* * *
Блици, маленький бедный Блици. Демоненок истерично рыдал, съежившись на диване от приступа раздирающей душу боли, которая уже долго душила его, подкатывая к горлу, собираясь в большой шершавый комок, и он все никак не мог его проглотить. Даже рыдания были хриплыми и болезненными. Он прижимал к груди перегревшийся в его ладонях телефон и экран еще светился, но фотография уже перелистнулась. Какая жалость. Оказывается, эгоизм с примесью наплевательского отношения к другим, способен так сильно ударить и всковырнуть старые раны. Но, как известно, после слез всегда становится легче. А вот Столас не мог себе этого позволить. В стенах этого дома перед ним всегда стояло слишком много запретов: нельзя показывать свою грусть Октавии, пусть она думает, что у папочки все хорошо, нужно скрывать горящие глаза после каждого полнолуния от жены — хотя она, конечно, все замечает, и от этого порой так тошно становится… Невыносимо. Нельзя ни с кем поделиться тем, что ты чувствуешь. Нужно играть перед гостями кого-то важного и елейного, конечно, частично эта роль была правдивой, но не когда совершенно не хочешь или не готов быть таким. Эта вынужденная привычка уже не давала Столасу возможность понимать, что он чувствует, и из-за нее он не мог выразить свое состояние словами. При этом, Столас оставался способным чувствовать свое сердце и мог легко до него докоснуться, но только не понять, что оно говорит ему. Он ощущал, что сердце явно не молчало и пыталось что-то до него донести. Возможно, оно еще не нашло своего слушателя, а может, такого и просто не существует. Сердцу хотелось кричать, но Пустота не может послушать, Ничто не может сопереживать и излечить тоже не может. Столас не знал, что с ним будет, если оно окончательно потеряется в непонятных, спутанных и скомканных мыслях, если не сможет разобрать этот давящий всем своим весом ворох из множества, бесчисленного множества проблем. Было страшно даже представлять, даже задумываться об этом. Он чувствовал, как гнет собственных ошибок сдавливает его плечи физической болью, и скатывался по спинке дивана все ниже и ниже. Совсем не хотелось вставать и начинать делать какие-то свои дела, а потом Столас подумал, что это невозможно вовсе. Последние крупинки мотивации и ответственности рассеялись, отпустили его, и Столас с головой нырнул в себя, ощутив цепенящую мышцы прострацию. Это ощущение обратило в камень все пространство вокруг Столаса, но не смогло окутать его полностью, коснуться перьев, потому что теплый космос его спасал. Единственная вещь, у которой это сейчас могло получиться, была рядом. А в начале вечера Столас еще думал: "надеть этот плащ или лучше другой?" Через несколько минут он сделал усилие и смог взять миску с хлопьями со столика. Миска успела опустеть наполовину, когда плотную оболочку тишины начал пробивать звонок телефона. Столас намеренно не поворачивал голову: «я сейчас занят, у меня - ужин». Сиреневое облачко, возникшее из телефонного корпуса, быстро рассеялось и окутало столик и диван тонкой вуалью. Перед глазами Столаса проплыли три отчетливые буквы: «Бл-и…». Его зрачки инстинктивно повернулись влево, дыхание чуть задержалось от предвкушения, но Столас быстро взял себя в лапы. Съел еще одну большую ложку. Телефон все не умолкал и в конце концов вынудил Столаса вымученно вздохнуть. Но не поднять трубку. Еда на самом деле творит с нами чудеса. Когда все хлопья были съедены, а молоко выпито, Столас почувствовал себя лучше. Он даже включил телевизор, где еще шел марафон многосерийной мелодрамы. Телевизор разодрал тишину, ведь перед своим уходом Столас прибавил громкость на полную. От неожиданности, пульт выскочил из