Демоны ищут блаженство в греховном

      Что ждёт людей после смерти? Ад? Новый цикл жизни? Вечная темнота и постепенное забвение? Реборн не задумывается об этом — он предпочитает настоящее пустым мечтам, реальность абстрактным философствованиям. Его занятие также не способствует измышлениям о сущности бытия — он наемный убийца, и либо убивает он, либо убивают его. И он сосредотачивался на выживании — ведь если дрогнет рука, если пуля пролетит мимо цели, следующим трупом станет он сам. Реборн любит жизнь, и умирать ему совершенно не хочется.       Но, видимо, все же придется. Он дергает руками, но цепи держатся крепко — не расстегнуть, не разломать. Свечи чадят, и комнату заливает серость дыма, делая ее нечеткой — или, может, то в его глазах мир расплывается и рябит? У него болит голова, когда запахи горящих трав бьют ему в нос, заставляя в его животе крутить, а сознание плыть. Реальность шатается, плывет волнами, наркотический дурман проникает в его мозг, окутывает его разум иллюзиями, мысли в нем вялы и медленны.       Он даже не чувствует боли — когда человек в рясе вырезает символы на его груди, Реборн ощущает лишь холод металла — и склизкую теплую кровь, что льется из его ран. Или боль есть, но она далеко, словно и не его вовсе — Реборну кажется, что он смотрит со стороны. Он ничего не чувствует.       Дым становится все гуще и гуще, он обволакивает комнату, собираясь черными тучами в углах, тени от колышущихся занавесей ползут по стенам, удлиняясь и извиваясь, словно пытаясь достать до черных свечей в углах пентаграммы, сожрать и проглотить последние искры огня. Но огонь тоже неправилен — он холоден и жесток, он обжигает, но ни капли не греет, и Реборн лишь чувствует, как расплавленный воск капает ему на живот — с тех свечей, что люди держат в руках.       Они качаются. Люди движутся из стороны в сторону, полы их одеяний сливаются в огромную бесформенную массу, что расползается и, кажется, стремится его пожрать. Они поют — их голоса медленные, нудящие и тусклые, но хор их превращается в давящее на уши гудение чудовища. В песне есть слова, но он не может разобрать их — он вообще ничего толком не может разобрать.       Реборн пытается найти выход, придумать, как ему выбраться, избежать лап чудовища — но он даже толком не может понять, как попал сюда. Его наняли, — он мучительно пытается вспомнить сквозь окутывающие его разум наркотические цепи, — его наняли убить одного человека, который стал уж слишком наглеть. Но когда он приходит, тот человек поет. Он поет красиво, завораживающе красиво, и, когда он говорит выйти к нему, Реборн почему-то слушается — ноги сами выносят его из укрытия. Его хватают, заставляя встать на колени, надевают на шею цепь. Реборн уверен, что его жертва была в комнате одна, — но почему-то он не сопротивляется, позволяя себя связать.       Человек усмехается и говорит, что им повезло — они как раз упустили предыдущую жертву. Реборн плюет ему в лицо — и после он не помнит уже ничего.       Песнь становится чище и выше, она взлетает, словно птица, расправляющая крылья — мелодия прекрасна настолько, что сводит с ума, но Реборн и так не в своем уме, он пытается игнорировать песню, он пытается сбежать. Воск капает ему на грудь, смешивается с его кровью и стекает по его бокам. Ему все еще не больно.       В комнате появляется кто-то еще. Пламя свечей колышется, готовое погаснуть в любой момент, вспыхивает самыми невозможными цветами и тут же тухнет, начиная лишь чадить. Юноша — Реборн не может сказать точно, сколько ему, в его глазах всё слишком плывет, но понимает, что он молод, — проходит мимо сектантов, присаживается на корточки рядом с ним. Реборн пытается отодвинуться, — он совершенно не хочет запачкать белые одеяния кровью, что льется из ран, — но двигаться ему просто некуда. Юноша смеется, его смех звонок и ярок, он щекочет Реборну нервы, и по его телу проходит мелкая дрожь. Люди никак не реагируют, продолжая свою неторопливую песнь.       — Ты такой милый, — Реборн слышит голос словно сквозь вату, лицо Юноши искажается, словно он под водой. Или нет, это Реборн под водой, он задыхается и тонет, а все происходящее лишь последние отчаянные конвульсии его больного разума. — Будет ужасно, если ты просто умрешь здесь.       