Белый шум

14 сентября. 2025. — Осторожно, двери закрываются, следующая станция Опытный-4. — С шипением и лязгом старая электричка тронулась, оставляя на платформе немногих сошедших в такой глуши пассажиров. Странная атмосфера застывшего времени витала в воздухе — молчали громкоговорители объявляющие о приближении поезда, не стучали многочисленные ноги, и не разносились в стороны голоса людей. Когда последний, покачивающийся вагон исчез вдали унеся с собой лязг и грохот колесных пар, до ушей доносился лишь шум ветра в древесных кронах да карканье ворон. Стонали провода над железнодорожным путем, а где-то вдали печально гудела протяжная заводская сирена, призывающая рабочих на новую смену. Несколько невзрачных личностей в осенних куртках и серых пальто, неспешно тронулись в сторону одного из спусков, и вскоре на платформе осталась одна единственная пассажирка. Она неуверенно оглядывалась, прижимая к себе небольшой чемодан с пожитками. Весь ее вид показывал недоумение, а в темно-зеленых глазах читался немой вопрос «куда я, нахрен, попала?». Опасение казалось вполне обоснованным, она впервые оказалась в настолько далеком и глухом месте. К тому же совсем одна. Платформа построенная еще при СССР, стояла прямо посреди леса и выглядела настолько жуткой, что даже человеку с изрядным запасом самообладания становилось не по себе. От времени она изрядно просела и выходя пассажирка едва не навернулась, неправильно рассчитав высоту шага. Ей сильно повезло, ведь в месте остановки последнего вагона, платформа и вовсе обвалилась, и судя по кустам растущим прямо сквозь треснувшую бетонную плиту, чинить ее никто не собирался. Остальную часть, едва ли можно было назвать целой. Всю ее покрывали неровные бетонные заплатки и трещины в которых виднелась арматура. Старое, бетонное покрытие истерлось от времени и наружу проступало каменное крошево, служащее уплотнителем. Ветер гнал по ней комья влажных желтых листьев и раскисшие сигаретные бычки. Когда ветер становился сильнее, стоящее у выхода с платформы мусорное ведро начинало со скрипом раскачиваться, осыпая все вокруг мелким мусором. Нарисованный на его боках пингвин стал мишенью у курильщиков — птица почти полностью почернела от притушенных бычков. Исходящий от нее запах дешевого табака сливался с сладко-гнилостным ароматом опавшей листвы, и напитанных креозотом шпал. По правому краю тянулся насквозь ржавый заборчик в половину человеческого роста. Когда-то давно его выкрасили в утилитарный, бледно-желтый цвет, но сейчас об этом напоминали лишь хлопья пожухшей краски, осыпающиеся вниз от каждого прикосновения. Кто-то очень сильный и упорный погнул почти все прутья, а часть выломал и завернул узлом вокруг ближайшего фонарного столба. Пассажирка мельком взглянула на часы — еще слишком рано чтобы включать свет, впрочем, сомнительно что фонари работают. На такие мысли наталкивал как их жалкий, дряхлый вид, так и оборванные провода, болтающиеся на ветру. Они вздымались и опадали с едва слышным скрежетом ударяясь об забор. Стоящие между ними щербатые бетонные лавочки устилала листва, уже успевшая превратиться в грязное, мокрое нечто, перегной, перемешанный с обрывками газет, и скомканными полиэтиленовыми пакетами. Вокруг поблескивали осколки разбитой бутылки, а на асфальте красовалась лужа высохшего алкоголя, или чей-то рвоты. Чуть поодаль стояла старая билетная касса — одинокая будка с одним единственным окошком. Ту же самую утилитарную краску покрывала типичная настенная живопись, разной степени приличности. Среди матерных лозунгов и совсем уж бездарной мазни, доминировало изображение мужского детородного органа, при чем весьма схематичное. Сквозь лес каракуль проглядывали остатки старой фрески, изображающей рабочего забивающего железнодорожный костыль. Отчетливо различалась лишь часть головы в кепке и поднятый над ней молот, который так же не избежал рук вандалов став все тем же фаллическим символом. За кассой вытянулась антенна экранирования — единственная вещь на платформе дающая понять, что она не заброшена. Высокий, блестящий от испарины столб усеянный множеством тоненьких усиков, и локаторов, устремленных вверх, выглядел откровенно инородно. Тянущиеся от нее высоковольтные кабели подобно толстым, черным червям уходили под землю и если приложить к ним ухо, то слышалось густое, тяжелое гудение. Да, пассажирка совсем не так представляла себе прибытие на новое место работы. Более того в письме говорилось об организованной встрече и последующей транспортировке до города, однако вокруг ни души, и она занервничала. В голову поперли городские