его лап, и Столас поспешно потянулся за ним, при этом уронив пустую тарелку с колен. Она упала, перевернувшись, и остатки молока начали медленно стекать по внутренним стенкам и впитываться в ковер. Пульт отскочил в самый дальний угол дивана, и, уже почти лежа, Столас смог поймать его и убавить звук. Ху-у… вот оно, наслаждение. Столасу понравилось предложение дивана полежать, и он подложил под голову подушку и укутался в свой плащ еще сильнее. Сейчас он чувствовал себя таким грустным, что ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь обнял его прямо сейчас. Спустя половину серии Столас услышал звук приближающейся машины. Кто-то явно парковался у его дома. Столас растерялся. Он не знал, встать ему и поприветствовать гостя или забить на все. «… а вдруг это вернулась Октавия?» Мысль встревожила. "Что, если она повздорила с мамой?" Услышав, как кто-то вошел в дом, Столас поднялся. В коридоре его шаг ускорился. Он прошел мимо зеркала и мельком увидел себя в нем. «Ад господень…» Задержавшись, Столас бегло пробежался взглядом по своему отражению. Помятый и вялый, глаза грустные-грустные. Словно его постирали в машинке и забыли погладить. «Как я объясню Октавии свой вид…» От мысли об этом он стал чувствовать себя еще хуже. Больше всего сейчас ему хотелось остаться одному. Совсем одному. Возможно, Октавия сможет понять его просьбу об этом. — Милая моя, папочка тут, — по его ощущениям, он уже приближался к ней. Как вдруг его чуткий слух дал сигнал о том, что кто-то роется у него на кухне. Недоуменный Столас заглянул туда и чуть не споткнулся о подол собственного плаща, когда увидел никого иного, как Блица, который что-то искал в его холодильнике, недовольно размахивая при этом хвостом. — Папочка? — Блиц услышал, как Столас вошел, — Я - твой папочка! Привет, — он посмотрел на испуганного, ошарашенного принца, который потерялся окончательно. В то время как Блиц старался казаться ему безмятежным и спокойным, как будто все, что произошло в кольце похоти, совершенно не задело его, и не было той сцены в машине, — Ты говорил, у тебя есть вино? А я только сыр к нему нашел. — А ты хранишь вино в обычном холодильнике? - голос холодный и острый, как стекло. Ни намека на привычную мягкость. — Нет, у меня в кабинете есть спецом под это, но как-то… — Блиц врал и думал, что его ничто не выдавало. Контраст тона резал по ушам, но Блиц засунул свое волнение куда подальше. Такая форма общения было скорее защитой. Проще показаться бесчувственным черствым болваном, кретином, до которого, даже если на него наорать, ничего не дойдет, чем тем, кто все понимает и боится, что сейчас его выставят за дверь или выкинут, нахрен, в окно. Или еще что похуже. Он ведь не знал, как его визит воспримет Столас. Но напряженное молчание очень угнетало. Столас не знал, что еще сказать. Как реагировать на это. Эмоции наваливались на него кучей, до самого горла, он чувствовал, как подступают слезы, и был на пределе. "Сука..." — Так, может, угостишь? Молчание. — Если хочешь, конечно. Тишина. — Ну так, просто, чтоб глотку залить. Ну, ты понимаешь. — Кр…красное или белое? — А? Красное, наверное… Столас медленно повернулся, окутав себя в плащ, и пригласил проследовать за собой: — Пойдем… — А… а сыр? — Возьми. Столас споткнулся о миску, смутился, поспешно поднял ее и поставил на столик за телефон. — У меня тут небольшой бардак… — Да-а… — Блиц рассматривал роскошную комнату дворца, где кроме этой миски и помятых подушек на диване, все было идеально. Слишком много космической эстетики, как по нему. За полумрак отвечал только свет от бормочущего телевизора, а ночь почти не чувствовалась, она пряталась от случайного взгляда