***
Тренировка проходит как обычно — Кевин не перестает командовать людьми и грубить, особенно Эллисон, из-за опоздания на тренировку. Она дымится под шлемом, мечтая сбросить его с гребаного пьедестала и при падении сломать ему ноги. Но она пересиливает себя, как и все они. Ваймак произносит привычную речь, когда они, обессиленные, падают на стулья и на диван (во всяком случае, монстры). Эллисон не может дождаться, когда уберется отсюда. За ужином с Дэн, Мэттом и Рене Эллисон не может ничего переварить. Она не знает, то ли это из-за разочарования от тренировки, то ли от тошноты внутри, то ли от боли в голове. Рене легонько подталкивает локтем, побуждая поесть, но Эллисон притворяется, будто не понимает жеста, и просто улыбается ей. От этого болят зубы, и должно быть совершенно очевидно, что улыбка поддельна, но Рене не комментирует. Эта девчонка слишком хороша для этого мира. Всегда с улыбкой на лице и терпением, которого они не заслуживают, всегда стремящаяся помочь, но никогда не нарушающая их личные границы. Она не заставляет Эллисон съесть что-нибудь до конца вечера, и больше никто этого не замечает. Когда она получает сообщение, Эллисон бросается к туалету и блюет. Проблема в том, что она в кафе, а не в общежитии. Она одна, и возможно, к лучшему, потому что, выходя из дамской комнаты, ее руки сильно трясутся, больше, чем она позволила бы при любых других обстоятельствах. Она рассматривает руки, полагаясь на их силу и стабильность, поэтому такая потеря контроля, мягко говоря, кошмар, и свидетельство того, как тяжело ей далось это хреново сообщение. Симпатичный бариста спрашивает, все ли в порядке, но она не отвечает, просто убирается к чертовой матери. Свежий воздух не помогает, грудная клетка сжимается вокруг легких и вызывает чувство клаустрофобии, даже на открытом воздухе. Уже шесть вечера, так что она без особых угрызений совести врывается в первый попавшийся супермаркет и опустошает полки с алкоголем. Она не знает, какое количество бутылок кладет на ленту, просто видит, вытаращенные глаза кассира, когда он спрашивает, не нужен ли ей пакет. Она отвечает согласием. Пакет вмиг отяжелел, ручками безжалостно впиваясь в пальцы. Перед глазами чертово сообщение и номер абонента. Будучи трезвой, она направляется в зал. Она садится за руль и выезжает. Добравшись до места назначения, внезапно вспоминает о ночных тренировках, на которые Кевин затащил Нейла. Это означает, что Миньярд тоже там, и она не собирается превращать их последнюю встречу в привычку. Она слышит голоса, когда идет в раздевалку, бутылки в ее сумке позвякивают. На долю секунды она почти присоединяется к тренировке. Почти, когда слышит, как мяч попадает в ворота, и тогда… Она обдумывает возможные варианты исхода. Вот она идет к ним и получает отказ. Хуже того – получает приглашение. В итоге она выбирает не навязываться. Поэтому она запирается в женской раздевалке и пытается понять, как быстро сможет напиться до беспамятства. Несколько часов спустя она стучит в дверь, не помня, как прошла весь путь, о количестве выпитого, о… — Что за... Эллисон? Внезапно она задается вопросом, как оказалась здесь, почему она просто не вернулась в общежитие и не погребла себя там. Наверное, потому, что там слишком много народу. Монстры, Нейл, Рене и ее милая улыбка, Мэтт и Дэн. — Привет, тренер, — говорит она, когда осознает, как звучит. Голос тихий и жалкий, и она ненавидит себя за это. Ваймак с его вечной хмуростью на сонном лице, бросает на нее один взгляд и вздыхает. — Ты пьяна? — Ага, — подтверждает, кивая, а затем останавливается, когда дверь открывается шире. — Заходи, — его большая теплая рука ложится на плечо, и она оказывается на диване. — Эллисон, — говорит тренер тоном, в котором слышатся нотки недовольства из-за игнорирования его звонков. Она снова обращает на него свое внимание, хотя и не знает, куда оно ускользнуло раньше. — Да? — Все в порядке? Нет, черт возьми. Не порядке. Нейл все еще просыпается, крича в слезах, моля женщину прекратить жечь ему лицо, достаточно громко, чтобы разбудить все общежитие. Аарон с его глазами, таящими злобу. Ники скрывающий, насколько он абсолютно уничтожен из-за ситуации с двоюродными братьями, шутит и ведет себя глупо. Эндрю… Эндрю, с его повязками, ножами и апатией, которая, она не уверена, лучше или хуже его безумия, вызванного лекарствами. Рене, позволяющая своему обливающемуся кровью сердцу беспокоиться о Моро, совсем другое дело, а Мэтт и Дэн в последнее время все чаще и чаще ссорятся, боясь зависимости и расставания. Кевин... Что ж, Кевин, вероятно, почти худший из всех, но она не собирается говорить об этом его отцу, как бы ни была расстроена. — Дорогой папочка подумал, что было бы неплохо воссоединиться, — сухо смеясь, пронзительно истерично. Она проводит рукой по волосам, а затем по лицу. Улыбка, причиняющая боль, она прижимает пальцы к щекам, чтобы убрать ее, заставить исчезнуть. — Он прикасался к тебе? — бурча, спрашивает Ваймак. Эллисон снова засмеялась. — Ебаное сообщение, — говорит она, нащупывая свой телефон. — Он прислал мне чертово сообщение. Посмотри на меня, — внезапно обрывает себя. Она пьяна, в истерике, на грани слез или рвоты перед своим тренером из-за чертового сообщения. Она не понимает, что сжимает телефон между пальцами, пока Ваймак не расцепляет их один за другим. Зачарованная, она наблюдает, как он подносит телефон к лицу и читает текст, открытый на экране. Он хмурится еще сильнее, и Эллисон испытывает безумное желание снова рассмеяться. — Ладно, — говорит он, челюсть едва ли двигается, когда взгляд снова останавливается на ней. — Мы разберемся с этим завтра. А пока иди спать, окей? — Ах, — тупо говорит она. — О, да, — снова говорит она, спотыкаясь, поднимаясь и начиная выбираться из его гостиной. — С глаз долой, я пойду… Тяжелый вздох, а затем рука тренера снова ложится на плечо и ведет ее обратно к дивану. — Я имел в виду здесь, тупица. Просто ложись, я принесу одеяло. Она теряется во времени, когда падает плашмя на спину, а Ваймак накрывает ее одеялом. В уголках глаз выступают слезы, но Эллисон сдерживает их, игнорирует тошноту в животе и засыпает.***
Она просыпается от глухих ударов. Требуется слишком много времени, чтобы понять - кто-то стучит в дверь, и как раз в тот момент, когда ее желудок протестующе скручивается, она слышит, как Ваймак направляется в направлении стука. Дверь открывается, когда она прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу, а затем трет глаза. — Кевин, — послышался удивленный голос Ваймака. Эллисон уже начинает приходить в себя, несмотря на то, как дерьмово себя чувствует, но это не первое ее похмелье. Даже если у нее необычайно сильно звенит в голове, а в горле пересохло и хочется пойти и извергнуть из себя остатки алкоголя, она перезагрузит систему и начнет все с чистого листа. Но нет, у Вселенной другие планы. — Прости, что врываюсь, — говорит Кевин, и, наверное, это первый раз, когда она слышит, как он извиняется перед кем-либо. — Я хотел поговорить о... Эллисон полностью отключается, издавая очень несексуальный стон, который она бы никогда не издала, не будучи больной. Как бы то ни было, она садится на диван, одеяло падает, прикрывая нижнюю половину тела. Она пытается вспомнить, что сказала и сделала несколько часов назад, сильнее потирая кулаками глаза. Как она сюда попала? Ее телефон лежит на кофейном столике, и взор мгновенно падает на него, когда она опускает руки. При виде смартфона ей становится еще хуже. Она преодолевает рвотный позыв и почти рада, что Кевин, входящий в гостиную, прерывает мысли. Он смотрит на нее слишком долго, будто пытается выяснить не привиделась ли она ему, ибо ей нечего делать на диване в квартире его отца ранним утром. