***
Сакура жила жизнью обычного ребёнка из самой обычной среднестатистической семьи. Звёзд с неба не хватала, но и в хвосте никогда не волоклась. Её знал весь небольшой спальный район на окраине Токио, для многих ребятишек она стала заводилой и душой компании. Взрослые часто восхищались этим ребёнком: хвалили, осыпали комплиментами, дарили угощения. Светлая, маленькая, мечтательная звёздочка. Но многие даже не подозревали, что за яркой улыбкой и переливистым хохотом скрывались тревога, отчаяние и страх. Дом для Сакуры был преисподней, там не было сказок на ночь, тёплых касаний… Там не было любви, не вспоминали там и про все светлые чувства. По возвращении с учёбы, родные пенаты встречали девочку темнотой и въевшимся в серые стены страхом. И главным демоном в этом адовом логове являлся не кто иной, как родная мать. Каждодневные побои, унижения, оскорбления, наглое высмеивание простых биологических потребностей. Это была не женщина и уж далеко не мать. Это невменяемый тиран, вымещающий на ни в чём не повинном ребёнке агрессию из-за своей неудавшейся жизни. Зверства, которые она творила с собственной дочерью просто не укладывались в голове. В этом субъекте не заложено сострадания, в ней нет человеческих чувств. Она безнадёжна. Но виновницей в страданиях ребёнка была не только она, немаловажную роль в гонении сыграл и глава так называемого «семейства». Нет, он не был деспотом, он не бил, не ругал, он даже пальцем не трогал дочь. А всё потому, что он всеми силами игнорировал её существование. Безразличие — главное оружие тряпки-отца. Его карьера тухленького планктона в средненькой фирме была куда важнее, чем жизнь девочки. Сакура лишь однажды удостоилась его взгляда. Он остановился всего на мгновение и посмотрел на валяющуюся у его ног дочь, задыхающуюся от очередного удара в живот. После мужчина перевел глаза на взбесившуюся в очередной раз жену. А затем просто перешагнул через хрупкое тело и монотонно попросил не шуметь, ведь он очень устал после работы. И с того момента что-то в Сакуре надломилось. Но она никогда не жаловалась и не пыталась привлечь к своей проблеме других. Никогда. Она понимала, что любое плохое слово учителю — и она вновь останется один на один с «ней». Ей никто не поможет. Мир равнодушен к её бедам. Однако девочка не сдавалась. Сакура верила, была твёрдо уверена, что жизнь — не такая тяжёлая штука, как говорило ей это чудовище. Не может вся её жизнь состоять лишь из кошмара. Это невозможно! Малышка с усилием сдерживала колючие слёзы и запрещала себе в это верить. Мать — враг! И веры её словам не было и не будет. Ох, бедняжка… Если бы она только знала, что уготовила ей судьба. Время шло, и вот Сакуре уже стукнуло пятнадцать. В средней школе по плану тогда проводился стандартный тест на определение вторичного пола. Шумные подростки взволнованно шептались по углам, делились своими переживаниями, хохотали, подтрунивали друг над другом, косились на бахвалящихся поодаль альф. Вот кого-кого, а этих красавцев матушка-природа осыпала своей благосклонностью с головы до пят! Вожаки по своей природе, сильные, смелые, целеустремленные, необычайно умные. Лакомый кусочек для любого «охотника». Но юной Сакуре эти раздутые непомерным самомнением индюки были не интересны. Она их даже чуточку презирала — настолько заносчивых и самоуверенных индивидуумов ещё надо было поискать. А одноклассницы аж писали кипятком от них, мечтая поскорее привести на знакомство с родителями самого «породистого» и удачно выскочить под венец. Милый тривиально-гормональный бред. У самой же Сакуры на свою жизнь были совсем другие планы, нежели у её взбалмошных подруг. Она очень хотела стать высококвалифицированным хирургом. Цель хорошая, благородная. И для её достижения девушка нещадно вгрызалась в гранит науки и всегда держалась на первых строчках школьного рейтинга успеваемости. Стойко терпела недосып и издевательства домашней демонессы. Она надеялась, мечтала. Она слишком сильно верила… Но всё оборвалось, когда нудная, чванливая, престарелая бета в грязно-белом халате произнесла сухое и немного брезгливое: ОМЕГА. И Сакуру окатило болью. Будто эту потрескавшуюся от времени печать оттиснули не в мятый бланк её медицинской карты, а раскалённым тавро выжгли на её спине. В этот момент крошечная вера в светлое будущее с хлопком испарилась. Выплеснуло на розовую головку скудное прощание, оставило один на один с жестокими реалиями и в полной мере продемонстрировало, насколько этот мир омерзительно лицемерен. Знать, кто такие омеги — Сакура, разумеется, знала, по биологии она была отличницей. Этот вид попадается довольно редко, всего-то семь-десять процентов от общего числа населения. Но это не мешает людям их нахально дискредитировать. На дворе был двадцать первый век, а люди так и не прекратили травить меньшинства. Но за что же их травили? Омеги — кроткие, нежные, мягкие, заботливые люди, в которых была природой заложена способность к деторождению обоими первичными полами. В них не было безмерных амбиций и агрессии, как в альфах. Однако общество считало их главной угрозой и неизменной проблемой. Легкомысленно-опасные — так прозвали их. Омеги владеют самым главным оружием в природе и могут то, чего не может больше трети населения земли. Контроль! Омегам подвластно самое немыслимое и запретное. У них есть власть над альфами! Они без труда могут взять в оборот какого-нибудь чистокровного представителя этого класса, соблазнить его и совершенно без напряга сделать своим. Омежьи феромоны — вещь страшная, мозги альфам отключает на раз. А это, поверьте, не всем приходиться по душе. А посему на омег велась целая охота среди консервативных политиков, пренебрежение в государственных органах и равнодушие в простом народе. Так Харуно Сакура, только переступив порог медкабинета, стала отбросом. Низшим сословием. Яркой мишенью для колких издёвок. Сакура была обескуражена! Как мир мог так резко перестроиться всего лишь из-за одного слова? Она не верила, что так подло могут предавать самые близкие друзья, и что так мерзко могут поступать с ней некогда глубокоуважаемые учителя. Мимолетные оскорбления незнакомых учащихся, мелкие избиения бесившихся в ревности бет, тяжёлый буллинг фан-клубов альф, и — как вишенка на торте — сексуальные домогательства и непристойные предложения за хорошие оценки в семестре от преподавателей. Мерзко! Тошнотворно! Гадко! Она этого не заслужила! В один миг земля под ногами Сакуры потеряла свою твёрдость. Она осталось брошенной всеми. Но на этом её беды не закончились. Харуно долго скрывала свою сущность, почти семь месяцев ей удавалось врать матери о том, что она являлась обычной бетой. Всё шло так, как надо. Если бы не звонок классного руководителя, напомнившего о нужных препаратах и мерах предосторожности. Сакура пролежала в больнице тогда два месяца. Ей потребовалось полгода для заживления всех порезов на теле и сроста переломанных костей. Целый год понадобился девочке на то, чтоб на выбритой подчистую голове вновь появились волосы. Росли они рвано, клочками, неплотно скрывая мелкую сетку оставшихся от тупых ножниц рубцов. Изуродованную жестокостью душу так и не удалось излечить. И Сакура перестала улыбаться, отгородившись от всех стеной. Ей пришлось слишком быстро повзрослеть и частично принять тот факт, что мать в какой-то степени оказалась права: Жизнь и вправду жестока. Кое-как отучившись в средней и с боем окончив старшую школы, девушка с нескрываемым облегчением покинула отчий дом. Не было прощаний, не было и ссор. Она просто собрала сумку и без слов в сторону этих людей вышла на улицу. Переступив потертый порог и захлопнув за собой дверь, Сакура втянула цветочный запах пыльных улиц полной грудью. Впервые за все годы своей жизни. Всё! Конец! Свобода! Она вычеркнула эти омерзительные пятна из своей жизни и больше никогда про них не вспомнит. Всё осталось в прошлом, теперь она двигается вперёд. Но как оказалось, путь в университет