Forever Young

— Как ты думаешь, как меня казнят? — Юджи склоняет голову и ставит корзинку на стол для пикника, что являлся приятной неожиданностью на раскидистом маковом поле. Солнце начинало двигаться к закату, к тому времени, пока они добрались. Была какая-то особая идиллия в некой тишине поля, — Ты же почти всю жизнь там, вероятно знаешь же что-то о казни, из исторических трудов или чего-то в этом роде. Итадори пожал плечами и провел рукой по шее, он глянул в сторону Мегуми, такого спокойного и сосредоточенного всегда, но присмотревшись, можно было даже выловить мимолетную улыбку, что касалась его губ, когда тот думал о чем-то или проводил время с Юджи, но не сейчас, совсем нет. Он лишь свел брови к переносице в немом вопросе. — Ты так говоришь, будто уже собрался ложиться в гроб, почему тебя это так волнует? Волнует, именно сейчас, — Фушигуру положил руку на чужое плечо, чуть сжимая его, — Ты же не собрался сделать какую-нибудь глупость, так? — Я просто думал, что рано или поздно, но скорее рано я умру. Вряд ли я избегу казни и, я правда немного боюсь этой неизвестности, не знаю когда, не знаю, сдохну ли я раньше, убьюсь ли я позже, скорее меня пугает не само время ожидания своей смерти, как сам ее момент. Как я умру? Как меня убьет? Я не могу перестать думать об этом моменте, отрежут ли мне голову, и сколько я буду еще после жить, — нервный смешок, совсем немного разрядил не самую радужную обстановку. Было в этом смешке что-то смиренное, спокойное, но немного натянутое, как струна гитары. — Есть и хорошие новости, ты не курица, долго без головы не проживешь, хотя я не думаю, что в нашем мире будут использовать гильотину для твоей казни. Возможно смертельные яды или электричество, как в фильмах показывают, может, вкачают какие-нибудь наркотики, и ты до конца жизни будешь в забвении или мечтах, но это маловероятно, а может сами позволят выбрать смерть. Может, умрешь до казни, никогда не знаешь, когда умрешь, - слишком много упоминаний смерти, слишком много может, от этого даже становится не по себе. — И именно это меня волнует, в какой-то степени, совсем немного, если так подумать, то я в ужасе от того, что умру, и я даже не знаю когда, я даже дни не могу посчитать, — Итадори жестикулировал много, быстро, как и говорил. Будто в попытках быстрее прогнать эти мысли по сотому кругу и забыть, чтобы потом вернуться к ним, день за днем, снова и снова, опять смерть. Юджи обнял Фушигоро. Просто взял и обнял, от недостатка слов, от резкого желания тактильности, да и просто от того, что некуда деть себя. Какие-либо слова здесь были излишни, едкие комментарии, ложь поддержки, они бы ничем не помогли, да и что может здесь помочь, кроме как отвлечения? Объятий? Одурманивания или полного забвения? Мегуми лишь дернул головой, прекращая поток мыслей, и прижал к себе Итадори, зарываясь рукой в розовую макушку, что была похожа на закатное небо, которое они могли застать через некоторое время. В конечном итоге, Юджи пришлось отстраниться и глубоко вздохнуть. — Знаешь, я здесь был всего лишь пару раз, когда был ребенком, но это место так сильно врезалось в память, от него так сильно разит спокойствием и, я не знаю, даже секретностью какой-то? Но посмотри, вот оно, открытое поле, полностью в ярких маках, но здесь почти ни души, кроме наших. Не скажу, что место заброшено, может да, может, нет, я не знаю, как растут эти цветы. — Значит, мы сюда приехали, потому что здесь спокойно и тебе здесь хорошо? Честно, здесь уютно. — Я же говорю, что это мое секретное место, а еще я свидание хотел здесь устроить, ни души, ни живой, ни мертвой, красота же, да? — Юджи рассмеялся и вскинул руки, окидывая взглядом поле, — Но кричать все равно лучше в лесу, там как-то более атмосферно. Не знай Мегуми своего парня, друга, напарника, одноклассника и далее по списку, он бы удивился резкой смены темы, но Мегуми знал, поэтому привык к подобным перескокам, без особой логической связи. — То есть мы на свидании, — протянул Фушигоро, делая вид, будто только что сложил дважды два, хотя сделал это давно, — О нет, теперь я понял, почему ты лез ко мне целоваться, пока мы ехали. — Вообще-то, прошу заметить, что это не одна причина, у меня даже где-то целый список был! Со всеми причинами на все случаи жизни! Могу тебе все выкатить, — если Мегуми хотел играть такую игру, то Юджи охотно принимал ее правила, начиная перечислять и загибать пальцы. Перечисление шло от вкусных гигиеничек, до защиты от, «очевидно опасности» подытожил Юджи. Переведя дыхание, юноша замолчал. Вновь окинул взглядом поле и слишком тихо для его манеры речи сказал: — Хочешь потанцевать? Итадори протянул руку и улыбнулся. Почему-то, с лица вмиг исчезла