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, на этот раз не звучит оскорбительно, просто кажется полностью ошеломленным. — Не думаю, что ты хочешь знать, — парирует она. Её тушь размазалась под глазами, спускаясь дорожкой по щекам из-за вчерашних слез. Она в рубашке и нижнем белье, но все еще смотрит на него, смело ожидая ответа. В конце концов Кевин прерывает их состязание в гляделках, предпочитая смотреть на стены, а не на нее. Впервые. Эллисон фыркает, с трудом натягивает джинсы и застегивает их. Ваймак входит в комнату мгновение спустя, переводя взгляд с одного на другого, прежде чем обратиться к сыну. — Знаешь, что означает оставаться здесь, недоумок? Эллисон фыркает, складывая одеяло и собирая свои вещи. Не то чтобы их было много — в конце концов ей придется выяснить, где она оставила сумку с выпивкой, потому что ее достаточно, чтобы снабдить по крайней мере две вечеринки. Ее телефон сверкает, лежа на столике. В редком проявлении нерешительности она протягивает руку и останавливается. Взгляд обоих мужчин направлен на нее, поэтому она поднимает телефон и бросает в сумку, не в силах на него смотреть. Ваймак говорит: — Рейнольдс, зайди ко мне в офис попозже. Поговорим. — Нет необходимости, тренер, — отвечает она, отказываясь быть уязвимой перед Кевином, не решаясь говорить о своих проблемах и вызванном ими волнении. Он начинает протестовать, кажется, обдумывает. — Спасибо за прошлую ночь. Она уходит, прежде чем что-либо еще будет сказано.***
Может быть, она съела меньше, чем обычно. Возможно, вчерашний вечер кино вызвал у нее рвотные позывы, когда Эндрю глотал мороженое, будто это была водка, а Ники жевал зефир с широко открытым ртом. Быть может, голос ее отца звучал в ушах чаще, чем обычно. Постоянное жужжание, которое не исчезнет, пока она приложится головой о керамический унитаз или не бросит мяч через поле. Может быть, сегодня все идет медленнее, чем обычно. Возможно, у нее дрожат ноги, потому что она не ела ничего, кроме сельдерея, последние... дни? Она не знает, и это впервые. И, возможно, сильное похмелье двумя днями ранее все еще убивает изнутри. Тем не менее, все это ничего не значит. Будь проклята Эллисон, если попросит перерыв только потому, что ей дурно; остальные пережили гораздо худшие времена. — Ты в норме? — мимоходом спрашивает Дэн, и она готова поспорить, что сейчас на лице хмурое выражение. — Я в порядке, — отвечает Эллисон, что заставляет ее подругу фыркнуть. — Я не Нейл, Дэн, я действительно в порядке. Эллисон упирается ногами в землю, отчаянно пытаясь устоять. Единственное, что здесь неустойчиво – она сама. Спустя несколько минут пробежки она останавливается, колени подгибаются, руки дрожат, она задыхается, но воздух не проходит через горло, похоже на то, как еда скользит вниз и… Она не хочет этого признавать, не хочет, чтобы они видели ее слабой, она не… Она сгибается пополам, прижимая ладони к животу, но так еще хуже. — Рейнольдс, какого хрена ты делаешь? — рявкнул Кевин. Он ближе всех, хотя Мэтт не отстает, и она видит, как он в замешательстве наклоняет голову, всматриваясь. Пошел ты, думает она, глядя на него. Возьми себя в руки, говорит себе. — Мне не хорошо, — выдавливает Эллисон сквозь стиснутые зубы, чувствуя, что ее вот-вот вырвет прямо на поле. — Какое несчастье, — снова рявкает Кевин, и у нее есть время только поднять руку, чтобы оттолкнуть его, прежде чем она потеряет равновесие и упадет. Мир накреняется, как в плохом фильме, оранжевый цвет давит на восприятие, но как только она оказывается на земле, все становится немного лучше. Но недолго, потому что на поле раздаются восклицания, и ей хочется сказать им всем, чтобы они заткнулись на хрен и дали ей передохнуть хотя бы пять минут. Вместо этого глупое лицо Кевина Дэя, без шлема, склоняется над ней, и она чувствует давление на лоб, прежде чем ее собственный шлем оказывается на земле. Она жадно глотает свежий воздух, моргая, восхищаясь небом. Оно голубое и необъятное, Эллисон чувствует себя невесомой, чего она и ищет, невесомости, свободы и полета... — Хэй, посмотри на меня. Как она презирает его, Дэя, его тон, который требует внимания и заставляет снова взглянуть на него. Мгновенно мир немного перестраивается, как будто от его зеленых глаз зависит равновесие. Он хмурится — он всегда хмурится, сварливый мудак, — и она ожидает вопросов, какого хрена, по ее мнению, она делает, дремля во время тренировки. — Дай мне... — пытается Эллисон, затем прочищает горло и облизывает губы, когда все кажется неправильно-нечетким. — Дай мне пять минут, и я продолжу. Возможно, это ложь, но она так не думает. У нее горит шея и лоб, и это так отличается от холодного керамического унитаза, в который она вжимается, чего ей не хватает. Только когда Кевин замирает, она понимает, что его руки измеряют температуру, проверяют пульс и обхватывают щеку. Что ж, думает она, это смущает. Прежде чем успевает огрызнуться на него, чтобы он отвалил, его пальцы сильнее прижимаются к ее лицу, заземляя. Эллисон стало легче дышать, пока она, наконец, не смогла достаточно уверенно сказать: — Хорошо, позволь мне подняться. Кевин не задает вопросов, за что она благодарна, и сжимает ее руку в своей. Он помогает подняться осторожно, так нежно, она бы не подумала, что кто-то из лис, какими бы испорченными они ни были, может быть таким нежным. Особенно Кевин, с этой татуировкой, изувеченной рукой и грубыми словами. Но он позволяет руке обхватить её плечо, чтобы опереться всем весом, позволяет себе встать на ноги, хотя его руки на всякий случай витают в воздухе. Ваймак хмурится, когда ей удается поднять голову. — Я... — начинает она. — Если ты скажешь «в порядке», да поможет мне Господь... — начинает он, поднимая лицо к небу движением, от которого ее желудок сжимается. — Я в норме, тренер, — срывается она с места, отстраняясь от Кевина настолько, насколько осмеливается. Ваймак мгновение изучает ее с головы до ног, прежде чем обратиться к Кевину: — Отведи ее обратно в общежитие. На сегодня мы закончили. Она ожидает, что его сын будет отчаянно сопротивляться, приплетет Рене, чтобы та позаботилась о ней, но он просто кивает, как будто это в порядке вещей. Однако она видит, как сжимается его челюсть. — Тренер, — протестует она. — Я могу играть. — Не в таком состоянии. Убирайся к черту с моих глаз и не возвращайся, пока не сможешь стоять без посторонней помощи. Трудно сопротивляться тому, чтобы показать ему язык, но она справляется.***