Харуно был заказан. Несмотря на отличный аттестат и хорошую характеристику, ни одно учреждение не хотело брать на себя ответственность за привередливый нрав омежьей природы. На это Сакуре улыбчиво намекнул плюгавый председатель приёмной комиссии Тодая. Это был тот ещё кадр, скажу я вам. Залысины на вытянутом черепе, непомерное, обтянутое с двух сторон лямками подтяжек, пузо, стойкий запах сигарет и застоялого пота. Внешность не ахти, а полез туда же. Разжевывал Сакуре всё как глупой маленькой девочке, чирикал о каких-то там для неё неудобствах и всё ближе теснил её к углу. Юной омеге пришлось вытерпеть не мало, ещё немного и её точно вывернуло бы на изнанку. А потом председатель и вовсе потерял стыд: поиграл мохнатыми бровями, приобнял её со спины и промурлыкал в самое ухо отвратительно липким шёпотом, что если она будет умной и понимающей девочкой, то он, так уж и быть, соизволит взять над ней шефство. Не бросать же такую куколку на паперти. И пухлая ладонь соскользнула вниз, ухватившись за мягкую ягодицу, обтянутую потёртой джинсой. Мерзко? Естественно. Противно? До блевоты. Неожиданно? Отнюдь, этот пузан уже четвертый. Сакура вежливо поблагодарила эту мразь за заботу, аккуратно вытянула из его потных рук свои документы, попрощалась и быстрым шагом направилась на выход. Сзади эхом разносился похрюкивающий смех бесстыжего борова. Быстро выскочив из давящих стен универа, Сакура кинулась наутёк. Неслась, не разбирая дороги, под веками закипали злые слёзы, а дыхание с каждым мгновением становилось всё больше тяжёлым. Через пару кварталов омега выдохлась, осмотрелась по сторонам и решила заскочить в первый попавшийся дешевый мотель. Оплатив горячо оберегаемыми копейками номер, Сакура пулей поднялась на нужный этаж, зашла в номер и, не глядя, бросив вещи, прямой наводкой побежала в душ. Час она пробыла там точно. Одноразовая губка нещадно царапала нежную кожу плеч и предплечий, ещё немного и точно проступила бы кровь. Но остановиться было невозможно, Сакура чувствовала себя невыносимо грязной, испачканной с головы до пят в вони того лысеющего изврата. Молилась, чтобы отвратительное чувство собственной испорченности быстрее утекло в сток, вместе с мыльной водой. Ну ничего, в жизни бывает всякое. Похныкали, чуть всплакнули и снова вперёд. Нет, так нет. Университета ей не видать, но это ведь не конец пути? Как только задребезжали первые лучи солнца, Сакура, собрав все свои немногочисленные пожитки, умчалась на автовокзал. Прочь из этого города. Токио её душит, она не может больше здесь находиться: слишком болезненны от него воспоминания и будущего здесь она больше не видит. Куда ехать Харуно не знала и поэтому положилась на волю случая: закрыла глаза, крутанулась пару раз вокруг своей оси и ткнула пальцем в растянутую на стене главного зала карту. Киото? Шило на мыло, стало быть, меняет? Ну да пусть, была не была. Не понравится — попробует ещё раз. В новый мегаполис омега приехала только ближе к полуночи. Быстро нашла небольшой отель, переночевала там и на следующее утро, уже со свежей головой, побрела искать себе работу. Белоручкой Сакура не была, хоть и считалась столично-городской фифой. Работать любила и всегда об этом говорила своим потенциальным работодателям. Те, конечно, скептически относились к её заявлениям, но, всё же, чуть промурыжив, благосклонно соглашались, воплощая собой глобальное великодушие. А что поделать? На безрыбье и рак — щука, как говориться, народ требуется всегда. Омежка вроде не хрупкая лилия: крепкая, высокая, плечи крылатые, такая любую работу потянет. Да и платить ей можно чуть меньше, не пикнет. В общем и целом, подходит.И понабралась Сакура этого добра, как собака блох. Остановилась только тогда, когда поняла, что уже часов в сутках не хватает. Итак, что мы имеем? С шести утра до двенадцати дня у Сакуры была работа на крупном заводе, фасовщицей. Там же ей, кстати говоря, и выделили комнатку в большом общежитии, в маленьком омежьем крыле. С часу до семи вечера смена в магазине продавцом. С семи тридцати до двух ночи она таскала подносы в небольшой уютной забегаловке-рамэнной. Четыре часа на сон, один день выходного на отсыпание, и так по-новой в режиме нон-стоп. Тяжело? Само собой. Но жаловаться было некогда, ничего в этой жизни не даётся просто так. А что же по поводу положенных течек? А вот с этим, как раз, завязалась проблемка. Страшно ожидаемых и жутко раздражающих каждую омегу на земле течек у Сакуры… попросту не было! Ровно, как и собственного запаха. Вот что странно, вроде ничем не болел организм, связей половых не случилось, а сбой уже немалый. Харуно клятвенно обещала себе, что нужно сходить к врачу, что она обязательно выкроит денёк и посвятит его походу в больницу. Но обещания так и оставались таковыми. Смена за сменой, день за днём, а там она снова забыла и вспомнит только через пару месяцев. Работа, работа, работа, вечный хоровод проблем и обязанностей, и вот Харуно стукнуло уже двадцать два. Ух и потрепало её за эти годы. Сакуре пришлось быстро обучиться «уличному» языку, чтобы каждый раз на скабрёзные словечки умело отвечать трехэтажным-элитно-завуалированным. А как иначе? Тут по-другому не понимают. Сакура закостенела, огрубела, перекроила себя заново, и уже совсем не была похожа на себя прошлую. Храм души, то бишь тело, был просто в руинах. Спина убита, органы от постоянной сухомятки верещали о болячках, конечности скрипели при каждой удобной возможности, представляя собой престарелый ансамбль. Не берегла себя омега, ой не берегла, загнала, как скаковую лошадь. Выйти на ещё одну смену? Не вопрос. Взять три ящика вместо одного? Но ведь так же быстрее! Здоровье очень сильно ухудшилось, но хозяйке молящего о помощи тела было не до того, у неё смены и с каждой неделей пополняющаяся зарплатой сберкнижка. А это волнует гораздо сильнее. И как-то за ежедневной трудоёмкой рутиной Сакура проморгала тот момент, когда в её жизнь незаметно затесался один симпатичный паренёк. Спокойный, строго воспитанный, простой, как угол дома. Мальчишка был бетой, зелёный совсем, только вчера, видать, оторвался от конспектов в университете. Сакура всерьёз о нём задумалась только тогда, когда ей настырно намекнули коллеги по работе, что данный посетитель приходит только ради неё. У неё-то? У вечной трудяги и сквернословки появился поклонник? Настоящий кавалер? Да не дурите! Быть этого не может. Харуно отмахивалась от него как от чёрта, ей эта романтическая чепуха была без надобности. Но мальчик-бета оказался настойчив. Заботливый малый, улыбчивый, тактичный. Он никогда не обижался на её порой грубые слова и всегда деликатно сглаживал углы. Ухаживал красиво, чего уж молчать, Сакура по достоинству оценила. Каждый вечер парнишка дожидался её после тяжёлой смены в рамэнной, интересовался прошедшим в привычной нервотрёпке днём и безропотно выслушивал неконтролируемый бубнёж об очередной пьянчуге, пытающейся усадить «отраду очей» с собой за один столик. Парень знал, что работа обслуживающим персоналом слишком сильно выматывает: и морально, и физически. А Сакура… А Сакура не железная, не устояла. Первый ведь, кто не воротил от неё брезгливо нос. Тяжело, конечно, было это принять, полгода Харуно никак не могла заставить себя поверить в эту нелепицу с отношениями, остерегалась, что вот-вот и мальчуган поймёт, что ошибся с выбором, бросит. Но парень не бросал. Уверял, что влюблён и постоянно поддерживал. Сакура верила, но угомонить внутреннюю тревогу не всегда получалось. Ещё через пару месяцев её торжественно представили друзьям на какой-то коллективной университетской попойке. От легко произнесённого «возлюбленная» омега заторможено отходила с неделю. Но всё же, данный факт с замиранием сердца приняла. На очаровывающие чувства Сакура отвечала робко, боязливо, вкладывая в короткие душевные порывы всю себя. Ей было непривычно получать столько внимания, она не понимала, что так и должно было быть между любящими