it's okay, kid

Окно было открыто нараспашку, со свистом впуская в комнату холодный, вздымающий занавески ветер. На улице стояла осень. Время от времени на подоконник падали пожелтевшие и иссохшие листья стоящего у дома дерева. Сколько оно там уже находится? Питер не мог вспомнить. Тонкие ветви то и делали, что ударялись то по отливу, то по стеклу, создавая неприятное слуху шаркание. Семнадцатилетний парень, запустив одну руку в кудрявые волосы, а другой опершись об колено, сидел на краю односпальной кровати. Стеклянным взглядом он уставился куда-то между щелями в паркете, а мыслями прогонял все события прошедших недель по новому кругу. Война, битва, победа. Цена за победу. Деревянная дверь была не плотно закрыта, что, в придачу к открытом окну, способствовало периодически взывающему сквозняку. Со скрипом та норовила не то раскрыться полностью, не то захлопнуться. Второй вариант одержал победу. Громкий хлопок заставил Питера вздрогнуть. Он встал, подошел к подоконнику и начал собирать с него листья. Сбросив все собранное во двор, он наблюдал за их забавным, - как ему на тот момент показалось, - вальсом. Некоторые из них снесло ветром далеко за пределы его взора, а другие тихо улеглись на подстриженный газон. Питер сам его вчера покосил. Несколько легких постукиваний послышалось по ту сторону двери. — Питер? - Женщина все так же стояла за порогом, не решаясь дернуть за ручку. - Могу я войти? — Входи, - он тихо вздохнул, закрыл окно и снова сел на диван. — Я принесла чай, - из белой кружки с надписью «Я люблю Нью-Йорк» струился горячий пар. — Спасибо, - он взял ее из протянутых рук тети и поставил на тумбу. - Как на работе? — Питти, - в два шага Мэй стояла у кровати, и Питер был вынужден подвинуться, - поговори со мной. Поговорить? Это можно, да. Возможно, это даже нужно. Так почему бы не..? Страшно. Не хочется всего этого снова. Не хочется, чтобы не только в голове, а еще и на словах. Чтобы «виноват», «не дотянул», «потерял». Это не выше его сил, нет, это всесильно и стопроцентно выше него самого. Всего Паркера вместе взятого. Это выше его мыслей, это выше его чувств, выше его эмоций, слов, переживаний. — Как на работе? - Заклинило, видимо. Да и говорить-то больше не о чем. На учебу парень не ходит, взяв больничный на месяц, а кроме работы и покупок ничто больше не вынуждает Мэй покидать квартиру. Она волнуется. Очень волнуется за парня, трагично потерявшего родителей. За мальчика, обвиняющего себя в смерти дяди. За человека, у которого никого, кроме нее, не осталось. Она не понимала, какие взаимоотношения были у него со Старком. Знала только, что Тони был очень трепетен к Питеру. Она со скребущем в сердце чувством вспоминает те горящие, волнующиеся, возбужденные глаза парня, получившего новое задание. Ей, конечно, плели про какую-то стажировку или годовой отчет, несущий за собой повышение, но теперь она прекрасно понимала, какие в действительности глобальные поручения были даны ее племяннику. Она ненавидела Старка всем сердцем. За все то, во что был ввязан несовершеннолетний парень в разгар учебы и тяжелой подростковой жизни. За то чувство всесильного супергероя, которое он успел прошить ему в подкорку мозга. За то, что снова заставил того испытать весь эмоционально непереносимый круговорот похорон. И за боль, и за скорбь, и за утрату, и за много еще чего. — Все хорошо. Ты как? Не знаю. — Терпимо. Рука тети легла парню на плечо. Он все также отводил взгляд, не показывая лица. Второй рукой женщина взяла его за подбородок. Красные, влажные, опухшие карие глаза взглянули на нее. Брови стояли домиком, пропуская свет морщинкам, а на губах застыло что-то недосказанное. Многое осталось несказанным. Много слов, много чувств, много мыслей, соображений. Было то неловко, то страшно, то некомфортно. И Питер не жалел об этом. За многое замолчанное он был безгранично благодарен. Всякое вертелось у парня на языке, мало чего из этого хотелось бы сейчас вспоминать. Умирая, Тони знал - он для парня герой. И все съеденное, что норовил высказать ему Питер в порыве злости, не заставило его усомниться в этом на последних секундах. — Я не знаю. Он хотел сказать что-то еще, но к горлу подступил комок, и все, на что он был теперь способен - уткнуться тете в плечо и плакать, плакать, плакать. Слезы катились по щекам парня, одна за другой, устраивая скоростной марафон, вискозная рубашка Мэй постепенно пропитывалась влагой, а он, не переставая, все