Обман Маршалла

Кажется, Федерация решила раскошелиться ради Олимпиады и поддержки имиджа своих спортсменов, предоставив им личный самолёт, да и ещё бизнес-класса. На памяти Нейтана — такое бывает не часто. Только вот к самолёту, сравнительно дружелюбной атмосфере, хорошим напиткам и приветливому персоналу, состоящему из одних бет, чтобы, не дай бог, «несчастный случай», ещё шёл в комплекте Адам Риппон, решивший, что, сесть с Нейтаном рядом — отличная идея. Нет, Нейтан был не против компании, любил разговаривать и мог трещать не замолкая все тринадцать часов перелёта, вот только не с Адамом. Последний был сплетником круче, чем Джейсон, и каждый разговор с ним оканчивался для Нейтана парочкой рухнувших воздушных замков и чувством того, что его пропустили через вентилятор. Зачем Адам с ними летел? Черт его знает. Как расписной талисман на удачу? Маскот? Скорее всего. Почему он выбрал своей жертвой тихо сидящего в хвосте самолёта Нейтана, вцепившегося в гитару и всем своим видом показывающего, что он хочет остаться в одиночестве? Вопрос на миллион долларов. — Как дела, Нейт? Видел твой прокат на национальных. Было весело смотреть, — этот вечно хитро улыбающийся уебок пошел с козырей, сразу же тыкая в больное место. — Ага, надеюсь тебе понравилось, — кисло улыбнулся Нейтан. Мышцы лица будто атрофировались — а ему ведь ещё две недели довольную жизнью рожу строить. — Ты был хорош. Особенно твоя кофта с принтом то ли вулкана, то ли внутреннего устройства человеческого желудка, мне очень понравилась. Не такой запоминающийся, как японский, но тоже вполне не дурно. Хорошо, что баллов у тебя побольше будет — иначе ты бы выглядел немного нелепо. Ты ведь в прошлую поездку совсем не захотел приобщаться к традициям. А ведь традиции — это очень важная часть фигурного катания. И это я на про обязательный прокат Ромео и Джульетта. Адам темнил, ухмылялся и явно думал вывести из себя и так находящегося на грани нервного срыва Нейтана: только немой не успел спросить его о том, что Нейтан будет делать в случае победы на Олимпиаде. Как альфе, ему ещё четыре года назад пророчили великое будущее и полную работоспособность до тридцати лет, если он не будет перенапрягаться. В любом спорте мало кто из омег мог держаться на вершине больше пяти лет: все быстро ломались или находили семью. Поэтому предпочтение отдавали крепким альфам, чьё тело способно выдержать постоянную нагрузку. Ну или бетам, которые были, конечно, нет соревновательные как Альфы, но в силе ничем не уступали. Но, как говорится, в любой системе бывают исключение. И многие этими исключениями очень сильно очаровываются. — Это одна из твоих любимых подковровых сплетен? По типу: победитель имеет право трахнуть побежденного? — Нейтан, ты такой пошлый. Если бы все было так, как ты говоришь, то фигурное катание превратилось бы в бордель на выезде. Нейтан иронично подвигах бровями, намекая, что сейчас они мало чем отличаются от борделя, чего одни фирменные презервативы на Олимпийских играх стоят. — Ладно-ладно. Возможно, ты отчасти прав, — согласился Адам. — Но здесь секс происходит по собственному желанию, а не древним традициям пещерных людей. Каждый вправе сам себе выбрать партнёра, а не насильно ложиться под соперника. — Но? — Но Юдзуру Ханю особый случай, — расплылся в улыбке Риппон, явно ожидая реакции Нейтана. Конечно. Юдзуру Ханю — особый случай. Самый особый. Он исключение из всех правил. Из-за него и японская федерация, и организаторы, и фигуристы на многое закрывают глаза. Сектантские оргии не устраивает — и на том спасибо, а то тут некоторые уже пытались, не указывая пальцем на Джонни Вейра. — Итак, открой же мне страшную тайну, Адам, — типичным голосом шарлатана из детских мультиков начал Нейтан, которому не терпелось избавиться от Адама, мешающего ему выяснять у старшекурсников о новом преподавателе — у Нейтан зачеты на носу, а ему тут устроили сериал «Сплетница». — Что не так с Юдзуру Ханю? Как же выделяется