друг друга людьми. Она забыла, что является человеком, а не безостановочной рабочей машиной. Что она тоже способна на чувства. Эти отношения были тёплыми, мягкими, не шедшими ни в какое сравнение рядом с тем, что она видела между своими родителями. И для Харуно, кажется, мир начинал меняться в лучшую сторону. Она была счастлива, любима. Да влюблена, если хотите! Скопившиеся в душе чувства трудно было передать этим словом. Это фейерверк, огненный шар, ломающий всмятку рёбра и наводящий в голове апокалипсис. При каждом касании руки тряслись как в первый раз, а сердце заходилось бешеным ритмом. Не верилось, Сакура не могла поверить, что с ней такое происходит. Ну а предложение съехаться так и вовсе было воспринято за шутку. Смех смехом, но шутка быстро воплотилась в реальность и продолжалась уже аж два года к ряду. А потом… Очередная тяжёлая смена, нескончаемый поток посетителей. Резкая боль в животе и оглушающий звон разбитой посуды. Взволнованные взгляды перепуганных товарищей-официантов и сгущающаяся темнота. Палата в больнице была холодной и жутко страшной, как и суровый взгляд врача рядом. Всунув перепуганной, только пролупившей глаза девушке несколько бумажек, мужчина спешно отправил пациентку по долгому кругу лабораторий и дотошных специалистов. А ему некогда, наплыв пациентов большой. Сакура стоически стерпела всё: сбор анализов, липкий и холодный гель на её животе, противные приборы, побывавшие во всех её отверстиях. Противно, но терпимо. Нестерпимо было одиночество и страх неизвестности. А её поддержки рядом нет. Не приехал. Сакура пыталась в перерывах дозвониться до своего партнёра, но гудки отвечали равнодушной монотонностью. Абонент не отвечал, перезвоните позже. Обида за такое отношение выдавливала на глазах слёзы: Сакура какая-никакая, но всё-таки омега и в стрессовых ситуациях инстинктивно ищет защиты. Но, услышав новый зов медсестёр, быстро приходила в себя и стряхивала с плеч эти чувства: ей они чужды, она сама справится. И обида моментально сменилась слабым самовнушаемым оправданием, мол, он не слышит, занят. А потом, как гром среди ясного неба: беременность. Срок восемь недель. И в тот момент для Сакуры перестало существовать всё живое на этом свете. Крохотный кабинет превратился в оглушающе пустой ангар, эхом разносящий скрипучий голоса гинеколога. У неё будет ребёнок? Её маленькая копия, которая будет стучать крохотными ножками по полу и называть её мамой? Сакура перестала обращать внимание на неприятные потягивания в животе, на тошноту, на слабое головокружение. Да это было ничтожной каплей лимонного сока в её огромной бочке счастья! Ведь она станет мамой! Любящей мамой, которая сможет подарить этому крохе всю свою нерастраченную любовь и заботу! И это не инстинкты омеги, не запрограммированное что-то природой; это простое желание обычного человека. Хотеть детей вполне естественное желание для любого, а Харуно хотела больше, чем кто бы то ни был. Она хотела семью, настоящую, крепкую, а не тот дешёвый разбавленный концентрат, в котором она варилась все долгие девятнадцать лет. И у неё она непременно будет! Вернувшись на трясущихся ногах в свою палату, Харуно обнаружила молоденькую медсестричку. Та, поправляя её постель, улыбнулась пациентке и помогла взобраться на кровать, осторожно поставила капельницу. Улыбалась не дежурно-пластиковой улыбкой, а добродушной, искренней. Девушка считала, что беременные — это сказочные, милые и крайне уязвимые существа, на них кричать нельзя, только ласка и нежность. Мелодично рассказала, что к чему, для чего препарат, как себя вести ближайшие пару месяцев. Нащебетала девушка и о том, что не так давно сюда приходил её молодой человек, интересовался состоянием и был крайне взволнован. И как только парень узнал её диагноз, поблагодарил персонал и ушёл. И Сакуру от этих слов где-то глубоко в душе укололо. Реакция неоднозначная. Скажем прямо, её подобное поведение задело. А вдруг не рад? Но молоденькая бета поспешила её уверить, что многие молодые папы так реагируют. Такое ведь событие! Завтра он непременно её встретит и заберёт домой. Всё будет хорошо. С такими мыслями Сакура и погрузилась в зыбкий сон, с нетерпением ожидая следующее утро. Но молодой папа так и не явился. Ни с утра, ни к обеду перед выпиской. Харуно не стала на него злиться, понимала, что он много работает в молодой фирме: стажировка проходит успешно и отвлекаться сейчас никак нельзя. Сама справиться, такси вызвать она ещё пока в состоянии. Но небольшая квартирка встретила её тишиной, пустотой и бездушным холодом. Сакуре с первой минуты хватило понять, что второго жильца тут больше нет. Пройдя в комнату, девушка бросила взгляд на обеденный столик и увидела маленький клочок бумаги. И в её груди начало образовываться нечто тяжёлое, ноющее. Почерк знакомый, родной, но нацарапанные им слова были уж слишком жестоки: «Прости, я не готов. Не ищи меня. Сделай аборт, так всем будет лучше». «Прощай». Нет… Бред. Это… Это шутка, злая шутка! Этого не может быть! Сакура спешно отставила сумку и дрожащей рукой полезла в карман за телефоном. Гудков не было, лишь надоевший механический голос автоответчика. Такой номер больше не обслуживается. Омега набрала ещё раз. Потом ещё, ещё, ещё и ещё… Холодная, сухая ладонь повисла плетью, выронив из пальцев телефон. Остекленевший взгляд уставился в окно, где гремели тяжёлые тучи и поднимался сильный ветер. Ноги не выдержали, колени подкосились и больно ударились об пол. Всё тело сжалось в комок, будто из него выпал стальной стержень. Закрыв лицо руками, Сакура глушила в себе подступающую истерику. И это всё? Две строчки и горстка иероглифов? Это всё, чего Сакура была достойна? Не поговорил, не объяснил, даже не попрощался. Как банально и малодушно. Трус! Сакура не хотела плакать, больно тёрла опухшие глаза, жмурилась, но слёзы сами нашли свои тропы и беззвучно лились по бледным щекам. В груди разбухал чёрный ком гнева. Как так можно поступать с живым человеком? Как можно всего одним днём перечеркнуть все три года отношений? Как она не разглядела истинную личину этого человека? Харуно всеми силами заставляла себя успокоиться, понимала, что нет смысла горевать по тому, кто так подло её предал. Такому трусливому существу просто не место в её жизни. Его нужно вычеркнуть! Стереть из памяти то время и выжечь огнём его образ. Так она и поступит. Но обида за разодранное в мясо сердце не готова была так быстро отпустить. Это было невыносимо больно. Сакуре в одночасье вырвали всё из груди и оставили истекать кровью. Её сломали. Но волноваться нельзя, малыш такого стресса может не пережить, нужно собраться с мыслями. Омега ожидала такого поворота событий, ведь лимит счастья в её жизни был уже исчерпан. Она поняла, что рано или поздно все предадут, все её бросят. Любить кого-то теперь было под запретом. Этого достоин будет только её ребёнок и больше никто. Точка. Вещи пришлось собирать в спешке, ведь через полтора часа дверь открыл домовладелец. Мужчина заторможено поздоровался с девушкой и оповестил, что парнишка решил срочно съехать, предупредил, что продлевать контракт больше не будет. Дядюшка чуть запнулся и промямлил, что нахождение Сакуры стало для него неожиданностью, ведь он думал, что они съехали вместе. Харуно поблагодарила его и попросила дать ей немного времени, чтоб она смогла собрать свои вещи. Домовладелец удрученно кивнул, бросил на неё сочувствующий взгляд и сказал, что она может не торопиться. Вместо обиды в душу Сакуры забралась чёрная липкая огненная злость. Вот как просто всё выходит, она сделалась ненужной и от неё моментально избавились, даже толком не предупредив! Выбросили как нашкодившего щенка на улицу. Не достойна, стало быть, его царского внимания? Ну и катись! Ну конечно, чего расшаркиваться-то перед омегой, это ж в порядке вещей использовать таких, как она. Омеги не люди, а так, пуфик у стеночки: вроде и красивая редкая вещица, но нафиг она кому-то сдалась. Собрав