легенды, услышанные еще в академии, про ночные поезда, сев в которые можно выйти на несуществующей станции с которой уже нет возврата… На мгновение пассажирку пробрали мурашки и она прикусила губу. До сего момента она считала что глупо верить таким несерьёзным байкам и в свои двадцать лет, уже давно оставила их в глубинах памяти. Теперь же ее уверенность пошатнулась, особенно зная что происходит в мире, легенды легко могут оказаться реальными. Вид почти заброшенной, окруженной лесом платформы, внушал страх. В пути она постоянно повторяла про себя название нужной остановки, но сейчас внезапно поняла, что совершенно все позабыла. Несколько раз она дремала в пути и легко могла проспать свою станцию, и сойти услышав созвучное название. Теперь уже не нельзя сказать себе, что знает где находится. Уверенность в себе окончательно подорвалась, заставив пассажирку нервно оглядываться в поисках каких-нибудь подсказок. Но нет, на платформе не оказалось ни указателя, ни таблички указывающей куда она попала. Первый же разумный позыв пойти к кассе и уточнить, сдулся едва она успела сделать несколько шагов. Судя по заваренному наглухо окошку и провалившейся крыше, касса закрыта, и скорее всего не один год. Вокруг валялись гниющие куски стропил и осколки шифера, которыми игрались вороны. С уст пассажирки сорвался матерный стон, и она принялась еще активней кусать губу. Её попутчики уже рассосались, исчезнув на одним им известным дорогах, уводящих куда-то в лес, а мысль идти за ними еще больше заставляла напрячься. То что могло скрываться в окрестных, совершенно незнакомых ей лесах, гораздо хуже чем просто застрять на платформе. Высокие, кряжистые деревья окружали платформу со всех сторон, оставляя лишь узкую, плохо расчищенную просеку, по бокам от путей. Кривые, узловатые ветви качались похрустывая и поскрипывая на промозглом осеннем ветру. Умопомрачительная смесь золотых, красных, алых и бледно зеленых листьев, сливались в единую шуршащую массу, в глубине которой скакали воробьи. Над чащей леса виднелись верхушки елей и высоченных сосен. Их одинокие головы мерно покачивались на фоне тяжелого, серого неба. Еще час назад светило осеннее солнце — уже прохладное, но все еще приятное, теперь же все обложили плотные, грязно-серые облака походящие на вату измазанную карандашным грифелем. «Ладно… Ладно… Все не так плохо… Надо чуть-чуть подождать и все проверить. Если я ошиблась, то просто подожду следующую электричку… Она ведь будет, обязательно…» — Последнее прозвучало в ее голове весьма неуверенно, почти с надеждой. В такой дали следующий поезд мог прибыть как через час, так и завтра утром… Громко шмыгнув носом, она двинулась в сторону ближайшей лавочки. Мысль о ночевке на платформе казалась настолько ужасной, что очень быстро откочевала на задворки сознания, сменившись проблемой насущной. Примостившись на относительно чистом краешке, она поставила чемодан между ног и принялась искать письмо, в котором упоминалось название нужной ей станции. В этот момент на другом краю платформы появилось несколько человек обвешанных разномастными сумками и баулами, заполненными каким-то хламом. Молча миновав кассу они заняли одну из скамеек и обставившись своей поклажей, принялись глазеть на пассажирку. Местные, не привыкшие к новым лицам, с интересом разглядывали ее. Такое непривычное внимание вызывало беспокойство. Впрочем, надо признать, она довольно сильно выделялась на фоне остальных людей. Черные брюки заправленные в берцы, черная шапка ушанка с позолоченной кокардой МВД и ведомственный чемодан, не вполне вязались с молодым, мягким лицом. Форма милиции всегда вызывает внимание, не важно стремитесь вы отвести от ее носителя глаза, или наоборот следите за каждым шагом, черная фигура всегда маячит где-то на краю зрения. Выданный демисезонный комплект оказался слишком жарким для столь ранней осени и по порозовевшему от нервов, и духоты лицу девушки катился пот. Еще в вагоне она расстегнула массивный черный бушлат с погонами и белой надписью «Милиция» на всю спину. Меховой воротник от старого-доброго ВСР-93, свалялся и пропитался потом, а в том месте где грубая подкладка касалась кожи, страшно хотелось почесаться. На фоне черного материала поблескивали позолоченные пуговицы и пряжка толстого поясного ремня, увешанного снаряжением. Потертый офицерский планшет, со вставленным в него карандашом, раздвижная дубинка и старомодный металлический фонарик. Судя по угловатой форме и тому как он оттягивал пояс, удар им гораздо более фатален нежели дубинкой. Рядом болталась кожаная кобура, из которой торчала