. Что случилось с теми людьми и как всё закончилось неизвестно до сих пор, но время шло, страхи прошлого постепенно забывались, а вскоре и вовсе канули в лету. Место начало зарастать, постепенно люди узнали о нём, а Вальридер был забыт и скинут в пачку, что называется, городских легенд, а вот кладбище осталось и до сих пор - то самое, где индейцы хоронили своих предков. К тому моменту, как Вернике почти подвёл свой рассказ к концу, они вышли на пустошь - деревья здесь росли вокруг, оголяя землю, и по земле этой шли странные круги, спирали, завитки. У Эдди закружилась голова; ему здесь не нравилось, слишком уж тяжело стало думать враз, слишком ватными стали конечности. Он попросил старика уйти, и они ушли сразу же, ни о чём более не говоря. Эдди вернулся домой... а уже спустя пару дней встретил её. Может, то была воля случая, или Эдди и правда стал снисходительнее относиться к порочным женщинам, а, может, и то странное кладбище так повлияло на его мышление, но он заинтересовался ею, несмотря на то, что раньше бы на такую даже не взглянул. Слишком уж отчётливо выделялась колючая волосяная поросль на её щеках и подбородке, слишком уж коротко у неё были острижены волосы, слишком нескладная была фигура у этой девицы, но, пожалуй, у любви и правда нет границ - он влюбился в неё с первого взгляда, тогда же для себя и решив, что никогда никуда её больше не отпустит. Она была туристкой, сбившейся с пути. Путешествовала с некой Лизой (подруга, должно быть), сошла на секундочку с тропы помочиться - и потерялась «в трёх соснах». Эдди не мог её винить - в конце концов, женщины никогда не отличались особым умом и внимательностью, а лес тут и правда густой, потому он пообещал, что обязательно покажет ей тропу назад, но только после того, как та выпьет с ним чаю. Они впервые сели за стол вместе, как семья, и пятнадцать минут спустя она спала крепким сном у него на руках, убаюканная «особыми травами». Так и завертелось. И закончилось слишком быстро, чтобы быть правдой. Эдди вспоминает легенду сразу же, как фиксирует наступившую смерть любимой. Они столько прошли вместе, столько пережили, и всё это ради того, чтобы вот так бездарно закончить? Нет уж, он не позволит какой-то там смерти отобрать у них «долго и счастливо», только не в этот раз, и, Эдди надеется, ему помогут - Вальридер то будет или Бог, но воссоединению быть. Он заворачивает невесту в крупный пластиковый мешок для мусора, втиснув кое-как её туда всю, но не скрепляет ни верёвками, ни жгутами. Закидывает на плечо, берёт с собой лопату и, наконец, выходит из дома, устремившись в чащу леса. Лес неприветлив и тёмен ночью. Он карабкается по ухабам, спотыкаясь с непривычки о кочки, ветки и корни деревьев, а любимая в мешке подпрыгивает на плече и, кажется, пару раз, когда он особенно неудачно оступается, там у неё что-то хрустит. Еловые иголки раздирают лицо; почему-то по щекам они хлещут так, словно это и не деревья вовсе, а тысячи людей дают ему по очереди тысячу пощёчин. Эдди готов поспорить, что его лицо всё в царапинах, и особенно тяжело приходится правой стороне - он чувствует кровь на щеке, а глаз наливается кровью, помутнев. И даже несмотря на это он движется вперёд, вперёд, вперёд, на память пробираясь к кладбищу. Ради невесты и их семьи. Дорога занимает много времени. Вскоре у Эдди появляется одышка; он немолод и у него проблемы с лёгкими, а продираться сквозь деревья в темноте (разумеется, в панике он забыл прихватить с собой фонарь) утомляет. Но все его старания в конечном счёте окупаются: Эдди на кладбище. По земле стелется густой белесый туман, земля под ногами твёрдая и промёрзшая. Их здесь трое: он, его мёртвая невеста и Вальридер. Эдди пробирает дрожь. Он берёт лопату в руки, положив пакет с трупом у своих ног, и втыкает полотно в землю; та поддаётся неохотно, покрытая коркой льда (погода здесь, в горах, и правда была промозглая зачастую), но в итоге всё равно поддаётся под его натиском и каменной упорностью. Глубокая яма, два метра в глубину - скинуть туда тело и забросать землёй обратно. Эдди вспотел. Холодный порывистый ветер на разгорячённой, покрытой мелкими каплями пота, коже ощущается странно. Эдди поднимает голову, откидывая пряди волос со лба, и вздрагивает от неожиданности. Впереди он видит фигуру, отдалённо напоминающую человеческую. Мышцы, сильные ноги, руки - и полное отсутствие лица. Туман, оплетающий фигуру, в местах соприкосновения с ней становится чёрным. Это был Вальридер. Эдди бросил лопату на землю (та была лишним грузом) и рванул с места. Он не знал, почему, но в этот момент, когда он посмотрел в бездну, бездна посмотрела в него в ответ - и это было страшно. Страшно до одури, до трясущихся рук и дрожи в теле. Страх гонит вперёд. Несмотря на то, что путь к кладбищу занял так много времени, расстояние обратно он преодолевает, казалось бы, всего за пару минут, захлопывает за собой дверь и оседает на пол. В голове жужжат мысли роем. Чешутся кости. Господи, как чешутся кости. *** Проходят сутки, прежде чем это происходит. На самом деле, Эдди весь извёлся: он не спал, не ел и всё нарезал круги по дому. Туда-сюда, из угла в угол - нервно. Ветки и правда неплохо разодрали его лицо, и теперь воспалённые царапины отвратительно гармонировали с лопнувшими в глазах капиллярами и синяками на нижних веках. Внезапно хлопает входная дверь. Это звучит, как выстрел - фатальный, разумеется, точно в голову. Эдди вздрагивает, встрепенувшись. Единственная, кто может так войти в дом... она. Порядочный муж всегда встретит уставшую женщину в прихожей и поможет раздеться. Он выходит навстречу... и замирает, парализованный. Её лицо не было чёрным, скрытое под потасканной грязно-белой фатой, но было испачкано в грязи и слабо различимо. Платье в тех местах, где из его невесты хлестала порочная кровь, застыла бурой коркой. По нейлоновому белому чулку пошла стрелка; она подволакивала одну ногу, правую, и Эдди быстро догадался, что это хрустело тогда, в лесу. Некогда аккуратный маникюр сломался и был испачкан в земле, как и она вся, пахнущая старой кровью и разрытой могилой. Эта женщина, его невеста, его жена, нетвёрдо держалась на ногах, и все её конечности двигались будто бы отдельно друг от друга, рывками и подёргиваниями. Клубилась чёрная дымка - как туман, окружавший то существо в лесу. Она закрыла за собой дверь и обернулась, посмотрев на него. Эдди не видел её глаз, но чувствовал взгляд на коже - будто тысячи мелких насекомых. Против его воли он всхлипнул. По телу прошлась дрожь. Какую же ошибку он совершил, что же натворил? Это больше не была его дорогая маленькая жёнушка, его Вей. Нет. Теперь это была миссис Глускин. — Дорогой, — хрипло сказала она. И шагнула вперёд. Конец.