Фул Хаус

Пять сердец разгоняют кровь так, что тело наливается тяжелым пульсирующим теплом. Бессонница привычна, скинутое одеяло не помогает, Какузу лежит, уставившись в потолок, прислушивается к шелесту листвы за окном, к крикам какой-то птицы. Просто так. Вечно мерзнущий Хидан во сне постепенно перекатывается на чужой матрас, устраивается у теплого плеча, сначала закидывая на равнодушного Какузу одну руку, потом ногу, и наконец, тесно прижимается всем телом в бессознательной попытке согреться. Ледяные пальцы ложатся на спокойно вздымающуюся грудь, покрытую уродливыми швами — такое прикосновение неприятно, Какузу скидывает ладонь и отодвигается вместе с матрасом. Резкое движение и Хидан уже не спит, пара секунд, чтобы разум догнал в раз напряженное тело, готовое действовать. Но опасности нет, Какузу просто защищает свое личное пространство и второму убийце ничего не остается, как улечься обратно, перед этим натянув на себя два одеяла — свое и напарника. Теперь Какузу слушает, как зубы Хидана выбивают барабанную дробь. - Подвяжи хлеборезку. Ты мне мешаешь. К этому только обратись, дай повод открыть рот и сам не рад будешь, но сейчас в ответ доносится только сонное: - Отъебись, мне холодно. Какузу мог бы напомнить, что Хидан сам виноват – помалкивал бы, пока он во второй раз пересчитывал оплату за того монаха, не попал бы под горячую руку. А так пришлось заставить его заткнуться единственным возможным способом… Крови Хидан потерял не хило, не удивительно, что теперь мерзнет. Какузу мог бы напомнить, но не стал. Настроение было не такое, чтобы разводить холивары в темноте. Ну, вот…теперь ему кажется, что Хидан нарочно возится, громко сопит и ерзает, а, может, и впрямь, нарочно, с этого ублюдка станется. Вышеупомянутый ублюдок сел, подтаскивая на плечи оба одеяла. - Я, мать твою, сдохну сейчас от холода! Это же пиздец, какой дубак! Ну что ты уставился на меня!? - Думаю, что может, если я тебя сейчас трахну, ты угомонишься, наконец. - ЧТО!? – Хидан словно подавившись своим криком, повернулся на невозмутимого напарника, который просто высказал мысль, пришедшую в голову, и делает вид, что его мало волнует реакция на нее. - Хотя, знаешь, Какузу,- голос Хидана насыщается опасным предвкушением. – Может, я хоть согреюсь… Он поймал на себе жутковатую оценивающую ухмылку тонких губ, переходящих в черные шрамы,и бесовские глаза полные бордового похотливого блеска оказались слишком близко. Запястье ошпарило мощной хваткой. Секс с Хиданом это всегда дикий коктейль из боли и наслаждения. Он насаживается резко, грубо, глубоко, насилуя сам себя. Срывает голос до визгливой хрипоты, целует, до крови прокусывая губы, раздирает плечи любовника ногтями, отдается целиком. Совершенное тело, абсолютная красота и ненасытное бешенство. Порывистый, жестокий в проявлении любых чувств, он терзает и душу и тело, оставляя после себя выжженные раны, и он один способен их заполнить острыми, царапающими иллюзиями близости. Секс с Какузу это всегда смесь дикого ужаса и жуткой звериной притягательности. Он практически бесстрастно гладит мускулистое тело Хидана, так отчаянно и необъяснимо вечно желающего этой однообразной грубой ласки. Руки, ломающие днем позвоночники, ночью заводят, заставляют биться на грани истерики. Скользкие прикосновения тонких подвижных волокон доводят Хидана до того состояния, когда он теряя себя, безумно желает, чтобы они проникали глубже, чтобы обхватывали все тело пульсирующими теплыми нитями. Какузу редко ослабляет контроль за живой, словно отдельно существующей чакрой, но когда Хидану удается пробиться через него, то он готов разорвать собственную грудную клетку, чтобы получить возможность дышать, потому что ему кажется, что крик страсти выжигает легкие изнутри. Вымотанный, удовлетворенный Хидан перевоплощается олицетворением нежности, покрывая целомудренными поцелуями им же нанесенные раны. Целует прокушенные губы, растирает кончиками пальцев с бедер Какузу свою кровь, трется гладкой щекой о его висок, и чуть ли не мурлыкает. Теперь его сводит с ума нерастраченная нежность, которая усиливается от внешней невозмутимости партнера. Тот рычит, хмурится, уворачивается от ласки, а сам гладит платиновый затылок, перебирает волосы, наслаждаясь этим мягким прикосновением. Остановить Хидана, утолить его постоянный голод тела может только тот, кто срать хотел и на Хидана, и на его тело. Но если красивенный парень плотоядно облизывает красные губы и склоняется, расстегивая штаны, то почему бы не принять его правила игры? Любой из Организации поостерегся делить постель с этим шибанутым фанатиком, хотя бы и для того, чтобы проверить, действительно ли он во время оргазма выкрикивает имя своего божества. Это лишь слухи. Нельзя удовлетворить того, кого боишься и нельзя не бояться Хидана, бессмертного, жестокого ублюдка, с которого станется и косой пройтись по телу в качестве отказа или удовольствия ради. Некоторые уже пытались и где они теперь? Какузу Хидана не боится, он бы вообще его не заметил, если бы не Лидер, поставивший их в пару. Ненасытный рот никак не может оставить горячую плоть, рисует влажные узоры, прикусывает тонкую кожу, сильнее, сильнее, пока жестокие пальцы не впиваются в растрепанные волосы. - Ублюдок, зубы! Как и Хидан, Какузу не человек, просто за силу он заплатил больше. Так или иначе, но Какузу действительно может прижать Хидана, перехватить и свести вместе запястья, заводя их над головой, раздвинуть ему ноги, дразнить, доводя до сладостного безумия, растягивать сопротивляющееся колечко мыщц, проникать внутрь, приводить в исступление без помощи рук. Хидан чувствует себя беспомощным перед этими затуманивающими разум прикосновениями, он привык к сладостно-болезненным грубым толчкам внутри себя, желает их, и сопротивляться ласковым движениям шелковистых волокон не имеет воли. Они обволакивают все тело, погружаясь в него, но их чарующая власть меркнет, когда шершавая ладонь приподнимает подбородок и Какузу медленным поцелуем отвлекает Хидана от истеричных мыслей. Он отвечает, не может не отвечать! Он готов умолять, чтобы изматывающая пытка завершилась, но знает, что любые слова только продлят ее. Какузу любит молчаливого Хидана, и получает его, доказывая, что можно диктовать свою волю и без слов. Слабость до черных точек перед глазами, ярость отступила, бешенства нет, нет желания язвить. Разум Хидана обретает короткий покой, пока тело выгибается в звериных объятиях. На губах вкус смерти, вкус чужой кожи и спермы, запах страсти. Какузу несильно покусывает шею любовника, не оставляя на совершенной коже никаких следов, получая в ответ алые, содранные полосы кожи от ногтей на груди и плечах. Они не трахаются так, как бы убивали друг друга, для этого они придумают что-то другое. Они просто друг друга не боятся, не понимают и не любят. Поэтому могут позволить себе наедине немного больше. А потом Хидан поворачивается спиной, прикусывает край своего амулета и мгновенно отрубается. Какузу устраивается поудобнее и снова тихо смотрит в темноту, слушает подрагивающее дыхание Хидана, ждет, пока тот, замерзнув, снова не начнет щемиться к теплому боку.