за широкими витражами, а полупрозрачные сиреневые тюли в мелких сияющих звездочках закрывали их и мягко касались пола, — красиво тут у тебя. — Да ну брось, — Столас стоял возле маленького холодильника в углу комнаты и выбирал вино, вчитываясь в этикетки, — Конечно, мы чаще всего проводили время у меня в спальне, но все равно, это же просто обычный дворец. Ничего интересного. У меня есть полусухое и сухое, какое ты предпочтешь? — На твой вкус, - но сказав это, Блиц осекся. "А вдруг он захочет меня отравить? Ну мало ли". Столас поставил бутылку красного сухого вина на пол перед диваном и отстегнул свой плащ, положив его на ассиметричную пухлую спинку. Сейчас он казался себе таким нелепым в этом наряде. Взял миску и ушел на кухню за бокалами и штопором. Все еще осматриваясь, Блиц неуверенно присел на уголок дивана, от стресса уплетая сырную тарелку. «Как-то неловко все это…» Зачем он пришел? Если б сам знал. Он поднял бутылку и прочитал название вина. "Вроде ничего подозрительного. Значит, он не хочет меня убить? Это хорошо". Блиц улавливал в своих мыслях какую-то шутку, но все равно опасался: вдруг принц сейчас вернется с заряженной винтовкой. Если по совести, Блиц бы даже не обиделся. Возможно, на его месте он поступил бы так же. — Ох, Алехандро!.. — томно надрывался телевизор, — Я ведь так люблю тебя, Алехандро! — Моя Габриэлла, ты - лучик света во тьме моего мрачного царства! Но мы не можем быть вместе, ведь ты! Ты!.. — Какой кошмар, — мрачно оценил Блиц. Но когда Столас вернулся, было заметно, что Блица увлекли эти сопли. — Нравится? — Блиц не услышал, как Столас подошел и напряженно вздрогнул. — Не, - нарочито небрежно отмахнулся он, - Сопливая нудная фигня. — Но очень помогает расслабиться, — Столас присел рядом и с видом опытного сомелье, красивым жестом разлил вино по бокалам. Один он протянул Блицу, — Прошу. — Спасибо, — Блиц поставил полупустую тарелку на диван между ними и принял вино. Кажется, Столас оттаял. Тон его голоса стал более привычным. Но не до конца. — Выпьем за что-нибудь? — За… — Столас предложил первое, что пришло в голову, — Наше первое свидание? — Он сразу зажмурился от неприятного чувства, ему хотелось тут же быстренько чем-нибудь заменить свое предложение, но он не находил слов. — Свидание… - встрепенулся Блиц, - Я бы не назвал это свиданием, если честно… Столас, я… — Тогда за нашу первую совместную вылазку! — на одном дыхании выпалил Столас и выдавил из себя улыбку. — Пойдет. Они чокнулись. Столас лишь пригубил, а Блиц выпил бокал залпом. — Как тебе вино? — Неплохое, — Блиц еще не до конца понял. На языке осталось многогранное послевкусие, а само вино не горчит, не слишком крепкое, чуть вяжет, — Весьма неплохое. — Наполнить твой бокал? — Не откажусь. «У вас со Стеллой похожие вкусы» — промелькнуло в голове у Столаса. От этой мысли ему также захотелось сразу отказаться. — Давай переключим на что-нибудь! — вдруг воскликнул Блиц. Он даже не попросил, а просто возмутился. — Хорошо… — в иной ситуации Столас бы даже не раздумывал. Но сейчас в нем нашлась глубокая притаившаяся злоба, которая вдруг начала проблескивать алым сиянием в его глазах. Блиц это заметил и сильнее сжал бокал, — А ты знаешь, — Столас внимательно посмотрел на Блица, — Мне нравится. — Ну, если нравится, давай оставим. — Спасибо. — Да не за что… Сыр будешь? Столас посмотрел на тарелку, а затем не по-манерному забросил пару ломтиков себе в клюв.* * *