на фоне обывателей наша принцесса? — Не чувствую в твоем голосе интереса. Это ведь твой главный соперник. Ты должен кидаться с горящими глазами на любую информацию о нём. А на твоем лице только слова «мне похуй» можно увидеть — но так уж и быть, я расскажу. Вы все молодые, зелёные ничего не хотите, в отличие от нас — стариков. Быстро поняв, что сейчас одна из тетрадок Нейтан прилетит ему в лоб, Адам предпочел не расползаться маслом по дереву, а перейти к сути. — Ты ведь знаешь, что Ханю не повязанная омега? У него проблемы с течкой, и когда та попадает на соревнования, его и так хреновое здоровье совсем уходит в минус. В итоге приходится жрать супер дорогие, а иногда и запрещённые, блокаторы пачками, и сидеть в номере не вылезая. Как бы Ханю не хотелось всех уверить в обратном — он живой человек, к тому же омега без пары, а следовательно его тело может подвести в нужный момент. Он не может себе такого позволить. К тому же, у него какая-то хитрая аллергия на подавители. — И выбирает себе жертв среди фигуристов, когда совсем плохо становится, — закончил чужую мысль Нейтан. — Каких жертв, Нейтан? — закатывает глаза Адам. — Здесь буквально все половозрелые альфы готовы перед ним на задних лапках скакать, если он на них в таком контексте посмотрит. Но дело в том, что он не смотрит. Вы можете получить только милый флирт на ледовой арене, объятия и дружеский хлопок по плечу. Только одному альфе было разрешено больше, чем другим. И мы все прекрасно знаем его имя, поэтому подробности личной жизни Ханю только на уровне слухов. Но никакой слух не беспочвенный — они, как грибы после дождя — их нужно только чуть-чуть удобрить правдой. Слова Адама задели за живое, и Нейтан было хотел начать спор о том, что он не такой, как все, что он, Нейтан, ебал в рот чужие феромоны и может держать себя в руках, несмотря на то, что старшие фигуристы любили намекать ему на возраст. Он заработал себе репутацию игнорщика за один сезон и не желал с ней расставаться. Сплетни, ссоры, выяснения отношений между клубом, жёлтуха в СМИ — его не волновали. Любовь к своей и так еще живой нервной системе, научила его не открывать комментарии и игнорировать провокаторов. Научила очень быстро, ибо в первый раз, когда он победил Юдзуру, в сети его чуть не сожрали. Он был близок к повторению того легендарного видео, где парень с азиатской внешностью и хитрым лицом аккуратно закрывает ноутбук и выкидывает его в окно. Такое впечатление, что все фигуристы, как нормальные люди, катаются, а Ханю — интеллектуал, выкрутил уровень сложности на максимальный и живет довольный. Но проблема в том, что высокий уровень сложности и на жизнь за пределами катка оказывается распространяется. Человек, который игнорировал существование плотских утех, был, Во-первых, омегой, а во-вторых, невероятно сексуальным лакомым кусочком. Прогиб Ина Бауэр, в который он с упоением складывался почти в каждой своей программе, невероятно обтягивающие костюмы, облегающие его стройное тело — задницу и широкие бедра, как вторая кожа, миловидное детское личико с идеальной кожей — этого было достаточно сверх меры, чтобы у любого альфы слюнки потекли. И у Нейтана тоже текли слюнки, только он в отличие от других умело их вытер, чтобы особо любопытные не заметили. Красный туман не застилал ему глаза, даже тогда, в далеком две тысячи девятнадцатом, когда на конференции после короткой он почувствовал сладковатый запах, как у вишни в самом цвету. Нейтан стратегически уставился в стол и сидел так до самого конца, пока рядом, слишком близко к нему, лилась звонкая японская речь, периодически вспыхивая смехом. Уже тогда он понял, что соперник собирается катать на подавителях, в преддверии течки, с ещё не восстановленной ногой, на изломе — как в последний раз. Подавив дикое желание выскочить из-за стола с криком «вы что не видите, что он опять хочет удавиться», заперев поглубже тупой инстинкт защиты, он совершил страшную ошибку. Видимо, издергав себе