Грех священника

Мэлл отрешённо взирает на присыпанные снежной пудрой холмы и крепче стискивает чёрную маленькую книжку в своих руках. Зима в этом году необычайно снежная и холодная, невероятно отвратительная своей суровостью для того, кто впервые живёт один. Как оказалось, пребывать в холодные деньки в Усадьбе Роз куда приятнее, чем в старой одинокой церквушке, продуваемой всеми ветрами. Конечно же, о камине и прочих удобствах не может быть и речи. Зима с лёгкостью выстудила все жаркие и противоречивые чувства Мэлла, которые одолевали его при первом прибытии в церковь, и погрузила его в некий кокон отстранённости, куда едва ли проникали яркие и живые эмоции. Сердце Мэлла будто оказалось под толщей снега. Однако этим утром по ледяной корке внезапно пробежала маленькая трещинка. — Святой Отец, Вам нездоровится? — робко спрашивает одна из прихожанок, заметив, что священник несколько минут кряду молча стоит возле окна. «О, милая, оставь его. Он весьма занят в данный момент. Он строит из себя жертву. Он наслаждается своими страданиями». — Не тревожьтесь. Я лишь немного задумался, — доброжелательно отвечает Мэлл, чуть повернув голову и приподняв уголки губ. — Отправляйтесь домой. Прихожанка хочет сказать что-то ещё, но вместо этого почтительно кивает и прощается. Лихорадочный блеск в глазах священника окончательно в чём-то убеждает её. Её тёмную фигуру на ослепительно белом Мэлл наблюдает через окно уже спустя пару минут. «Вот ты и остался один. Будешь читать сейчас, мой дорогой?» Как же холодно всё-таки! Мэлл откладывает молитвенник на стол и дует на окоченевшие пальцы, все ещё вглядываясь в окно. Но глазу не ухватить скрывающуюся за холмами усадьбу. Это и хорошо — светлей её силуэт на фоне серого неба, Мэллу стало бы дурно. Хорошо бы перебраться в другую церквушку, подальше. «Трусишь?» — слегка дрожащее от удовольствия раздаётся в голове, и Мэлл бросает быстрый взгляд в сторону молитвенника. О чём тут же жалеет. «Этот торчащий уголок… Неужели… Ты посмел заложить любовное письмо своей сестрицы посреди страниц, исписанных молитвами?» Ну вот, о Господи! Мэлл нервно облизывает пересохшие губы и впивается ногтями в ладони. Трещина сильнее расползается по кокону. «О, да ты даже более грешен, чем я думала. Хе-хе». Сам того не желая, он подбросил дров в разгорающееся дьявольским пламенем веселье ведьмы. Теперь она не отступит. Она добьётся своего. Проклятое письмо. Он не решается протянуть руку и вскрыть печать. Ему страшно увидеть написанные там строки. Пожалуй, нужно было сжечь письмо сразу же после получения, а не трусливо прятать его в карман! «Я знаю. Ты страстно хочешь прочесть его. Давай же. Никто не осудит тебя», — сладкое и лживое вливается в уши. Мурашки бегут по спине. Строки, написанные Нелли. Внутренности понемногу скручивает от отвращения. — Я… с-сожгу его, — хрипло шепчет Мэлл. Неважно, что там написано. Он не хочет этого знать. Нелли не должна писать ему. Никогда. Он уберётся отсюда как можно дальше, только бы не получать от неё больше ни единой весточки!.. «Ха-ха-ха!» Ведьма не верит ему. Она думает, что он поддастся искушению. Мэлл — почти назло ей — берёт дрожащими руками письмо и сминает его. Оно жалобно шелестит. «Уже поздно, мой милый. Тебе ни к чему изображать из себя святого». По-хорошему, письмо бы порвать. На сотни мелких кусочков. А после предать огню. «Зачем ты сторонишься этого сейчас? Нужно было думать об этом в ту ночь». Мэлл рвано выдыхает и сжимает зубы. «Твои грязные поцелуи навсегда останутся отпечатком на её губах». Он хватается за край стола и медленно оседает на пол. В горле поднимается ком. «Тебе нравилось целовать собственную сестру», — ему кажется, что вместо пота по его спине стекает сочащийся из этих слов яд. Он не должен так легко сдаваться. Ведьме это только и нужно. Всю зиму она молчала, позволяла ему запрятать эмоции поглубже только затем, чтобы потом с нечеловеческим упоением вновь расковырять эту едва зажившую рану. «Как ты посмел надеть сутану после этого, мой дорогой?» — В ту ночь мной овладел дьявол… — срывающимся голосом цедит он. — Я ни в чём не повинен. «О, разумеется. Этот дьявол зовётся похотью, мой дорогой. Рано или поздно он приходит к каждому мужчине». Мэлла почти тошнит. Он пытается дышать глубоко. — Н-ничего не было… мы не… «Думаю, тебя можно простить. Отказать девушке, которую находишь весьма… привлекательной довольно трудно, не так ли?» Издевательский голос давит на виски. — Н-нет! Скомканное письмо летит прочь. Мэлл тщетно пытается удержать охватившую его дрожь. За последние два месяца он привык быть равнодушным, а теперь эмоции душат его. В голове возникают непрошенные воспоминания, прежде заметённые снегом. «Немного жаль, что вы не успели зайти дальше». Моргана веселится. Моргана хохочет. Моргана ласково нашёптывает. «Тебе жаль, не мне». Она лжёт. «О да. Ты всегда хотел этого, не отнекивайся». — Не хотел! «Она даже снилась тебе. В самых сладких снах, не так ли?» Растрёпанные золотые волосы, рассыпанные по подушке. Стыдливый румянец. Пальцы, пробегающие по контуру его губ. «На самом деле ты был рад, когда она пришла к тебе». Испуганно колотящееся сердце, касание, посылающее болезненно-приятные импульсы по всему телу. «Жалкий. Ненормальный. Грязный», — смакует Моргана елейным голоском. — О-она сама это начала! — выкрикивает Мэлл, хватаясь руками за лицо. — Она сама пришла в мои покои! Образ Нелли, настойчиво впившейся в его губы. «Об этом я и говорю, мой дорогой. Ты был чертовски рад, что это начал не ты, а она. Ведь после так легко переложить всю ответственность. Я не хотел. Я не желал. Она сама. Нелли, я ненавижу тебя». — Нет… нет… Оставь меня, ведьма! Мэлл яростно царапает свои виски, пытаясь заглушить насмешливый голос. «Ты заранее защитил себя, жалкий червяк. Ты во сто крат омерзительнее своей милой сестрёнки». — Заткнись! — шипит он. — Заткнись! Умри! Сгинь! Оставь меня в покое! «Ха-ха! Священник одержим демоном». — Да! — со звенящей в голосе яростью соглашается Мэлл. — Так и есть! Ты демон! Тварь, прицепившаяся ко мне! Он ни в чём не виновен. Это демон нашёптывает ему вздор! «Ох, мой дорогой… Это не мои мысли. Обернись». Нарочито сочувствующий тон неожиданно пугает. Мэлл вздрагивает и резко разворачивается. Полный немого ужаса взгляд прихожанки и оглушительный смех Морганы крошат последние остатки его самообладания.