Вино было распито довольно быстро. Пить почти без закуски, на голодный желудок, да еще и не одну бутылку и всего вдвоем — ха, что еще можно вытворять, если носишь в груди разбитое сердце. Марафон мелодрамы наконец-то закончился, и Столас с Блицем, мешая друг другу, перелазили весь диван в поисках пульта, чтобы переключить на что-нибудь, кроме ужастиков. — Вот он! — Блиц потянулся вперед, нависнув над Столасом. Пульт все еще был в самом дальнем углу дивана. Едва успев схватить его, Блиц вдруг почувствовал, как Столас притянул его к своей груди и сжал в широких объятиях. Тихо охнув, Блиц замер, не зная как на это реагировать. Наугад щелкнул по кнопке на пульте. Картинка в телевизоре поменялась. Столас все никак его не отпускал. И он молчал, совсем ничего не говорил Блицу. Блиц мог мельком различать меняющиеся цветные картинки, но они мало проникали в его замутненный разум. Он чувствовал, как сильно бьется сердце в груди, на которой он лежит. Но постепенно, Столас успокоился и, немного ослабив объятия, начал гладить Блица по макушке, шее и напряженным плечам, мягко улыбаясь при этом. Его крыло замерло над ним лишь когда Блиц вымученно выдохнул. Блиц почувствовал его испуг и смятение, а потому поспешно добавил: — Я не из-за тебя, я просто устал за сегодня. — О, — волнение сразу покинуло Столаса, — Значит, тебя можно обнимать и дальше? — Я не буду против, но только слишком сильно на меня не налегай! Было поздно договаривать предложение потому что, услышав одобрение, Столас уже стиснул Блица посильнее, повернувшись вместе с ним лицом к экрану. — Потише, потише! Уволь меня от своих нежностей! Столас задел хвостом плащ, и тот слетел со спинки и упал на них. Улыбнувшись ему, Столас расправил его и накрыл им диван. Секунда — и перед глазами Блица появился искрящийся багрово-малиновый космос, который коснулся его щеки и, неожиданно, оказался теплым. Под этим плащом можно было совершенно спокойно дышать, воздух не заканчивался и голова не начинала кружиться. — Ты не против? — любезно спросил Столас. Он легонько поцеловал его в макушку. — Я чувствую себя твоей игрушкой, — поделился впечатлениями Блиц. — Сегодня твоей игрушкой могу побыть я, — алкоголь добавлял Столасу пошлости в голосе. Он ожидал, что Блиц ответит ему какой-нибудь похабной шуткой, но этого не последовало, и Столас удивился: — Ты ничего такого не хочешь? — «конечно, конечно он не хочет, и зачем я спрашиваю вообще…». От накатившего волнения Столас сильнее прижал к себе Блица. — Слушай, ты хотел пообниматься, и вот, мы обнимаемся, — Блиц, не без эмоций, смотрел на Столаса снизу вверх, Столас этого взгляда не увидел. — Да, да, конечно, ты прав… Я и сам-то не особо настроен. Я просто… — Просто к слову пришлось, — улыбнулся Блиц. — Да-а, именно. Слушай, а почему… — Столас собрался, — почему ты здесь? — Во дворце, под плащом или в твоих объятиях? — Блиц несомненно понял вопрос, который ему очень хотелось оставить без ответа. — В моих объятиях, — Столас тоже это понял, поэтому выбрал, как ему показалось, безобидный вариант. — Я просто понял, что ты этого хочешь. Я не против. Мне норм, — и он поджал под себя ноги, немного приобняв крыло Столаса. — Чудно. Со Столасом было очень тепло. Его мягкое оперение действовало успокаивающе, как дорогая подушка. Блиц устроился поудобнее, чтобы концы его завитых рогов легли к нему на плечи. — Тебе там удобно? - спросил он у Столаса. — Терпимо. — Насколько терпимо? — Настолько, что я могу сказать, что мне удобно. — Это точно? — А ты что, волнуешься обо мне что ли, Блици? — Не пойми меня неправильно, — Блиц увидел, как Столас раскрыл его сжатый кулак своими длинными манерными пальцами и прижал свою ладонь к его, — но мне хочется примостить свой зад так, чтобы я никому там не выколол глаз. — Не дотянешься, — засмеялся Столас. Блица перестали обнимать и свободная рука легла ему на талию, но не задержалась там, а начала медленно