Песнь взлетает совсем уж до невозможных высот, она ввинчивается в уши, заставляя ныть его барабанные перепонки, и цепи, удерживающие его, лопаются одна за одной. Реборн медленно, очень медленно пытается встать. Его шатает. Он с трудом садится и даже не видит, чувствует, как комната кружит перед его глазами, словно карусель. Остатки цепей звенят на его руках и ногах, они мешают подняться — Реборн спотыкается об них и чуть не падает вновь, но его придерживают тонкие руки.       Реборн оглядывается. Он видит, как Юноша улыбается, смотря на него, и сейчас Реборн может видеть, как тот прекрасен. Он нечеловечески красив — и глаза его, залитые тьмой, совершенно его не портят.       — Ты должен выжить, красавица, — говорит он, ласково гладя Реборна по щеке пальцами, горячими настолько, что его прикосновение обжигает. Или это Реборн мерзнет от потери крови?       Он кивает в согласии. Юноша улыбается еще ярче — Реборн даже не знал, что это возможно, но улыбка его настолько широка, что лишь при одном взгляде на нее становится больно, — и, подойдя чуть поближе, целует его в щеку. Губы Юноши обжигают даже сильнее — Реборн чувствует их прикосновение долго после того, как тот покидает его.       Песнь затихает, когда он сжимает горло одного из сектантов. Мужчина хрипит и роняет подсвечник, свеча падает на его рясу, и та вспыхивает, словно облита маслом, он забавно разевает рот, но Реборн не слышит криков, словно он отделен от него толщей стекла. Огонь пожирает лицо человека, но пальцы Реборна остаются неприкосновенны, пламя ластится к нему, словно кошка, просящая, чтоб ее погладили. На землю падает сожжённый дочерна труп. Он улыбается.       По комнате разносятся шепотки: «Как он выбрался?», «Жертва…», «Невозможно», «Босс…!», — Реборн слышит лишь случайные слова, они искажаются и переплетаются, полностью утрачивая смысл, превращаясь в фоновый шум. Он не имеет значения. Реборн делает пару шагов, стремясь добраться до следующей цели — они кажутся ему бесконечно длинными, словно проходит вечность, прежде чем он коснется жертвы, но лицо того все так же искажено в ужасе, каким было, когда он только начинал идти.       Мужчина вдруг сам бежит к нему, замахиваясь кинжалом — металл сверкает в отблесках огня, Реборн словно в замедленной съемке видит, как он втыкается ему в плечо, погружаясь в плоть, холодя его кожу. Он смеется — разве они еще не поняли? Он совершенно ничего не чувствует.       Ужас на лице мужчины растет, когда Реборн вытаскивает из себя кинжал — кровь из его ран хлыщет сплошным потоком, и он чувствует странную легкость, комната начинает кружиться еще быстрее. Где-то в глубине его разума всплывает мысль, что то — симптомы потери крови и скоро ее станет в организме смертельно мало. Но Реборна не волнует это — он втыкает полученный кинжал в горло, мужчина забавно хрипит и булькает, словно рыба, выброшенная на берег, — он ведь знал, что на самом деле он под водой, — и заваливается на бок.       На него накидываются толпой — но Реборн сильный, у него есть кинжал и совершенно нет боли. Кинжал, правда, вскоре ломается — он не слишком удачно замахивается, и сталь, мазнув по железной трубе, что один из сектантов держит в руках, трескается и раскалывается на два неравных куска. Это очень неудобно — Реборну правда нравился этот кинжал, — но ему приходится довольствоваться тем, что он имеет.       Он хватает подсвечник со стола, стоящего в углу комнаты. Подсвечник стальной, большой, тяжелый, с острыми концами и основанием с вырезанными на нем парящими птицами. Он хорошо лежит в руке — Реборну очень удобно забивать им людей до смерти. Они хрипят, они булькают, их кости с треском ломаются от ударов Реборна. Ему весело. Кровь течет по его рукам, по резному металлу, капает на землю. Он бьет так сильно, что брызги крови попадают ему на лицо, застилая глаза, — или это красная пелена лопнувших капилляров?        Он облизывается. Невкусно.       Подсвечник выпадает из ослабевших пальцев — но он больше не нужен, вокруг него только месиво разбитых тел. Земля под ним качается, он прислоняется к стене, стараясь не упасть, кашляет в руку. Его ладонь испачкана алым — но он не знает, его ли эта кровь. Он с трудом, с усилием заставляет сделать себя шаг вперед — он должен выбраться, он должен…       Реборн задумчиво смотрит на свои пальцы, растирая между ними начавшую подсыхать красноватую жидкость. Тот Юноша сказал, что он должен выжить.       