рукоять старого ПМ, с присоединенным тренчиком. На другом боку расположилась небольшая аптечка и неплотно прикрытая противогазная сумка. Сквозь брезентовый клапан проглядывало опломбированное оголовье воздушного баллона. При первом взгляде она ничем не отличалась от своих коллег, но какое-то странное чувство неправильности не покидало наблюдающих. Вместо обычного нагрудного жетона на бушлате болтался другой, в виде треугольного щита, по кромке которого бежала мелкая, позолоченная надпись «особый отдел». Центр занимал странный предупреждающий символ, похожий на знак «пожароопасно», взятый с освежителей воздуха. В дополнение к этой странной детали, имелось и еще кое-что, но уже откровенно подозрительное — правую ладонь девушки-милиционера туго обтягивали бинты. Она свободно двигала рукой и каждым пальцем по отдельности, так-что такой элемент одежды вызывал вопросы. Наблюдатели, те что поумнее и повнимательнее, улавливали какую-то связь между рукой и жетоном, но не могли сформулировать мысль, какое-нибудь умозаключение. Форма и оружие имеют свойство прибавлять носителю возраст, но в этом случае все произошло ровно наоборот. Из массивного воротника выглядывала маленькая голова на тощей шее, будто взрослую одежду натянули на подростка. Когда же девушка сняла шапку, принимаясь обмахиваться ею, то по плечам рассыпались длинные, каштановые волосы. Сложно поддерживать внешний вид находясь в пути, и от тугого пучка собранного трое суток назад, остались лишь резинки, гуляющие по всей голове. Ветер трепал волосы, постоянно бросая пряди на лицо хозяйки, и заставляя их забиваться за линзы больших круглых очков. Из-за них, большие, выразительные глаза казались еще больше. Милиционер постоянно шмыгала носом и выглядела достаточно болезненно. Бледная кожа на фоне которой легкий румянец казался кровавым пятном, впалые щеки, слегка заостренный подбородок. Судя по многочисленным мелким ожогам покрывающим правую половину лица, опаленным ресницам и бровям, юная леди имела особые отношения с огнем. Она спешно рылась во всех карманах. Под руки попадалось что угодно — билет на электричку, сотка рублей, удостоверение и даже старый носок, непонятно как оказавшийся в бушлате, но письмо словно испарилось. «Да ладно! Потеряла!!!» — Подумала она, в последний раз хлопнув себя по нагрудным карманам, в надежде найти хотя-бы шоколадку. В ответ лишь шелест оберток и горький привкус сожаления — все сладкое, ее личное лекарство от стресса, кончилось еще вчера. …В нервном ожидании неизвестно-чего прошло около получаса. За это время погода опять улучшилась и сквозь облака стали прорываться лучи солнца. Пытаясь скрасить нервное напряжение, пассажирка разглядывала как сияют листья и вслушивалась в звуки природы. Таких моментов за всю жизнь выдалось слишком мало — в детстве она их не ощущала, не ценила, в школе просто не успевала, а в академии особого отдела время, и вовсе превратилось в непозволительную роскошь. Постоянные тренировки, постоянные нормативы и лекции. Возможность просто тупить в небо казалась волшебной и постепенно перебила невроз. Глубоко вдохнув, она прикрыла глаза, дав шуму леса наполнить разум. Странное чувство безразличного спокойствия сменило тревогу, что бы не произошло дальше, у нее есть выход. Она сидела так, подставляя лицо осеннему ветру, пока наконец где-то в лесу не послышался звук двигателя. Он потихоньку становился громче, привлекая внимание. Глаза всех сидевших на платформе обратились к небольшой просеке, в которой с трудом угадывалась дорога. Расползшийся асфальт, так засыпало листьями, что она не отличалась от обычной лесной прогалины. Вскоре на ней обозначилось движение и из-за деревьев показался побитый жизнью, грязно-белый УАЗик ППС. Тарахтя и фыркая он перевалился через рельсы и остановился у станции. Не глуша мотор на улицу вылез грузный милиционер с сигаретой в зубах. Увидев его, девушка даже слегка улыбнулась, до этого не видав такого комичного и в то же время неприятно-сального человека. Вся его характеристика легко выражалась одним метким, презрительным словом — «мент». Толстый и немного неуклюжий, он слегка переваливался при ходьбе, а живот заметно выпирал из-под форменного кителя, половина пуговиц которого были расстегнуты. Плохо заправленная белая рубашка торчала из-под него, едва удерживаемая небрежно застегнутыми брюками — кусок ремня болтался в воздухе, так и не вставленный в свою петлю. Он не носил бушлат и шапку, голова оставалась непокрытой, демонстрируя бледно-белую шевелюру с уже зарождающейся лысиной. Лицо украшали пышные усы, больше похожие на щетки для