***
Краем глаза Марина цепляет крепкую мужскую фигуру в нескольких метрах поодаль. Взгляд изучающе скользит по сомнительного вида мужчине. Грязная форменная одежда, помятый вид, да и похож он не на врача, а скорее — на разбойника с большой дороги. Перед глазами внезапно мутнеет, а кровь в висках стучит пулеметной очередью. Все эти годы она помнила, что у нее есть сын. Всего лишь помнила, просто потому что на большее не соглашались оба. Паша был далеким и абстрактным сыном своего отца. До миллиметра. До мозга костей. До единой привычки. Видеть сына своими глазами уже давно стало для нее: то ли непозволительной роскошью, то ли сущей пыткой. Ну, не могла эта женщина спокойно смотреть, как ее умный и перспективный Паша шаг за шагом гробил свою жизнь, добровольно повторяя судьбу отца. Он ведь и теперь такой же. Шумный, недовольный, неуемный. Павел все еще громко чему-то возмущается и стремительным вихрем проносится мимо машины Авериной.***
В просторном зале они все заседают уже минут десять. Глубокий вдох сквозь плотно сжатые зубы. В воздухе топором висит давящее напряжение. И сдается Рыкову, что дело тут не только в драке, хотя и за нее, кажется, им теперь попадет по первое число. Драка — дело десятое. Тут уже есть поводы поважнее. Например, такие, как эта самая проверяющая из министерства. На мать Рыков смотрит из-под почти опущенных ресниц. Болезненная усмешка помимо воли скользит по губам. Мысли в хаотичном порядке колотятся в голове. Появление матери на таком почти уже спокойном горизонте его жизни Рыков воспринимает с присущим ему недоверием. Ждать от Авериной чего-то хорошего — пустая затея. Все хорошее, что их связывало, осталось теперь в далеком черно-белом детстве. От детства они безбожно отдалились. Мальчик Паша вырос. Причем прожил всю свою сознательную жизнь абсолютно без участия матери. Самостоятельным мальчиком оказался. В четырнадцать — переходный возраст, со всеми вытекающими последствиями. А в семнадцать — с глаз долой, из сердца вон. Павел решил, что так будет проще им обоим. Собственно, так оно и было.***
Паша похоронил отца вместе с возможностью нормальных отношений с матерью. Незачем было все это наружу вытряхивать. Лучший выход — пропасть с радаров, преимущественно навсегда. Матери так станет легче. Не нужно будет каждый божий день натыкаться на копию собственного бывшего мужа. Павел слишком остро ощущал, что для матери он — бельмо на глазу. Отголосок неудачного замужества и не очень-то счастливой жизни. С этим непременно стоило что-то сделать. Ушел тихо и без очередного скандала. Даже странно, как-то. Сын заявил, что хочет остаться один. Лукавил. Одному оставаться не хотелось, но вредить матери не хотелось еще больше. Он же — не дурак. Все прекрасно понимал и чувствовал. Аверина старалась наладить отношения, Павел старался не попадаться ей на глаза. Абстрагировался. Собственным напускным равнодушием он доводил мать буквально до истерик. Методично. Нещадно. Так будет лучше. Мама у него молодая и красивая. И все у нее будет хорошо. Он уйдет, а она успокоится. Задышит, оглянется по сторонам. Пройдет каких-то пару лет и к своему первому браку, со всеми его последствиями, мать станет относиться как к неудачному дублю своей счастливой жизни.***
Ольга в командном тоне зовет в кабинет. Павел плетется где-то поодаль, чертыхаясь про себя последними словами. Невовремя. Аритмичный пульс стучит в висках. И жена на взводе из-за всех этих затянувшихся проверок, и мать буравит пронзительным взглядом. Дискомфортно, что-то колко щемит под левым ребром. Давно забытое. Мать слишком давно не имела возможности отчитывать взрослого сына. Но сегодня — уж точно сможет оторваться по полной. И теперь Рыкову видится, что больших надежд относительно своей жизни он не оправдал. Врачом в платной клинике так и не стал, хотя пытался и ни раз. Не смог, не получилось, не совпало. А до боли смешно то, что сам Рыков об этом ни капли не жалеет. Паша был перспективным студентом Первого Медицинского Института. И Аверина надеялась, что жизнь сына сложится спокойно и зажиточно. Он должен был стать каким-то узким специалистом, должен был зарабатывать приличные деньги. Именно так, как хотела Марина, и не получилось. Все сложилось самым неприятным предположением. И