рукава толстовки и изучив все отблески света на столе, Нейтан поехал крышей и решил посмотреть в сторону Юдзуру Ханю. Это было чистым безумием. Кровь Нейтана закипела, когда они на секунду встретились взглядом, и японец ему мило, даже ободряюще, улыбнулся. Спасибо, что руку на плечо не положил, тогда бы Нейтан самоуничтожился на месте, прямо под вспышками камер. Он бы с удовольствием провалился на самый нижний круг ада. Тогда Нейтан ещё не до конца понимал, что из себя представляет змеиное логово по имени «Юдзуру Ханю». — Что ты от меня хочешь, Адам? — Уже ничего. Ты сегодня явно не в настроение, поэтому я пожалуй тебя покину, а то, не ровен час, ты на меня с кулаками бросишься. — Извини. Я не специально. Просто не могу понять, зачем вам вечно перемывать всем кости… — Ничего, Нейт. Когда-то ты обязательно вырастешь и превратишься в таких же старых бабушек на лавочке, любящий сплетни и настольный теннис, — с отеческим выражением лица заверили его Адам. Любовь членов сборной строить из себя заботливых тётушек и дядюшек, если они старше Нейтана хотя бы на два года, раздражала. Нейтан сделал вид, что его тошнит. — Ради тебя буду играть в баскетбол до самой старости. — Значит с фигурным катанием ты закончишь раньше? Какая жалость, — кажется, Адам решил его пощадить. Он достал из кармана свои ярко-фиолетовые наушники и погрузился в мир корейской музыки, оставив Нейтана переваривать предоставленную ему информацию в сравнительном одиночестве. До Пекина оставалось два часа, а Нейтан уже чувствовал себя свеженьким трупом. *** Борьба с предрассудками постепенно превращалась в сюр. Вместо того, чтобы убрать ограничения для омег, сердобольные доброжелатели только больше проблем себе на голову придумали. Стремление сделать мир удобным для всех приобретало все более нездоровую тенденцию, делая плохо только тем, кто на протяжении парочки десятков веков был основным классом, но и самим угнетенным. Хотелось выйти с транспарантом с надписью «остановитесь» перед организаторами соревнований и стоять до конца игр. Но Нейтану было нужно катать как в последний раз, поэтому он быстро отмел эту мысль. Сначала ничего плохого Нейтан не ждал от соревнований: максимум жестких ограничений санитарных мер. Ну, возможно, ещё отсутствие возможности гульнуть под конец и отпраздновать свою победу. Но подозрения Нейтана оказались лишь вершиной айсберга, каплей в море предстоящих проблем. Их чуть ли не с порога рассортировали по половому признаку и загнали в специальные конференц-залы для проведения инструктажа. Поэтому Адам, подхватив Джейсона под локоть ушёл в другую сторону к бетам, оставив ничего не понимающего Нейтана посреди толпы таких же ничего не понимающий альф на пару с Винсом, угрюмо смотрящим на уходящих товарищей. Им не повезло приехать в один день с корейской и японской сборной, которые почему-то решили поселить с ними в один многоэтажный дом. В итоге в пространстве для отдыха перед конференц-залами было яблоку негде упасть. Потрясающие меры предосторожности. Браво организаторам. Винса унесло в неизвестные дали толпой особо энергичных волонтеров, оставив Нейтана пришпиленным людми к стене, как бабочку иголками. Рядом с ним, почти в той же позе морской звезды, обнаружился японский парник, на целую голову выше Нейтана. С днем ненависти к людям и своему росту, Нейтан Чен. К концу инструктажа ненависть Нейтан к людям вышла на новый уровень. Во-первых, их почему-то поселили в вперемешку (благо, Чену достался Джейсон, а не какой-то непонятный член корейской сборной), а, Во-вторых, вышло, что во имя поддержания порядка во время пандемии всем омегам раздали специальные блокаторы неясного происхождения. Причем последнее Нейтан узнал от нашедшего его к концу конференции Чжоу, который, в свою очередь, услышал от организаторов. Меры предосторожности от типичного для Олимпийских игр борделя, спонтанно организующего каждый раз, были адовые. То есть — никакие. Даже вредные. Омегам в последнее