***
Здесь душно и воняет шалфеем. Где это Здесь? Почему Му Цин вообще не в своём дворце, а черт знает где. Какая-то женщина сидит за веретеном, собирая в морщинистые руки серебристую пряжу. Седую-седую, как ее волосы. Как волосы Сюаньчжэня. Кто-то поднимает его голову, даёт напиться, а потом бережно протирает лицо и шею мокрой тряпкой. Под сердцем тепло. Му Цин прислушивается к ощущением: он полон и это не обман, не шутка боли. Ребёнок жив. Жив. Только омега всё ещё воет. Ему больно, ведь альфа, который дал дитя, сделал плохо. Сделал непоправимо. — Очнулся, яхонтовый? — женщина даже не оборачивается, мерно стучит деревянной педалькой, чтобы колесо на веретене крутилось. — Я уж думала, мне придётся тебя хоронить. — Где я? — спрашивает Сюаньчжэнь, пытаясь приподняться, но собеседница всё же поворачивает голову сама и зло цокает языком. — Угомонись, бестолковый, ты чуть тяжесть под сердцем не потерял. И откуда вы такие глупые. Подойди, не бойся. Обращение явно не к нему. Му Цин напряжённо внюхивается и замирает: Фэн Синь здесь. Он здесь! Он сейчас подойдёт! Омега в груди мечется, стонет от страха. Обидели, сделали больно. И тут же хочется отомстить. Только страшно. Очень и очень страшно. Наньян медленно опускается у постели с мертвенно-бледным лицом и красным следом на щеке от пощёчины. Но кто? Он шевелит дрожащими губами, подыскивая слова, которые не идут на язык. Старуха развязно хмыкает. — Будь так, как будет. — Прошу Вас, госпожа, оставьте нас, — просит Фэн Синь и только тогда Му Цин вспоминает, кто она: одна из тех, кто лечит благородных альф. Та обрезает нити, снова цокает языком и уходит на улицу, хлопая дверью. Запах шалфея усиливается, то ли от трав, висящих на стене, то ли от самой бабки, кто ее знает, альфа она или омега. Ну уж точно не от Наньяна. Он пахнет терпким гранатом. — Почему ты ничего никогда не говоришь?! — сипящим голосом шепчет он, зажимая глаза ладонями и потирая их так, словно всю ночь плакал без остановки. — Почему ты трепешься без продыху, унижая меня, но когда действительно есть что сказать, молчишь?! Ты представляешь, что было бы, потеряй ты... Он осекается, а потом шумно выдыхает. Из горла вырывается хрип. Му Цин сжимается и под одеялом поглаживает ещё небольшой, - под слоями одежд и не видно, - но уже округлый животик. Наньян быстро моргает, прогоняя слезы и снова трёт глаза. — Почему не сказал, что ты носишь дитя? Почему ты молчал?! Чертов идиот... — Зачем тебе это знать? — огрызается Генерал Сюаньчжэнь, ссутуливаясь сильнее. Ещё немного и он свернется в клубок, по-кошачьи. — Ты бы перестал меня бить? Ненавидеть? Что, скажи? Какая к черту разница, ношу я дитя или нет? — Такая, что... Он замолкает и выдыхает. — Кто твой альфа? Я не ощущаю запаха, ты пахнешь только собой. Кто оплодотворил тебя и не поставил метку? Укажи на него, я пойду к нему и повинюсь в том, что случилось. — Как благородно, — язвит Му Цин. — Какие жертвы. — Прекрати. Или между вами больше нет ничего? Тогда скажи же мне, кто посмел тебя тронуть, а потом исчезнуть. Скажи, я разорву ему горло. Омега качает головой и все же поднимается с постели. Фэн Синь обожаемо пахнет. Вся сущность тянется, хочется зарыться, спрятаться. Но страх топит в себе. Ничего, это пройдёт. Главное, его теперь не будут бить. Тоже хорошо. — Оставь, — пожимает плечами Му Цин. — Отца у моего ребёнка не будет. Он никогда не узнает о нем, я не стану просить помощи или чего-то иного. Всё случилось лишь потому, что я захотел. Воспользовался, думай, как и что хочешь. От тебя мне достаточно простого «прости». Наньян сжимает пальцами переносицу. Сюаньчжэнь натягивает снятые лекарем одежды, накидывает сверху плащ и ничего не выдает его маленькой слабости. Только Фэн Синь знает правду. И как он раньше не заметил тонкий запах молока? Не обращал внимания? Не хотел обращать? Да плевать вообще. Только почему так тянет в желудке и скребет под ребрами. Кто-то посмел тронуть Му Цина! Кто-то ещё, кроме него. Они были вдвоём не так давно, в его гон. Но ведь... Ведь... Он как сумасшедший в эти дни, неужели не заметил? Не ощутил? «Воспользовался»? Омега был сверху на нем все это время, так... Какого черта? — Ты воспользовался мной? — он встаёт за ним, замечая как снова сутулится красивая спина. — Это мой ребёнок? Почему же ты такой идиот, Му Цин?! Душу бы из тебя вытряс! Отвечай же. — Какая разница? — нервно дёргается он, завязывая ленты. — Я же сказал, что мне ничего не потребуется. — То есть ты так просто говоришь об этом? Ты носишь в себе наше дитя! — Наньян становится вплотную к нему так, что лопаткам горячо от груди альфы. Сюаньчжэнь сглатывает слюну. — Мое. Это мой ребёнок. Оставь, пожалуйста, тебе это не нужно. — А тебе? Почему это нужно тебе? — Да потому что я омега! — надсадный крик разнесся эхом по небольшому домику старухи. — Мне хочется. Смейся, делай, что хочешь. Можешь об этом публично высказаться, пожалуйста, мне не жалко. Хоть дерьмом облей. Только не трогай меня и не лезь. Я клянусь тебе именем Се Ляня, что никогда в своей дальнейшей жизни не появлюсь перед тобой хоть с какой-то просьбой. Я вообще исчезну, я рожу ребёнка в мире людей. К черту тебя, слышишь, тебя и твои слова! Омега внутри плачет. Его тянет к альфе, разумеется, ему хочется тепла и ласки, защиты. Он понимает и знает, что тот не тронет. Только вот сам Наньян это уже сделал. Истинные оболочки глупые. Альфа в теле тоже мечется. Его повязанный омега здесь, в тяжести, хочется защитить, укрыть. Только человек глупый. Очень. — А-Цин, тише, нет, — Фэн Синь касается его предплечья, заставляя замереть на месте. Напрячься. — Как же сильно я обидел, если ты так думаешь. Ты носишь под сердцем нашего ребёнка. Почему же молчал? Почему? — Зачем? Чтобы получить от тебя ненависть? Чтобы ты избил сильнее? Чтобы вышвырнул? Чтобы с твоей подачки меня обсуждали? За что вы так все? Я всегда лишь хотел счастья для всех, почему я не могу попросить его для себя? Наньян ткнулся лицом в его растрепавшиеся волосы, вдыхая аромат пиона. Так сладко, так прекрасно. — Глупый... Позволь мне? Он потянулся ладонью к животу омеги, но тот отбил ее. — Нет. — Почему? Ответа Му Цин и сам не знал. Лишь отшатнулся, выбегая на улицу. Наньян прижался к стене, снова размашисто шлепнул себя по лицу, как тогда, когда старуха кружилась над Сюаньчжэнем, шепелявя о том, что ещё немного и тот потерял бы ребёнка. Бабка вошла в дом, ухмыльнулась. — А ты думал, он тебя взял и принял? Будь я твоей омегой, растерзала бы. Бог Войны вытер скатившуюся слезу, шмыгнул носом, а потом умчался следом, громко хлопая дверью.***
Беременность сводила с ума. Изначально хотелось только спать, что Му Цин и делал. Не так давно он ушёл в мир смертных, передав свои дела близким людям. Поселившись в небольшом домике, он счастливо выдохнул: всего пара месяцев, а потом он сможет вернуться с уже родившимся ребёнком. Скажет, что нашёл. А вообще, какая разница? Он не должен отчитываться. Потом дико хотелось есть и пить, кажется Сюаньчжэнь скупил весь рынок, - что, конечно, было только на радость торговцам, - и попинался в ближайшие трактиры, пока те были не заполнены людьми. На