Lights

Lights are on

…but nobody’s home…

«Университет, подработка, дом, сон, счета за квартиру и бесконечный кофе, синяки под глазами и вечный галдёж собственного голоса в голове. Он заставляет меня пойти тебя искать, но у меня нет сил. Первые две недели они, может, и были, но сейчас я потерял веру. Как там говорится, надежда умирает последней?.. Я не сплю в надежде увидеть, как ты ночью придёшь ко мне и свернёшься рядом калачиком, обнимешь или даже скажешь какую-то очередную шутку — да что угодно, лишь бы что-то. Но нет ни шага, ни звука, и я не смею прервать тишину своим плачем, ведь знаю — ты не любишь слабаков. Тебе не нравятся слезы и ты не хочешь, чтобы я плакал. Из-за любви? Или ради своей выгоды, чтобы не чувствовать отвращение к моим слезам? Но я не сдержал обещание не плакать, и виной этому ты: каждую ночь та подушка, на которой лежал когда-то ты, в моих слезах, и я не понимаю, почему ты так со мной поступил. За тебя все волнуются, а ты ушёл. Разве так делают, Кокичи? Разве ты хотел меня таким образом убить? Значит, то, что ты меня любил, было очередной шуткой? Какой же я идиот, что поверил… Но ты уже захватил меня. Прости, что думаю об этом, но есть ли у меня другой способ отвлечься? Я просматриваю наши старые переписки и смеюсь, а потом мне снова тошно от самого себя. От своей жалобности. Кому я вообще пытаюсь надавить на больное? Самому себе? Тебе? Нет. Я бы никогда не сделал больно тебе. Да, раньше мы были… Не в лучших отношениях. Но сколько прошло с тех лет? Я не одержимый, но я не могу справиться. Ты накричал на меня в тот день и пропал. Я готов извиняться перед тобой вечность, но я клянусь, такого больше не повторится! Только вернись… Я устал винить себя во всем. Скажи, что во всем нет моей вины; поцелуй меня, как умеешь только ты, даже если это будет неискренне, сухо, я хочу знать, что ты рядом и всё ещё любишь меня, что ты не обижаешься из-за той глупой ссоры, что произошла на прошлой неделе. Хочешь, я буду писать за тебя все конспекты? Хочешь, буду платить за тебя в столовой? Мне стало страшно спать одному ночью — меня мучают кошмары. Мне больно — сердце рвётся на куски. Я виню себя — и вина действительно на мне. Я даже не успел извиниться. Сказал, что ненавижу тебя, и ты сказал то же самое. Что мне будет лучше без тебя. Ты долго истерил, и я уже не мог тебе отвечать. Будто бы мне перекрыли воздух. Будто бы отрывали с тобой кусочек меня. Вернись. Я не могу жить в сомнениях… Хотя бы прийди и скажи, что больше не любишь меня и никогда больше не возвращайся — но я хочу знать, что ты жив. Что ты не погиб, ведь это — самое важное. Ведь я тебя…» Шуичи вздрагивает, когда слышит, как ключ в замке поворачивается, и прислушивается с замирающим сердцем, через мгновение вылетая из комнаты и безбожно кидая ручку с дневником на стол. Он вернулся… Он вернулся! От него пахнет перегаром и алкоголем, его одежда измазана в грязи, но Шуичи нет дела до этого — он дрожащими руками снимает куртку, хватаясь за ладонь. Холодная. Хочется одернуть руку, но чувство вины не позволяет, и он начинает греть ладонь в своих руках. Она теплеет, и Шуичи натянуто улыбается кончиками губ. Две пары аметистовых, усталых и туманных глаз смотрят на него с печалью и извинением. — Прости меня. — только и шепчет Кокичи в ответ на всё, но Сайхара не винит его. Ему не на что обижаться. Ома вернулся, и это самое главное. — Ничего… — отвечает Сайхара, целуя в холодные нос, губы и щеки. Он на грани того, чтобы расплакаться, но не позволяет себе этого, — Я тебя не виню… — Хватит, — Ома серьезно хватает его за руку, в его глазах все ещё сверкают боль и сокрытые слёзы, но голос на удивление прямолинеен. — Я… Я не хочу, чтобы ты… думал обо мне плохо. Шуичи, я отвратителен. Я для тебя должен быть никем и принёс тебе слишком много страданий и мороки. Сайхара не выдерживает. Он закрывает руками глаза, скрывая рыдания за закусанной губой. — Пожалуйста… — Дослушай меня, Шуичи, — продолжает Кокичи, — Ты мог бы выбрать кого-то лучше меня. Добрее, заботливее. Я знал, что не подхожу тебе по всем параметрам, но ты согласился со мной встречаться… Я — лжец, эгоист и лицемер, и ты это прекрасно знаешь, но… — Пожалуйста, Кокичи, — упавшим голосом отвечает, прерывает его Сайхара. — Не уходи от меня снова. Скажи, что не любишь, скажи, что я надоел тебе, ударь меня, но не уходи, не сказав ни слова… Я все пойму, но я не хочу снова быть в полном одиночестве без знания, где ты и почему ты ушёл! Голос срывается на сиплый шёпот под конец. Шуичи уже не держится, лишь сидит на полу, с корнем выдирая волосы на голове, ненавидя себя за каждое слово. Он жалок. Он слаб, и это непростительно, ведь Кокичи не любит слабых людей. Сайхара сжимается, думая, что сейчас на него будут кричать, будут бить и унижать, но чувствует лишь мягкие прикосновения к своей голове. — Мы оба… Неидеальны. — произносит он шёпотом, беря одну руку Сайхары в свою бледную, что будто бы светится в темноте. — Я не хочу уходить от тебя. Давай… Мы вместе справимся с нашими трудностями? Так же делают нормальные пары, верно? Шуичи нервно кивает, пытаясь скрыть слёзы, но за него это делают второй рукой. — Я… Я люблю тебя, Шуичи. Прости меня, пожалуйста. — И-и… Ты меня прости. Я веду себя, как истеричка… Над ним слабо усмехаются, неуверенно обнимая за плечи. — Мне не нравятся слёзы, но тебя я всегда готов простить за это. Слёзы… Это не слабость. Прости меня. Я делал ошибку всё то время, когда говорил такие слова тебе. — Пожалуйста… Давай пойдём в спальню, — утыкаясь в острую ключицу, всхлипывает Шуичи, и тепло от родного запаха разносится приятной дрожью по телу. — Тебя не было слишком долго дома… — Я знаю, Шуи, я знаю… — произносит виновато Ома, поглаживая по спине возлюбленного, — Я больше никогда не уйду. Обещаю тебе. В доме темно, но столе лежит незакрытый дневник, на полу — упавшая ручка, слышится тихое, размеренное сопение в такт тиканью часов на столе. В доме темно, свет выключен, но Шуичи больше не один.