Кевин позволяет ей переодеться, и она думает, что избавится от него, ведь драгоценный экси не дремлет, и она всеми руками «за». Однако, выходя к парковке, он идет подле нее, в своей будничной одежде. Судя по всему, он не принимал душ, по крайней мере, переоделся и не испачкает машину. Идя справа, он не смотрит на нее, когда спрашивает: — Почему ты была у тренера? — Очевидно же, он мой папочка, — фыркает она. Кевин скорчил гримасу отвращения, и она бы ее отзеркалила, если бы не хотела спровоцировать именно такую реакцию. — Серьезно. — Я ночевала там. Он не спрашивает почему, хотя она видит вопрос на его губах, видит, как он формируется и зудит в нетерпении. Она ускоряется. — Ты была пьяна? — спрашивает Кевин возле уха, заставляя ее вздрогнуть от его громкости. Боже, этот человек просто несносен. — Что, — огрызается она, — Это позволительно только тебе? — Не перед тренировкой. — Мне так жаль, что мой срыв испортил твое расписание. — У тебя был нервный срыв? — О, боже мой, — восклицает она, вскидывая руки вверх. — С каких это пор ты такой ворчун!? — С каких пор ты такая беспечная? С командой он имеет в виду; с экси; с тренировками. Тем не менее, это заставляет ее вздрогнуть и испытать тошноту, не отвеченное сообщение отца ясно всплыло в сознании. — Пошел ты, — отвечает она, но даже для ее ушей звучит холодно. Она поправляет сумку на плече и протискивается мимо него. Прибыв на парковочное место, этот сумасшедший раскрывает руку ладонью вверх, будто она собирается передать ключи. — О, ты не поведешь мою машину, — предупреждает она, проверяя его бедра на препятствии при открытии водительской двери, не заботясь о его неуклюжем избежание удара по лицу. — У тебя права вообще есть? Он не утруждает себя ответом, неохотно забираясь на пассажирское сиденье. Кевин впервые у нее в машине, и требуется время с любопытством отметить странное зрелище. Эллисон качает головой и вставляет ключ зажигания. Спустя десять минут телефон оповестил о входящем сообщении. Учитывая, что смартфон в подстаканнике, Кевин тянется за ним. Он передает ей телефон, будто это ничего не значит, но его пристальный взгляд говорит об обратном. Он заглянул в сообщение, говнюк. — Ты любопытная сучка, знаешь? — Эллисон огрызается, чтобы скрыть уязвимый комок в горле. — Что нужно твоему отцу? — О, — восклицает она, крепче сжимая руль. Она испытывает тошноту, а его расспросы не помогают. Когда становится ясно, что объяснений не последует, Кевин наклоняется к ней. Она почти отшатывается, но ей удается удержаться, крепче сжимая руль. — Так вот почему ты сорвалась? Чувствуя абсолютную нарастающую клаустрофобию, она открывает окно. Однако Кевин не сдается. — А что, если так? Он замолкает на мгновение, когда она думает, что он блаженно заткнется. Конечно, нет. — Ты никогда не рассказывала нам, что произошло. — То же можно сказать и о тебе, — огрызается она в ответ, злобно и быстро. —Ты не рассказывал нам, что происходило в Ивермор. — но он, кажется, не удивлен, отчего кислота в желудке обжигает сильнее. — Ты собираешься отвечать? — Нет, — тут же бросает она. Правда в том, что она не знает, не позволяет себе даже думать об этом. — Он не… Он плохой человек. Обычный кусок дерьма. Кевин кивает, словно в этом есть хоть какой-то смысл. Для нее нет. — Ты заслуживаешь лучшего. — Это, блять, не сеанс самопомощи, Дэй, — огрызается она, начиная испытывать головокружение при мысли о своем отце, сообщении и необходимости блевать. — Мы не получаем того, чего заслуживаем, и уж точно, не выбираем семью. В машине воцаряется тишина. Эллисон бросает на него взгляд и наконец откидывается на спинку сиденья. Он хмурится, что кажется скорее рефлексивным, чем раздражительным, поэтому она фокусируется на дороге, полагая, что дискуссия окончена. В конце концов, он выдыхает: — Нет, выбираем.***
— Что случилось? — Любовь Кевина к экси заставляет меня блевать. Би смотрит с тем искренним, открытым лицом, которое всегда действует ей на нервы. — Я слышала, что на днях ты испытала страх. — Это было не испугом, — парирует она. — Просто сахар понизился, вот и все. Би, как всегда, впечатляет. — Приближается годовщина со смерти Сета, — заявляет Би, будто это не ударяет Эллисон в живот, горло, легкие в быстрой последовательности. — Ага, — прохрипела она. — На прошлой неделе я облажалась, — говорит она, что само по себе не является ложью, но надеется, что послужит объяснением того, почему она чуть не упала в обморок несколько дней назад. Прошел год с тех пор, как его нашли мертвым на полу грязной ванной, с наркотиками в организме несмотря на то, что он прекратил употреблять и ему становилось лучше и он был на пути к выздоровлению. В сотый раз Эллисон думает, как она рада, что Рико мертв. Она надеется, что ублюдок горит в аду. — Но сейчас я в порядке, — говорит она Би, веря в собственную ложь. — Я имею в виду, я не забыла, но… Мне лучше. — В прошлом году у тебя были трудные времена, — говорит терапевт, кивая самой себе. — Я рада видеть, что тебе лучше. — Мой отец хочет меня видеть, — выпаливает Эллисон, хотя уверяла себя, что не расскажет никому, кроме Ваймака, который является единственным человеком, знающим, что произошло между отцом и дочерью. Единственным признаком удивления Би является небольшая пауза в движении, когда она подносит чашку к губам. — Хм? — Я даже не знаю, откуда у него мой чертов номер, — бормочет Эллисон, теребя пальцами сбившуюся нитку на подушке. — Кстати, твои наволочки ужасны. Тебе следует сменить цвет. — Что ты предлагаешь? — отвечает, не обращая внимания на избегание, хмуро глядя на свои подушки, будто они ее чем-то обидели, но это не так. Она никогда ни на что не обижается. — Тебе следует соблюдать цветовую гамму. Синий был бы неплох. Би прожужжала. Эллисон отвела взгляд. Вздохнула, сцепила руки. — Знаешь, что самое худшее? На самом деле я немного испытываю предвкушение. Отомстить, я думаю; показать ему, что ни черта не нуждаюсь в нем. То, что он сделал, не определяет меня, и сейчас я в порядке. — Месть, — кивает Би. — Я понимаю. — Разве ты не должна ответить, что обычно это не приносит катарсиса, на который мы надеемся, или что-то в этом роде? — Эллисон издевается, стиснув зубы. Когда она возвращает взгляд, Би мягко улыбается, и от этого ей хочется немного поплакать. — Часто от этого становится только хуже. — Не понимаю, каким образом.***
Эллисон все еще абсолютно расстроена — на Би, на своего отца, на себя, на Кевина — когда выходит из офиса Би и направляется на поле. Сегодня выходной, а значит, никакой тренировки, но это не отменяет отсутствие Кевина там. Ибо, естественно, он тренируется, не дай бог, чтобы в свободное время Кевин Дэй занимался чем-то помимо экси. Они игнорируют друг друга, не выполняют одни и те же упражнения и не играют на одной стороне поля. Возможно, глупо, но сейчас она не в том настроении, чтобы совершенствоваться, она просто хочет выпустить пар и быть жестокой. Она чувствует облегчение спустя два часа, срывает шлем и направляется в раздевалку. Ноги горят, как в аду, но это хорошо. Очень хорошо. В раздевалке тишина, поэтому Эллисон не торопясь принимает душ и переодевается. Она снова чувствует тошноту оглядывает себя в зеркале: джинсы обтягивают бедра, задницу и талию, из-под укороченного топа виды участки открытой кожи. Отвести взгляд не помогает и она идет в туалетную кабинку. Рефлекс Павлова заставляет желчь немедленно подняться к горлу, почти ко рту, рука находит привычное место на краю сиденья унитаза, в то время как она засовывает пальцы в горло. Рвота никогда не бывает