всхлипывал, иногда пытаясь вернуть в норму сбившееся дыхание. — Я…Я не… Она обняла его, пальцами перебирая светлые кудряшки, и тихо похлопывала по спине. Ей хотелось сказать, что «все нормально, все хорошо, поплачешь - легче будет», но прекрасно понимала, что соврет. От слез не будет легче, а нормальным все происходящее язык не повернется назвать. У Питера началось помутнение. Он не знал, что именно это такое и как на самом деле называется, но это случалось с ним уже не раз: первый - на похоронах Старка, второй - на сеансе у психолога. И третий - здесь, в собственной комнате, не в силах успокоится, облеченный в объятиях любимой тети. — Мэй, - хрипло, едва слышно, - лекарство. Женщина тут же отпустила его, встала с кровати и начала рыться в тумбочке. Она перебрала кучу пузырьков, пока не нашла нужный. Протянув зеленоватую пилюлю парню, она снова вернулась к тумбе. На оранжевых стеклышках рисовались нечитаемые наименования: что-то от аллергии на цветение, на цитрусовое, на пыль; много витаминов, сосудосуживающее, на случай если астматические симптомы усугубятся и почти пустой пузырек снотворного. Ее снотворного. — Прости, - послышалось шепотом из-за спины. Она кивнула себе пару раз и снова села рядом с парнем. — Как долго? — Неделя. — Питер. Он вздохнул. — Три недели. Сегодня пойдет четвертая, - он снова опустил голову. - Мистер Фостер не прописал мне их из-за моей медицинской истории. Но я ведь не принимаю этого всего уже, тетя Мэй, - он взглянул в потускневшее лицо тети. - А как ему об этом сказать? Один из проблемнейших пациентов вдруг обрёл сверхздоровье и суперсилу в придачу? Вот везение. Женщина с трудом вникала в слова парня. Смысл всего происходящего оставался где-то между строк в ее голове, а картина так и не складывалась. — Питер, - было слышно, с какой тягой было названо это имя, - в пузырьке находился полугодовой курс. Парень зажмурил глаза. Вот идиот. — Мэй, я не… Он вздохнул. Опять врать? Да ради бога, только…Только не ей. Он сидел молча, пытаясь придумать объяснение. Подобрать не колющие слух слова, чтобы донести все так, как было на самом деле. А на самом деле все было далеко не объяснимо, и от этого сложность задачи удвоилась. Тогда-то он и решил - к черту. Она заслуживает правды, и Питер не имеет права ее таковой лишать. — Я не «не». Я поговорил об этом с Фостером. Все уже нормально. Женщина прикусила язык и уставилась в потолок. Знакомый Питеру жест: слезы сдерживает. Она схватила с тумбы пузырек и, сняв очки, снова посмотрела на племянника. Где-то на втором плане в ее голове проносились все те дни беззаботного Питерского детства. Когда она и Бен играли с ним в песочнице у частного дома, пускали самодельного, до ужаса непривлекательного, воздушного змея, ели сахарную вату из только купленного аппарата и…смеялись. Много смеялись, и кричали, и плакали тоже много, но то было скорее от счастья, нежели от грусти, и от этого на душе становилось еще теплее. — Ты у меня солнце, Питти. Она старалась не моргать, но и это не помогало - глаза распухли, и собравшиеся в уголках слезы побежали по щекам. Она стерла их тыльной стороной руки и неуверенно подошла к парню. Тот встал и, ничего не говоря, обнял ее. — Тысяча извинений, - прошептал он ей на ухо, - ты не заслуживаешь всего этого. — Тысяча прощений, - ответила та и поцеловала его в макушку, - ты тоже. *** Через неделю у Питера снова будет прием у доктора Фостера. На этот раз не у него одного - тетя Мэй запишет их на семейный сеанс. И это поможет. Трехмесячная терапия сделает свое дело. К Питеру снова будут приходить друзья, он снова будет сидеть допоздна и решать задачи по физике, изучать химию с непривычным для себя рвением и смеяться. И все пойдет на лад. Со взлетами и падениями, с победами и проигрышами, с радостью и грустью. Все встанет на круги своя, и одно останется неизменным… — Питер Бенджамин Паркер, - Мэй медленно сняла с себя фартук и подошла к порогу, через который только-только переступил только-только достигнувший совершеннолетия парень. - У меня нет слов. Что это? Питер пощурил нос. — Не называй меня так, - он не сопротивлялся резким движениям тети, когда та схватила его правую руку и вздернула кофту до плеча. - Нравится? Предплечье парня было обмотано пищевой пленкой. Под ней, на все еще красноватой коже, красовалась надпись — «I’m Spider-Man.» — Тебе нравится? Он улыбнулся. — Очень. — Немного вычурно, - она улыбнулась в ответ, - но в твоем стиле. Болит?