него никто не смотрел осуждающе, это было приятно, учитывая, что в Поднебесной его сожрали бы заживо. А нет, так задавили сплетнями и слухами. Когда наступили осенние холода, ребёнок начал очень резко и больно пинаться. Му Цин нередко даже забывал дышать, когда маленькая ножка выбивала из него весь дух. Но самое глупое - хотелось к Фэн Синю. Омега внутри тосковал, хотя и не простил ту выходку. На самом деле, винить стоило и себя, Сюаньчжэнь прекрасно это понимал, что, расскажи он изначально, его бы не ударили и в принципе не трогали. Но ведь Наньян... Интересно, он уже растрепал? И стоит ли вообще возвращаться? А если нет, он погибнет, верующих же не станет. Что случится тогда с ребёнком? Му Цин метался по дому, желая хотя бы уловить знакомый запах, вспомнить. Покупал гранаты и жадно вдыхал, пока те не засыхали и не выветривались. Ещё он стал замерзать. Никакой огонь не спасал от холода. Омега знал, что только альфа способен согреть окончательно, но его не было. И слава бо... Гм. Совсем худо стало ближе к зиме, когда все двигалось к концу. Начало болеть тело, стало тоскливо, хоть волком вой. И тогда свежий гранатовый запах ворвался в дом. — Я так долго искал тебя, — прошептал Наньян, рассматривая сжавшегося у стены Му Цина. Тот укутался в какие-то одеяла, поджал под себя ноги и укрыл руками живот. — Так долго... Торговки сказали, где ты живёшь. Ты совсем продрог? Не заболел? Как ребёнок? Сюаньчжэнь молча наблюдал за тем, как Фэн Синь подбрасывает дрова в печку, мешает кочергой угольки. Скидывает накидку, которая летит на постель. Му Цин жадно смотрит на нее, а потом цепкой рукой хватает ее, прижимает, ощущая себя вором и полным идиотом. Вдыхать этот запах - невероятно! Хочется забыться в нем, уснуть. Малыш перестаёт так сильно пинаться, успокаиваясь, видимо, тоже ощущая близость отца. — Бедный мой, — шепчет Наньян, наблюдая за тем, как Сюаньчжэнь утыкается лицом в кусок ткани. — Ты позволишь мне? — Нет, — Му Цин потирается щекой о накидку, будто кошка. — Ну что такое? Сейчас ты согреешься, я разжег печь сильнее. Как ребёнок? — Пинается сильно. Больно. — Когда он порадует нас своим появлением на свет? — Когда захочет. — Ты нашёл повитуху? Не дело рожать здесь. Очень холодно для младенца. Вернемся домой. Сюаньчжэнь поднимает голову, смотря на бледного мужчину. Фэн Синь робко улыбается, но, замечая искорки льда в глазах напротив, перестает. — Не сейчас. Я рожу здесь, а потом вернусь. — Му Цин... — Наньян выдохнул, потер лицо рукой. — Понимаю, я обидел тебя, я делал тебе плохо, прекрасно зная, что ты омега. Но ты всегда был резок со мной, иногда сам бросаясь на меня. Нет, я не виню, не перевожу стрелки... За последнее мне нет прощения, но если бы я только знал! И мог бы ощутить, от тебя пахнет молоком. Но, — он снова выдохнул, — я хочу этого ребёнка. Понимаю, ты скорее всего не позволишь, только знай, что я всегда буду рядом, я буду помогать и защищать наше чудо. Му Цин, я хочу быть с тобой. Разреши мне? Сюаньчжэнь отложил накидку, приподнялся. Одеяло соскочило, обнажая тело. У Фэн Синя загорелись глаза. Придерживая живот рукой, тот подполз на коленях ближе и Наньян увидел настоящую сущность омеги. Мягкий и робкий, нежный, тонкий... Он чуть ли не падал в руки альфы, ластился, прижимаясь. Его истинная природа была отличной от человечьей, полная противоположность. Его хотелось оберегать, спрятать за спину и не подпускать никого. Вообще никого. У Сюаньчжэня сносило крышу от запаха. Разум, кажется, пропал совсем, в голове осталась лишь одна мысль: надышаться вдоволь, насытиться. Ведь