приятной, но она находит это все менее и менее болезненным. Она предпочла бы, чтобы все это было снаружи, чем внутри. Ей требуется меньше десяти минут, чтобы подняться на ноги, в последний раз сплюнуть в унитаз и спустить воду. Она прижимает руку ко рту, выходя из ванной, и замирает. Кевин смотрит на нее. Она смотри в ответ. Затем отворачивается и принимается чистить зубы, не замечая его присутствия. Однако у нее помутился рассудок. Какого хрена он здесь делает? Он знает? Даже если и знает, то что? Это ничего не меняет. Закончив чистить зубы, Эллисон поправляет волосы. — Вау, подсматривать за девчонкой в женской раздевалке? Думала, экси удовлетворяет твои потребности, фрик. — Ты отстранена. Эллисон замирает. Она пропускает удар, второй, чтобы дать ему возможность отказаться от своих слов. Изменений не последовало. Она медленно поворачивается на каблуках, оказываясь лицом к лицу. — Что, черт возьми, ты мне только что сказал? — Ты на скамейке запасных. Я не хочу видеть тебя на поле, пока ты на самом деле не поешь. — Я… — Если ты слаба, то не можешь тренироваться и становишься обузой для всех нас. Мертвым грузом для команды, а не преимуществом. Единственная причина, по которой ты здесь - ты хороша. Не думаешь же ты, что останешься, когда в тебе не будет нужды? Она знает, что он делает, и это работает. Она в абсолютной ярости. Кевин видит ее удар с расстояния в милю, ловит рукой, хотя и спотыкается от силы. Она задается вопросом, почему он просто не обошел стороной, прежде чем ее взгляд приковывается к руке, крепко сжатой вокруг кулака. Белые шрамы все еще болезненно выглядят, а костяшки пальцев согнуты в стиле просто моргни-и-пропустишь. Рико позаботился о том, чтобы даже если он снова сможет играть, он никогда не забудет, кому обязан своим первоначальным успехом. Она вырывает руку из хватки, но не отстраняется. — Ты не можешь отстранить меня без причины. — О, хочешь, я объясню причину Дэн и Ваймаку? Боже, ей так сильно хочется дать ему пощечину, что у нее горят глаза. Ее тело сотрясается от безудержной ненависти, но все, что делает Кевин - это смотрит в ответ, спокойный, собранный и непоколебимый. Она никогда раньше не видела его таким; Кевин, наверное, самый нестабильный из них всех. Он ненадежен во всем, кроме экси, и то, что он ведет себя так по отношению к ней, сводит Эллисон с ума от гнева. — Пошел ты, — выплевывает она, слово застревает у нее в горле. Она тычет пальцем ему в грудь, не обращая внимания, насколько бледной выглядит по сравнению с его кожей, и снова пытается уколоть. — Иди. Нахуй. Он просто изгибает бровь. — Гребаный алкоголик, — выплевывает ему прямо в лицо. — Что дает тебе право... — Это не влияет на мою игру, — объясняет он, будто это самая логичная вещь на земле. Худшая часть? Вот она. Кевин слишком сильно любит экси, чтобы подвергать игру риску. Эллисон недостаточно любит себя, чтобы беспокоиться. Кевин любит экси больше, чем ненавидит себя, и осознание этого заставляет снова захотеть пнуть его или взять ракетку и ударить по голове. Учитывая, что она не может сделать ни того, ни другого, Эллисон просто прижимается лбом к его груди, чтобы не смотреть на него, и это зрелище разрывает на части от ярости. — Я чертовски ненавижу тебя, — говорит она вместо этого, чувствуя, как рваные слова срываются с губ, эхом отражаются от торса, точно в его грудную клетку. Ее ногти впиваются в ткань рубашки. — Я знаю, — просто отвечает он, и слова даются легко, но для нее не имеют смысла. Тон ровный, скрывающий что-то темное. Она задается вопросом, что он имеет в виду, а потом думает, что люди, вероятно, поступили с ним так же: Ваймак, Эндрю, Эбби. Не имеет значения. Они остаются таком положении, прижавшись друг к другу, пока она снова не сможет дышать. Затем Эллисон отстраняется и отворачивается. Когда она оглядывается, прежде чем закрыть дверь, он все еще стоит на том же месте.***
Ваймак принимает их жалкое оправдание, хмурясь и нетерпеливым жестом призывает ее взять себя в руки, для скорого возвращения на тренировки. Эллисон едва сдерживается, чтобы не выбежать на поле и не показать ему, насколько она хороша. Пристальный взгляд Кевина разубеждает ее. Она не разговаривала с ним, и он, похоже, и не ждет обратного. Дэн и Рене спрашивают ее об отсутствии на тренировке, она отвечает, что в последнее время плохо себя чувствует. От их беспокойства становится хуже и она заставляет себя блевать, как только они выходят из комнаты. Лучше не становится. Она держится подальше от Кевина в течение двух дней, во время которых ее гнев растает, что вынуждает ее оказаться на поле. Она выбирает ночное время, потому что не может смириться с отстранением, когда вполне может играть. Итак, она берет свое снаряжение и направляется на поле, зная, что Кевин уже там, когда приходит. Нейла и Эндрю нигде не видно, что является приятным сюрпризом. Эллисон предполагает, что они могут быть где угодно на стадионе или целоваться в раздевалке. Кевин вскидывает голову, когда за ней захлопывается дверь. Она не смотрит на его реакцию, вместо этого спешит в раздевалку. Она успевает снять только куртку и туфли до того, как он врывается ураганом, весь в праведном гневе и убеждении в своей правоте. Это сводит с ума от ярости. — Какого черта ты делаешь? — Играю, — отвечает она, поворачиваясь лицом. — Я думаю, что… — Ты хочешь меня трахнуть? — резко осмеливается, полностью ожидая, что он подавится словами и покраснеет. Снова он удивляет, когда едва проводит взглядом по ней, выгибая бровь. Это еще больше сводит ее с ума, эта видимость, эта невозмутимость. — Все хотят тебя трахнуть. — Тогда в чем же... — Не в этом, блять, проблема, Эллисон, — рычит он, впервые произнося ее имя. Ощущается так ново. Так опасно. — Дело не в твоей внешности, а в здоровье. Эллисон смеется, не может остановиться, чувствует, как смех эхом отдается в раздевалке, ползет по коже, вызывая мурашки. Она бросает острые взгляды на игрока экси, легенду, того, кто пьет водку при любой выпавшей возможности. Она пристально смотрит на него, потому что, если отведет взгляд, то услышит голос отца и увидит таблоиды, заголовки и все ее недостатки, выставленные на всеобщее обозрение. Это всегда о том, как она выглядит. — Никто из нас не здоров, Дэй. Мы все облажались по-своему, и мы все справляемся с этим по-своему. Такова жизнь. Если мне придется учить тебя этому... Она обрывает себя, все еще не сводя с него взгляда, не в силах сдержать гнев, желая высказать, как чертовски он неправ, что это не его дело, и вообще он ничего не понимает. — Только посмей, смотря на меня сказать, что я, блять, на скамейке запасных. Он знает, что она имеет в виду не только отстранение. Она имеет в виду все это. Она знает, как выглядит, знает силу своего тела и четкие линии, свидетельствующие об этом. Она знает, поэтому стягивает рубашку через голову. Кевин вздрогнул, выглядя как олень, пойманный в свете фар, когда слышит: — Посмотри на меня и скажи, что я отстранена. Он ничего не говорит, хотя взглядом блуждает по ее телу, осматривая грудь, руки и очертания пресса. Нет ничего, что кричало бы о болезни или слабости, Эллисон убедилась в этом, убеждается каждый день. Она просто хочет, чтобы он сам это признал. Но Кевин держит рот на замке. Глаза Кевина