теперь ее собственный сын буквально гробит свою жизнь, почти за сущие копейки. Самое страшное, что похоже, ему это отчаянно нравится. — Вы ведь из Министерства? — Издевательская усмешка во все лицо, а в глазах задыхаются необузданные черти. Его личные. Марина едва заметно поводит плечами и морщится. Неприятный парализующий холод ползет по позвоночнику. Перед ней теперь — абсолютно незнакомый мужчина. Чужой и отстранённый. Да, он и родным, очевидно стать не пытается. Смотрит волком, всякую чушь несет больно и остро, а правда так и остается лежать мертвым грузом на задворках подсознания. Упертый. Аверина с удивлением замечает, что даже явно недовольная начальница Ольга Павлу теперь куда ближе родной матери. Арефьева на Рыкова и не смотрит толком. Так, полоснула светло-серыми по касательной. Павел эмоции жены считывает точно. Злится, негодует. За четырех дебилов переживает. Ведь все — свои и родные. Но о муже еще сердце беспорядочно колотится о ребра. Устроить бы ему чего покруче. Ведь просила же обойтись без показательных выступлений. Павел смотрит на Арефьеву напряженно тоскливо. Хочется что-то сказать, объяснить и убедить в своей правоте. Лишь бы только она на него хоть краем глаза взглянула. Она должна понять и почувствовать. — Рыков, ты оглох? Диспетчера не слышишь? Ольга мягко улыбается в упор глядя на мужа. Понимает. Обоих обдает желанным теплом. И слов оказывается не надо.***
Суровый декабрьский ветер пробирает до костей. Аверина неприятно морщится. В ожидании служебного водителя проходит еще несколько минут. Внезапное появление Ольги и Павла сбивает Марину с вялотекущих мыслей. Они, кажется, никого не замечают. Ольга что-то говорит сбивчиво и возмущенно, а Павел улыбается бесстыдно и мягко. Женская рука запросто поправляет воротник его пальто. Его ладони медленно ползут по женской талии. Рыкова абсолютно ничего не смущает, просто соскучился, просто схватить бы ее в охапку, уткнувшись носом в душистые волосы. И домой. Арефьева тоже устала, но дистанцию все же старается держать. Тонкими пальцами цепляется за его предплечья. — Любишь меня? — Павел улыбается, словно довольный и сытый кот, притянув жену чуть ближе. — Домой поехали, Рыков. — Ольга хватает мужа под руку, прижимается максимально близко и тащит к ожидающему неподалеку такси. — Кормить тебя буду. Марина смотрит на них изучающе. С интересом и удивлением. Удивляет ее здесь абсолютно все. И Ольга, что с таким трепетом смотрит мужу в глаза и цепляется за его крепкие плечи. И Павел. Аверина ведь никогда не видела сына таким… Расслабленным, мягким и любящим. Это — что-то, совершенно не похожее на ее вечно резкого и угрюмого Павла. И теперь, пожалуй, остается признать, что и на отца ее Рыков не похож вовсе. Ну, может быть — отдалённо. Как-то так получилось, что похож Паша остался лишь на самого себя. Самая очевидная уловка Авериной не срабатывает. Ее упертый сын не покупается на должность главврача объединенной подстанции. Это было, пожалуй, очевидно, но попробовать стоило. И жену свою Рыков оставляет в стороне. Не хочет превращать Ольгу в разменную монету этого идиотского аукциона его отношений с матерью.***
Рыков выматывается на улицу. Тихое зимнее утро приятно обволакивает своей мягкостью. Хорошо, что вызовов нет. Можно хоть немного побыть с Ольгой. Снег громко скрипит под его тяжелыми шагами. — Ольга Кирилловна, курим? — Мягкий полушепот звучит над самым ухом и заставляет улыбаться. — Воздухом дышим. — Она инстинктивно расслабляется, позволяя мужу крепче держать ее за талию. — Тошнит немного. Его ладони медленно ползут к уже ощутимому животу под широкой рубашкой. Губы трогает живая и мягкая улыбка. Сердце заходится приятной теплотой, когда жена касается своими пальцы поверх его руки. — Ты не замерзла? — Он наконец разворачивает женшину к себе лицом. В глазах напротив ясно читается тоска и волнение. Ольга сбивчиво мотает головой и прижимается ближе. В нос тянет терпким шлейфом его одеколона. Тепло и хорошо. Не зря же они в такую даль от любопытных глаз запропастились. Сухие губы невесомо касаются влажной ткани его пальто. И неприятное волнение сходит на нет. В его крепких и трепетных руках не хочется думать и вовсе. — Пошло все к черту, Рыков. — Мягкий шепот срывается