обуви. Он громко хлопнул дверью и решительным шагом направился на платформу. Пассажирка, уже смирившаяся с тем, что ошиблась станцией, вновь воспряла духом. Когда он приблизился на расстояние нескольких шагов, и все недоразумения могли быть исключены, она встала. — Инга Викторовна Чаркина? — Спросил он подтянув сползающие брюки. — Так-точно. Это я. — Довольно кивнула Инга, рефлекторно отдавая честь, и становясь смирно. Про себя тяжко вздохнула — «Все же не ошиблась». — Сержант Валерий Григорьев. — Бравый вид впечатлил его и сержант ответил на воинское приветствие. При этом его живот колыхнулся, а сам он выглядел весьма комично. — Разрешите ваши документы? — Конечно. — Немного порывшись в кармане, Инга вытащила темно-красные корочки особого отдела. — Простите за такие предосторожности. — Сказал сержант после нескольких секунд разглядывания бумаг. — У нас случались неприятности с перевертышами. С тех пор всех проверяем. Инга тихо фыркнула перебарывая подкативший смех. Ее так и подмывало спросить, что помешает «притворщику» снять удостоверение с трупа, но она сдержалась, решив, что неуместная шутка может испортить впечатление. — Меня прислали проводить вас до участка, и показать где находится ваше здание. — Не спрашивая разрешения, Григорьев взял ее чемодан. — У вас больше нет вещей? — Нет, я налегке. — Они медленно побрели к машине. — Простите, что пришлось ждать, это старое корыто просто отказалось заводиться. — Посетовал сержант, когда они приблизились к уазику. — Пришлось немного повозиться, но не факт, что не заглохнем на полпути…  — Далеко до города? — Уточнила девушка скривившись от перспективы толкать машину. — Нет, минут двадцать, может чуть больше. — Махнул рукой Григорьев. Проходя мимо урны он не целясь стрельнул в нее окурком. Что характерно попал. — Есть не хотите? Можем за шаурмой заскочить.  — Нет, единственное что я сейчас хочу, это спать… — Честно призналась Инга, мысленно добавив. — «И шоколадку»

***

Изнутри машина представляла еще более печальное зрелище, нежели снаружи. Неизвестно что сказалось на ней столь плачевно, недостаток бюджета, или чудовищные условия эксплуатации, но факт оказался удручающим — УАЗик будто вытащили со свалки. Душный, пыльный салон насквозь провонял табаком и бензином, канистры с которым, лежали на полу, за водительским сидением, громко булькая содержимым на ухабах. Вместо специальных автомобильных ковриков лежали куски желтоватого линолеума, покрытые засохшей грязью и подпалинами от сигаретных бычков. Они сыпались из переполненной пепельницы, установленной прямо на треснувшую приборную панель. Когда Инга залезла в салон, машина покачнулась, натужно скрипя ржавыми рессорами и целая горсть вонючего пепла, упала водительское сидение. Впрочем это его не сильно испортило, так как все они оказались протерты почти до каркаса и даже попытка починить их, набив кусками оранжевого поролона не помогла. Импровизированный наполнитель лез из каждого шва, поразительно контрастируя по цвету с серостью остальной обшивки. Пассажирская часть «торпеды», треснула гораздо сильнее чем со стороны водителя и ее перемотали толстым слоем строительного скотча. Для большей «прочности», в скотч вклеили икону — неизвестный святой всем видом изображал истинное страдание, и неизвестно, от чего он страдал больше, от чертей, что резали ему ступни, или от пребывания в уазике. Пытаясь устроиться поудобней, Инга со всей силы ударилась затылком об крышу. В недоумении задрав голову, она обнаружила, то крыша сильно продавлена внутрь, и по левому краю тянутся четыре неровных сварных шва. Начинаясь от лобового стекла, они достигали середины салона, превращаясь в едва-едва залатанные вмятины. Похоже кто-то крупный пытался вскрыть УАЗ когтями. Вокруг швов темнело множество запаянных отверстий, очень похожих на следы от пуль. Учитывая особенности местности, эта теория имела отличные шансы оказаться правдой. В ее пользу говорили и трещины на верхней части лобового стекла и странные, черные пятна, покрывающие обшивку крыши, вокруг отверстий. Пожав плечами, Чаркина устроилась поудобнее и попыталась откинуться назад, но оказалось, что сидение жестко закреплено. Заглянув назад в поисках регулирующей кнопки, она обнаружила что крепление для служебного оружия пустует. Долго искать его не пришлось, заряженный и снятый с предохранителя АКСУ просто лежал на заднем сидении. Из кармана валяющейся там же куртки, торчали два запасных магазина, почему-то забитых трассерами. Такая халатность заставила Ингу тихо кашлянуть. Руки рефлекторно потянулись к кобуре, принимаясь поглаживать рукоять