вещи, омега ухватила два небольших чемоданчика, спустилась вниз и отдала ключи. Дяденька всё понял и от всей души пожелал ей счастья. Девочка ведь хорошая, вежливая, заботливая. Эх, молодёжь, не ценят, что имеют. Сакура скиталась по городу около трёх часов. Бродила, дышала, пыталась избавить разум от нахлынувших чувств и сосредоточиться на более серьезных проблемах. Остановилась она возле знакомого ресторанчика. Усмехнулась. Разум был в тумане, а посему шла на автопилоте и ноги понесли её только в одно место. Туда, где Сакуре хоть капельку были рады. В раменную старика Теучи. Дедушка принял Сакуру радушно. Отбросил на разделочную доску железный топорик, утёр спешно руки о большой заляпанный фартук и побежал её обнимать. Стиснул в крепких объятиях и начал интересоваться её здоровьем, сетовал, что она так рано сбежала из-под цепких рук врачей. А Сакура не знала что ответить. Из-за настолько теплого приёма у неё в груди всё сжалось, и впервые ей захотелось хоть кому-то выговориться. Против воли глаза застила поступающая влага. Улыбка быстро слетела с губ, старик смекнул, что дело тут неладное. Сакура никогда не представала перед ним в настолько плачевном виде. Отдав распоряжения остальным работникам, он увёл её на второй этаж. Там Теучи жил со своей внучкой Аяме: небольшая гостиная, кухонька и три небольших комнатки, больше похожих на кладовки с окнами. В тесноте да не в обиде, как говориться. Дедушка усадил её на старый выцветший диванчик, налил стакан воды и осторожно уселся с ней рядом. Молчал, ожидая пока девочка сама захочет рассказать. А Сакуру надолго и не хватило. Она рассказала всё: и про беременность, и про нерадивого труса-папашу. Поведала и о том, что ей негде больше жить, ведь плата за квартиру была для неё неподъемной, а от того общежития она давно отказалась. Долго захлебывалась от слёз, твердя, как она ничтожна, что ничего за эти годы не добилась, что её жизнь буквально уместилась в два небольших чемодана. Успокоиться ей удалось только спустя двадцать минут. Сакура глубоко вздохнула, утёрла припухшее лицо и спросила дедушку напрямую, серьезно заглядывая в его мудрые глаза: уволят ли её или позволят остаться и ночевать хотя бы на скамеечках у столиков, пока она не встанет на ноги. Старик слегка удивился её словам. Теучи не был деспотом или бесчувственным чудовищем, он знал, какой ценой дается такая жизнь, потому что сам начинал с низов, не имея и погнутой йены за пазухой. Он на собственной шкуре испытал жестокость этого мира. А тут… ребёнок считай. Сирота, в чужом городе, да ещё теперь и с малышом на руках. Теучи поджал губы, кивнул на её вопрос и, поднявшись с кряхтением с дивана, позвал за собой. Показал маленькую комнатку его внучки. Сказал, что достанет второй футон и проветрит его сегодня, вещи она может разложить в шкафу, полок свободных много. На слабое отнекивание ответил твёрдо и с нажимом. В столь сложном положении отказываться от помощи нельзя. А по поводу Аяме можно не беспокоиться, она-то уж точно будет не против. Внучка у него тоже сиротка, родителей море сгубило в шторм, сестёр и братьев нет, она единственная была. И вот они вдвоём держаться друг за дружку: Теучи в одиночку поднял её на ноги, школу помог окончить, денег подсобрал для института, а Аяме следит за его здоровьем, на кухне подсобит, с документами поможет. И уже добрых шесть лет она называет Сакуру старшей сестрой. Потому что Аяме не с кем поделиться сокровенным, не с кем пошушукаться, а Сакура всегда была готова подсказать и послушать. Омега обмерла от таких слов и поступка дедушки. Попыталась объяснить, что её поступки и дружба с Аяме не должны оплачиваться их добротой. Но старик был непреклонен. На добро должны отвечать добром и никак иначе. Идти ей больше некуда, сейчас середина июня и выдалась она довольно дождливой, а спать на твёрдых скамейках беременной Теучи никак не позволит. Да и засмеют его: что ж он за хозяин, раз бедную девочку у двери, как собаку, уложит спать? Нет, нет, нет. Места хватит всем. Они ведь не чужие друг другу, считай, уже как родня. И Харуно, приняв сердечную доброту старика, решила отплатить ему сполна, закрепив свою немую клятву крепким объятием. К расчувствовавшейся компании присоединился и третий член семьи. Всё это время Аяме стояла за углом и слушала их разговор, а после выбежала и, зарыдав пуще прежнего, кинулась в объятия своей новообретённой сестры. С того дня под крышей Ичираку Рамена жили трое. Сакура первых дней кинулась в труд и, не сбавляя темпа, помогала держать ресторан. Она полностью взяла на себя разбор немногочисленной документации, оплаты счетов и продуктовые закупки. Вместе с Аяме стала полноправной хозяйкой хлипкого заведения на окраине Киото. Внучка Теучи была безумна рада подобному исходу: хоть кто-то снял с неё часть обязанностей и теперь она сможет без проблем вертеться на кухне — перенимать семейное дело. Аяме уважала Сакуру с самой первой встречи, почтительно называя её «Онэ-сан». Харуно с первого взгляда накрепко засела маленькой Аяме в сердце и всегда внушала только доверие и чистую неподдельную сестринскую любовь. А старик так вообще пребывал на седьмом небе от счастья, ведь теперь он мог не переживать за девочек, они стали опорой друг другу и крепкой поддержкой, а стало быть не пропадут, когда его не станет. Это было хорошее время, светлое, самое лучшее. Сакура поняла, что она приняла правильное решение тогда. Она смогла обрести нечто гораздо большее, чем скромный кров и тарелку вкусной стряпни. Омега обрела настоящую, неподдельную, ничем не заменимую семью! И Харуно будет беречь её всеми силами. Но в оттаявшей теплом груди начинало что-то грызть, толстый червяк тревоги не давал нормально насладиться жадно поглощаемым семейным уютом и заставлял всегда быть на стороже. Она чувствовала, что очень скоро что-то произойдет. Интуиция у Харуно сработала на все сто. В их небольшом бедном рабочем райончике случилось настоящее горе: чёрный «Отец» и покровитель этого района был застрелен на очередной перестрелке, из-за чего началась территориальная война, в которой они оказались невинными жертвами. Налеты на их лавку стали привычными и уже не пугали так, как в первых пару раз. Татуированные амбалы врывались к ним в лавку и, с льстивой почтительностью, выгоняли переполошённых посетителей вон. А после принимались за настоятельные уговоры. Подсовывали под руку старика документы о продаже, как они сами выражались, этой «старой хибары», суммы предлагали разные, говорили, мол, на остаток старости хватит. Но Теучи вёл разговор жёстко, не проникшись ни на йоту бездарной игрой якудза. Не продаст, это дело всей его жизни, уж лучше жить в хибаре, чем на улице. Гангстеры скалились и недовольно отступали, но очень настойчиво рекомендовали подумать. Пока есть чем. Раз на восьмой у братков терпение кончилось. Избиты были все, а Аяме с дедушкой так досталось больше остальных. Сакура тогда была на приёме у врача и не застала начало этой заварухи. Она буквально впала в глубокое оцепенение на пороге раменной, услышав душераздирающие крики испуганной, отчаянно вырывающейся Аяме, которую силком волокли наверх и попутно пытались стянуть с её ног форменные штаны. Как так? Да за что же, Ками-сама? Что же это творится?! Очнулась Харуно от громкого вскрика дедушки, которого повалили на пол и стали избивать ногами. Ротозеев собралась целая улица, все охали-ахали, кто-то уводил маленьких детей подальше, кто-то выкрикивал о полиции, но помогать ни один не спешил (своя шкура ближе к телу). А блюстителей закона вызывать было бессмысленно. Они все там между собой повязаны. И что же пришло в голову перепуганной Сакуры? А ничего умного, в её-то положении. Она сорвалась с места, шустро промелькнула тенью на кухню и ухватила стоящий рядом с железной мойкой кусок старой толстой трубы. Вот и пригодилась, хорошо, что не выбросили. Омега слабачкой не была, неизвестно от кого из предков ей достались эти руки, но она