десятилетие разрешалось не пользоваться блокаторами и спокойно ходить среди альф в период течки, но только в случае наличия партнёра. Блокаторы очень быстро из поощряемых мер защиты, стали запрещенными. Медицинский персонал стали обыскивать и писать жалобы, если находили таблетки. Видите ли, они ухудшают репродуктивную функцию у омег. А тут Китай решил, что им не нужны лишние проблемы среди спортсменов, но срочно требуются проблемы с общественным мнением, и в тихую раздал всем желающим и не желающим злополучные таблетки. Покрутив пальцем у виска, Нейтан решил, что этот не его ума дело. И, вообще, он хочет спать, у него завтра первая проба льда в семь утра, был долгий перелёт, отпустите его в номер. Джейсон ещё не пришел, и Нейтан на автомате, с одним закрытым глазом, в полу сне и окружении из тяжёлых сумок пытался открыть дверь. Чертова ключ-карта не срабатывала. Хотелось побиться об холодный метал двери головой до искр перед глазами. — Тебе помочь? — спросили у него справа приятным голосом с едва уловимым восточным акцентом. Нейтан на автомате кивнул, протянул карту в направлении голоса, даже не посмотрев, кто спрашивает. Тут же карту из его пальцев сцапала бледная рука с парочкой браслетов на узком запястье, повертела и ловко вставила в разъём. Дверь весело пискнула и открылась — а Нейтан удостоился поднять глаза из-под спадающей на лоб челки. Первое, что он увидел — длинные ноги в черных узких штанах, готовых вот-вот лопнуть на мощных бедрах, и белые кроссовки. Юдзуру Ханю собственной королевской персоной стоял рядом с ним в форме своей сборной и смотрел, как на больного ветрянкой — очень настороженно. — Спасибо, — буркнул Нейтан. Кажется, он не почувствовал Ханю из-за чертовых блокаторов, о которых сказал ему Чжоу. Ну, или он так привык к сладковатому запаху справа, что тот не вызвал у него отторжения. Обычно он чуял Юзу за три метра, когда тот, ещё даже не намеревался к нему приближаться, Нейтан знал, что Ханю скоро подойдет. А в этот раз, явно из-за усталости, произошел сбой, и к нему смогли подобраться незаметно. — Все хорошо, Нейтан? Выглядишь озабоченно, — поинтересовался Ханю, перекатываясь с пятки на носок рядом, пока Нейтан поднимал свои бесконечно сумки с земли, пытаясь не уронить гитару. «Не твое дело, — хотел сказать Нейтан.» «Что ты ко мне пристал? Самый умный? — хотел сказать Нейтан.» Но сказал он, конечно же, совсем другое: — Перелет был тяжелый. Ещё и организаторы напали с самого порога. — Тебе помочь? — не сбавляя энтузиазма в голосе, повторил Юзу. И не дожидаясь пока Нейтан ответит, схватил одну из сумок и шагнул внутрь чужого номера раньше самого хозяина, оставив последнего с открытым ртом в проеме между дверей. В коридоре было пусто и подозрительно тихо. Чен возвел очи к потолку и попросил Господа сжалиться над ним, ведь бедный Нейтан за свою жизнь ничего плохого не сделал. После тридцати секундной пантомимы, он шагнул следом. Видимо, Юзу ничего не смутило, и он прошёл дальше, в одну из комнат, выбрав восточную с большими окнами, положил сумку на пол рядом с кроватью и с живым интересом оглядел помещение. Взгляд у него был какой-то слишком бегающий, будто он искал что-то важное или быстро думал о том, как ему поступить. Уложенные назад волосы придавали его миловидному лицу остроты и хищности, делая на несколько лет старше своего настоящего возраста. Если откинуть статус омеги, то можно было честно сказать, что Юзу очень красивый — даже в каком-то смысле изысканный со своими бесконечными воздушными украшениями, структурой ногтей и длинными ногами. Даже привыкший к девушкам омегам Нейтан понимал эту простую истину. Образ малость разнится с тем, что из себя представлял Юзу в реальной жизни: дерганый, вечно замученные глаза и обкусанные большие пальцы на руках, привычка говорить, что думает вслух, отсутствие банальной вежливости и понятия личного пространства. Привычка теребить в руках маленькие вещи, те же браслеты, выдавала в нём