пистолета. Она холила и лелеяла свое оружие, относясь к нему как к живому существу, а мысль оставить его без присмотра, в открытой машине, приводила ее в ужас. Говорят оружие очень похоже на своего хозяина, и автомат, очень хорошо подтверждал эту теорию — сколотая краска, поцарапанная ствольная коробка и перетянутое синей изолентой цевье, делало его очень похожим на Григорьева. Такой же помятый и небрежный. Так и не найдя регулировку сидения, Инга попыталась хотя-бы пристегнуть ремень безопасности, но тот оказался вырван с корнем. Между сидениями обнаружилась гора бумаги, сваленная в грязную корзину. Поначалу подумав, что это какой-то мусор, Инга не придала им значения, но когда на глаза бросилась печать МВД, она осторожно вытащила листок. Затем второй и третий. Это оказались ориентировки и отчеты сержанта, а между ними лежали окурки, подпалившие документы, куски засохшей пищи и даже сгнившее яблоко. С боку сержант упихал термос и сумку с противогазом. Из нее же торчала надкушенная палка копченой колбасы.  — Ну пиздец… — Прошептала Инга, в очередной раз кусая губу. Столь потрясающая смесь халатности и некомпетентности больше походила на сон, чем на реальную работу милиции. — «Если все остальные столь же профессиональны как этот… Григорьев… То можно смело вешаться.» В этот момент сержант хлопнул багажником и отряхнув руки об брюки, вернулся, занимая водительское сидение. — Ну, с богом! Только бы не заглохнуть… — Улыбнулся он, придавливая педаль газа. Двигатель и без того странно постукивающий на холостом ходу, заклокотал, и заревел. Выхлопная труба извергла облако сизого дыма, УАЗик покачнулся и тронулся, погромыхивая канистрами. — Фух, ладно, сегодня сдам этот хлам техникам! Уже неделю не могут ничего сделать! Видите-ли БРДМ на капремонт пришел! А мне-то, что? Если я так посреди леса заглохну, то поминай как звали! Схарчат! Сержант разразился длинной бранной речью в адрес техников. При этом он отпускал колкие замечания, очевидно считая их забавными, но Инга пропускала их мимо ушей. Её охватило внезапная, ломящая грудь грусть, грозящая побороть весь ее оптимизм. Врата ведущие в черноту бездонной, холодной депрессии, чуть приоткрылись, выпуская гнилостный запах меланхолии. Сев в машину стало поздно что-то менять и Инга вздохнула, пытаясь абстрагироваться от реальности. Сколько раз в голове появлялись мечты о будущей работе, о героическом противостоянии всем тем кошмарам, что обрушиваются на простых граждан. Теперь картины будущего разбились об назначение в глубинку. Впрочем не все потеряно, и не стоит судить книгу по обложке. Она еще не видела сам город, может он намного лучше чем рисует воображение? Но вид полумертвой, разлагающейся платформы твердил об обратном, и фантазия отказывалась искать иные источники вдохновения. Станция медленно проплыла мимо, напоследок пригрозив висящим на одном гвоздике знаком «Вы покидаете зону экранирования». Машина кряхтя рессорами переехала через рельсы и двинулась под сень деревьев. Длинные узловатые ветви склонялись почти к самой дороге, осыпая ее дождем из золотых листьев. Колеса зашуршали по разноцветному ковру, из которого проглядывали трухлявые пни, и фундаменты давно заброшенных зданий, еще советской эпохи. Инга прислонилась виском к холодному стеклу и провожала взглядом пролетающие мимо деревья. Старые, почти утратившие белизну березы, ивы, чьи ветви хлестали по машине, норовя оторвать болтающееся боковое зеркало и ели, слишком зеленые, чтобы казаться реальными, на фоне осеннего пейзажа. Так же инородно выглядели участки еще зеленой травы, со всех сторон окруженные подступающим увяданием. Деревья росли неплотно и сквозь качающиеся кроны, проглядывало свинцовое небо. Колодцы солнечного света, рвущегося вниз, сияли золотом и бронзой, светились капельки влаги, осевшей на листьях. Вдоль дороги валялось много гниющих стволов и горки веток, вокруг которых суетились большие, черные вороны. Совершенно не боясь приближающуюся машину, они деловито копались в ветках, выискивая каких-нибудь насекомых. Мимо пролетел огромный, кряжистый дуб, чьи корни толщиной в ногу, взломали асфальт, и Григорьеву пришлось чуть проехать по обочине, минуя их. Толстые ветви закрывали огромное пространство и тучи продолговатых листьев сыпались вниз, медленно планируя на ветру. Когда машина промчалась мимо, они потянулись следом создавая золотой шлейф. Инга почти все детство провела в городской черте, а разумный возраст в стенах академии, а потому завороженно глядела, как ветер стряхивает вниз листву. Было в этому что-то волшебное и вместе с тем печальное — буйство жизни, превратилось в пир разложения, неизменная черта бытия. Но сейчас эта аллегория напоминала ей собственное положение — ее карьера заканчивалась не начавшись, ведь назначение в такую даль, это верный смертный приговор. «Ну… Может здесь неплохо?» — Уговаривала она себя, продолжая игнорировать монолог сержанта. Тот все ругался и ругался на работу техников, очевидно пытаясь оправдать себя за опоздание. — «Может работа здесь будет проще? Ведь по статистике около трети новичков специального отдела гибнут в первые два месяца из-за собственной неопытности. А здесь, глядишь, понемногу, по чуть-чуть, занимаясь ерундой, поднаберусь опыта… Да, я не найду себе славу, но кому она нужна если сам ты уже мертв! Лучше быть первой в деревне, чем второй в городе!» Через какое-то время, лес расступился, открывая взгляду широкую просеку, сделанную для ЛЭП. Сотни и сотни пней выглядывали из сухого кустарника, и судя по торчащим из них веткам, скоро природа вновь вступит в бой с бензопилой, и вновь его проиграет. Массивные опоры покрывала ржавчина, а внизу валялись обрезанные мотки кабелей, оставленные монтерами. Дорога наконец-то проглянула из-под листвы и теперь тянулась мимо линии электропередач, давая во всей красе рассмотреть, как расползаются уродливые пятна коррозии, и как тянется вверх засохший вьюнок. Он опутывал стальные балки, цепляясь за них как щупальца, и даже под напором ветра не собирался сдаваться, хотя все его стебельки давно иссохлись, став хрупкими как спички. У одной из опор стояла газель ремонтной службы — несколько человек курили, поглядывая на товарища, что-то ремонтирующего наверху. Ветер трепал его спецовку и желтую каску, а страховочные тросы бились об металл, норовя зацепиться за головки массивных болтов, казалось человек вот-вот упадет. — Давай, Михалыч, падай! Мы поймаем! — Гоготал кто-то внизу, размахивая гаечным ключом. — Пошел на… — Окончание фразы заглушил ветер, принесший с собой целую охапку листвы, закружившейся вокруг опоры. Дорога сделала поворот и монтеры исчезли позади. Вдоль дороги появился старый, перекошенный забор — черные от гнили и плесени доски, почти исчезли под натиском времени. За ними виднелся одичавший сад бывшего совхоза — кривые, уродливые яблони, усыпали еще не опавшие яблоки, а внизу бушевал дикий шиповник и крапива. Умопомрачительный запах гниющих яблок накрыл машину, будто волна, ненадолго погрузив Ингу в детство. Во дворе ее дома тоже росла старая яблоня, и каждый год все дети мечтали обобрать ее первыми. Даже караулили дерево по ночам, выжидая тот самый момент, когда плоды начнут краснеть. Оно того стоило — приятно кислые, сочные яблоки, были вкуснее магазинных, и долго хранились на балконе, распространяя этот самый запах по всей квартире. Одиннадцать лет Инга не пробовала этих яблок, но воспоминания об этом вкусе, заставили ее рот наполниться слюной. Накатывающая меланхолия и воспоминания о детстве сплелись в унисон, заставив девушку печально шмыгнуть носом. Вид за окном превратился в болезненное погружение в прошлое. Грудь уже не ломило, а щемило, от чувства далекой, давно позабытой утраты. Все вокруг вдруг стало так знакомо — разбитая дорога, по которой она ходила в школу дождливым октябрем, детство, оставшееся в памяти как чистое, солнечное время пролетало перед глазами, как старый диафильм. Лужи в парке отражающие небо, звук метлы, которой дворники начинали скрести асфальт ранним утром, и даже забор теперь показался родным, через похожий она перелезала когда опаздывала на первый урок. Все эти мгновения вспыхивали, как угольки и тут же утихали, выгорая в пламени меланхолии. Шум колес и легкая тряска убаюкивали ее, все больше и больше погружая в прошлое, в хорошее, светлое время, оставшееся в памяти столь же идеальным, как мраморные скульптуры античности. Простые времена, полные надежд и фантазий, воспринимаемых за реальность, кто же мог знать, что самой природой предначертано другое, куда более мрачное бытие…  — Инга Викторовна, вы что, спите? — Вдруг спросил Григорьев, слегка наклонившись в ее сторону. Запах табака от его дыхания окутал голову девушки удушливым, колючим коконом. — А! — Инга вскинулась. Похоже она окончательно замечталась и впала в транс. — Нет, просто задумалась. — У вас, простите, слюни на воротник текут. — Ой! — Она быстро утерлась, и по щекам пополз стыдливый румянец. — Чаю? — Предложил сержант кивнув на лежащий между сидениями термос. — Или сигарету? — Не курю. — Качнула головой Чаркина. — Значит скоро начнете. Все начинают… — Скептически улыбнулся водитель, и под усами показались желтоватые