была им очень благодарна. Размахивалась и била наотмашь, с оттяжкой, с таким диким наслаждением, что самой становилось страшно. Хруст стоял непередаваемый. Отшатнувшиеся от своих поваленных жертв молодчики были растеряны, они совсем не ожидали получить столь свирепый отпор хоть от кого-то. Чуть придя в себя, гангстеры совсем выпали в осадок: где это видано, чтоб девчонка с едва виднеющимся пузом кинулась в бой? Бессмертием заразилась что ль?! Заломать хотели по-тихому да вынести в подворотню, но было страшновато: всклокоченная вся стоит, что дикая собака, глаза горят адским пламенем, аккуратный рот исказился в страшном оскале, а крепкие руки до похрустывания в суставах держали кусок трубы. Попробуй тут подойти, зубы потом гвоздодёром будешь выковыривать из стен. А после ситуация совсем сделалась дурной. Горло налетчиков сцепило страшное першение и удушье, глаза на лоб лезли от нестерпимого жжения и головной боли. Казалось, что кто-то под шумок целый баллон слезоточивки тут распылил. Пришлось немедленно отступить. Выползли по одному на крыльцо и, плюясь сиплыми угрозами, покинули рамэнное побоище. Но маленькой победе радоваться было некому. Все герои данной борьбы были без сознания. Аяме от испуга, старик Теучи от очередного удара по голове. А Сакура рухнула в вовремя подставленные руки избитых ребят от резкого и весьма мощного выброса собственных феромонов. Не выдержал мозг перегрузки, отключился. В больнице ей провели множество обследований, взяли кучу всевозможных анализов и проделали миллион манипуляций. Терзали её полусознательное тело без остановки. Спасти пытались. Беременность Сакуры проходила не то чтобы плохо, но и не слишком хорошо, а тут ещё и поздний выброс феромонов. Медики долго удивлялись: как она вообще смогла забеременеть от беты, как она позволила этому случиться, и почему организм не отторгнул плод. Врачи поражались, а Сакура на каждодневном обходе бесилась от их некомпетентности. Подобные разговоры были отвратительны, будто омега не ребенка вынашивает, а какого-то бракованного щенка. Чем этот ребенок хуже других? Почему о нём говорят с таким пренебрежением? Из-за того, что его второй родитель не породистый альфач, а всего лишь бета? Доктора также сквозь зубы предупредили неразборчивую мамашу, что на многое она может не рассчитывать, мол, если детёныш и выживет, то хлопот с ним не оберёшься. Уж лучше прервать эту беременность. Сакура была зла и остаток беременности выслушивала докторов с равнодушием, пропуская мимо ушей их завуалированные под профессиональную этику плевки. К черту их! Она сама знает, что её ребёнок самый желанный и самый лучший на свете, и никто не способен её в этом переубедить. А на мнение остальные омега чихала по-гречески. В больнице ей посоветовали остаться вплоть до самых родов. Её случай редкий и очень опасный. Сакура, разумеется, была не в восторге от этой новости, но уж лучше так, под присмотром, чем в случаи чего ползти через весь город. Она потерпит. Девушку часто навещали её новообретенные родственники и подробно, под аккомпанемент забористых матов, рассказывали о горячих новостях. О том, как полиция отказалась брать у них заявление и порекомендовала пойти мародёрам на уступки; о том, как эти ироды начали один за другим захватывать магазинчики рядом: кого-то шантажировали, кого-то прилюдно избивали. Короче, творили, что хотели, а органы защиты были глухи к мольбам простых смертных. Творился самый настоящий беспредел. Посетителей в их рамэнной стало гораздо меньше, как собственно и работников: молодые ребята, скрепя сердце, просили об увольнении, ведь им просто-напросто было страшно не вернуться живыми домой. Их можно было понять — попасть в мафиозную мясорубку никто не хотел. Сакура волновалась за Аяме и порекомендовала той пока никуда из дома не выходить, на что младшая ответила, что уже взяла в универе академ, сама понимала, насколько могут быть опасны поздние возвращения домой. Хотя ей очень не хотелось брать сейчас перерыв и терять драгоценное время. Обидно, если не нагонит. Так же и Теучи был дан наказ больше не ругаться с ними в открытую. Лучше уж пускай эти уроды поколотят окна и разнесут ресторанчик, чем вновь его изобьют. Дедушка по-доброму растягивал губы в улыбке: сердечная забота приёмной внучки его грела. Но Сакура сыпала мольбами не просто так. Внутри неё всё кричало и вопило бешенной сиреной об угрозе, она буквально чувствовала кончиками пальцев, что рядом с ними бродит нечто чёрное. Скалиться, насмешливо предупреждает. Их маленькая, тяжело состроенная семья ходит по тонкому льду… И он скоро треснет. Нескончаемые волнения и резкие скачки гормонов до добра не довели, и вскоре Сакуру настигла самая чёрная полоса из всех возможных в её жизни. Омега поняла это, когда проснулась в четвертом часу утра от дробящей живот и поясницу боли. Одёрнув тонкое одеяло в сторону, Харуно замерла в немом крике. Она лежала в луже собственной крови. Терпеть боль она уже больше не могла и, раздирая голосовые связки, начала орать во всю мощь. Тут же налетели сонные санитарки и медсестры. Вместе с ними забежал и старый хирург, который оказался в отделении по чистой случайности. Лишь взглянув на окровавленные бедра и исказившееся в нечеловеческой боли лицо, он понял, что счёт идёт на минуты. В реанимацию Сакуру увозили в полусознательном состоянии. Кровопотеря была внушительной. Куда её везут? Почему свет ламп такой яркий? Зачем её так быстро привязывают? Вопросов была тьма, но ответить на них даже самой себе у Сакуры не получалось: все мысли, как жидкий кисель, растекались по крошащейся черепной коробке. Ей было уже практически всё равно, когда она почувствовала остриё скальпеля от резкого взмаха хирурга. Харуно интересовал только ребёнок. Всё равно каким он родиться, всё равно с какими патологиями, но лишь бы выжил. Малыш слишком рано решил появиться на свет, всего лишь на двадцать девятой неделе из сорока положенных. Сакура молилась, беспомощно роняла слёзы и, пребывая в медикаментозном бреду, просила врачей показать ей ребенка. Но все мольбы прекратились, когда на её лицо опустили грузную маску. Увидеть ребенка Сакура так и не смогла. Очнулась омега только спустя пару суток. Тело было невыносимо тяжёлым, болело всё, а в особенности низ прооперированного живота. Омеге казалось, что горящая огнём кожа держится на соплях, и хлипкие швы вот-вот разойдутся, низвергая на отмытый с хлоркой пол её кишки. Говорить было тяжело, даже просто разомкнуть губы казалось невыносимо тяжёлой задачей, что уж говорить про остальные части тела? В реанимационной палате находилось еще пара пациентов и старенькая медсестра. Сакура пыталась её позвать, но из горла вырывались лишь сиплые хрипы, а из раздраженных ярким светом глаз потоком текла влага. Пришлось отложить попытку докричаться и вновь уснуть. На следующий день дела обстояли куда лучше. И омега уже смогла полноценно назвать своё имя тому самому хирургу и поинтересоваться состоянием её малыша. Суровый, уже находящийся в глубоких годах мужчина строго отругал её за произошедшее. Он понял, что пациентка чувствовала дискомфорт, но никому ничего не сказала. Умолчал, что устроил её лечащему врачу грандиозный разнос у себя в кабинете за халатность. Ладно девочка молодая, неопытная, не знает, что у неё да как, но врач-то должен был догадаться об опасности по отвратительным анализам и анамнезу! За свой проступок он поплатился временным отстранением от практики и, скорее всего, будет уволен. Харуно молча выслушала злость старика и, по окончании оной, хрипло переспросила, с трудом сдерживая слёзы: " — Что с моим ребёнком?" Доктор вперился в её молящее лицо нечитаемым взглядом, приспустил на нос тонкие очки. Вот глупая, говоришь ей, что чуть не умерла, а она о дитя своем печётся. Хотя чему удивляться, матери и не на такое способны. Хирург смягчился, чуть сощурив обрамленные старческими морщинами добрые глаза, глубоко выдохнул: " — Жив. У вас мальчик." Но в момент обрётшую крылья маму он оборвал на полувздохе, серьёзно предупредил, что не всё так хорошо, как кажется: малыш на искусственной вентиляции легких, многие органы ещё не функционируют, состояние крайне тяжёлое. Пока говорить, о чём либо, рано, но медики будут делать всё возможное для положительного исхода. Так же рассказал и причину случившегося и, с нескрываемым восторгом, поразился невероятной удаче малыша: он выжил, а при подобных обстоятельствах это было сравнимо с чудом. Тяга к жизни у ребёнка невероятная. На это Сакура, практически уже засыпая, ответила с улыбкой, что по-другому и быть не могло. Ведь это её сын. Прошёл месяц, и омега уже практически полностью восстановилась после операции. Ей разрешили навещать кроху только спустя две недели. Сакура очень скучала по сыну и каждый день молила доктора пустить её к нему, на что тот по-доброму усмехался и мягко отвечал, что как только она сможет самостоятельно передвигаться, то он сам непременно отведёт её к боксу-инкубатору. Девушка строго соблюдала все наказы врача, терпела болезненные процедуры и горькие препараты… И вот она стоит перед ним, перед своим маленьким лучиком. Гладит толстый пластик крышки бокса, будто пытается через него коснуться быстро вздымающегося животика. Маленький, крохотный, кажется, его хрупкое тельце сможет без проблем уместиться у неё на ладони. Тоненькая кожечка младенца была страшного бордово-синего цвета, на которой отчётливо виднелась каждая венка. Крошечные глазки были заклеены, на головке миниатюрная шапочка, а в маленький носик-пуговку вставлена дыхательная трубка. Сакура изо всех сил сдерживала себя от подбирающихся к ней истерик, долго выла в подушку по ночам. Не от разлуки с горячо любимым ребёнком, а из-за того, что эта кроха, не успев ещё толком родиться и сделать самостоятельный вдох, уже вынуждена бороться. Маленький человечек отважно сражается за каждый прожитый день. Видимо это он перенял от своей мамы. И это было несправедливо, дети не должны так страдать. Дети не должны выживать, они должны счастливо жить. И Сакура позаботиться об этом, она сделает всё, чтобы её ребёнок был самым счастливым на земле. Сакура землю жрать будет, но она его вытянет, она непременно его выходит и заберёт домой! Но над её словами судьба громко рассмеялась. Последующий месяц был подобен аду. У ребёнка резко появлялись различные аллергические реакции на препараты, постоянно то падало, то поднималось давление, появлялись судороги. И Сакура понемногу сходила с ума. Каждый день от её сердца отламывался внушительный кусок и рассыпался прахом. Дозы успокоительного теперь входили в её каждодневный рацион, но порой даже оно не спасало. Для находящейся в невменяемом состоянии пациентки был экстренно вызван психолог. После короткого осмотра, специалист выписал целый комплекс седативных и посоветовал следить за пациенткой в оба глаза: психологическое состояние крайне тяжёлое, сердечная мышца не в порядке. И Сакуру на время отгородили от ребёнка. Это было тяжело для обоих. Малыш не чувствовал рядом матери и его состояние становилось тяжёлым, но, слава Ками, пока что стабильным. А Харуно просто умирала изнутри от неизвестности. Не реагировала на персонал больницы, отказывалась есть, стеклянным взглядом смотрела в окно, либо впадала в тревожный краткосрочный сон. Но это была вынужденная мера, хоть у врача и обливалось сердце кровью, но иначе он поступить просто не мог. Если этого не сделать — потеряют обоих. Связь омеги с ребенком может принести как пользу, так и непоправимый вред. Пациентка держалась из последних сил. Постоянное напряжение, бесконечный страх, пугающая неизвестность… Её это добивало. Но конечной точкой невозврата в жизни Сакуры стала трель её старенького мобильного. Омега дернулась от вонзившегося в уши звука, моментально стряхивая уже привычное оцепенение, и медленно перевела на маленький серый прямоугольник свой взгляд. На треснувшем экране высветилось имя и маленькая фотография звонившего. И что-то в груди девушки больно кольнуло стыдом. Звонила её младшая сестрёнка, Аяме. Харуно нервно зажевала губу и устыдилась своему поведению. Эта милая, добрая, ласковая девочка от чистого сердца звонила ей каждый божий день, волновалась за неё, навещала, но Сакура будто отгородилась от неё, не хотела никого видеть, не хотела отвлекаться на внешние раздражители. И поняла, что так больше продолжаться не может. Аяме не виновата ни в чём, она не имеет права так к ней относиться. Ответить на вызов было самой страшной ошибкой. Аяме стойко держалась, через телефон было слышно, как младшая улыбалась и искренне радовалась их первому за последний месяц полноценному разговору. Воодушевленно тараторила, что с малышом будет всё в порядке, что они скоро выпишутся, и всё в их семье снова наладится. Обязательно, просто нужно перетерпеть. И тут у Сакуры закрались подозрения, последнее предложение сестры было странным. Омега чуть прочистила горло и осторожно спросила, всё ли у них с дедушкой в порядке. Сестрёнка рьяно уверяла, что всё отлично, всё просто супер, наигранно посмеивалась… Но быстро сдалась, не сдержалась и горько заплакала. Тихо-тихо, будто стараясь задушить в себе голос. Волнение окатило Сакуру с головы до пят, пробежавшись по телу электрическим разрядом. Омега, заикаясь, попросила младшую успокоиться и рассказать, что произошло, а в душе уже подготавливала себя к худшему. Аяме долго извинялась и говорила, как не хотела ей звонить и волновать, понимала, насколько её «Онэ-сан» тяжело… Но ей просто не с кем разделить эту боль. Два дня назад их рамэнная… Их маленький и уютный дом сгорел дотла. В пожаре погибло всё: все вещи, все документы. Не осталось ничего. Сакура, резко подорвавшись с кровати, начала нервно расхаживать по палате и расспрашивать про них с дедушкой. Сердце разошлось не на шутку и начало приносить ощутимый дискомфорт. Прижимаемая к груди рука тряслась, голос подрагивал в такт биению сердца, а в глазах стояла пелена слёз. Аяме через тихие всхлипы рассказала, что они сейчас в больнице, она не пострадала толком, а вот у дедушки сломаны ноги из-за обрушившейся на него балки, средней тяжести сотрясение мозга и сильное отравление угарным газом. Он сейчас в реанимации. Кто устроил поджог, омега поняла сразу. Якудза решили больше не унижаться и расправится со строптивым хозяином рамэнной древним, как мир, способом. Хороший способ, рабочий: денег платить не надо, разбираться с документами о купле-продаже не надо. Выкупят землю за гроши, сметут все угольки в совок, расчистят всё и отгрохают тут новый жилой комплекс. И не важно, что жизнь целой семьи пошла под откос. Сакура долго успокаивала плачущую сестру, обнадёживала, говорила, что у них непременно всё наладиться. Хотя самой в эти слова верилось с трудом. Спустя пару часов они распрощались, и, после сброса вызова, омега долго сидела на кровати, прижав пластиковый корпус телефона к губам. Зажмурилась. За что? За что так жестоко? Когда прекратиться эта череда неудач? Когда над их головами, в конце концов, засветит солнце? Она устала бродить по этой темноте. Руки начали трястись сильнее, внушительный тремор никак не удавалось утихомирить. Дыхание стало тяжёлым. Сакура сама того не замечая начала тихонько покачиваться в зад и вперёд. Её душат. Невидимые холодные пальцы плотно обхватили тонкое горло и по крупицам выдавливали кислород. Харуно плохо, она задыхается. Хватит… Пожалуйста, хватит! Омега резко подрывается и, чуть не спотыкаясь о собственные ноги, бежит в туалет. Больно падает на колени и успевает вовремя открыть крышку унитаза. Из потрескавшегося рта толчками выплёскивается едкая желчь. Сакура гортанно хрипит и старается отдышаться, голова разрывается от образовавшегося давления, в слезящихся глазах полопалось несколько капилляров. Это было больно, но, кажется, стало немного легче. Девушка, откинувшись спиной на кафельную стену, утёрла рот тыльной стороной ладони, старалась отдышаться. Спустя