спускаться вниз. — Столас… — Блиц почувствовал, как ладонь попытались запустить ему под линию джинс, но ремень не дал этого сделать. — Что, Блици? — Ты же вроде сказал, что не настроен. — Ты заставляешь эмоции бурлить во мне, — сладко замурлыкал Столас над его головой, — Так что, все сразу меняется, — он вывернулся из-под его рогов и притянув Блица повыше, ближе к себе, приподнялся так, что космос стал объемнее и начал сильнее окутывать их, и, не распуская объятия ладоней, страстно и продолжительно поцеловал его. Блиц, не задумываясь, ответил ему, и поцелуй сразу стал развязным и жгучим. Чувствительное тело Столаса начало извиваться от похотливой, не знающей границ, руки Блица, которая оказывалась во всех местах, до которых могла достать. Блиц хотел лапать его обеими руками, но Столас не выпускал его вторую ладонь. Сейчас для него это было очень важно. Он держался за любую нежность между ними. Но понимал, что ему совершенно нельзя было так делать. У них должен быть только секс по рабочим обстоятельствам и никак иначе. Прочь должны идти все чувства и эмоции, и все, что связывает их… «Ах, как хорошо, когда он связал меня в тот раз… Нам нужно это повторить… Мне очень хочется… Я…я лю…». С его аккуратного клювика чуть не сорвались страшные, опасные слова. Блиц бесцеремонно пережег их, в очередной раз засосав Столаса, не почувствовав их послевкусия на языке, а потому, и вовсе не заметив этой попытки. «Как же меня пронесло…» Столасу казалось, что он делает для себя лучше, но это было не так. Эйфория от поцелуя начала пропадать, а вместе с ней и его чувственность. Движения из любовных превратились в механические - что-то было не так. Блиц не замечал этих перемен. Для него все было как обычно: его засасывают, его заставляют трахать, кусать и быть извращенным папочкой - никаких сюрпризов. Но поцелуй, вдруг, был прерван, а его выпустили. Блиц недоуменно наблюдал за тем, как Столас принимал сидячее положение, протирая глаза от яркого света экрана, ведь плащ слетел с них и сейчас покрывал его плечи своим подолом. У Столаса от резкого движения и большой дозы алкоголя закружилась голова, но он все же встал и куда-то намеревался уйти. Но мозжечок уже практически отключился, Столаса опасно качнуло, от чего Блиц вскочил с дивана и тоже чуть не упал. — Лучше сядь, — Блица занесло вбок, он ненамеренно толкнул Столаса и они оба повалились обратно на мягкие подушки. Плащ был смят окончательно. — Прости, пожалуйста, — тихо прошептал Столас, — Я не ведаю, что творю… — на его ресницах блеснули слезы, — Я сейчас… крайне неважно себя чувствую, — для него было странным признаваться в таком кому-то, а не самому себе, — Мне кажется, что мы сегодня наделали много ошибок. Блиц чувствовал начало тяжелого разговора, и это ему совершенно не нравилось. «Может, Столас и ошибается в чем-то, но только не я. Не сейчас. Еще больше за сегодня я не смогу вынести». — Я не готов к подведению итогов, — заключил он, — Если тебе сложно, давай я просто уеду. Столас со страхом посмотрел на него, но его голос прозвучал спокойно: — Если ты сам этого хочешь. Тебя здесь никто не держит силой. — А чего хочешь ты? — Я хочу, чтобы ты остался. — Почему? — Потому что я тебе всегда рад. — И потому что тебе нравится, как я тебя трахаю, да, да, я понял. — Нет, — Столас повернулся к нему полностью. Он попытался собрать ладони Блица в свои, но Блиц одернул его, — Я пристаю к тебе, но это потому, что ты очень притягиваешь меня. — Звучит как очень херовое оправдание. — Если ты не захочешь, сегодня точно ничего не будет. — Я вообще ничего не хочу. — Но ты захотел приехать. — Я… — Блиц не знал, что ему сказать, — Слушай, это совершенно