комично расширяются, становясь еще больше, когда она делает к нему шаг. Его руки поднимаются в мирном жесте, и она могла бы рассмеяться, если бы это не выглядело так жалко. Она осведомлена о происходящем срыве, но срывы никогда не сопровождались приступами рыданий или нюханья запрещенных веществ. — Говори, — снова приказывает она. — Остановись, — произносит он, но Эллисон, как известно, не делает того, что ей говорят, поэтому она хватает его за рубашку и толкает. Странно, но он не сопротивляется. Кевин следует ее примеру, она уверена, он не пил, поэтому не может постичь другой причины, по которой позволил бы так прижать себя к шкафчику. А затем его руки обхватывают ее запястья, сводят вместе, крепко сжимая. Она скалится. — Продолжай, — шипит она. — Скажи мне, что я на скамейке запасных. Кевин зол, это очевидно. Его глаза превратились в темное озеро, рот плотно сжат, и Эллисон приходится поднять глаза, чтобы посмотреть в ответ. У него нет никакого права притворяться неравнодушным, быть рядом, ждать и следить за тем, чтобы ее не вырвало. Она не ребенок, и ей, черт возьми, не нужна его помощь. Так почему же он так раздражает? Почему он так стремится все исправить? Она бросается вперед, лижет его татуировку, и он так сильно вздрагивает, что бьется головой о шкафчик. Она ухмыляется во все зубы от злобы. —Ты... — начинает он, застыв между яростью и страхом. — Пошел ты, Дэй, — снова говорит она, что, похоже, стало инстинктивной реакцией на Кевина в эти дни. Она скалит зубы, снова наклоняясь вперед, но его рука запутывается в ее волосах и крепко сжимает. Он склоняет голову, чтобы прошептать на ухо, и эти слова не отражаются эхом от металла шкафчиков. — Остановись, — снова говорит он, касаясь губами кожи. Это не нормально, думает она, это первый шаг в пучину грязи. Они все облажались, больше, чем смогут признать, все время на грани срыва, но это новый рекорд. Он весь горячий в местах их соприкосновения. Она едва сопротивляется тому, чтобы потереться о него ногой. Вместо этого она довольствуется тем, что прижимает свою грудь ближе, побуждая сильнее дергать ее за волосы. Гнев туго завязывается узлом возбуждения в животе, и она больше не может его игнорировать. Честно говоря, прошло много времени с тех пор, как она с кем-то чувствовала близость. Она пережила тяжелый, ужасный период после Сета — секс, алкоголь и отсутствия еды в течение нескольких дней подряд. С тех пор, она взяла себя в руки, отдав предпочтение лисам другими видами деятельности. Она понимает, он не шевелится и еще крепче сжимает волосы. Его губы все еще возле ушной раковины, ее руки крепко сжимают его рубашку. Медленно, осторожно она наклоняет голову в сторону, позволяя его губам опуститься на шею. Вместо того, чтобы отпрянуть назад, как ожидалось, Кевин прижимает их сильнее, тянет за светлые пряди, наклоняя голову для получения большего доступа. — Я не хочу этого от тебя, — произносит в шею, почти неразборчиво. Эллисон внезапно захотелось плакать, она не имеет понятия почему. — Ладно, — отвечает она и отрывается. Оставив его прикованным к стене, все еще чувствуя фантомные прикосновения и губы. Эллисон берет свою одежду, сумку и спешит к другой стороне шкафчиков, где она, черт возьми, больше не сможет его видеть.***
Кевина и след простыл, когда она вышла из раздевалки, что было хорошо, но, когда она пришла на ужин к Ваймаку, он уже был там. Помимо того, что Ваймак является их тренером, он считает, что обязан их кормить или что-то в этом роде. Поэтому вместе с Эбби организует эти ужины, из-за «пользы для вашего здоровья и сплочения команды». Она думает, что за этот год достаточно сделала для сплочения команды. Но. У нее не было выбора. Она избегает взгляда Кевина и его как такового, что не трудно. Она редко уделяет ему и каплю внимания, и ее разговоры исключительно с Дэн, Мэттом и Рене никого не шокируют. Она также дразнит Нейла, пытаясь заставить его открыться чуть больше, что он и делал постепенно, со времен дела ФБР по поводу Мясника. Эбби зовет за стол и приносит блюдо, Ваймак смотрит на нее так, словно она солнце его жизни, и Эллисон не уверена, потому ли, что она хорошо готовит, или он просто влюблен. В центре стола оказалась лазанья. Увидев блюдо Мэтт и Дэн дают друг другу пять, Рене делает комплименты Эбби, а Ваймак пристально смотрит на монстров, пока они не бормочут слова благодарности себе под нос. Сидящий справа от нее Ники наполняет ее тарелку гигантским куском лазаньи, несмотря на отказ и угрозу задушить его. — Нет у тебя никакого уважения к моей потрясающей фигуре, — фыркает она в отчаянной попытке выпутаться. Но на другой стороне стола Кевин пристально наблюдает за ней, нахмурив брови, поэтому, когда Ники яростно настаивает, она берет вилку. Внимание переключается на что-то другое, и обычно она играла с кусочками еды, размазывая по тарелке, в последствии находя способ выбросить большую часть, но сейчас Кевин следит за ее движениями. Она свирепо смотрит в ответ. Ее горло сжато, будто не хочет пропускать пищу, становясь преградой, заставляя задохнуться, прежде чем позволить еде попасть в желудок. Последний, кажется, во всевозможных настроениях, поскольку восстает против простой мысли о еде. Господи, она хочет разбить голову Кевина его собственной тарелкой. Но Эллисон – такая же упрямая задница, как и любой из лис, поэтому она подносит вилку к губам, вызывающе глядя на Дэя, и обхватывает ее губами. Вкус на языке неплохой, но тело реагирует иначе. Такое ощущение, что каждый нерв внутри нее содрогнулся от вкуса, от скользкого куска, скользящего по горлу. Она берет еще кусочек, назло, чтобы увидеть, как он отводит взгляд с довольным выражением лица, от которого становится еще хуже. Эллисон делает вид, что обращает свое внимание на Мэтта, дико жестикулирующего своими гигантскими руками и рассказывающего о чем-то или о ком-то. Однако она не может сосредоточиться, не может даже понять, в чем суть. Все тело кажется слишком ощутимым, увязшим, неудобным и таким напряженным, что причиняет боль. Она чувствует, что вот-вот вырубится, но все равно ждет. Она ждет и ждет, адресует улыбки, подмигивает и ухмыляется, но губы остаются сомкнутыми, не позволяя своим секретам вылиться наружу. Она, не может больше терпеть, кладет вилку в свою почти пустую тарелку (ей удалось переложить большую часть своего кусочка в тарелку Ники), вытирает салфеткой уголки губ и встает. — Прошу меня простить, — говорит она своим обычным надменным тоном, довершая ухмылкой. Никто не оглядывается, когда она идет в ванную. Оказавшись в прихожей, она почти бежит и следующее, что осознает — она склоняется над унитазом и выплевывает несколько кусочков лазаньи, которые ей удалось проглотить. Руки на затылке убирают волосы назад, прежде чем она успевает это заметить. Учитывая, что на ней топ с бретельками, давление его ладони на позвоночник неизбежно и ощущается клеймом. Она хотела бы сказать, что ненавидит это, но как кончики его пальцев на поле, когда она лежала на земле, это заземляет. Для того, чтобы избавиться от небольшого количества пищи, не требуется много времени, и как только желудок снова успокаивается, Эллисон прижимает лоб к ладони. Все еще находясь у нее за спиной, Кевин расчесывает спутанные волосы у нее на