несколько минут медленно поднялась и, неуверенно держась о холодный кафель, прошаркала к раковине. Умылась и сполоснула неприятно склизкий рот. Немного успокоилась. Ей нужно сейчас отвлечься, занять себя чем-нибудь или её просто разорвёт на части. Идея приходит быстро. Ей нужно увидеться с Аяме, нужно их навестить, ей нужно поддержать сестру. Ей тоже сейчас тяжело, и Сакура, как старшая, должна себя перебороть, взять себя в руки и прийти Аяме на помощь. Они вместе смогут всё решить. Но для начала омеге нужно переговорить со своим лечащим врачом, может он согласиться отпустить её утром на пару часов и навестить своих родственников. Малыш под круглосуточным присмотром, с ним всё хорошо, так что можно не волноваться. Наспех поправив перекосившуюся больничную рубашку и пригладив мокрые от пота волосы, Сакура вышла из палаты и отправилась на дежурный пост. Нужно было узнать, где сейчас находится её доктор. Но как назло дежурившей медсестры на посту не оказалось. Сакура потопталась на месте и, держась за высокую стойку, медленно подошла к сестринской. Возможно девочки решили передохнуть от тяжёлой смены, полдвенадцатого ночи как-никак. Услышав приглушённые голоса, омега поняла, что пошла в правильном направлении. Уже занеся руку для стука, Харуно резко остановилась, прислушавшись к диалогу. " — Ох, не завидую я тебе завтра." " — Чего это?" " — Да с утра тебе, скорее всего, придется вызывать психиатра и бригаду." " — Кому?" " — Да этой… Ой как же её?.. Ну той, у которой недоношенный!" " — У какой именно? Здесь таких пятеро." " — Ну той, которая из четвёртой палаты." " — А-а-а, той… А что случилось?" " — Да вон, я час назад проходила мимо и видела, как её малого увезли в реанимацию. Остановка сердца." " — Ох, Ками-сама! Да что ж это такое?!.. Вот бы откачали…" " — Да не, видать там совсем всё глухо. Ох и геморра завтра будет." " — Дура ты! Накажет тебя Ками-сама за такие речи!" " — А что я?.." Дальше слушать Сакура не стала. Поднятая вверх рука упала и повисла безвольной плетью. Омега медленно разворачивается и, пошатываясь, бредёт назад… В свою четвертую палату. Пружина, сковывающая Сакуру несколько последних недель, разжалась. Коротко отщелкнула и разнесла скопившейся силой нутро, оставила после себя лишь кровавые ошмётки и могильную пустоту. Внутри неё всё умерло. Сгорело, истлело и развеялось по ветру. Её били нещадно, наносили удар за ударом… И этот оказался последним. Он оказался смертельным. Душа Харуно Сакуры только что умерла в страшной муке, оставив после себя лишь пустую, треснувшую стеклом оболочку. От которой теперь следовало скорее избавиться. Омега не разбирала дороги из-за плотной занавеси слёз. Зайдя в свою палату на подкашивающихся ногах, девушка подошла ко встроенному шкафу и вытянула из его полупустого нутра свою тонкую весеннюю курточку, быстро сбросила с ног больничные тапочки и опустила худые ступни в кроссовки. Медленно покинула палату и побрела к лестнице. Ею редко пользовались, лифты были куда практичней и быстрее. В холле было целое столпотворение, болеющих много набежало, толчея стояла страшная. Поэтому покидающую чертоги больницы девушку в больничной пижаме попросту не заметили.***
И вот Сакура здесь. Как она сюда дошла? Где она находится? Сколько сейчас времени? Её не интересовали такие мелочи. Она не хочет этого знать. Она устала. Харуно воет не своим голосом от обиды, заливает обмерзшие скулы новой порцией влаги и смотрит расфокусированным взглядом себе под ноги, краем сознания замечая, насколько они посинели, и как красиво застыли на них кровавые капли. Ей обидно, что её жизнь так скоро оборвётся. У неё было много планов, много невоплощённых задумок. Она мечтала, с искренней радостью проецировала в мозгу их выписку. Воображала как привезёт свою кроху домой, как покажет сына счастливому дедушке, как будет вместе с Аяме купать его в их крошечной ванной. Как будет нежно прижимать сына к себе и петь ему на ночь колыбельные. Хорошие мечты, они обнадёживали, они дарили силы для каждого нового дня… Но Сакуре становилось поистине жаль, что она даже не успела подержать свою кроху на руках. Сейчас бы тактильные ощущения хоть о чем-то ей напоминали. Зачем ей дали прочувствовать материнство? Зачем?! Должно быть в прошлой жизни она была самой паскудной сукой, раз сейчас её жизнь медленно, но верно превращают в долбанный ад! Тот, кто за ней следит свыше, должно быть наслаждается увиденным. Он хорошо постарался! Браво! Каждый блядский день он выворачивал её душу и медленно нарезал её полосами, любуясь её болью. Ломал раз за разом, проверял, сколько эта храбрящаяся букашка ещё сможет вытерпеть. А Сакура, дурочка такая, терпела, верила, что это испытания, что за тяжёлыми тучами всегда наступает свет. Надеялась, что вот-вот и она, наконец, выплывет из затягивающего её водоворота, что он отпустит, и позволит ей глотнуть полной грудью воздуха. Водоворот не отпустил. Чёрная, грязная, покрытая омерзительной тиной вода уже влилась в её легкие. Она жжёт болезненно сжимающиеся органы, наполняет грудь тяжестью, что нестерпимо хочется засунуть два пальца в рот и хорошенько проблеваться! Низвергнуть эту едкую жижу на асфальт и, в конце концов, начать нормально дышать! Снять с плеч тяжёлую, сжимающую стальным капканом голову и выбросить её вперёд своего тела в эту пропасть. Ей больно. Она заживо гниёт. Но Сакура рада, она улыбается. Скоро её страданиям придёт конец. Внутри странное ощущение правильности происходящего. Видать, над ней сжалились, раз решили отвести её тело к этому мосту. Она умрёт красиво и безболезненно. Всего лишь короткий прыжок, чувство невесомости, продолжительный свободный полёт в пустоту… И она будет свободна. Вот только пальцы… пальцы совсем онемели, не хотят разжиматься. Ну же, ещё совсем чуть-чуть и её страдания будут закончены. Разожмитесь, пожалуйста. — Эй… Тихий голос раздаётся совсем рядом, и Сакура невольно вздрагивает, пуская по телу короткий импульс. Она медленно поднимает голову в сторону чёрного нечто. Приблизительно в шести метрах от неё кто-то стоит… и, кажется, курит. Омега хмурится и пытается сморгнуть с глаз эту надоевшую водянистую ширму. Ни черта не видно. Человек медленно, даже можно сказать лениво, огибает её, подходит и опирается на стальные перила локтями. Дистанцию сохранил нормальную, пара метров точно будет. Подносит к тонким губам сигарету, ярко светя красным огоньком. Сакуре хочется зажмуриться, но глаза опухли настолько, что просто не дают сомкнуть веки. Чего ему надо? — Давно здесь стоишь? Голос приятный, утробный и до безумия спокойный. Казалось, что этот странный человек не стягивать её отсюда пришёл, а просто поинтересоваться как погодка. Сакура присмотрелась, чуть приблизив к вторженцу лицо. Но если она рассчитывала рассмотреть его, то она хорошенько проебалась с выбором места. Освещение на мосту было скудным. Редкие фонари освещали лишь проезжую часть, от которой Сакура отошла на приличное расстояние. Черты лица мужчины размыты напрочь, по дымящейся сигарете она только смогла сориентироваться, где у этого лица находиться рот. И на голове у него что-то непонятное: тёмно-серое и торчит в разные стороны. Фигура внушительная. Высокий, плечистый, одет, видимо, в длинное чёрное пальто, что красиво подчёркивает его образ. Принюхаться бы ещё, распознать, кто это: бета или альфа? Но нос омеги мёртв, даже отчетливый дым тлеющей сигареты не улавливает. — У тебя губы посинели, — вновь подаёт голос пятно-незнакомец, указывая на её лицо указательным и средним пальцами правой руки. Сакура кривит губы, пытаясь изобразить ими усмешку. Её этот факт мало волнует, скоро она вся будет такой: синей и местами бордово-красной. Стоит только поднапрячься и расцепить эти долбанные пальцы. Заторможено переводит взгляд на них и пытается силой мысли оторвать почти примёрзшую плоть от железа. Незнакомец глубоко выдыхает. Отводит от неё усталый взгляд, делает последнюю затяжку истлевшей сигареты