трахни меня и накорми. [Айзава Шота x читатель]

Она плотно сжимает губы. Шота усмехается. "Ты ведешь себя как ребенок". Она упрямо смотрит на него, отказываясь сказать хоть слово. Ее глаза говорят о многом, судя по разочарованному вздоху, который достигает ее ушей. "Если ты будешь вести себя как ребенок, я буду обращаться с тобой как с ребенком". Она так смущена этим заявлением, что открывает рот, чтобы спросить, о чем он говорит, но через несколько секунд большие руки обнимают ее за талию, поднимают со стула и сажают к себе на колени. Жалобный звук вырывается из ее горла, что-то, что могло или не могло походить на недостойный писк, но сейчас она не сосредоточена на этом. Вилка парит в нескольких дюймах от ее рта, аппетитное мясо насажено на серебряные зубцы, но она отказывается поддаваться соблазнительному деликатесу. Упрямая, она пытается слезть с его колен, но чья-то рука надежно обхватывает ее за талию, пальцы Шоты впиваются в изгиб ее бедра. "Это было бы намного проще, если бы ты согласилась сотрудничать, дорогая". Она пристально смотрит на него. В уголках его рта появляется легкая ухмылка. Желание смахнуть это прямо с его лица разрывает нити ее самообладания. Мозолистые пальцы хватают ее за подбородок, не так сильно, чтобы оставить синяк, но достаточно, чтобы опустить челюсть, слегка приоткрыть губы. Она отказывается смягчаться, решительно закрывая рот, но его пальцы заставляют ее губы раскрыться. "Скажи "а"." Шота разговаривает с ней, как родитель с капризным ребенком. Она задается вопросом, сколько ее достоинства останется после того, как этот кусок мяса неизбежно окажется у нее во рту. Неохотно складка ее губ раздвигается, это действие дает Шоте повод улыбнуться, как раз когда он еще немного опускает ее челюсть. Как раз в тот момент, когда она задумывается о том, чтобы засосать его палец в рот и откусить с силой крокодильей пасти, на ее языке лежит идеально нарезанный кусок мяса. Ее губы инстинктивно сжимаются вокруг вилки, прежде чем Шота осторожно вынимает столовое серебро изо рта. Нерешительно она начинает жевать, только чтобы изо всех сил оставаться бесстрастной, когда она проглатывает комплимент, тлеющий в глубине ее горла, заглушая непристойное гудение, потому что, черт возьми, это величайшая вещь, которая когда-либо касалась ее неба. Или, может быть, дело в том, что она не ела 9 дней, а ее живот размером с мяч для гольфа. Тяжело сглотнув, она игнорирует, как его острые глаза опускаются к ее горлу, чтобы проследить за движением. Улыбка, которая достигает глаз Шоты, угрожает расколоть его лицо пополам. Одна из его бровей приподнимается, ожидая вердикта. Она небрежно пожимает плечами, изображая безразличие. "Все в порядке". Из его горла вырывается сердечный смешок, и она смотрит на него в замешательстве. "Ты не можешь смотреть людям в глаза, когда лжешь. Это очень мило, правда. Хотя я советую тебе не играть в покер." От этого заявления ее щеки заливает жар, но Шота кладет в рот еще один кусок мяса, прежде чем она успевает ответить ехидным замечанием. "Я сама могу прокормиться", - бормочет она, прожевав и проглотив второй кусок. Шота ничего не говорит, но улыбка не сходит с его лица. Его тонкие пальцы не отрываются от ее подбородка, но он не заставляет ее открыть рот. Это прикосновение больше похоже на прикосновение, чем на сдерживание, удерживающее ее на месте. Она понятия не имела, как близко была к нему, но теперь, когда она смотрит на что угодно, кроме его глаз, она обнаруживает, что их груди соприкасаются. Их бедра плотно прижаты друг к другу. Она отказывается привлекать к этому внимание, но не может перестать думать об этом. Жар ползет вверх по ее шее. Отчаянно молясь каждому божеству, в которое она не верила, она пристально смотрит на воротник рубашки Шоты, надеясь, что румянец, заливающий ее лицо, не виден в тусклом освещении. Однако было бы невозможно не чувствовать жара. Даже несмотря на то, что их разделяют слои одежды, она чувствует тепло тела Шоты, жужжащее на ее коже. Она не может подавить дрожь. Она не уверена, как долго она сидит здесь, взгромоздившись на колени самодовольного ублюдка, позволяя Шоте Аидзаве - Ластику - кормить ее своей невероятной стряпней, но прежде чем она осознает это, звук вилки, стучащей по пустой тарелке, достигает ее ушей. Она заканчивает жевать, глотает, прежде чем заговорить. "Теперь я могу выйти?" Это не звучало так сексуально в ее голове. Шота одобрительно хмыкает, его руки удобно покоятся на ее талии. "Хм.... Пока нет". Она подавляет желание закатить истерику, как ребенок. "почему нет?" Шота улыбается, его глаза блестят откровенным весельем и опасным озорством. "Ты даже не притронулась к десерту". Она не помнит, чтобы видела кусок торта или кусок пирога на столе до того, как Шота усадил ее к себе на колени, но она не упоминает об этом. Выдыхая воздух через нос - скорее раздражение, чем что - либо еще, - она смягчается. Открыв рот, она терпеливо ждет декадентского шоколада, или пикантных вишен, или чего-то невероятно труднопроизносимого, чтобы поприветствовать ее вкус. Она подпрыгивает, когда что-то грубое и влажное касается ее языка, и именно тогда она понимает, что Шота Аидзава целует ее. Тысячи мыслей проносятся в ее голове, но так же внезапно ее мыслительные процессы останавливаются. Единственное, о чем ее разум достаточно ясен, чтобы размышлять, - это о том, чтобы толкнуть его, о том, чтобы спрыгнуть с его колен и сделать безумный рывок к двери, но думать о чем-либо еще, кроме его необъяснимо божественного вкуса, - это сизифово усилие. Она не может подавить стон, который вырывается из ее горла, но Шота проглатывает его целиком. Ее руки, которые до этого момента оставались безвольными в ее лампе, запутались в его волосах, пальцы запутались и потянули за темные волнистые пряди. Он одобрительно напевает, звук вибрирует у ее губ. Шота обхватывает ее затылок, удерживая на месте, в то время как другая его рука обвивается вокруг ее талии, притягивая ее вплотную к себе. Пара прерывается на воздух только из-за его необходимости. Его глаза превратились из завораживающего оникса в тлеющие малиновые, рубиновые крапинки, мерцающие в их глубине. "Восхитительно", - выдыхают они друг другу в губы, прежде чем погрузиться на несколько секунд.