Он бредет к выходу. Его ноги очень тяжелые, они с трудом поднимаются, все время так и норовят подкоситься — Реборну приходиться постоянно ловить себя, чтобы не упасть и не разбить нос. Это сложно, он полностью сосредоточен на том, чтоб стоять прямо, — а потому у него совершенно не остается сил следить за окружением.       Вокруг него коридор — длинный, широкий, конца которого не видно в желтом тумане. Туман вообще окружает всё вокруг — предметы расплываются, искажаются, вытягиваются и сжимаются, и Реборна начинает тошнить. Пространство пляшет перед его глазами, изгибается, словно змея, стремящаяся заползти в нору, — но даже так он понимает, что небо за окном того же красного оттенка, как подсыхающие сгустки на его руках.       Пахнет серой.       Он идет медленно, опираясь на белые стены — они расписаны узорами огненных птиц, и Реборну кажется, что птицы эти двигаются, шевелятся, летают со стены на стену, следят за ним своими черными глазами. Реборну кажется, что они смеются хриплыми каркающими голосами, что они вот-вот нападут на него и заклюют, выколют глаза своими раскаленными металлическими клювами — но они не нападают. Он настороженно наблюдает за ними, готовый защититься — а потому совершенно не замечает арку, закрытую занавесями из хрустальных бус, и кубарем летит на пол.       Пол под его руками мраморный, но удивительно теплый — он с трудом поднимается, трясет головой, медленно оглядывается по сторонам. Он в огромной зале — белые расписные стены уходят высоко вверх, смыкаясь над его головой в украшенный золотом купол. Играет музыка — он не понимает, откуда исходят звуки, кажется, сам воздух наполнен прекрасной мелодией. Белые фигуры танцуют и извиваются — Реборн не видит их лиц, но их движения завораживают, их тела наполнены экстазом. Он идет мимо них к центру залы, — прямо к трону, где сидит Юноша.       Трон стоит на широкой платформе — и ему приходиться подниматься по ступеням, чтоб добраться до Юноши, что с улыбкой наблюдает за ним, раскинувшись на громадном вычурном кресле. В какой-то момент он спотыкается и падает на колени, но сил подняться у него уже просто нет — и он ползет на четвереньках, стремясь добраться до вершины.       Юноша довольно напевает, следя за ним, Реборн видит, как его пальцы выстукивают на троне какой-то замысловатый ритм — и кажется, что в такт этому ритму бьется его собственное сердце. У Реборна на шее цепь — он не может понять, была ли она всегда, возникла ли только что, — но Юноша подхватывает ее, наматывает на руку, тянет Реборна к себе, заставляя подползти ближе, положить голову ему на колени. Он утыкается носом в белые одеяния, выдыхает и расслабляется, усаживаясь на пол возле трона, и кажется, что вот-вот уснет, быть может, уже навечно, но Юноша не дает сделать ему и этого. Тонкие пальцы подхватывают его под подбородок, давят, острые ногти вонзаются Реборну в кожу, заставляя его поднять голову, взглянуть в наполненные тьмой глаза — Реборну кажется, что на дне этой тьмы он видит сияющие фиолетовые искры.       — Ох, — голос Юноши звучит очень печально, — как они могли испортить такую красоту?       Хрупкая рука ласково гладит его по раненому плечу, по груди — Реборн чувствует вспышку огня, он ощущает, как его раны затягиваются — словно сотни маленьких насекомых бегают по его плоти. Исцеление не похоже на его Солнечное пламя, его пламя никогда не обжигало так, как прикосновения Юноши, — но теперь его грудь совершенно чиста.       Он хрипит. Юноша улыбается ему.       — Ты слишком красив, чтобы умереть, знаешь? — пальцы зарываются в его волосы, он ласкает Реборна, словно собаку. — Так чего ты хочешь, драгоценная штучка?       Реборн кашляет, утыкаясь лицом в белые одежды.       — Мне… — кажется, что слова его стали реальными, они царапают ему горло своей тяжестью. — Мне нужен пистолет.       Юноша растягивает губы в нечеловечески широкой улыбке.       — Все для тебя, милый, — урчит он ему на ухо и толкает Реборна вниз.       