В склепе холодно трупам лежать

Храм Смерти — или Храм Справедливости, или Храм Черной Метки, или ещё какое либо другое название — был самым спорным местом на сервере. В смысле, это конечно удобно (в какой-то степени для определенных личностей), но для обычных людей жить с религиозным наемником под боком — это очень рискованно и страшно. Сам Алфедов скорее не одобрял действия Модди, чем поддерживал. Опять же — никто не хочет знать, что в любой момент кто-то может заплатить за твою смерть, хотя основная причина недолюбия не в этом. Как и все остальные дровосеки после заказа он старался держаться от Модди подальше. Но есть что-то, что толкает его к порогу храма, снова и снова приводя к этому месту. Есть что-то (или скорее "кто-то"), что шепчет ему на ухо прийти и увидеть вновь. Алфедова не пугает храм, и он не чувствует его величия, несмотря на определенное присутствие там потусторонних сущностей. Он просто приходит и сидит там в свободное время, позволяя голосам утихнуть, чтобы потом уйти и не вспоминать об этом. Сначала это было для их спокойствия. Но потом он начал замечать, что сам приходит к постройке, и это заставило его насторожиться. Может быть, он просто пытается понять, что именно делает Модди. Он бы не удивился его внезапной религиозности, но Смерть — бог, с которым всегда нужно видеть грань, и с которым очень сложно себя контролировать. Решиться на службу ему это тяжелое, требующее веских причин дело. Подобных причин у Модди Алфедов не замечал. А если дело в другом, то почему именно такое исполнение? Просто для эффекта? И что на самом деле ему нужно? (Алфедов не знает. Алфедов недостаточно человечен, чтобы понимать религию, веру и тягу к славе или богатству. Единственный его приоритет — жизнь) . . . Нога закинута на колено, тело расслаблено, насколько может быть расслабленным снег. Он не чувствует очевидной жёсткости каменной скамейки, на которой он расположился, и не чувствует страха. Он даже не листает книгу, чтобы увидеть новые заказы, он просто рассматривает первую страницу, когда позади него раздаются шаги, и он оборачивается. —Что ты тут делаешь? Модди без брони, но все равно опасен, а ещё Модди ближе к выходу — разум Алфедова уже строит графики угрозы и пути отступления, хотя его лицо остаётся безэмоциональным. —Не знал, что здесь нельзя находится. —Я спросил, что ты тут делаешь. Алфедов пожимает плечами, обводя помещение взглядом. —Сижу. —А чего сидишь? Модди подходит ближе, и Алфедов заставляет себя не двигаться, потому что, ну, ему правда нечего скрывать и волноваться. В книжке он вроде не записан, а значит и Модди не будет его убивать. Ну, или он просто не должен. Чисто теоретически. —Думаю. Налаживаю связь с астралом. —И как? —Не очень. Модди подходит совсем близко, но он обходит скамейку и просто листает страницы книги, стоя к нему спиной. Значит, атаковать не собирается (или просто показывает свою уверенность) —Я. . . Пытаюсь понять, почему ты это делаешь, — внезапно набравшись храбрости (или внезапно отключившись от своего здравого смысла) он спрашивает мужчину. —Что именно? — невинный вопрос, как будто они сейчас не в храме на крови общаются. —Почему ты. . . Решил начать службу. Рука Модди замирает, а после скользит в карман. —А что, тоже решил почитать мне лекции, типо это сервер друзей и вообще убивать это нехорошо? —Убивать это не хорошо, — кивает Алфедов, — но я тебя спросил почему ты начал службу. Модди садится рядом, почти полностью отражая позу самого снеговика, и его лицо такое же непроницаемое. —Божья воля должна быть исполнена. —Ты исполняешь волю других игроков, — аккуратно поправляет его дровосек, — и я осмелюсь предположить, что нападки без заказов ты совершаешь по своей собственной воле. Модди хмурится, и Алфедов замирает, снова пытаясь просчитать ситуацию. —Не тебе говорить мне о воле и смерти. —Если хочешь я могу позвать Альцеста и вручить ему бумажку с текстом. —Альцест