невротика. Если ему было нужно ткнуть человека пальцем, взять у него посмотреть интересующую вещь или спонтанно рассказать часть своей биографии — то Юзу это делал без зазрения совести. Не спрашивая разрешения, будто в мире ничего не существует кроме него. Нейтан просто перестал обращаться на его особенности внимание, когда тот решил один раз влезть в его конспекты — полистать. Жертва тетрадью ничего не значит против жертвы нервной системы. Ну, интересна стала мальчику молекулярная химия, пусть посмотрит — ничего не поймет, отложит. У Нейтана там ведь не рецепт четверного акселя — значит не смертельно. — Наши номера отличаются, хотя мой соседний. Прямо напротив твоего, — выдал Юзу, пока Нейтан сгружал остальные сумки с мысленным вопросом, зачем ему эта информация. — У наших окон меньше, но зато есть шторы. Шторы, ведь? Это так называется? — Да, ты верно произносишь. «Уйди, пожалуйста» — Ну, я пойду, Нейтан. До встречи и удачи тебе. «Спасибо!» — Ага. Тебе тоже удачи, Юзу, — дверь за Ханю захлопнулась, как за Синей Бородой, решившим покинуть свой тайный подвал. Нейтан кинул вещи, даже не разобрав, и залез в кровать. Белые стерильные простыни наводили его на дурацкие мысли о больничной палате. Заснуть он смог только через два часа, когда вернувшийся Джейсон соизволил выключить свет у себя и перестать болтать по телефону. Спать ему пришлось недолго: в три часа ночи его согнала с кровати чёртова жажда, будто Нейтан застрял в пустыне Гоги, а не в новом комплексе со всеми удобствами. К сожалению, на кулер в номере удобства не распространялись, копаться в вещах Джейсона не хотелось, а свою воду он принял в самолёте; поэтому пришлось отрывать сонное тело от кровати и идти в зону отдыха, где точно должна быть вода. Перед глазами немного двоилось, но Нейтан сделал над собой усилие и дошел. Вопрос «почему ему так хочется пить, если он вчера не занимался и не брал в рот даже капли алкоголя» повис над лохматой головой Нейта в воздухе. К тому же, было очень жарко и душно, хотя на улице был ноль градусов и жидкий снег — противный и мерзкий, как искусственный порошок в торговых центрах Нью-Йорка на Рождество. В зоне отдыха было темно, только два небольших торшера освещали пространство рядом с диванами, поэтому Нейтан не сразу понял, что он не один. Сначала он услышал тихий всхлип, а потом заметил чёрную макушку за креслом. Юзу сидел без верхней части формы, но его выдавали характерные белые кроссовки с полосками золота, которые Нейтан запомнил с вечера. Первой мыслью было: это не моё дело. Второй: теперь понятно, почему мне так жарко — этот мелкий паразит спровоцировал у меня начало гона, своим присутствием. Вещи специально пощупал. Рядом постоял и подышал на меня. Но потом то ли передумал, то ли не смог справиться и отринул мысль лезть ко мне в постель. В итоге пошел убиваться в коридор, чтобы сосед (скорее всего, Шома) не чувствовал его страданий. Молодец. Слова Чжоу о специфических китайских подавителях стали обретать смысл. По-хорошему, Нейтану следовало поступить как свободному человеку (мудаку) — развернуться и уйти, сделав вид, что ему послышалось. Но в подкорке мозга зародилась ещё одна нежданная мысль: Юдзуру Ханю выбрал меня. Меня, а не кого-то другого. Его чуть не разорвало на месте от жадности. Если он сделает ещё один шаг в направлении желанного тела, то тормоза, которыми Нейтан так кичился, слетят, и он полетит с обрыва в самую пучину. И Ханю утащит за собой. Но думать было поздно, ноги двинулись отдельно от мозга. — Хватит, тут страдать. Поднимайся. Юзу замотал головой, всеми силами показывая, что он с места не сдвинется; даже побелевшими пальцами в обивку дивана вцепился. Выглядел он, конечно, разбито: мокрое от слез и пота лицо, подрагивающие в истерике губы и красные глаза с лопнувшими капиллярами. На коленях покоилась салфетница — только в этот раз обычная синяя, без типичной игрушки Винни Пуха. Вот её первым делом Нейтан и отобрал. Поставил на