Он катится кубарем по ступеням, неспособный остановиться, распластывается на полу в позе морской звезды. Его мутит — голова кружится после падения, все пляшет перед глазами. Он медленно встает, опираясь на стены, роняя из рук окровавленный подсвечник — разве он уже не делал этого? Разве он уже не был в этой комнате, заваленной месивом из тел? Реборн не понимает.       На столе рядом что-то блестит. Это пистолет.       Черный, большой и тяжелый, он сверкает в слабых лучах солнца, что бьет из-за штор. Беретта. Его Беретта. Разве ее не отняли?       Он выходит из комнаты, медленным шагом бредет по коридорам — тусклым темным коридорам, покрашенным начавшей отваливаться зеленой краской. Его грудь горит огнем, дышать становится сложно, словно на его плечи давит какая-то тяжесть, он останавливается, просто чтоб отдышаться. Его мутит, реальность в глазах вновь начинает расплываться, зеленые коридоры становятся белыми. Он не понимает, куда он идет — и только тяжесть пистолета в его руке не дает ему утонуть окончательно. По его лбу течет пот, но Реборну холодно, его бьет мелкая дрожь.       Над ухом слышится тихий звонкий смех.       Он поднимается по старой скрипучей лестнице, толкает дверь, вваливаясь в комнату. В комнате стол, за столом сидит человек — он кажется смутно знакомым, но Реборн никак не может понять, где его видел, — все слишком размыто. Мужчина оглядывается на него, встает — Реборн слышит, с каким противным скрипом отодвигается стул. Он морщится — и мир вокруг начинает наклонятся, словно вставая на дыбы, ему приходиться схватиться за стоящий рядом комод просто чтоб не упасть.       Мужчина начинает говорить.       — Какого черта ты тут делаешь?! — его голос звучит очень раздраженно. — Как ты вообще сюда попал?       Реборн хмурится. Он не любит, когда люди разговаривают так пренебрежительно.       — Пришел, — он кашляет. — Я убил всех, — он ведь убийца. Что за тупые вопросы.       Человек закатывает глаза — Реборну кажется, что он совершенно не боится его.       — Бесполезные идиоты, — он бурчит и потирает переносицу. — Не могут справиться с одним одурманенным человеком. Эй, ты! — он окликает Реборна. — Как ты вообще смог вырваться, когда ты и стоять-то толком не можешь?       Реборн хмурится — он прекрасно стоит, это миру вокруг него бы следовало перестать кружиться, остановиться хоть на секунду.       — Юноша, — язык с трудом ворочается у него во рту, он и сам не знает, зачем отвечает. Реборн не хочет говорить, но слова почему-то выходят, — Юноша в белом помог мне.       Он видит, как человек замирает.       — Этого, — его голос звучит ошарашенно, и это радует Реборна, наконец-то мужчина звучит так панически, как полагается, — этого не может быть! Господин бы не допустил этого, Господин бы защитил нас, Господин…       — Господин считает, что ты слишком скучный! — звонкий молодой голос обрывает панические бормотания.       Юноша в белом сидит на краю стола, закинув ногу на ногу — белые одежды его задрались, демонстрируя стройные икры, тонкие щиколотки, украшенные золотыми браслетами, и босые бледные ступни. Реборн смотрит на него. Мужчина тоже смотрит — но он почему-то кажется очень испуганным.       — Но… — человек начинает заикаться, — но мы ведь делали все по правилам, мы приносили жертвы… — он оглядывается на Реборна с ненавистью в глазах. — Он каким-то образом сбежал, но если вы желаете, я могу убить его прямо сейчас, я…       Юноша смеется — Реборну нравится его смех, он звонкий и чистый, — но человек почему-то вздрагивает так, словно его ударили.       — Это было бы очень весело, но… — он щелкает пальцами и тонкие цепочки на его запястье звенят, — но ты мне надоел. Я даровал тебе силу, и все, что ты делаешь, — он скидывает со стола документы, становится на них босыми ногами, и те под его ступнями начинают тлеть, — все, что ты делаешь, это возишься с бумажками! Бумажки, бумажки, еще больше бумажек! — Юноша пляшет по комнате, опрокидывая стеллажи с папками, и множество записей и книг летит на пол. — Ты мне больше не интересен, понимаешь?       Юноша идет к нему. Реборн наблюдает за его движениями, смотрит, как тот улыбается, послушно делает шаг вперед, когда Юноша тянет его за руку.       — К тому же ты посмел испортить такую красоту! — он гладит Реборна по щеке, и Реборн видит, что его глаза наполнены восхищением. Это приятно.       