тут не причем, и я не хочу его видеть. —Он заказан, увидишься с ним рано или поздно. Кажется, что выражение лица Модди не меняется, но Ал чувствует что-то, не вяжущееся со спокойным (может, слегка раздраженным) образом, сидящим перед ним. —Альцеста не так просто убить, я набираюсь ресурсов для следующего раза. —Я сомневаюсь, что ты сможешь его убить. Я сомневаюсь, что ты этого хочешь. Модди медленно вдыхает, будто он разговаривает с ребенком, которому нужно что-то десять раз объяснять, и он набирается терпения начать заново. —Тут не важно хочу я или нет. Я исполняю божью волю. —Божья воля ничего тебе не даёт. Люди дают тебе деньги. Убийство приносит тебе удовольствие. Но убийство того не стоит. Убийство не стоит удовольствия. Копошащиеся голоса оглушают его на мгновение, и нервный смешок Модди пролетает мимо его ушей. —Но ты ведь тоже делаешь это, — говорит он, вкрадчиво, пытаясь держать на губах улыбку, — и ты ничем не лучше меня. И голоса взрываются, пока разум говорит ему бежать бежать бежать бежать бежать бежать бежать бежать -нет —Мы сейчас говорим не обо мне, — он подозревает, что его лицо сейчас потеряло какое либо выражение совсем, и его голос замедлился, в попытках обработать каждое слово. —Конечно, — отвечает Модди, и его улыбка все ещё натянута, — Мы оба говорим не то, что хотим спросить на самом деле. Алфедов спрашивает себя, чего он хотел, когда вошёл в храм. Он спрашивает, чего хотели голоса, когда привели его сюда. Модди ничего не спрашивает, но его улыбка все ещё с ним, и Алфедов цепляется за нее, потому что эта улыбка стоит того, чтобы ее запомнить и потом повторить, потому что эта улыбка — настолько человеческий жест, что он хотел бы его уметь. Даже если это уязвимо и очевидно — это по-человечески. (Так вот что имел в виду Модди) —Ты лицемер, — заявляет он, и это заявление Алфедова уже не цепляет. —Ха, — звук, что вроде должен был быть смешком, но воспроизведенный с ледяной физиономией, — Ты быстро понял. Но я говорю, что мы говорим не обо мне. Модди изучает его лицо, будто пытаясь залезть в чёрные глаза и увидеть, что находится под слоями белого снега. Будто он пытается найти что-то, за что ему можно будет дёрнуть, за что можно будет ухватиться в этом ледяном покрове. —Может быть тебе правда стоило отправить ко мне Альцеста, — говорит Модди, вставая, — по крайней мере, я видел бы человека, а не его пародию, играющую в справедливость. И это уже удар под дых, и Алфедов вскакивает, но он чувствует, что у него нет сил ни на шаг к Модди, ни на слова сопротивления. Голоса шумят. Голосам нравится представление, нравится, когда их человека унижают, они ликуют, смеются своими детскими голосами, вкушают произнесенную чужими устами месть. —. . . Если я — лицемер, то ты — лжец, — улыбка Модди, поблекшая на момент молчания, снова всплывает, — И мне жаль человека, которого ты пытаешься обмануть. Модди смотрит на него очень долго, изучая спокойное лицо, и медленно сам возвращаясь к спокойствию. —Уходи. Я устал от твоих обвинений, юнец. —Про возраст было лишним. —Цени правду лжеца, и возможно когда-нибудь он оценит искренность лицемера —По-моему ты сказал, что устал от обвинений. —И я все ещё жду когда ты уйдешь. Они смотрят друг на друга ещё немного, когда Алфедов наконец заставляет себя развернуться. —Бог смерти придет за всеми, — говорит он, уходя, — бесполезно строить себе баррикады из трупов. И он не оборачивается. . . . Они встречаются снова через несколько дней, когда Алфедов пришел к храму и увидел, что перед ним стоит табличка "храм временно закрыт". Там же он видит Модди, молчаливо смотревшего на эту самую табличку. Он поднимает взгляд на Алфедова, и они смотрят друг на друга почти минуту, пока Модди наконец не отмирает и поворачивается. Алфедов вдруг увидел его усталое лицо и мутные глаза. —И тебе желаю того же, — говорит бывший посланник Смерти, и он уходит, оставляя Алфедова одного.