затылке. Она толкает его локтем в колено или бедро, он слегка отстраняется, но не уходит далеко. Она оглядывается, чтобы проверить, и видит, как он прислонился к двери. Он закрыл ее, когда вошел, за что она благодарна, но никогда не произнесет вслух. Эллисон встает на ноги, слегка дрожа. Она начинает полоскать рот и мыть руки в раковине. — Не совершай ошибку, думая, что мы друзья, — огрызается она. В зеркале его бровь выгибается дугой, и он еще больше откидывается к стене, скрестив руки на груди. — Не посмел бы. Она заканчивает избавляться от затхлого привкуса тошноты изо рта и оборачивается. — И что теперь? — она спрашивает, хотя это ее убивает. Эллисон думает, что, может быть, он не поймет, не поймет вопроса. Но Кевин просто смотрит на нее, его взгляд становится тяжестью, которая по-другому оседает внутри. — Теперь мы попытаемся это исправить. — Исправить меня, ты имеешь в виду, — сглатывает она, сопротивляясь желанию отвести взгляд. Она будет удерживать его взгляд до тех пор, пока он захочет участвовать в этом маленьком состязании в гляделки. — Ты больше не на скамейке запасных, — говорит он и ей не следует быть чертовски благодарной, когда на самом деле это его собственная вина в том, что она там оказалась. Но она благодарна ему за то, что он понял, что он не поможет, забрав единственное, что приносит облегчение. Когда она встречается с ним взглядом, во рту появляется тошнота, Эллисон думает, что у них, возможно, больше общего, чем она предполагала. Почистив зубы – Ваймак до смешного много хранит в запасе гостевые зубные щетки, расчески и тапочки – и поправив одежду и прическу, Эллисон жестом предлагает Кевину следовать за ней обратно в столовую. Они тоже могли бы остаться незамеченными, если бы не родился Ники. — Ооо, — восклицает он, улыбаясь с набитым ртом. — Вы двое целовались? — А что, ревнуешь? — она огрызается в ответ. Лицо, должно быть, выдает настроение, потому что Ваймак хмуро смотрит на нее. Никки поднимает руки вверх, все еще ухмыляясь. — Эй, никакого осуждения. Я бы вас обоих засосал, если бы мог. Аарон морщит нос и жалит: — Мерзость. Эллисон искренне хотела бы влепить ему пощечину только за это, за его гомофобию, которую он не может контролировать, хотя его двоюродный брат и брат оба геи, да и в команде есть квиры. К черту его, серьезно. — Не отвратительнее твоего лица, — обратилась она к Аарону и переключила свое внимание на что-то другое, чтобы не заводить настоящий разговор с Миньярдом. — Ага, жаль Кейтлин. — Мне тоже, — неожиданно вмешивается Эндрю, звуча апатично, как всегда, не дрогнув ни единым мускулом, когда Нейл подавляет смех в своем стакане, а Аарон восклицает: — У нас одно лицо! Эллисон позволяет их болтовне окутать одеялом и полностью игнорирует напоминание о сообщении, присутствии и подавляющем суждении отца и обнаруживает, что периодические взгляды на Кевина до конца вечера не заставляют закипать кровь, как раньше. Может быть, у всех еще есть надежда.***
Если бы ей пришлось вспомнить события, которые привели ее сюда, Эллисон бы не смогла. Она застряла в очень неудобной неестественной тишине, соревнуется взглядами с Кевином по другую сторону стола, а Нейл сидит по руку от нее лицом к Эндрю. Как это произошло, спросите вы? Она бы тоже хотела знать. Она предполагает, что это как-то связано со звездным игроком экси, маленьким вундеркиндом Дэем. Она надела двадцатисантиметровые каблуки, чтобы быть выше Кевина. Он горестно вздыхает, когда видит ее выходящей из общежития, возвышаясь над всеми. Она такая мелочная. В любом случае они оказываются в ближайшей к стадиону закусочной по настоянию Эндрю — насколько он может настаивать, не говоря ни слова, обычно используя красноречивый взгляд. Они ждут своего заказа, потому что да, видимо, она действительно собирается разделить трапезу с Миньярдом, но Эллисон не заказала ничего, кроме воды, чем заслужила острый взгляд Кевина. — Тебе уже предложили работу? — спрашивает Нейл с искренним интересом, за что она ему благодарна. С тех пор как его жизни перестали постоянно угрожать, он постепенно проявлял все больший и больший интерес к будущему, будь то его собственное или чужое. Так что его расспросы о последней модельной компании, которая связалась с ней, трогательны по нескольким причинам. — Пока нет, — отвечает, откидываясь на спинку стула, подошвы ее каблуков постукивают по мыску обуви Кевина. — Точно предложат, но не думаю, что приму его. — В самом деле? Почему нет? — Я не хочу быть моделью, — признается и надеется, что он не замечает всех хитросплетений слов, паники и ожидания, и того, как обтягивает одежда и заставляет чувствовать, что она задыхается, толстая и абсолютно не к месту. — Я бы предпочла работать в сфере моды. — Разве это не одно и то же? Эллисон насмехается, снова испытывая жалость к этому мальчику. — Конечно, нет. Мода — это не только модельное дело, но и «работа за кадром». Возможно, я бы согласилась работать в социальных сетях бренда или в маркетинговой команде. В любом случае, — она обрывает себя, когда приходит официантка, ставя еду перед всеми (ее сторона остается блаженно пустой). — Буду решать проблемы по мере их поступления. — Эй, — привлекает ее внимание Кевин, толкая в бок. Он пододвигает к ней свою тарелку, а также дополнительную вилку, которую попросил. Потому что, не дай бог, он не проявит осмотрительность. Нейл бросает на нее растерянный взгляд, и даже Эндрю смотрит на них слишком долго. Эллисон отводит взгляд. Когда она берет вилку и накалывает кусочек цуккини, говорит Нейлу: — Ты уже решил, кого возьмешь в нападение на следующей год? Это срабатывает, Нейл загорается, когда Кевин насмехается, а Эндрю явно сопротивляется тому, чтобы закатить глаза, отводя их в сторону. Всю трапезу она берет что-то с тарелки Кевина, охотно отбрасывая в сторону тот факт, что Кевин ест с другой стороны. Это до глупости похоже на рутину пары, и ей не нравится подтекст.***
Кевин начинает регулярно делиться с ней своей едой, и она догадывается, что надо бы поблагодарить за то, что он единственный, кто ест полезную пищу и заботится о своем здоровье. Худшая часть? Это действительно работает. Она понятия не имеет, какого черта, но она лучше переваривает еду, когда они делят тарелку, не будучи обязанной заказывать и доедать свою собственную. Это просто успокаивает, и она чувствует себя менее виноватой. Очевидно, ее все еще тошнит; такая проблема не исчезает по щелчку пальцев. Но уже лучше. И, как ни странно, команда к этому тоже привыкла. В начале это было самое странное, что она когда-либо видела: Дэн и Мэтт смотрели широко раскрытыми глазами, Аарон гримасничал, а Ники восклицал: «Какого хрена?». Ники взвизгивает, и Эллисон достаточно сообразительна, чтобы распознать улыбку Рене, когда та переходит к другой теме. Серьезно, она не может в достаточной мере отблагодарить лучшую подругу. Она единственная, кто знает, и единственная, кто помогает, и она просто любит ее так сильно, что может задушить. Рене не задает назойливых вопросов и не контролирует поведение, а просто поддерживает. Тем не менее, в тот же вечер Дэн загоняет ее в угол, небрежно прислоняясь к дверному косяку ванной. — Итак, есть ли особая причина, по которой Кевин угощает тебя ужином? — Это его способ ухаживания, конечно, — отвечает она без промедления, вытирая лицо и не встречаясь взглядом с зеркалом. — Никогда не думала, что доживу до этого дня. — Ты имеешь в виду Ди? Дэн фыркает, обращаясь к ней взглядом, который говорит, что она знает: Элисон уклоняется, и предпочитает не настаивать. — Ну, я рада, что он предложил свою собственную тарелку, потому что я не делюсь своей едой. — Вероятно, стоит рассказать об этом Мэтту, я видела, как он украл несколько картофелин фри. — Вот мерзавец, — шипит ее подруга, притворно сердясь. Они улыбаются друг другу в зеркале. — Но, если серьезно, между тобой и Кевином что-то происходит? — спрашивает Дэн, наконец объясняя реальную причину беспокойства. В этот момент наступает чувство вины, не подавляющее, но достаточное, чтобы заставить чувствовать себя некомфортно и отвести взгляд на ночной крем. — Нет, — говорит Эллисон, и ее голос звучит намного мягче, чем хотелось бы. — Просто... Легче делить настоящую хорошую еду, понимаешь? Вы, химбо, едите только мусор. — О, простите, Ваше Высочество, — улыбается Дэн. — Я не слышу тебя из-за абсолютного чудовища - ананаса на пицце. — Позволь-ка здесь я тебя прерву, — предупреждает Эллисон, указывая пальцем в зеркало. — Я пойду, пока ты не разозлилась. — Разумный выбор. Дэн исчезает в комнате, и вскоре освободившееся место занимает меньшая фигура Рене. Ее неподдельная улыбка резонирует с хлипким, в данный момент, сердцем Эллисон, после того, как Кевин настоял на том, чтобы они разделяли еду, после его готовности вернуть ее на поле в хорошей форме, вместо того, чтобы просто вернуть обратно на поле, как она обычно делает с собой. — Я рада, — просто говорит Рене, и на этот раз Эллисон не может не улыбнуться в ответ.***
Эллисон впивается взглядом в лицо Кевина, едва слыша происходящее вокруг обсуждение, изучая его хмурый взгляд. Не спрашивайте почему, ей это не нравится. Может быть, потому, что она выпила. Может быть, потому, что выпил он. Может быть, потому, что она до сих пор не ответила на сообщение отца и не планирует. Может быть, потому, что команда снова воссоединилась с невероятным количеством алкоголя, спасибо, Эллисон. Ники широко улыбнулся ей, когда она уронила остатки покупки в странной дружеской атмосфере. Эллисон может дотянуться до бока Кевина, с края дивана, если полностью вытянет ногу. — Эй, — начинает она, толкая Кевина ногой, пока он не отбивает ее, — Скажи мне честно. — М? — У тебя возникает стояк, когда ты выходишь на поле? — Отвали, — отвечает он, когда Никки хихикает, положив руку ему на грудь. — У тебя встает, когда ты видишь свое снаряжение? — добавляет Мэтт, его глаза блестят той обычной радостью, которую он так ясно хранит в своем сердце. — Отвали. — Окей, — выкрикивает Ники, привлекая всеобщее внимание, когда очень опасно размахивает бутылкой в воздухе. — Кто самый горячий в команде? Нейл, начинай. — Эндрю, — тут же выпалил он, и Эллисон фыркнула, а Ники закатил глаза. — Скуууучно! — освистывает Хэммик. — Дэн? — Эллисон. Последняя посылает ей воздушный поцелуй, в ответ получает подмигивание, прежде чем Дэн поворачивается к парню, чтобы погладить по голове. — Прости, детка. — Не парься. Я голосую за Нейла. Рука Эллисон взметнулась в воздух, когда она проглотила свой напиток. — Я тоже голосую за Нейла! — Эллисон, — говорит Кевин, удивляя всех. Она прячет ухмылку в очередном глотке текилы, мысленно благодаря Рене, когда та хмыкает в согласии. — Эллисон самая горячая, — соглашается подруга, — но Нейл самый милый. — Я? Эндрю закатывает глаза в редком проявлении эмоций, и на этот раз Эллисон может понять. Должно быть, бесконечно неприятно - иметь такого тугодума в качестве бойфренда. По какой-то непостижимой причине при этой мысли ее взгляд притягивается к Кевину. Он уже смотрит на нее, и она сопротивляется тому, чтобы немедленно отвести взгляд. Вместо этого она выдерживает его и подмигивает. Дэй краснеет. Пытается скрыть это в водке, своей лучшей подруге — что довольно тревожно, хотя его потребление алкоголя и уменьшилось в геометрической прогрессии, — но покраснение щек, расцветающее вплоть до татуировки, не скрыть. Это картина задевает что-то внутри нее. Ее взгляд задерживается на татуировке, сделанной черными чернилами. Она знает, что Нейл предложил ей за это деньги, которые она бы охотно отдала. Она ненавидела вид гребаного номера, выгравированного на его коже. Она предполагает, что его ощущения при взгляде на себя в зеркало ничем не отличались от ее. Они видят жестокое обращение, травмы и неуверенность. Но Кевин стоит гораздо большего, чем когда-либо стоил Рико, намного большего, чем второе место. Он легенда на поле, страстный, каковой она никогда не была. И теперь он готов бороться за свое место на вершине, наконец-то. Он перерос свою травму, перерос потребность быть на втором месте и сжиматься в подавляющей тени Рико. Эллисон действительно восхищается им за это, каждый раз, смотря татуировку. За мужество, на которое ушли годы, чтобы преодолеть первую метку. Она никогда не сможет в достаточной мере отблагодарить Нейла за то, что так яростно довел Кевина до предела. Заметив ее внимание, Кевин хмуро смотрит в ответ и ворчливо произносит: — Что?. — У тебя водка на подбородке, — говорит она вместо того, что хотела, ее горло немного сжимается, даже когда улыбка угрожает вырваться наружу.***
Она приходит в ярость, когда он говорит ей пойти к Эбби. Эллисон не ребенок, чтоб с ней нянчились. Но Боже, Кевин просто бесит. И когда он на чем-то зациклен, то часто добивается своего. Она начинает это понимать. Все, что она говорит врачу, это то, что у нее есть некоторые проблемы с регулированием своих пищевых привычек и требований, и просит проверить состояние здоровья. Как она и думала, с ней все в порядке. Она полагает, что до глупости умная идея Кевина разделить тарелку действительно сработала. Эллисон периодически тошнит. Но не потому, что она засовывает пальцы себе в горло, чтобы одержать победу.***
— Что? — рявкает она в третий раз, закатывая глаза. Кевин сдерживает улыбку, будто думает, что он милый — что совсем не так, он наименее милый из всей группы, и да, она брала в учет Нейла, — и проглатывает последний кусочек шоколада. — Ничего, — пожимает он плечами, очевидная ложь. Эллисон прищуривается, смотрит на него, затем на свою пустую тарелку, опять на него, где он по какой-то причине осматривает книжный шкаф. Однако он не слишком сосредоточен на книгах. Выпить немного воды - ее следующий шаг, чтобы избавиться от сухости во рту. Только когда она отложила бутылку и повернулась к нему, увидела его взгляд. — Я, блять, не собираюсь тебя благодарить, — уверяет она, поднимаясь на ноги. — О, я знаю, — отвечает он. На его лице появляется широкая улыбка, чего она раньше никогда не видела. Его татуировка так выделяется, что хочется ее поцеловать. Эллисон ругается себе под нос, а затем подскакивает к нему, прижимаясь губами. Кевин издает звук, но не отталкивает, его рот мгновенно открывается для нее. Податливый, думает она, прежде чем его пальцы обвивают ее шею, чтобы углубить поцелуй. Эллисон едва сдерживает стон, когда его пальцы сильнее давят на горло, наклоняя для своего удобства. Пользуясь удивлением, он скользит своим языком по ее. Давление его пальцев заставляет представить