Юноша обнимает его из-за спины, прижимается всем телом, кладет голову ему на плечо.       — Так что теперь, — он обращается к мужчине, словно ничего и не было, совершенно не обращая внимание, что тот забивается в угол, словно пытаясь спрятаться. — Так что теперь, все, что я хочу — избавиться от тебя, понимаешь?       Юноша кладет руки на сжатый кулак Реборна — он все еще держит пистолет, — заставляет его поднять. Реборн слушается его, наводит дуло на мужчину. Того трясет. Чужие горячие пальцы ложатся на его, чужие тонкие руки обхватывают его ладонь. Реборн чувствует обжигающее дыхание Юноши возле своего уха.       — Ты, значит, у нас Итальянец? — Юноша хихикает, и смех этот отдается где-то глубоко в его груди. — Тогда стреляй, belle.       Звук выстрела оглушает — Реборн привык к стрельбе, но этот конкретный почему-то кажется слишком громким. Он мотает головой, стараясь избавиться от звона в ушах, и не сразу понимает, что Юноша рядом с ним смеется, держась за живот. Смех его искренне весел — словно в мире нет ничего более смешного, чем пробитая насквозь чужая голова.       — О, это было просто потрясающе! — восклицает он, стряхивая с глаз выступившие на них слезы. — Скажи мне, что ты видел его лицо!       Реборн смотрит на труп — он выглядит совершенно обыденно, насколько вообще может выглядеть обыденно мертвое тело с дыркой на лбу. Его пальцы дрожат, и пистолет падает с глухим стуком на деревянный пол. В глазах вновь начинает плыть.       — О, ты был просто великолепен, милашка! — голос Юноши звучит рядом с ним, Реборн вздрагивает и опускает взгляд — лишь для того, чтоб осознать, что Юноша стоит прямо перед ним, смотря на него с легкой ухмылкой на тонких губах. — Я просто не могу удержаться!       Юноша подхватывает цепь на шее, заставляя Реборна наклониться, и с жадностью целует. Он чувствует горячий язык на своих губах, приоткрывает рот, и задыхается от той силы, с которой Юноша касается его. Его прикосновения обжигают — Реборн пытается отвечать, но чужие зубы слишком остры, и он ранит свой язык, он чувствует, как рот наполняется теплой соленой кровью. Юноша урчит, когда он пьет его кровь, он слизывает все до последней капли — и только тогда отрывается, разрывает поцелуй, явно нехотя, с тоской поглядывая на его губы. Из уголка рта Юноши течет капелька крови, — Реборн неосознанно облизывается, глядя на нее, стараясь избавиться от покалывающих ощущений, — и видит, как вспыхивают чужие глаза.       Юноша тянет его вниз, заставляя встать на колени, распахивает свои белые одеяния — и Реборн может видеть, что под ними ничего нет. Он возбужден — чужой член небольшой, он аккуратный и тонкий, — и на нем тоже висят тонкие цепочки украшений.       — Давай, красавица, — голос Юноши звучит томно, он тянет слова, словно мурлыкая, — ты знаешь, что с этим делать.       Реборн знает. Он осторожно открывает рот, обхватывает член губами — и чувствует вкус секса на языке. Он проводит языком по головке, легонько сосет, щёлкает языком, — стон, раздавшийся сверху, добавляет ему уверенности. Реборн начинает двигаться — медленно и плавно, не желая задеть зубами, он выпускает член изо рта, облизывает чужой ствол, лишь для того чтоб вновь заглотить, уже глубже, стараясь взять его в рот полностью.       Юноша начинает двигать бедрами, подаваясь навстречу, и Реборн перестает шевелиться, — ему жарко, ему сложно дышать, он просто старается держать рот открытым, позволяя тому делать, что вздумается. Его насаживают на чужой член — он кашляет, давится, когда горячая сперма заполняет его рот, он чувствует, как она течет по его губам.       Его вновь целуют — Юноша пробует свою сущность с его губ, словно и не испытывая отвращения. В этот раз поцелуй нежнее и мягче — Реборну кажется, что то ласка или благодарность.       Огонь подбирается все ближе — бумаги, что тлели, начинают гореть ярче, они вспыхивают, пламя пожирает все вокруг. Юношу не волнует это, он сидит на коленях Реборна, ерзает бедрами. Огонь добирается и до них, опаливает ноги Реборна — он сжигает его брюки, одежды юноши вспыхивают, — но боли нет, нет даже следов ожогов, пламя ластится к рукам, словно верный пес.       Огонь окружает их со всех сторон, на мгновение застилает Реборну глаза — но тут же отступает, оставляя их наедине абсолютно нагими, лишь звенят браслеты на чужих запястьях.       