с губ. Он вопросительно сдвигает брови к переносице. — Вся эта проверка, должность, да и вообще — все они. — Это не ты говоришь, а гормоны твои. — Совершенно уверенно замечает Павел, путаясь пальцами в ее мягких волосах. — Не бойся ничего, слышишь? — Невесомым поцелуем в макушку. Он ведь прекрасно понимает, чего именно боится его смелая жена. Не потери высокой должности и увольнения, уж точно. Боится выкидыша. Даже теперь, на четырнадцатой неделе. Ольга замирает при каждом неясном ощущении, она теперь себя бережет, кажется, как никогда раньше. Не курит, нормально питается и дышит свежим воздухом. Старается не думать о плохом, но иногда отчаянно накатывает. Вот, как теперь. — Люблю тебя. — Сбивчивым шепотом ему в самые губы.***
Полгода пролетели незаметно. За работой и ожиданием малышки. В середине второго триместра Ольгу слегка попустило, а к концу срока женщина и вообще расслабилась, откровенно наслаждаясь жизнью. Ее больше не смущал ни отягощенный анамнез, ни весьма округлившийся живот. Все было расписано по дням. До планового кесарева — неделя. И эту неделю можно провести наконец дома. За сборами вещей в роддом и за последними приготовлениями для дочери. Рыков приходит вечерами уставший, как черт, скидывает пиджак и садится на диван рядом с женой. Арефьева расслабляется полулежа в его объятиях и почти засыпает под мерный шепот, легкие поцелуи и прикосновения теплых ладоней к животу.***
Он уже, кажется, ничего не замечает. На часах — 16:45, и минуты тянутся приторно вязкой карамелью. Ольга была категорически против, чтобы Павел находился прямо за дверями операционной. — Не нужно тебе сюда приезжать, работай лучше. — Улыбалась она мужу в трубку. За несколько часов до операции. Рыков не послушал ее. Приехал. Ждать было невыносимо волнительно. До боли в груди. Ничего не могло пойти не так. Анализы у Ольги — хоть с учебником сверяй, с дочкой тоже все хорошо. Да и врач проверенный. А у Рыкова все равно внутри ворочает ураганом.Дочка у тебя, Рыков…
Слова старого друга отдаются теплотой за ребрами. В голове — феерически пусто от перенесенного стресса. Внутри полноводной рекой тянется незнакомое ощущение. И как описать все это, вечно неуемный и многословный Рыков не знает. Остается лишь с шумом выдохнуть, сбивчиво спросить о состоянии жены и попросить увидеть дочку. Но прежде, почему-то тянет набрать насильно забытый номер. Остановившись у панорамных окон большого холла, Рыков жадно вслушивается в мерные гудки на том конце провода. Он не может понять причину столь ощутимого желания. Личного желания. Потому что делает он это не ради пряника в виде должности, и не для того, чтобы успокоить жену. А для себя. — Мам, привет. — С опаской, как по тонкому вешнему льду. — Девочка у нас с Ольгой… На том конце провода Аверина на миг теряет дар речи. И понять бы: что именно поражает ее больше. Рождение внучки, или то, что об этом событии ей сейчас рассказывает ее собственный сын, а не его жена. Они оба далеки от идеала. Марина была никудышней матерью, а Павел — скверным сыном. Хотя бы здесь у них — ничья. И хотя такой желанный мир у них еще — за семь верст, обоим почему-то становится легче.***
Уже несколько часов он сидит в Ольгиной палате. Женщина все еще отходит от наркоза. Глядя на крохотную дочку Рыков не может сдержать теплой улыбки. Глаза в пол-лица огромные, светлые. На Ольгу похожа. Красивая. Арефьева просыпается, застав мужа за весьма интересной беседой с почти спящей малышкой. Женщина слабо улыбается, глядя на мужа из-под почти опущенных ресниц. Таким умиротворенным и спокойным она мужа не видела, пожалуй, никогда. Во взгляде — чисто безусловное обожание и щемящее тепло. И теперь Ольга хорошо понимает: кому именно было суждено растопить печаль на сердце ее мужа. И хорошо. Спать еще очень хочется, но взять на руки столь желанную дочку хочется больше.***
Дочка спит. Рыков помогает жене удобней улечься и накрывает одеялом прижимается горячим лбом к ее плечу. — Спасибо тебе, девочка моя…– Едва различимым шепотом и мягкими объятиями. — Рыков, да мы вроде оба старались. — Арефьева гладит мужа по встрепанным волосам, чувствуя его теплое дыхание по тонкой коже. — Варя? — Варя…– Эхом отзывается Рыков, исхитрившись-таки коснуться губ жены поцелуем.***