Я не сволочь

Какая же я сволочь. Лживая, подлая, беспринципная сволочь. Днём я с одним, на ночь ухожу к другому. Неделя за неделей, месяц за месяцем. Совесть выклёвывает мозг: «Сделай выбор, сделай выбор», а для меня это как: «Левую руку отрежем или правую?». В редкие часы, когда появляюсь в своей маленькой квартирке, надолго зависаю в галерее айфона. Вглядываюсь в их лица, сопоставляю характеры, эмоциональные фишки и честно стараюсь сделать выбор. Но… не могу. Не хочу жить инвалидом. Они одинаково важны и равноценны. Питер. Я люблю ловить губами его пульс, а он — моё дыхание. Питер ласкает, будто наслаждается любимым десертом. Невесомые касания губ похожи на летний ветерок, посылающий по телу толпы мурашек. На смену губам приходят длинные, умелые пальцы, они знают все мои чувствительные точки. Сначала нежат, выглаживают внутри и снаружи, потом проходятся по телу жадно, хлёстко, добиваясь бессвязного: «Ещё-ещё-ещё!». Его горячий рот отшибает мне последние мозги. Когда насаживается до тесной, как перчатка, глотки, когда язык повторяет узоры вен, играет с уздечкой и обсасывает головку, я превращаюсь в текущую, скулящую дырку с единственным желанием отдаться. Но Питер и тогда не срывается, накатывает как морской прилив, медленно заполняя собой. Крупный член неотвратимо протискивается в анус, но это нужная боль. Она тонет в обжигающем:«Соси!» и ощущении во рту прохладных пальцев. Меня окатывает новой волной возбуждения, когда кончик языка проникает в ухо — Питер весь во мне. «Ш-ш-ш», — откатывает он назад, чтобы снова заполнить и двигаться пока удовольствие не выплеснется сдвоенным: «Люблю». Питер мечтает, чтобы я переехал к нему и надел на палец обручальное кольцо. Хочет видеть меня не только на работе и три-четыре часа после, но и каждый день засыпать в обнимку, обмениваться утренними поцелуями и готовить вместе завтрак, хочет планировать совместный отпуск и уикенды. А я, как истинная сволочь, всегда ухожу после секса и позднего ужина. Питер думает, к себе домой, но нет, я иду к Даниелю. Я увидел его в автомастерской, когда пригнал машину на ремонт, и пропал в ту же минуту. Дани как концентрированная страсть, как ураган «Катрина» — невозможно противостоять, невозможно сопротивляться. С ним я теряю себя. Дани не ласкает, он пытает моё тело экстремальным коктейлем боли-удовольствия. Не поцелуи — укусы. Жадно-голодные, будто мы не виделись целую вечность, и жгучие, словно он ставит клеймо. Дани не тратит время на долгие прелюдии, жёстко дрочит мне член и с рыком входит одним мощным толчком, каким-то волшебным образом сразу находя простату. Вбивается подобно поршню, растворяясь в необузданном желании. Я рвусь ему навстречу с не меньшей яростью и тоже громко рычу, захлёбываясь похотью. Перед оргазмом он прикусывает мне кадык или холку и сжимает так, словно хочет превратить нас в единое целое. Пусть на краткий миг, у него это получается, и тогда двухголовое, многорукое существо выплёскивается утробным воем, трансформируя реальность в черно-белый негатив. Дани всегда просыпается первым. Он ничего не спрашивает, не просит, просто шепчет мне на ухо милые пошлости и телячьи нежности. Это так сильно диссонирует с его образом брутального ёбаря-террориста, что мне становится горько. Всегда. Горечь не перебивает даже несладкий крепкий кофе с перцем, который он варит в турке специально для меня. У порога я целую его в губы, шепчу: «До вечера, любимый», и иду в дневную жизнь. Иду к Питеру, чтобы к ночи вернуться к Даниелю. Не знаю, насколько меня хватит. Иногда удавка безысходности затягивает шею слишком туго, и я, ссылаясь на усталость, хандру, да любую хрень, включая натруженную жопу, отключаю телефон и прячусь от Питера и Дани в своей квартире. Сегодня как раз такой день. Хочется остаться одному, плюнуть на рефлексию и просто выпасть из реальности. Мой план почти удался. Почти, потому что через пару часов кто-то стал ломиться в дверь. Может, соседей залил? Дом ведь старый, трубы пальцем можно проткнуть при желании. Улавливаю сквозь стук матюги и улыбаюсь — надо же, кого-то допекло. С этой мыслью щёлкаю замком, и меня сносит мощным телом. Дани? Эмоции сплетаются в дикий коктейль из удивления, возбуждения и злости. Откуда он здесь, зачем? Отстаивая право на личное пространство, я никому не говорил о своём убежище. Даже в отделе кадров знают только адрес прописки: в коммуналке, где государство выделило мне одну из комнат после совершеннолетия, как сироте. Как Дани меня нашёл? Вырываюсь из объятий, чтобы получить объяснения, но он не даёт мне ни шанса. Затыкает рот поцелуем, пеленает собой, подавляя жалкие