Юноша хихикает — он сидит на его коленях совершенно спокойно, лишь иногда игриво двигая бедрами, ощущая Реборнов стояк. Он хрупок — меньше, чем сам Реборн, гораздо легче, — и очень изящно сложен, словно он воплощение той тонкой, нежной красоты, что воспевали в своих поэмах древние поэты.       Желание Реборна усиливается — и Юноша чувствует его, когда он, закусив губу, привстает и садится на его член, опускаясь очень осторожно, заставляя дыхание Реборна сбиться. Он подается вверх, не в силах терпеть, и Юноша стонет ему на ухо, низко и гортанно, заставляя что-то внутри груди его дрожать, словно натянутая струна. Реборн обхватывает чужие бедра, а потом и вовсе наклоняется, заваливая своего любовника на остатки сгоревшего ковра. Тот не сопротивляется — Юноша лежит под ним, вцепляясь в его плечи острыми ногтями, закинув ноги на его талию, и стонет, громко, бесстыдно, когда он толкается в него. Внутри он узкий, мягкий, обжигающе-горячий и податливый — он позволяет делать Реборну все, что угодно, лишь царапает его спину, когда тот входит в него особенно сильно.       Реборн рычит — он кусает белое плечо, чувствуя во рту чужую кровь, она смешивается со спермой и его собственной кровью, — и не видит ничего, кроме океана похоти, в чужих глазах. Реборн чувствует, как Юноша напрягается, как его член снова встает, начиная истекать смазкой. Его грудь разрывает, словно что-то распирает его изнутри, он задыхается, его хриплые выдохи звучат в унисон с чужими звонкими стонами, что, кажется, звучат прямо в его мозгу, и он кончает внутрь, толкается еще пару раз, чувствуя, как Юноша содрогается под ним от оргазма.       Силы окончательно покидают его — Реборн заваливается набок, стараясь лишь не рухнуть прямо на Юношу, когда его тело вдруг оказывается слишком тяжелым, и его руки и ноги отказываются его держать. В глазах темнеет, мир вокруг размывается и искажается, его сознание окончательно уплывает — и последнее, что чувствует Реборн, так это прикосновение горячих губ к его вспотевшему лбу.

***

      Реборн не вспоминает о той миссии, — он не любит этого делать, он лишь знает, что выполнил задание, когда просыпается в своем отеле, целым и невредимым. Его одежда аккуратно сложена на стуле, его драгоценная федора висит на крючке у входной двери, его верная Беретта лежит под подушкой, заряженная, вычищенная и готовая к бою.       Он заказывает себе в номер кофе и легкий завтрак, ему приносят его вместе с газетой — и в газете он видит новости о пожаре в особняке крупного нефтяного магната, чей сожжённый труп с трудом смогли опознать.       Реборн плохо помнит, что тогда было, — но он помнит огонь, он помнит дыру в чужом черепе и считает, что этого достаточно. Это один из сотен его успешно выполненных хитов, и если он будет раздумывать над каждым, он потратит несколько лет жизни совершенно зря.       Реборн предпочитает двигаться вперед — к новым миссиям, к новым заданиям. Спустя пару лет его приглашают на встречу сильнейших, — это приглашение льстит его самолюбию, разумеется, он не отказывается.       Встреча проходит гладко, за исключением пары мелочей, — пусть он и не любит работать в команде, но большинство остальных в комнате выглядят компетентными, а Леди-Небо в белых одеждах чрезвычайно мила, — но, когда он уже выходит из здания и собирается уходить, одна из тех самых мелочей окликает его.       — Эй, семпай! — фиолетовый гражданский, неизвестно как вообще попавший на встречу мафиози, вдруг окликает его, заставляя недовольно оглянуться.       — Что? — Реборн говорит раздраженно. Он не любит, когда его отвлекают по пустякам. А Скалл явно собирается сказать полнейшую чушь — иначе почему он начинает хихикать?       Облако мотает головой, фиолетовые патлы торчат во все стороны, и прическа его начинает напоминать воронье гнездо.       — Ничего! — жизнерадостно сообщает ему Скалл. — Великий Скалл-сама просто хотел сказать, что ты очень красивый! — он вновь начинает хихикать.       Реборн смотрит на него, на гражданского придурка, что посмел его отвлечь, смотрит на то, как ярко сверкают чужие глаза, в какой широкой улыбке растянуты чужие накрашенные губы.       Он чувствует, как его грудь начинает болеть так, словно ее режут ножом.