если альфа уйдёт, то он будет голоден. Резко ткнувшись в чужую шею, Му Цин ухватился руками за воротник одежды, которая тут же затрещала в его пальцах. Жадно вдыхая аромат полной грудью, он совсем ничего не соображал, понял лишь, что Фэн Синь усилил это действие. Теперь омега готов был расстечься по его телу, показывая все свои слабые стороны. Со стороны это смотрелось странно: взрослый мужчина потирается носом и лицом об шею другого, а учитывая, что оба - боги... Наньян чуть ли не стонал, ощущая все эти потирания и усилившийся запах пиона. Странное сочетание сейчас, с тонким ароматом молока. Но это было прекрасно, хотелось отдаться этому чувству, посвятить всего себя этому омеге. — Тише, тише, не спеши так, — выдохнул он сквозь дурман. — Помутишься... — Я уже, — шептал Му Цин, касаясь губами за ухом. — Надо остановиться, но я не могу. Ты с ума сводишь. Оттолкни. Это всё из-за ребёнка, слышишь. Он спокоен. До этого же я думал, он мне все органы отобьет. Черт, оттолкни, я же обещал ничего не просить, не говорить. Оттолкни. — Ты ничего и не просишь, — Фэн Синь зарылся носом в его волосы. — Всё в порядке. Я не оставлю тебя, я не брошу, я очень долго искал вас. Скажи мне, когда малыш появится на свет? — Уже очень скоро, долго ждать не придётся. — Ты позволишь мне быть рядом? Разреши мне заботиться о вас. Му Цин хныкнул, все ещё сходя с ума. Альфа, ему это сказал альфа! Пускай и Наньян. Но это глупо, просто потому, что это его дитя, вот потому он так и говорит. Разве сам он посмотрит на омегу? А надо ли? Все эти годы он как-то справлялся в одиночестве, сминая простыни и рыдая на весь дворец в периоды течки. Тогда он выгонял абсолютно всех, чтобы никто не видел его слабость. Глупый омега желал альфу. Сам же Сюаньчжэнь умом понимал, как это тупо. Но противиться природе не было сил. Он сдавался, маялся все «грязные дни», а потом снова возвращался в строй. Пока нежная натура не захотела детей... Соблазнить альфу во время гона омеге не составляло труда. Труд был подчинить себе, воспользоваться. Му Цин не хотел никого больше да и кандидатов подходящих не было. А здесь - удобно. И желанно. Споив Фэн Синя перед близостью, он славно провел время с ним, забывая даже истинную цель, а когда внизу живота потеплело и потяжелело, Сюаньчжэнь всхлипнул. Осталось теперь только ждать. Главное, чтобы получилось сразу. Так и произошло. — Ну, почему ты не отвечаешь, — Наньян гладил его плечи, — почему? Всё будет теперь хорошо. Мы с тобой не чужие друг другу, знаем всё. Пойми, А-Цин, я всё равно бы искал встречи, ведь это мой ребёнок. — А я так тебе и сказал об этом, — съязвил тот. — Запах ты не скроешь. И что бы ты сказал, вернувшись на Небеса? О том, что ты омега, почти никто не знает. А тут ты принес в дом малыша, тем более, так долго отсутствуя. — Какая разница! Может я был на задании, нашёл ребёнка, у которого погибла семья, взял к себе. Да черт возьми, Фэн Синь, почему я должен объяснять что-то кому-то?! — Хотя бы потому, что это сокровище у тебя здесь - плод двух богов. Как думаешь, что будет в Поднебесной, если ты скажешь, что нашёл его в мире смертных, когда он - один из будущих небожителей. Да и опять же, запах не скроешь. Так же, как и черты лица. — Учить меня вздумал? — рыкнул Му Цин, чуть отталкиваясь от чужой шеи. — Я без тебя знаю. И разберусь с этим. Да, это мой ребёнок. Но как и что - моё дело. Зачем кому-то что-то знать?! — Глупый ты идиот, — Наньян потер лицо ладонью. — Глупый. Просто позволь мне быть рядом, я решу любые проблемы. Всё будет хорошо. Я хочу быть