то, как он держит ракетку на поле, мощь, стоящую за его шагами и ударами. Может быть, экси - нездоровая одержимость, но он чертовски в этом хорош, и оно окупается. — Думала, ты не хочешь меня. — она насмехается и ей приходится отстраниться. Испуганный звук вырвался из горла, когда он прикусил ее щеку и губу. — Я никогда этого не говорил, — бормочет он, снова кусая за шею в наказание. Не отставая, она забирается рукой под рубашку, в знак признательности ногтями царапая пресс. Он целует снова, прежде чем она успевает возразить, сразу же проскальзывая языком, и Эллисон уже хочет прижаться к нему. Кевин... твердый и устойчивый, более надежный, чем она когда-либо ожидала. Он помог ей, доверился, и она отплатила тем же. Он отверг ее, когда она предложила ему то, что все от нее хотят. Сейчас он ее не прогонит. Его руки легли на задницу, и когда она издала ободряющий стон ему в рот, он осмелился протиснуться сквозь ее джинсы. Быстрым движением он меняет их местами, слишком сильно ударяя ее о стену. Это напоминание о времени, когда они ссорились, о времени, когда он загнал ее в угол, и она так чертовски его ненавидела, может быть, все еще немного ненавидит за то, что он сделал, за то, что он был таким любопытным. Но она не может думать об этом, когда его руки путешествуют от задницы к талии. Она поднимает ногу, чтобы обхватить его бедро, сильнее прижимая их друг к другу, вызывая у него шипение. Эллисон улыбается ему в губы. Но Кевин Дэй, очевидно, так же конкурентоспособен в постели, как и на поле, поэтому ее улыбка побуждает его переместить руку дальше, прижавшись к промежности. Она задыхается, ударяясь головой о стену. Хотя он, кажется, не доволен этим, независимо от звуков его пальцев и ладоней исходящих из нее, поэтому впивается губами в ее шею, стягивая с нее джинсы. А затем Кевин Дэй опускается перед ней на колени, его губы снова находят ее кожу, отнюдь не у рта. — Не часто стоишь на коленях, не так ли? — язвит она просто ради забавы. Внимание приковано к его лицу. Он поднимает глаза, взгляд находит ее, в то время как зубы задевают тазовую кость. Ее охватывает дрожь. — Да, ты правда ненавидишь это, а? Эллисон даже не может возразить, потому что не прошло и секунды, как в ее голове не осталось мыслей, язык задействован, а пальцы прижаты, и действительно, кого волнует, если она не может говорить? Вид Кевина Дэя на коленях и, что более важно, ощущение Кевина Дэя напротив и - его части - внутри нее, этого достаточно, чтобы фантазий хватило на всю чертову жизнь. И это тоже похоже на целую жизнь, когда она кончает и изо всех сил пытается отдышаться. Он снова встает, его рот блестит и дразнит, и кто бы мог подумать, что он будет так хорош? Эллисон схватила его за волосы и притянула к себе, пробуя его язык на вкус, получая в замен запыхавшиеся стоны, скуление и звуки, возбуждающие от желания и похоти. Она ведет его комнату, срывает рубашку через голову. И ох, он просто загляденье. Она знала, конечно, и оценивала линии его тела в спортзале и на поле задолго до того, как ей пришла в голову идея убедиться в этом лично. Запрыгнув на матрас, Эллисон без малейшего колебания опускается на четвереньки. Кевин издает звук позади, хриплый и прерывистый. Она бросает на него взгляд через плечо, заметив, как замерли его пальцы в районе расстегнутого ремня, презерватив уже находился между большим и указательным пальцами. — Ты можешь меня трахнуть или тебе нужна твоя ракетка, чтобы у тебя встал? — рявкает она, злясь на себя за то, как сильно наслаждается видом. — О, я могу трахнуть тебя, — говорит он мрачно и рокочуще, и опять же, она никогда раньше не слышала подобного тона. От этого ее пробирает дрожь, особенно когда он становится на колени позади, лаская губами ее шею. В то же время он входит в нее, правая рука ложится на ее, переплетая их пальцы. Эллисон издает сдавленный звук, наклоняя голову вперед, как будто это поможет, но все, что она может видеть, это их соединенные руки. — Это глупо, — насмехается она, задыхаясь. Кевин фыркает, задыхаясь от смеха, его правая рука крепко сжимает ее бедро. Она хотела бы увидеть, как сжимается в такт движениям, когда он толкается вперед, подталкивая ее по инерции. Они оба издают стоны. Она чувствует, как он снова обвивается вокруг нее, все жесткие линии его тела прижимаются к ее изгибам, будто так и должно быть. Эллисон вздрагивает на очередном выдохе, когда он снова толкается взад и вперед, начиная задавать ритм, который она была бы не прочь ускорить. Ее волосы уже слиплись на затылке, но ему, похоже, все равно, язык дразнит ее кожу, когда хватка на бедре опасно усиливается, притягивая еще ближе. Голова все еще низко опущена между руками, Эллисон мельком видит, как они держатся друг за друга. Сердце замирает в груди и бешено начинает колотиться. Она выгибает спину, наслаждаясь его стонами, упиваясь более резким движением его бедер, тем, как он, кажется, решил, что она не сломается, если он будет двигаться жестче, будет злее. В этот момент ее мыслительный процесс полностью и бесповоротно испарился. Он заставляет ее кончить во второй раз, положив руку между бедер, бормоча очень, очень грязные слова ей в ухо или в шею. Он кончает сразу после того, как она приподнимается на локтях и сжимается вокруг него. Кевин плюхается на спину, избавляясь от презерватива, продолжая держать ее за руку, как будто не хочет терять контакт. Эллисон наслаждается видом потного, измученного, светящегося и трахнутого Кевина Дэя. Она не готова признаться, насколько сильно наслаждается его видом. — И еще одно очко приносит игрок под номером два, — говорит она. Кевин издает удивленный смешок, вызывающий улыбку на ее лице. — Ты такая язва, — отвечает он с откровенной нежностью в голосе. Его пальцы сжимают ее, и она сопротивляется тому, чтобы снова назвать это глупостью. Во всяком случае, не было ничего дурацкого в том, что они трахались. Кроме того, если она не вырывает руку из его, он не отворачивается, почувствовав ее пальцы нежно трогающие татуировку на лице. Его губы приоткрываются, глаза заметно смягчаются. Она ненавидит, что замечает изменение. Ненавидит, что она так хорошо его изучила, и это взаимно. Кроме их рук и ее пальцев на его лице, они не соприкасаются, позволяя прохладному воздуху проходить между их телами и ее легкими. Теперь она не чувствует себя неуверенно, не чувствует необходимости проверять свои бедра, грудь, живот и вес, не чувствует необходимости скрывать все то, что беспокоило ее по ночам или дразнило в зеркале. Кевин смотрит на нее, мягко и открыто, позволяя коснуться следа своей травмы, клейма, которое он поборол, и травмы, которую победил. Эллисон прикусывает губу. — Итак, — говорит он, как бы продолжая разговор, уголки его глаз морщатся от ухмылки. — Моя очередь быть на скамейке запасных? Эллисон удивляет ее смех, пальцы скользят к его волосам, сжимая пряди, чтобы притянуть его ближе. — Никаких скамеек запасных, — дразнит она. — Но тебе нужно больше практиковаться. Кевин позволяет ей притянуть его, поцеловать глубоко и медленно, совершенно иначе, чем в бешеном темпе, как раньше. Он перекатывается, оказавшись над ней и их тела соединяются. — Как бы то ни было, я справлюсь, — выдыхает он в пространство между ними, и Эллисон улыбается.