диване, подальше, пока его затылок прожигал чужой потерянный взгляд, будто он круг у утопающего забрал. — Вставай, пока сюда ещё кто-нибудь не пришел. Тебя не должны видеть в подобном состоянии, иначе могут насильно снять с соревнований. Были ли слова Нейта жесткими? Скорее всего, в случае Ханю их можно было приравнять к удару ножом в спину, но времени думать и подбирать выражения у него не было; поэтому Нейтан варварски вцепился в чужую кофту, не обращая внимания на писк, подтянул к себе и закинул вяло сопротивляющееся тело на плечо. Только бы никто не вышел в коридор. Только бы здесь не было камер. Оставив несчастную салфетницу лежать на кожаном диване, он поудобнее вцепился в чулок ноги и пошел обратно, в сторону номеров. Ему было жарко и очень стрёмно тащить человека в такой позе по месту, где любой их может сфотографировать и выложить в сеть. Тогда скандала было бы не избежать. Нейтана рассчитывал на здравомыслие спортсменов и их крепкий сон. Как в тумане, едва не перепутав двери и еле-еле вспомнив о том, что Юзу говорил о своем номере, Нейтан молча сгрузил чужую тушку на пол рядом с дверью и начал шарить по карманам. Плавающий взгляд Ханю недвусмысленно намекал на то, что он не в состоянии помочь найти ключ. Поэтому Нейтану пришлось вставать над ним на одно колено и лезть руками в карманы его штанов. — Что ты? — вяло шевеля языком, спросил Юзу. Он сдвинул колени так, чтобы Нейтан не видел мокрое пятно у паха, но Чену было так плевать сейчас на стыд. — Господи, не мешай мне, иначе мы оба будем лежать лапками вверх посреди коридора, пока нас не найдут. Какого черта ты именно меня трогал? На вопрос ему не соизволили ответить, только невнятно всхлипнув и закрыв лицо руками. Наконец, Нейтану удалось оторвать чужие руки, закрывающие голову в попытке спрятаться, и вытащить ключ-карту на свет. Пикнула дверь — и он молча дернул Ханю наверх подмышки, затягивая в номер. Как он умудрился в полной темноте дотащить Юзу до кровати и не снести ни одну часть интерьера? Видимо, на чистом энтузиазме и животном желании слиться с хозяином номера воедино. Одной рукой он прижал не сопротивляющегося Юзу к себе, а другой судорожно свернул с кровати одеяло подушки и простыни на пол, чтобы было удобно. Хорошо, что он прочитал перед поездкой о благоустройстве олимпийской деревни и знал — кровати отвратительные. Поэтому выбирать им не приходится. Не тот первый раз с королём фигурного катания, о котором он мог мечтать. Все слишком скомкано и украдкой, ибо нервы на пределе. Следующее, что он видит — это Юдзуру Ханю разместившийся и тяжело дышащий среди вороха простыней и подушек. Не осознающий своей власти, кукловод мастерски научился дергать за струны души Нейтана; который теряет последние крохи здравомыслия и падает сверху. Чертовы браслеты на руках и цепочки на белой шее — произведение искусства. Встряхнуть Юзу из одежды ему удаётся в рекордные сроки. Торжество пластики над анатомией: лопатки и шея прижаты к полу, позвоночник изогнут красивой дугой, ноги закинуты на чужие плечи. Юзу мог извернуться как пожелает его душа, мог буквально провернуть себя на пальцах Нейта, не слезах с них. Он бы мог выгнуться так, чтобы поцеловаться с партнером в стиле Человека-паука, пока его трахают сзади. От последней мысли Нейтану чуть не сорвало крышу, и он только сильнее впился пальцами в белые бока. — Я бы хотел облизать тебя всего. Оставить засосы везде, где только можно. Отметить твою шею, ключицы, плечи и грудь. Хочу расцеловать твои коленки и оставить парочку укусов на этих чудесный бедрах, чтобы было видно, кто имеет доступ к твоему телу. Нейтан задыхается на полуслове, но продолжает: — А эти волосы. Такие мягкие. Они способны менять твое лицо лучше любой маски: с укладкой — ты дерзкая омега, способная снести любого альфу со своего пути, а без — робкое создания. Эти прекрасные волосы еще долго будут хранить мой запах, ты понимаешь? Об этом узнают все. Юзу стонет хрипло, почти не слышно, плавится