для тебя, для вас. Я не прошу брака, не прошу метки. Просто буду с вами. Если хочешь, я не трону тебя никогда, но только скажи: «Да». Знай, что если и откажешься, я всё равно буду где-то поблизости. А-Цин... А-Цин. Сюаньчжэнь упустил момент, когда теплая рука легла на его живот. Фэн Синь боязливо гладил, касался пальцами, пока маленькая ножка снова не ударила. Он задержал дыхание. — Так сильно? — Постоянно. Это ещё не особо. Могло быть хуже. — Как это чудесно... Будет ли свинством с моей стороны захотеть, чтобы ощутить это ещё раз? — Меня здесь никто не спрашивает, — пожал плечами Му Цин. Сейчас он сидел очень близко к альфе, улавливая нотки граната и ощущая невероятное тепло. Ребёнок внутри шевельнулся и в следующий момент снова ударил. Наньян тихо рассмеялся. — Прекрасно. — Для тебя - да. А ты побудь в моей шкуре. Это больно временами. Генерал улыбнулся, склонившись к голове омеги. — Вернемся обратно. Пожалуйста. В Поднебесной достаточно хороших мастеров. Через их руки прошло много омег. Представь одно: там ты родишь на свежих простынях, в тепле и уюте. Малыша уложат в чистое белье, укутают. А здесь - сыро и холодно. Да и какая женщина тебе попадётся? Я не позволю, чтобы кто-то бестолковый сделал тебе больно. — Ты просто избалован красивой жизнью, — грубо ответил мужчина, аккуратно утыкаясь носом в чужое плечо. — Люди здесь рожают как-то. Когда-то и моя мать родила меня в таком же доме. Ничего. — Ты омега. — Спасибо, что вспомнил. — А-Цин... Вернемся. — Я не вернусь с таким животом сейчас! Представь, как это будет выглядеть. Уходил, ещё никто ничего не видел, а когда мне вот-вот рожать, здравствуйте, я вернулся, ищите мне хорошую повитуху, готовьте белье и прочее. — Этим всем займусь я. Тебе лишь нужно в защите и тепле родить. Ох, Му Цин, ты невыносим. — Тогда и уходи. Оставь меня. Я не звал тебя, сам пришёл. — Ты так слепо тянешься ко мне... — Это всё омега. Нужен ты мне больно. — Почему ты не отпустишь себя? Ты в безопасности со мной. Просто выдохни, расслабься. Разреши себе отпустить все тревоги. Прекрати контролировать всё подряд. Я с тобой. Я сделаю всё. Ты можешь даже заснуть. Только когда проснёшься, мы вернемся. Хорошо? — Нет, — шепотом произнёс Му Цин и тут же провалился в сон, будто слова Наньяна были колдовством.***
— Если я ещё раз поддамся на твои уговоры, то уничтожу тебя! Ты можешь не спешить, мне всё же тяжело... Лишь бы не наткнуться ни на кого. Сюаньчжэнь сжимал концы плаща, стараясь укрыться хоть как-то, пока плелся за Фэн Синем, который тащил его за руку. Они все же вернулись в Небесную Столицу и сейчас шли во дворец Наньяна, ведь тот ни в какую не хотел отпускать его от себя. Небесные чиновники болтались тут и там и разумеется давно заметили двух вечно конфликтующих богов, которые, наверное, впервые не ссорились и не дрались, а мирно вышагивали по площади. Они шли довольно быстро, чтобы никто ничего не заметил, но взгляды всё равно улавливали что-то, только обсудить это не было возможности. — Мы уже почти пришли, потерпи. — Это невыносимо. Мне кажется, я сейчас рожу... — Ты же шутишь? — Какие тут шутки, — шумно выдохнул Му Цин, а потом замер, увидя, как побледнел Фэн Синь. — Придурок. Нет, конечно, а то сейчас ещё умрешь от страха. Боги, как ты собираешься тогда быть рядом всё время? Ты же понимаешь, что рано или поздно я не буду шутить? М-м, черт! Его чуть ли не сложило пополам от нахлынувшей боли. А потом резкий спазм снова ударил куда-то под ребра, стекая огнем вниз. О шутках теперь речи не шло, кажется. — Что? Му Цин, что?! — Давай уже