зубы. — Как к вам обращаться, Инга Викторовна? — В смысле? — Переспросила Инга, провожая взглядом яблони. Среди них она заметила ржавый трактор без колес — рабочая машина уже почти срослась с местностью, напоминая ржавый курган. Корпус покрывал толстый слой мха, из которого торчали подозрительного вида грибы, а сквозь давно осыпавшееся лобовое стекло торчала чахленькая рябинка, усеянная ягодами. — Ну… Кто вы по должности? Звание, или еще что. Просто, нигде не написано, ни в одной бумаге, а данных о вашем отделе, сами понимаете, хрен найдешь. — Это сложно, наши ранги и звания не совсем соответствуют стандартной системе. — Улыбнулась девушка. Уазик перевалился через невысокую кочку и из-под колес ударили фонтаны грязи, запачкавшие стекла. — Технически я младший оперуполномоченный, так-что можете звать меня опером. Но лучше если просто по имени, и желательно на «ты». «Выкать» неудобно… — Хорошо. — Согласился сержант, но «выкать» не перестал. — В таком случае, товарищ опер, добро пожаловать в наши ебеня… Готовьтесь быть в центре внимания, по крайней мере первые недели две. Город маленький, жители одного района знают друг друга едва ли не в лицо, и появление кого-то нового большое событие. — А большой здесь отдел? — Поинтересовалась Инга. От тряски очки медленно сползали у нее с носа, вынуждая периодически поправлять их. — Человек восемь-десять, может больше… Большая часть почти всегда «в поле», едва-ли не живут в окрестных лесах. Не знаю, много это или мало для вас, но мы их почти не видим. — Это очень мало… В моем родном городе, одних только «кабинетных» оперативников было больше двадцати. — Тут и на стольких работы не хватает… — Пожал плечами Григорьев и поудобнее перехватил руль. — Дай бог если раз-два в месяц вызов подтверждается и спец-отдел может развлечься. — Что в основном? Нечисть? Культисты-лунатики? «Отражения»? Или может что-то свое, местного разлива? — В основном культы, да всякая мелочь. Место глухое, даже в лучшие времена, до «вспышки», здесь мало что происходило. — Сержант тихо рассмеялся и сигарета запрыгала у него во рту, осыпая салон пеплом. — Из серьёзных тварей помню только какое-то чудовище в лесу ходило, года два назад, культистов вокруг собирало, да юродивых всяких. Пока искали, пока ловили, троих ваших потеряли, и десяток наших. Вертолеты со спецназом из райцентра поднимали. Весь город на ушах стоял. — Оу… Это многое объясняет… — Несколько разочарованно шмыгнула носом Инга. Ее предположения подтвердились, всего один серьёзный инцидент за несколько лет означал только одно — никакой крупной работы ей не светит. Пока случится что-нибудь требующее особых навыков и знаний, Инга уже успеет состариться или застрелиться от скуки. — Меня прислали по запросу на подкрепление. — Скорее всего для Вика! — Улыбка сержанта стала еще шире. Он приопустил стекло и выбросив окурок, тут же достал следующую сигарету. — Для кого? — Вик! Виктор. Он недавно напарницу потерял, и уже как пол года один ходит. Что, сами понимаете, непорядок… — Это была сущая правда, оперативники особого отдела редко работали соло, обычно неся службу парами, или тройками. Людей старались подбирать так, чтобы их способности и характеры балансировали друг друга, но в последнее время бюрократы так запутались в собственных бумагах, что многие могли годами ждать напарника. Видимо Вик оказался как-раз из таких невезучих. — И как он, справляется? — Да не сказать… Вик хороший парень, если бы не нагонял мраку! От его анекдотов хочется в петлю лезть, да и депрессивный он какой-то, вечно невыспавшийся, и злой, как собака. — Григорьев зажал измятую сигарету зубами и попытался прикурить. Старая зажигалка высекала искры, шипела, выпуская газ, но не хотела загораться. — Он из этих… Как вы их называете… Псих… Психо… Пси… А, бля, мозгоеб короче! — Психокинетик. — Поправила Инга. Хорошая и в то же время плохая новость. Психокинетиков боялись за способность копаться в людях, вытаскивая их них то, чего они и сами не знали. Нагнать ужаса одним взглядом, предугадать намерения на дни вперед, построить психологический портрет по остаточному пси-следу, и даже слышать мысли. Работать с таким человеком очень сложно, почти невыносимо — ты только почувствовал что шаурма была несвежей, а он уже знает когда ты обосрешься. — Ну, да, да, кинетик! И мощный, надо сказать. Знаете как от алкоголизма кодирует? Во! Я из бутылки шесть лет не вылазил! А Вик пришел, руку на лоб положил и все… С тех пор, ни капли в рот взять не могу, от одной мысли выворачивать начинает! Правда кошмары по ночам мучить стали, но кому они не снятся! Да? — Сержант почесал щетину и продолжил войну с зажигалкой, без остановки теребя кремниевое колесико. — А вы, вы что умеете? Молнии мечете? Свет? Можете поднять севший на брюхо камаз? Было бы очень полезно весной! Или может тоже мысли читаете? Инга молча постучала пальцем по жетону «огнеопасно». Очевидный для нее символ ненадолго озадачил Григорьева, и тот отвлекся от дороги, разглядывая символ. Он подвигал бровями и сморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, или хотя-бы выдумать, и наконец сдался.  — Мне это не о чем не говорит. Что-то с огнем? — Проще показать. — Одним движением Инга закатала рукав забинтованной руки и стянула бинт с двух пальцев. Кожа на них оказалась сморщенной и покрасневшей, как панцирь сваренного рака. Сквозь нее проступали почерневшие вены, пульсирующие от ударов сердца, а ногти обуглились и покрылись сажей. По салону разнесся удушающий запах гари и плавленных волос, будто за окном бушевал лесной пожар. Лицо Григорьева мгновенно сменило целую плеяду эмоций, от омерзения, до страха, он закашлялся, чисто рефлекторно отодвигаясь в сторону. Инга немного напряглась. По венам пробежала волна жара, они едва заметно засветились, пульсируя быстрее, и вдруг, на самом кончике пальцев вспыхнул небольшой, темно-красный огонек. Он колыхнулся, когда машина бухнулась в канаву, и начал расти, охватывая все больше и больше места, и вскоре оба пальца пылали до самой ладони.  — Так вы огнемет! Впечатляет! — С тенью уважения в голосе усмехнулся сержант, когда Инга поднесла горящие пальцы поближе. Он осторожно прикурил от огня, ощущая как волны неестественно сильного жара пробегают по лицу, опаляя кончики усов, и заставляя глаза слезиться. — Не огнемет. Пирокинетик. Дипломированный. — Инга сложила пальцы в пистолет и картинно задула пламя. От них начал подниматься белый дымок, пахнущий паленой плотью. — Это больно? — Спросил Григорьев, наблюдая как она бинтует пальцы обратно. — Выглядит, пиздец мучительно. — Почти нет. Это скорее неудобно. Случайные возгорания, постоянно то жарко, то холодно, одежду менять часто приходится. — Она с сожалением посмотрела на опаленные рукава кителя, выглядывающие из-под манжет бушлата. — Постоянно надо себя контролировать, соблюдать диету, вовремя отдыхать… — А как же ожоги? На вас огонь тоже действует? — Только если перестараюсь. Этот ожог, он с выпускного экзамена. — Посетовала Инга, завязывая бинт в красивый узелок. — Я немного перестаралась, пытаясь получить больше баллов — Что надо было сделать? — Вонь паленой плоти грозила стать невыносимой и сержант открыл окно пошире. — Не много. Перед тобой ставят сотню стальных листов, один за другим. Каждый следующий вдвое толще предыдущего. На последние нанесен слой асбеста и всякой огнеупорной дряни. Нужно прожечь как можно больше, не важно как, просто сделать дыру. — Инга шмыгнула носом и поправила сползающие очки. — В конце преподаватель собирает данные с датчиков, смотрит на результаты и дает оценку по шкале Хайнемана, от одного до ста. Я немного перестаралась, вложила больше сил чем могла и немного потеряла контроль. С экзамена в медсанбат, стандартная процедура. — А остальные студенты где были? — На дистанции. — Коротко ответила Инга, припоминая лунный пейзаж, окружающий Колледж Пирокинетики. — Иногда, бывают… Непредвиденные случаи. За год до нас, один паренек тоже переборщил. Теперь на месте старого полигона кратер, километра два глубиной. — Это… — Григорьев не нашелся как прокомментировать этот факт и попытался сменить тему. — Говорят огнеметов много, но я живьем вижу впервые. — Пирокинетиков. — Уже с некоторым раздражением поправила Чаркина. — Да, нас несколько больше чем остальных. Но… Природа так решила, ничего не поделать. Обычно пирокинез идет в довесок к другим способностям, но не всем так везет. Тем временем пейзаж за окном опять изменился — просека оказалась позади и они снова нырнули в перелесок. Но теперь до ушей Инги все отчетливей доносились звуки города — шум деревьев сливался с колесами, звоном трамваев и отзвуками голосов. А вскоре вдали показались бело-красные трубы ТЭЦ, и длинные антенны, стоящие на крышах домов. Вдоль дороги стали появляться фонарные столбы и люди, бредущие куда-то по соседним дорожкам. УАЗик начал медленно взбираться в горку. Колеса пробуксовывали в грязи, выбрасывая тучи подгнивающих листьев. Когда они уже почти подобрались к вершине, через нее перевалила разбитая белая «девятка» и прошелестела мимо. — Ну… Вот и Гербовск, добро пожаловать. — Развел руками Григорьев, когда они оказались на вершине холма. Внизу, простирался город…