и выбрасывает её в пропасть, после чего отправляет в морозный воздух клуб дыма. Прячет большие ладони в сгибах острых локтей и, чуть щурясь, вновь переводит взгляд на юную суицидницу. — Тебе больно? Сакура вздрогнула. Замерла на несколько мгновений, а потом медленно перевела на мужчину болезненно суженные глаза. Как он посмел? Как он посмел ковыряться в её нутре? Ему-то что за дело, больно ей или нет?! Нафига задаёт эти вопросы?! Омега хочет возмутиться, накричать, послать его куда подальше, чтоб он, в конце концов, отцепился и дал ей спокойно уйти! Но… Вместо этого из глаз новой волной хлынули слёзы. Сакура поджимает губы и выдавливает из себя тихое и страшно скрипучее: — Больно… Омега невольно дёргается, испугавшись собственного голоса. Такой страшный. Мужчина усмехается и понятливо хмыкает. — Это хорошо, — кивает самому себе и смотрит вдаль затянутого чёрным покрывалом неба. Харуно хмурится. — Что… в этом хоро… шего?.. — она заикается и некоторые звуки произносит с легочным свистом. Ками-сама, как же у неё болит грудина! Незнакомец вновь переводит на неё взгляд и слегка улыбается. — Это значит, что ты до сих пор жива. Раздается хрип. Надрывный, придушенный. Это Сакура засмеялась, ведь большего бреда в своей жизни она просто не слыхала. — А я не… хочу-чу… не хочу… больше… — А надо! — лицо незнакомца суровеет, но омега этого не видит. — Кому? — устало выдыхает. — К-кому это… н-надо? — Мне, — легко произносит собеседник. — Мне надо. Поговори со мной. На бледном лице появляется усмешка. Для Сакуры этот человек становится самым странным из всех. — Зачм… Зачем… Тебе… Омега замолкает на полуслове. Нет, не будет спрашивать. Ей эта информация не нужна, ей уже всё равно. Сакура уводит голову в сторону от пронзительного взгляда, прикрывает глаза и медленно кивает. Пусть так, она ему подыграет напоследок. Пора заканчивать, её этот разговор изрядно утомил. — Дай… руку… — хрипло на выдохе. — Я не… м-могу… пальцы… Мужчина смотрит на неё нечитаемым взглядом пару секунд. Выравнивается, не отрывая взгляда, осторожно делает к ней пару шагов. Опускает на худые омежьи пальцы свои ладони и несколько секунд их просто греет. Руки у него горячие и немного шершавые. Он осторожно по одному расцепляет сковавшие судорогой пальчики и удерживает их на весу, стараясь их отогреть. Про себя думает, что это не руки, а просто ледышки. Сакура внимательно смотрит на их сцепленные запястья. Думает, как приятно держаться за эти ладони и получать так необходимое сейчас тепло. Улыбается и осторожно проводит большим пальцем по местечку между большим и указательным пальцем мужчины. Тот копирует её жест и начинает так же медленно поглаживать в ответ. — Как те… тебя зовут?.. Сверху слышится глубокий выдох. Незнакомец молчит несколько мгновений, а после наклоняется и осторожно касается её лба своим, прикрывая болезненно глаза. — Какаши, — произносит шёпотом, обдав замёрзшее лицо теплом. — Какаши Хатаке… Омега зажмуривается. Ей хочется сделать сейчас такую же маленькую глупость, как и он. Хочется податься вперёд и обнять этого странного человека, потереться щекой о его скулу и сказать, как хорошо, что он оказался здесь. Ведь теперь ей не так страшно. Сакура отстраняется и внимательно смотрит в красивые глаза напротив. Тихо шепчет: — Спасибо тебе, Какаши… Худые ноги чуть сгибаются в коленях, а ступни легко пружинят и отрываются от узкого парапета. Омежьи руки выскальзывают из теплого захвата. Перед глазами появляется испуганное лицо знакомого-незнакомца. Теперь всё… Она свободна. Резкая боль пронзает всё тело. Сакура громко вскрикивает, когда её левая кисть сжимается стальной хваткой жилистых пальцев. Схватили хорошо, крепко, дернули так, что чуть не вырвали с корнем весь плечевой сустав. Омега повисает в воздухе и растерянно смотрит вверх. Мужчина пыхтит и упирается свободной ладонью в ограду. Делает два тяжелых резких вдоха и начинает тянуть её на себя. — Нет! Не смей! — Сакура судорожно кричит и пытается отцепить схватившую её ладонь второй рукой. Давится этим криком и тут же начинает снова. — Отпусти меня! Но её не слушают, уверенно вытягивая наверх. Омега испугана. Она отчаянно барахтает ногами и пытается вырваться, но все её жалкие потуги тщетны. Откуда-то появляется вторая тень с ещё одной парой рук, таких же отвратительно цепких. Второй голос что-то кричит, ухватывает её за шиворот больничной рубашки и ловит правую руку. Сакура в отчаянии, она кричит и, не сдерживая себя, пытается вырваться. Только не туда! Только не назад! Не в её жалкую и ничтожную жизнь! Не надо! Не надо вновь возвращать её туда! Оголившийся живот больно упирается в холодный метал перилл. Ноги Сакуры крепко цепляют с двух сторон две руки и легко перекидывают за изгородь. Омега брыкается и пытается оттолкнуть от себя вторженцев, но со спины мужские руки держат крепко, не отпускают, а её дрожащие от холода ноги сдерживают вторые. Сакура изворачивается, делает резкий рывок ногой и сильно лягает второго мужчину в грудь. Тот, не удержавшись на ногах, падает на спину. Харуно пользуется секундной заминкой и бьет затылком в челюсть Какаши. Тот ослабляет хватку, чем Сакура моментально пользуется: сбрасывает с себя его ладони и устремляется обратно к перилам. Но резкая подсечка валит её на землю. Сильный удар о землю буквально выбивает из её груди весь воздух, но её это не останавливает. Омега быстро подползает на четвереньках и хватается руками за толстые прутья. Секундная радость омрачается крепким захватом на её поясе. Мощные руки обхватили её с такой силой, что Сакуре показалось, что её хотят не спасти, а поскоряку добить. После её сильно вздергивают, буквально отрывая от спасительных перилл. Еще бы сильнее и точно вырвали бы из суставов все пальцы. Она валится спиной на грудь Какаши и беспомощно тарабанит голыми ногами по земле, вцепившись руками в толстый материал пальто. — Нет! Нет! Да отпусти же ты меня! Омега остервенело боролась со своим противником, но тот, изучив свои прошлые ошибки, умело захлопнул ручной капкан и ловко уворачивался от розовой головы. Руками правда пришлось пожертвовать: истерящая девчушка уж слишком рьяно вцепилась в них ноготками и оставляла на кистях внушающие кровоточащие борозды. — Ну же! Давай! — кричит над её ухом Какаши и сильно встряхивает. — Давай! А Сакуру топит. Она захлебывается от досады и хватает ртом воздух. Ей, блять, даже сдохнуть нормально не дают! Ну отпустите же! Ну не хочет она больше, она больше не может это терпеть, зачем её заставляют вновь окунаться в этот кошмар?! Вот же оно спасение, рядом! Дайте ей глотнуть воздуха! В мозгу у неё крах, там лютый кошмар. Там всё взрывается, там всё нестерпимо болит. Сакура не выдерживает, вцепляется пальцами в собственные волосы и тянет их вверх. Её нужно вырвать! Вырвать эту гниющую изнутри опухоль, чтобы болтающаяся в ней миазменная смесь больше никогда её не беспокоила. Ей больно! У неё всё крутится и вертится перед глазами. Сакура слёзно просит остановить эту центрифугу или её просто размажет. Каждый новый вздох отдаёт болью в лёгких. Но омега не может остановиться хватать его ртом. Ещё один вдох. И ещё. — Давай! — рычит над ухом мужчина. — Не-е-ет! Отпусти меня-я-я… — орет дурниной на одной протяжной ноте. Сакура делает самый глубокий вздох, чуть не разрывая изнутри легкие, отклоняется резко назад… — Кричи! Ещё один вдох… — Кричи! Кричи! Кричи! И раздаётся протяжный, дикий, утробный крик. Сидящий чуть поодаль растерянный мужчина неосознанно хочет прикрыть и спасти свои уши. Этот звук просто не может существовать, люди не могут так кричать. Не может быть в человеческом голосе столько черноты и отчаяния. Но это не просто крик… Это страшная, неконтролируемая, пожирающая изнутри боль. Так кричит человек, потерявший в этом мире надежду. Так голосит истерзанная, окровавленная душа. Так воет тонущая в горе мать. Впервые за многие годы своего существования стальные колонны молчаливого гиганта содрогнулись.