трепыхания. — Убери от него свои грязные лапы, мразь! Питер? А он откуда здесь? Я, наконец, выкручиваюсь из хватки ошарашенного Дани и разворачиваюсь к разъярённому Питеру. В следующую секунду он резко дёргает меня за руку и впечатывает мордой в ключицу. Твою мать! Или плечо вывихнул, или губу разбил, а может, всё сразу. — А теперь пошёл отсюда вон, быдло. От леденящего в своей ярости голоса пробирает мороз. Но, по-видимому, на Даниеля слова и тон соперника действуют как на быка красная тряпка. Он рычит, с силой дёргает меня из объятий Питера и тоже впечатывает мордой в ключицу. Свою. Губы теперь точно в хлам. — Сам съебал отсюда, урод! Он только мой! Он МОЁ порождение! Его придумал я — до мельчайшей черты характера, до последней родинки на теле! — Не гони! Он МОЯ фантазия! Два года, слышишь, целых два года каждую ночь я его любил, звал, и он стал реальным, моим! Больно, больно, больно. Они рвут меня на части, как дикие звери. С нечеловеческой силой дёргают в разные стороны, будто приговорили к средневековому четвертованию. И кричат. Как же громко они кричат. Я перестаю вслушиваться, концентрируясь на боли, пока мозг не вычленяет слово «тульпа»* и не зацикливается на нём. «Туль-па, ту-уль-па, — повторяет он на все лады и выдает единственно возможное объяснение, от которого волосы встают дыбом. Кто я, а? А потом накрывает темнота. Сознание возвращается как по щелчку выключателя: «Клац!», и вот я лежу бревном, моргаю, ничего не понимаю, но всё осознаю. Кстати, где лежу? Похоже, на собственной кровати. А рядом Питер и Даниель сидят с траурными мордами и гладят мои ладони — один левую, другой правую. Две пары глаз смотрят виновато и напряжённо. У меня внезапно холодеют руки и ступни, тело прошивает противным ознобом. Знаю, это страх, но пытаюсь не поддаваться и мыслить здраво. У меня до них была своя жизнь. Я ведь помню маму, её безлюдные похороны мрачным осенним днём, приютское детство и школу в семнадцатом округе. Помню насыщенные университетские годы, восторг первой влюблённости и радость от неожиданного наследства в виде маленькой квартиры, завещанной мне троюродной тёткой по матери. Помню мандраж перед собеседованием в строительно-архитектурном бюро и собственническое рукопожатие чертовски обаятельного Питера, покупку старенькой легковушки и ослепительную улыбку Даниеля, обещавшего восстановить мою авторухлядь. Всё это было в реальности. Было же? Даже если на секунду представить, что я — фантазия продвинутого гика-шизофреника, который потратил куеву хучу времени и сил, чтобы создать идеального партнёра, всё равно не сходится. Гиков ведь двое, и они никогда не пересекались. Какова вероятность, что два чужих, совершенно разных по характеру и мировоззрению человека создали одно и то же вплоть до деталей чьей-то жизни? Маленькая, очень мизерная вероятность. Но справедливости ради, стопроцентной гарантии не даёт даже презерватив Extra Safe, значит и я могу быть… — Джесси, мы хотели объяснить. Зачем? Я сам в состоянии сделать выводы. Но вместо: «Спасибо, не надо», вырвалось: «Поцелуйтесь, а?». Странные выверты у моего подсознания. Ещё удивительней ощущение абсолютной правильности просьбы. Повторяю более уверенно: «Пожалуйста, обнимите и поцелуйте друг друга», и с улыбкой смотрю, как они шокировано замерли, смешно приоткрыв рты, и даже головы наклонили одинаково. — Зачем? — хором. Кто бы сомневался. Умилительная картинка и очень обнадёживающая. Для меня. Нет, для нас. — А вы пробовали жить с половиной сердца? Может, без глаза, руки или ноги? Нет? Вот и я не хочу. Только с вами обоими я могу быть целым.

***

Мы вместе уже три года. Живём в большом загородном доме, завели кошку, пару собак, своими руками построили баньку. Я продолжаю работать в архитектурно-строительном бюро Питера, а Дани открыл собственную ремонтную мастерскую неподалёку от нашего семейного гнёздышка. Удивительно, мы не ссоримся. Мелкие разногласия бывают, но они быстро решаются за "столом переговоров". По негласному соглашению мы вычеркнули из лексикона слово «тульпа» и установили табу не только на обсуждения, но даже на мысли, связанные с осознанной визуализацией. До сих пор не знаю, реальный ли я человек или нет, и не хочу этого знать. Сердце бьётся, значит существую, люблю и любим, значит, живой. Я отдаю своим мужчинам всего себя, и плевать, как это выглядит со стороны и какие гадости шипят мне в спину. Я. Не. Сволочь. *Тульпа — это стабильная самовнушенная осознанная визуализация, способная к самостоятельным мыслям и действиям, обладающая собственным сознанием. Создается осознанно, путем целенаправленных действий в течении долгого времени.