дойдём, пожалуйста... Не знаю. Наверное, просто быстро шли, поэтому так. — Ты уверен? Пойдём аккуратно. Нормально? Он держал его за руку, слегка ступая впереди, чтобы закрывать собой, но теперь, подхватив, шёл рядом. Сердце колотилось словно ненормальное. Если омега сейчас родит, то нужно поскорее найти мастера. Главное, вернуться домой. — Это ужасно, — всхлипнул Му Цин и Фэн Синь увидел на его лице слезы. — Тише, пожалуйста. Мы уже близко. Потерпи, милый, потерпи. — Мне кажется, у меня кровь по ногам, — шепнул омега и альфа замер. — Нет-нет-нет. Сейчас... Да к черту. Подержись за меня, я возьму тебя на руки. Давай же, некогда! Подняв его, Наньян быстрым шагом преодолел все расстояние, ворвался на свою территорию и громко закричал, отдавая приказ. В тот момент Му Цин в его объятиях уже медленно раскрывался.***
— Маленький, хороший. Он держал ребёнка, укутанного в простынь, слегка укачивая, смотря на то, как тот засыпает. Му Цин, измученный родами, лежал, уставившись в одну точку, даже почти не моргая. В комнату вошёл старший слуга, склонился к уху Фэн Синя. — Приказы будут, господин Генерал? Тот отрицательно покачал головой. Малыш на его руках не шевельнулся. — А-Цин, чего-то хочется? Сюаньчжэнь не ответил, все ещё пялясь в стену. Слуга, поклонившись, исчез. Повитуха, собиравшая вещи, улыбнулась. — Мужчинам-омегам тяжело приходится во время родов, скоро вся боль пройдёт. Все, что я хочу сказать, ему нужно будет избавляться от молока. Благородные омеги сами не кормят своих детей. Вам предстоит найти кормилицу. Если хотите, я поищу кого-то. — Я сам буду кормить нашего ребёнка, — прохрипел Му Цин, отрываясь от наинтереснейшего занятия. — О, это... Это хорошо, — поклонилась женщина. — Господин Сюаньчжэнь, Вам сейчас необходим покой. Никаких резких движений и тяжелой пищи. Господин Наньян, постарайтесь давать ему воды как можно чаще. И никакой близости хотя бы ближайшие недели, умоляю. — О чем можно говорить, — горестно улыбнулся Фэн Синь. — Всё будет в порядке. Спасибо. Вам заплатят сейчас на выходе, но только могу я просить кое о чем? Ради мира в Поднебесной, молчите, у кого Вы принимали роды. Женщина покорно склонилась. — Воля Ваша, господин. До свидания. Нужна будет помощь, я всегда готова. Как только она вышла из комнаты, Му Цин разрыдался. Да так, что Фэн Синь опешил. Подлетев к омеге, понял, что плач может разбудить ребёнка на его руках, но Сюаньчжэнь потянулся к нему. Обхватив своего малыша, он уткнулся носом в макушку, продолжая плакать. — Что такое? Что случилось? — Наньян испуганно поглаживал ногу омеги под одеялом. — Я не знаю, — честно признался тот, вытирая слезы. — Я не знаю почему я плачу. Я правда не знаю. Я не хочу, оно само. — Это просто эмоции, — понял альфа, подтягиваясь вверх и усаживаясь рядом с омегой. Мальчик в свертках так и не проснулся. — Все в порядке. Тише, мой хороший, тише. Му Цин бережно дотронулся пальцем до щеки ребёнка, смаргивая пелену с глаз. — Он уже такой красивый... — Кто его папа, ты не забывай, — улыбнулся Наньян. — Нелепо, — хмыкнули в ответ, а потом уткнулись носом в плечо. — Побудь со мной, твой запах меня успокаивает. — Я здесь, — он аккуратно повернул голову, чтобы оставить поцелуй на макушке. — Я теперь всегда здесь, с вами. Засыпая, он понимал, что так счастлив ещё не был никогда.***
Несколько лет спустя. — Следующего будешь сам рожать! — Му Цин, выгибаясь от боли на постели, гневно сверкнул глазами в сторону мужа. — Следующего? — Фэн Синь поцеловал тонкую ладонь, а потом улыбнулся, слушая звонкий крик своего второго ребёнка.