По лунной дороге к колодцу желаний

      — А ты знал, что когда-то Солнце и Луна были супругами?       — Что?       Молодой воришка, уж было начавший клевать носом, встрепенулся, и его взгляд, теряя остатки сонливости, вцепился в фигуру по ту сторону костра. Напарника по ночному дозору, закутанного с ног до головы в серый дорожный плащ с просторным капюшон, можно было с легкостью принять за каменную статую. Неподвижную, а самое главное, безмолвную. Да и сам Питер не был уверен, что мелодичный бесполый голос, прозвучавший от этой глыбы не показался. Да еще когда за спиной, с грохотом камнепада по всей опушке разносился гномий храп. Но к нему-то как раз привык с самого детства, настолько, что даже собственному сну это не мешало. А вот новенького воришка знал всего пару дней, и за все это время, прибившийся к отряду лучник не проронил ни слова.       И казалось бы, ничего удивительного, мало ли немых на этом свете. Но в добавку к неразговорчивости, прилагалась и мутная внешность, точнее ее полное отсутствие. За эти два дня лучник плащ так и не снял, даже лица не показал, заставив теряться в догадках не только какого пола был этот молчун, но и расы. Хотя торчащий из-под тени капюшона острый безбородый подбородок, слишком уж смуглым для здешних северных широт, навевал на мысль о пустынных странниках с юго-запада материка, но больше зацепиться было не за что. Стоило ли говорить, что имени его никто не знал, что закономерно вызывало сомнения и подозрения.       — А ты это к чему? — спросил парнишка, подкидывая в костер еще пару веток.       Сноп искр тут же взметнулся к темно-синим небесам, и на миг снова почудилось, что лучник пошевелился, а в тени капюшона двумя серебряными восточными монетами замерцали явно нечеловеческие глаза. Но когда Питер пригляделся, напарник снова был похож на непроницаемую статую. Разве что плечо чуть дернулось, словно в издевку над нервами воришки, привыкшего больше к темным узким городским улочкам, нежели к открытым лесным просторам, да еще так щедро залитым лунным светом, что никакой костер в принципе бы не был нужен, если бы не осенняя прохладная пора. Да и огонь, как не крути, а отпугивал всякое зверье. Особенно, если сыпануть в пламя золотой пыли.       — Скучно просто так сидеть. Да и ночь сегодня такая лунная… Навевает сказки рассказывать.       И в это даже практически верилось. Пусть мелодичный голос лучника все так же был беспол и непроницаем, в нем все же проступили вполне себе человеческие нотки, позволившие Питеру немного расслабиться в столь подозрительной компании. Правда, перед этим все равно, на всякий случай, да оглядел поляну, спящих товарищей и чуть задержался взглядом на одноместной палатке командира, после чего кивнул Безымянному.       — Ну и что там про Луну и Солнце?       И снова показалось, что по ту сторону пламени сверкнули усмешкой две серебряные монеты, над головой с мерзким криком пролетела ночная птица, а ветер заблудился в ближайших кустах, навевая мысль, что в такую ночь, самое то было рассказывать страшилки, а не сказки, но мелодичные слова лучника по первой больше походили все на те же монашьи проповеди.       — Когда Богиня родила наш мир, она, поделившись своей бесконечной силой, сотворила двух стражей - Солнце и Луну, что своим светом должны были оберегать новорожденого от Тьмы и Хаоса, стремившихся все поглотить и уничтожить. И по началу, в те первозданные далекие времена, когда день длился бесконечно, светила гуляли по небу парой, даря свет и благословение Богини первым душам, еще бестелесным и бесформенным. А те молились в ответ, возвращая благодать как Светилам, так и самой Создательнице.       — А я слыхал от столичных магов, что Солнце на самом деле огромный сгусток пылающего газа, а Луна и вовсе гигантский булыжник, что даже не светит, а только как зеркало отражает свет от пламени Солнца.       Воришка с наигранным скептицизмом поворошил угли в кострище, и уже с куда большим интересом посмотрел на собеседника. Не то, чтобы его привлекали все эти научные дискуссии ученых мужей, хватало и споров двух магов из отряда, но все же эти сказки и правда делали ночное дежурство не таким уж унылым. Сон уж точно как рукой сняло, едва только появилась возможность с кем-то поболтать, а то и поддеть. На замечание лучник никак не отреагировал, и его скрытые под складками плаща плечи лишь дернулись вверх, а голос продолжал звучать все так же смиренно, как у проповедника.       — Возможно, сейчас оно так и есть. Ведь существа перестали им молиться, и светила ослабели, превратившись в то, во что верило большинство. Но в те далекие времена они были подобны нам. Точнее, это они дали нашим душам свою форму, которую живые существа носят до сих пор.       — Да ну? Вот прям всем.       — Ну, согласись, у нас же у всех есть схожие черты. Если не лицом, так формой тела. Не во всем, конечно, но даже у арахн есть гуманоидная часть тела       — И это все сделали Солнце и Луна? - вор скептицизма уже не скрывал за широкой улыбкой, но лучник был невозмутим.       — Да, Луна и Солнце. И все мы когда-то были единой формы, под стать богам. Но потом, Огненному Светилу стало казаться, что души чаще молятся более мягкой и доброй Луне, что… — в голосе лучника явно проскользнула усмешка, но слишком быстро, чтобы утверждать это наверняка. — отражала гнев Солнца и делала его силу менее губительной. И от этого бог начал гневаться все чаще и сильнее, и тогда весь мир пылал от нестерпимого жара его злости. И кто-то начинал молиться больше Солнцу, чтобы его задобрить, а кто-то наоборот чаще стал просить защиты у Луны, призывавшей вслед дожди и потопы. А кто-то и вовсе ушел прятаться под землю, подальше от божественных споров. Но в конце концов, Светила рассорились окончательно, и чтобы не видеть друг друга, но при этом, чтобы не перечить собственному предназначению – защищать мир от Тьмы и Хаоса, они стали гулять по очереди. И по началу, день не отличался от ночи. У обоих Светил хватало сил дарить милость Богини поровну. Но вспыльчивость Солнца продолжала сказываться на числе его последователей. И после каждой его вспышки, уничтожавшей жилища душ, многие из тех кто молился днем, начинали молиться ночь. Равновесие нарушилось. То одно, то другое Светило становилось то ярче, то слабее, давая лазейки Тьме и Хаосу. Последний, пользуясь гневом Солнца, задурил ему разум и подтолкнул бога проклясть тех, кто поклонялся Луне и придать им уродливые безбожные формы. Так на свет и появились оборотни, вампиры, и прочая, — губ лучника было не видно, но горечь усмешки чувствовалась в его словах. —“ночная нежить”. И были бы они вечно в форме опасных зверей, если бы не Луна потратившая свои силы на то, чтобы сохранить в своих детях хоть каплю божественности. Но из-за этого Светило ослабло, и ночи стали темнее. И опасней для тех, кто все так же поклонялся Солнцу.       — Дай угадаю, для людей? - рыжий вор, который именно к людскому роду и относился, снова усмехнулся, но невольно поежившись, подкинул еще дров в костер. Так, на всякий случай.       — Не только для них. У Солнца появились любимцы, избранные, которые стали отличаться от остальных людей некоторыми чертами и особой зоркостью. И меткостью, что помогала им истреблять ночных тварей       — Ха, эльфы, — вор догадался сразу, ведь только эти пафосные остроухие ублюдки из всех народов кичились своей богоизбранностью во все времена и эпохи. И этот невозмутимый тон и мелодичность голоса давно натолкнули Питера на мысль, что под просторным капюшоном лучник срывал длинные кончики ушей. Только вот уж больно смуглая, чуть ли не до синевы кожа никак не вписывалась в образ белоснежных, светящейся от своей прозрачности и пафосности эльфов. — А гномами и прочими подземными существами стали те, что ушли под землю?       Напарник кивнул, и его капюшон надвинутый на лицо сильнее, но от этого снова показалось, что в тени мелькнули горящие серебряным светом глаза.       — А ты догадливый. Без благодати Светил, от которых они скрывались, эти души нашли иной способ получать милость Богини из самых недр рожденного ею мира. Что так же их изменило, но дало устойчивость перед силами тех, кто продолжал поклоняться как Луне, так и Солнцу.       — Угу, — тут воришка тоже согласно кивнул, потому что за доказательствами далеко ходить было не надо. Вон оно, на весь лагерь храпело ворчливым басом, несмотря на все старания как светлого, так и темного мага заткнуть гнома хоть каким-нибудь заклинанием. — Ну, так почему эльфам тоже стало опасно ночью, раз они такие зоркие и меткие, и могли любого оборотня завалить еще на подходе?       — Потому что Луна была не на их стороне, и могла скрыть зверя в своих лучах. Да и несмотря на всю свою мягкость и кротость, под влиянием окутавшей ее Тьмы, она захотела отомстить Солнцу. И собрав остатки сил и все слезы, выплаканные в ответ на муки ее детей, горящих в лучах враждебного Светила, она отравила ими его избранные души. И да, часть из них погибла, часть выжила, и их потомки до сих пор бродят по этому свету, радуясь своему Светилу. Но была часть, которая изменилась и больше не могла жить под солнечными лучами. За что их прозвали Лунными эльфами. Или темными. Или кровавыми, потому что лунных лучей им тоже не хватало, и они искали силу в крови противников.       — Так они же вроде вымерли.       По крайней мере, так Питеру говорила бабушка, но уже после того, как запугает перед сном этими самыми кровожадными эльфами, ворующими зубы у непослушных детей. Но все равно, даже ему, привыкшему выходя на дело брать тень в союзники, от мелодичных слов стало не по себе. Уж больно жуткие легенды ходили про лунных эльфов, но к счастью их было слишком мало, чтобы выжить среди других существ, что, к огромному облегчению, лучник и подтвердил, но воришка все равно добавил в пламя щепотку золотой пыли.       —Да, вымерли. После всего Луна оказалась слишком слаба, чтобы уберечь своих новых детей.       Могло и показаться, но на миг в словах лучника прозвучала настоящая скорбь, и в рыжеволосую голову снова закрались подозоения, которые всячески от себя отгонял. В конце концов, серебряные, будучи простыми серыми, глаза, могли светиться от зелья ночного зрения. Сам же видел, как лучник перед дозором выпил какую-то склянку. Да и на костер напарник старался прямо не смотреть. Оно и понятно, от этого снадобья свет глаза режет, словно в лицо не просто факелом светят, а прямо тычут.       Но как-то резко стало тихо. Казалось, даже ветер стих, а тени сгустились там, куда не попали ни отблески костра, ни свет полнолуния. Еще и полночь приближалась. И воришке сразу стало не по себе, а напарник снова превратился неподвижную молчаливую статую, заставив задуматься, а не был ли этот разговор всего лишь сном.