от каждого грязного слова Нейтан. Его хватка на кудрявых волосах усиливается, в попытке вдавить в лежащее на полу тело. — Что… Что еще ты хочешь со мной сделать? — язык у Юзу заплетается, но его вполне можно понять. Он шепчет что-то невинное на японском и протяжно стонет, когда Нейтан ведёт губами по его стоящему члену. — Хочешь чтобы я продолжил? — улыбается ему Нейтан, оторвавшись от вылизывания чужой бледной кожи на животе. — Тебя заводят грязный разговоры? Я так и думал. У его Величества фетиш на грязный язык партнеров. Хочешь услышать о том, как приятно будет тебя трахать? Я ведь явно первый твой партнер в течку. Раньше ты не позволял себе такую роскошь, неправда ли? Продолжить ему не дают. На беззащитной шее Нейтана оказываются чужие ноги, в момент сдавив дыхательные пути. Это было бы пиздец как хорошо и эстетически приятно — наконец-то оказаться между ног у короля льда, если бы не профессиональный удушающий захват. Нейтана бьет рукой по кровати, оповещая злобно смотрящего на него Юзу о своей капитуляции. — Ты чего? Я ведь пытаюсь сделать тебе приятно, а ты собираешься меня задушить, — кажется он потерял нормальный голос на ближайшие пять минут. — Что дальше? Откусишь мне голову после секса, как чёрная вдова? По взгляду Юзу можно понять что, если голову он Нейтану не откусит, то перережет шею хорошо заточенным коньком со своими инициалами. И Нейтан даже скажет ему спасибо. Куртизанки в красных кварталах Токио во времена опиумных войн и после, когда Америка заставила Японию открыть водные границы, душили иностранцев после секса, пока те не понимали, что происходит. Они мастерски умели соблазнять своих клиентов, используя минимум открытой кожи, максимум макияжа, благовоний и жгучих взглядов из-под чёрных ресниц. Усыпляя бдительность клиентов, паучихи вспарывали им глотки украшениями для волос. Их клиенты умирали с блаженством на лице, познав удовольствие на самом тонком уровне. Красивая смерть. Нейтан был почти согласен на такой конец. По крайней мере, от рук Юдзуру Ханю. Ведь он так любил свой сраный символизм. Если победа, то только такая. Движения Нейтана становятся похожи на плавный танец загонщика вокруг свирепой лошади. Он касается на грани, только кончиками пальцев, обостряя ощущения, которые и так выкручены в теле Юзу на максимум. Когда Нейтан снимает с себя футболу и переворачивает его на живот, прижавшись грудью к чужой дрожащей спине, стонут они одновременно. Дальше запоминается урывками: кажется, он затыкает рот Юзу рукой, чтобы соседи не услышали его криков; кажется, Нейтана сбрасывают с себя и садятся сверху, чтобы наконец-то почувствовать весь спектр ощущений; кажется, чужое нутро сжимает его так сильно, что Чен чуть не теряет сознание от удовольствия. Ханю на нём выгибается так сильно и ловко, как будто он профессиональная гимнастка на пилоне — ему бы пошли ленточки и купальник. Последняя мысль явно лишняя, поэтому Нейтан все-таки теряет сознание на секунду тридцать, пока Юзу пытается сползти с него и отдышаться. Плечи и грудная клетка ходят ходом, под бледной кожей, лицо и уши окрасились в розовый оттенок. Зато глаза довольные. Нейтан не выдерживает и проводит пальцами по волосам, убирая черные пряди со лба. В освещении Луны, Ханю кажется эфемерным и ненастоящим, как коллекционная фарфоровая кукла на шарнирах. Полностью обнажённая статуэтка, сидящая в скорбной позе боком, с опушёнными руками, но выражением чистого блаженства на хорошеньком лице. На бедрах и талии красные отпечатки от рук Нейта, которые завтра скорее всего превратятся в багровые синяки. Юзу, наконец восстановив дыхание, медленно ведёт рукой вниз между ног и с сомнением вытирает сочащуюся из него жидкость. — На первое время достаточно. И тут до Нейтана доходит, в момент между послеоргазменной негой и трезвым разумом: номер был пуст. Шомы, или другого японского соседа Юзу, не было. — Ах, ты ублюдок. — хрипит он под насмешливым, вполне осознанным взглядом Юдзуру Ханю.