ни о чем не говорит! — Хорошо, пусть так. — Я даже не понимаю, зачем я это сделал! — То есть, ты просто приехал? — уточнил Столас. — Да, без ничего, просто так. Почему-то я сел за руль и вот, я здесь. — Хм, ты знаешь, — глаза Столаса мигнули красным и затем просияли, а слезы перестали сдавливать горло, — А это даже больше, чем кто-либо делал для меня. Не считая моей дочери, конечно. — Серьезно? — спросил Блиц с сомнением во взгляде и голосе, — Это же мелочь. Я просто… кхм, подумал, что ты тут совсем один, а у тебя есть вино и, как-то картинка сложилась… Но это не значит, что я соскучился по тебе или типа того, все гораздо, гораздо проще. — Мне кажется, я понимаю тебя, — Столас опустил свою голову к нему на колени и смотрел на него во все глаза. — А вот я вообще не понимаю, — признался Блиц. — Ну вдруг, по чистой случайности, тебе было так же плохо, как и мне, и ты это почувствовал и приехал? — Ха-ха! — Блиц старался выдавить максимально правдоподобный смешок, — Нет, нас, конечно, знатно обосрали, но чтобы убиваться из-за этого! Не-е, меня этим не возьмешь. Столас не прекращал улыбаться. Он все больше убеждался в своей правоте. — Да, ты прав в том, что переживать о чужих словах нет смысла. Но все равно, как-то задевает, знаешь… — Если только самую малость. Но это быстро пройдет. «Я проверял», — последнюю фразу он не стал озвучивать. — Когда придет это «быстро»? — Когда смиришься со своей жизнью и примешь себя, — они удивленно посмотрели друг на друга, — Ого, как замудренно сказал! — Блиц никак от себя этого не ожидал. — Развей мысль, пожалуйста, — попросил Столас и сложил лапы на груди. — Я имею в виду, что есть факторы, которые мы не в силах изменить, например, вся сегодняшняя ситуация. Я же не знал, что так будет. Если бы от меня что-то тогда зависело, я бы это изменил, — Блиц старался не смотреть на него. — А принять себя, ты имеешь ввиду?.. — Ну, себя. Такого, какой ты есть. — Эмоционально или физически? — И эмоционально, и физически. Столас задумался. — Полюбить себя со всеми недостатками? — Ну, наверное, да. Принимать то, какой ты есть сейчас. — А ты так живешь? — Нет. Я не понимаю, как я живу. Эта мысль взята из воздуха. Не воспринимай ее всерьез. — Но она хороша, — отметил Столас. — Иногда случаются озарения, — вяло улыбнулся Блиц. — Мне сейчас грустно, — вдруг произнес Столас, после некоторого молчания, — И я раньше не думал, что это можно принять. — А я часто агрессирую. Но мне это нравится. — Асмодей - сволочь. — А моя бывшая - сука. — Только дочь разбавляет мою жизнь счастливыми моментами. — У меня также. — Правда? Но у тебя же есть друзья. — Да-а, они лишь мои подчиненные. Они не считают меня своим другом, — но тут ему вспомнилась история после действия сыворотки правды, когда они с Моксом попали в ловушку, — Хотя Мокси, ты знаешь, вроде бы, неплох. — Это тот коротышка с галстуком-бабочкой? — Ага. — Он женат? — Ты что, меня ревнуешь? — А ты знаешь, как ты горяч? Тебя и к столбу можно приревновать! Блиц рассмеялся, и его веселье заразило Столаса, он тоже хихикнул. Блиц вновь согласился на обнимашки, и уже он выбирал канал. Столасу больше не хотелось приставать к нему. Он успокоился, улыбался просто от того, что Блиц рядом и, в данный момент, учился мысленно принимать свое состояние. Да, эмоции были смешанными, пугающими и непонятными. Да, Асмодей, все же, был в чем-то прав, да и на Блица он еще злился, но уже гораздо, гораздо меньше. Но ему некуда было деться от умиротворяющих приятных чувств, от желания касаться его снова и снова, от переизбытка ванильных мыслей. Он уже не боялся, что его сердце потеряется, хоть и до сих пор не решил, что же ему делать дальше.