уверенность и резвость. Будто Юджи планировал это последнюю неделю, чтобы все было идеально, чтобы они были в их собственном раю. И что делать в раю, кроме как не танцевать? Что ж, Юджи смог пройти на пару шагов вперед, чем Мегуми и немного удивить его. Ведь они оба знали, что они знают, что Фушигоро догадался о свидании, а Итадори смог скрыть немного неожиданный выпад. Сейчас же, это не выглядело как выпад, скорее как что-то между стойкой в фехтовании и неуверенным, но галантным приглашением на вальс на каком-нибудь европейском балу. — Мы же не умеем танцевать, разве нет? — Мегуми также неуверенно взял протянутую руку, отдавая ведение танцем в сторону Юджи. — На нас никто не смотрит, разве это имеет значение? Я не умею, ты не умеешь, а разве кто-то умеет? Не думаю, что это настолько сложно, просто представь, что умеешь и доверься своим чувствам! — юноша рассмеялся, нежно сжимая ладонь Фушигоро и легко подтягивая его к себе. Им даже и музыка не была нужна. Не то чтобы мелодия в мыслях или шепоте Юджи могла заменить настоящую музыку, но была какая-то собственная песня в ветерке макового поля. В этих цветках, в этом открытом пространстве и закате. Определенно в закате, что опускался на землю, покрывая всеобъемлющей малиновой периной все вокруг, немного даже придавливая, но оставляя ощущение свободны. Той самой свободы, когда можно быть близкими друг к другу, прижиматься к плечу и медленно крутиться под оглушающую тишину поля, чтобы в последствие движения стали чуть развязнее, чуть резче, оставаясь все такими же плавными. Это не вальс и не танго, или другой что-нибудь другое, нет-нет, это было что-то другое. Что-то их собственное, что-то совсем интимное и личное, что-то полное доверия. Здесь не было правил, не было ведущих и не было траектории. Есть лишь ветер, лишь Юджи и Мегуми, что вели друг друга в этом бессвязном танце, наполненным поворотами и объятиями. Возможно, у такого несобранного танца и не были бы конца. Если бы из них, конечно, кто-то не упал, но пока юноши держались на ногах, хотя бы на одной, отдаваясь с полной верой в руки партнера. Танцы могут быть подобны огню и этот, был одним из них, когда движения становились все более изящными, будто публика в лице маков следила за ними, но что Итадори, что Мегуми, они оба знали, что главное жюри, главные зрители и главные герои они же сами. Что это их поле, их момент, что длится даже в какой-то степени вечно. Они определенно поглощены друг другом, растворены в отражениях глаз. Между ними определенно были различия. Едва ли отличаемые друг от друга, но различия. Как Юджи периодически мог мазнуть губами по скуле или костяшкам рук возлюбленного, как он удерживал его и улыбался, пытаясь запомнить каждую деталь и каждый момент. Пытаясь запечатлеть в своем мозгу эту картину, ведь Фушигоро слишком выделялся на фоне заката и поля, но как же красиво он вписывался в эту картину. Как же красиво Мегуми мог закружить и вновь прижать к себе, каким же спокойным и счастливым он выглядел, отпуская все проблемы и беспокойства. Какие же могут быть страхи и опасности в маковом поле на отшибе города? Где кроме них и ветра не единой души. Какая разница, что их могло ждать дальше, что могло произойти на следующий день, если в этом мире были только они и это чертово поле, в котором они танцевали, абсолютно поглощенные друг другом и абсолютно счастливые. Все постепенно и постепенно возвращаясь к начальной динамике танца. Но все-таки, неуверенность и удовлетворенность были разными вещами. Одно было в начале, другое в конце. Одно было лишь предвкушением, в то время, как последнее оставляло сладкое послевкусие безмятежности и любви к человеку в собственных объятиях. Такими же были и поцелуи, что чувствовались по всему лицу и рукам. Была какая-то собственная магия в этом моменте, в этом закате и поле, в этих глазах Юджи и улыбке Мегуми. Что-то, что заполняло всю пустоту, что опускалось как закат, накрывая все малиновой периной. Было ли это счастье или любовь? А почему бы и нет? Говорят, объятия лишь попытка спрятать лицо от собеседника, но разве не попытка ли это быть ближе к возлюбленному? Итадори в любом случае сгреб Фушигоро в собственные объятия, утыкаясь тому куда-нибудь в плечо и продолжая так глупо-глупо улыбаться. — Как же я хочу остаться в этом моменте навсегда, почему мы не можем остаться здесь навсегда? Вдвоем, в тишине, вечно молодые, вечно в этом закате, разве это не было бы самой лучшей жизнью? — Юджи усмехнулся и прижался к юноше чуть сильнее. — Думаю, это было бы раем. Лишь ответил Мегуми, поглаживая возлюбленного по волосам, изредка зарываясь в них пальцами, в то время, как закат почти опустился к земле и почти прикрыл все маки в поле.