Разве это плохо?

      Ран не думала, к каким последствиям может привести её предложение, она просто спросила:       — Конан–кун, я хочу купить квартиру в городе — она будет поближе к твоей старшей школе, не хочешь переехать ко мне?       — Серьёзно, Ран–нээтян?       В его ответе не было радости, лишь маленький смешок. Может быть, ей стоило его послушать, но тогда Ран думала о его учёбе и их давней дружбе.       За все эти годы Конан стал для неё младшим братом… нет, ей так только казалось. Сейчас, уже ранним утром, пока он наслаждается длинным сном в свои рождественские каникулы, она может позволить себе вспоминать и рассуждать, пока одевается и отправляется на кухню. Вчера её голова совсем не работала.       Кто–то назовёт такое ошибкой, но Ран решила признать произошедшее, как свершившийся факт.       Когда Конан впервые появился на пороге их дома, он был маленьким мальчиком, который нуждался в помощи. Он без сомненья был её названным братиком, нуждавшемся в заботе и любви, и она отдавала ему её сполна. В те полные счастья дни они улыбались, смеялись и проводили вместе их драгоценное время, не волнуясь ни о чём, позволяя всему плыть по течению.       Ран окончила школу и выбрала университет. Конан перешёл в третий класс. Девушка нашла работу, мальчик превратился в подростка. Время шло вперёд и переходило на бег, а каратистка всё ещё помнила маленького любителя детективов таким же, как и в первый день — милым, маленьким и смышлёным.       «Время не могло ничего изменить», — считала она, когда упрашивала его переехать к ней, предлагая много еды и нестрогое воспитание. Конан лишь закатывал глаза, пытаясь уверить её, что он сможет о себе позаботиться, пока Когоро не встал на сторону дочки, ведь его дела вновь пошли неважно, когда подросший парень перестал стесняться своих дедуктивных способностей.       Шестнадцатилетний высокий парень в очках, как две капли воды похожий на пропавшего друга детства Ран — таким вырос Конан. Только глаза всё такие же: снова смотрят на Ран и улыбаются, всегда хочется смотреть на него в ответ.       Каратистка быстро собирала вещи, однако постоянно забывала то одно платье, до другое, а то и другую одежду, да так часто, что это начинало бесить. Женщина почти оставила дома своё самое любимое платье, но Конан проходил мимо и напомнил про него. Вместе они донесли багаж до автобусной станции.       — Ран–нээтян, а ты правда хочешь, чтобы… я жил с тобой? — как–то хитро улыбнулся Конан, — Может ты сама боишься жить одна?       — Конан–кун!       — Шучу конечно! — сразу засмеялся он. — Однако почему?       — Просто… предложила!       «Ничего не изменилось», — Ран могла уверять себя в этом сколько угодно и клятвенно говорить себе, что перед ней всё тот же Конан–кун, который всегда был рядом, смеялся и помогал им с отцом. Просто теперь он выше её половину головы и всегда смотрит на неё с каким–то очень заинтересованным взглядом. Это вызывает у неё улыбку.       — Но я так и не поняла, — уточнила она, — ты правда не против?       — Ещё как не против… Особенно, если ты «за».       Они приехали в квартиру вечером, выбрали себе комнаты, чуть переставили мебель и сразу разбрелись, чтобы поспать, оставив последние дела на потом. Наутро они разложили всё по шкафам, осмотрели все комнаты более тщательно и отпраздновали новоселье баночками сока. Ран купила его, чтобы они могли пить что–то вместе, и Конан только сказал ей «спасибо».       Они жили в этой квартире две недели без происшествий, и каждый день был радостнее предыдущего, как раньше, пока Ран не слегла с простудой. Как она сказала, её заразил кто–то на работе, и её сосед кивал ей, прогуливая, чтобы заботиться о ней и давать ей лекарства. Он бегал вокруг неё, как хомяк в колесе, и даже не думал уходить дальше, чем до ближайшего магазина. Парень совсем не хотел никуда вставать, даже когда в дверь позвонили.       — Конан–кун, наверно… это с работы… проверь…       — Эх, ладно! — он наконец согласился и лениво поднялся на ноги, зашагав к двери. Ран слышала вдалеке, как он отрывает дверь, а оттуда слышится голос её коллеги–мужчины:       — Э, привет, парень… А Ран–тян дома?       — Она болеет. Если вам что–то надо передать, я передам.       — А кто ты?..       — Сосед.       «Сосед?» — Ран тихо опешила: «Конан–кун ведь мне, как член семьи, разве нет? Для него это не так?». Услышав шаги парня в соседней комнате, женщина прикрылась одеялом. Она не могла заставить себя высунуться или поднять голову. Размышления накрыли её с головой.       Конан–кун давно вырос, и она, кажется, совсем пропустила это взросление.       Он мог готовить для неё, а иногда вставал позади её во время готовки и смотрел, как она управляется с завтраком, обедом или ужином. Он ещё в детстве так делал, однако сейчас его грудь прижималась к её спине, и по телу бежали мурашки. Он стал совсем взрослым, чтобы такой тактильный контакт вызывал у женщины странное чувство в животе.       Иногда он оставлял ей подарки, когда его клиенты всё равно протягивали ему деньги, не принимая позицию бесплатного детектива, и Ран всегда долго держала коробочки в руках и разглядывала. Иногда ей казалось, что она пригласила домой кого–то другого, пока его голос вновь не звал её милым детским «Ран–нээтян».       — Ран–нээтян, ты меня слышишь?       — Конан–кун, знаешь… ты уже так вырос, — совсем тихо шепнула она, но парень моментально вспыхнул. — Может, тебе уже и не стоит называть меня сестрёнкой?       — Но…       — Ничего, «Ран–тян» или как хочешь…       Тогда его взгляд очень изменился: стал ещё более внимательным, чётким и прожигающим — он смотрел на неё только так, заставляя ёжится. И ведь они одни, в уютной трёхкомнатной квартире, и каждый день возвращались туда снова и снова. Жаркие летние дни сменялись осенней хандрой, когда Ран по пять раз в день названивали парни с работы, и она то принимала, то сбрасывала все вызовы. Конан тоже иногда приносил домой любовные письма, мельком читал, а потом давал и ей, если она просила.       Все эти письма были куда наивнее, чем то, о чём Ран просили коллеги, и женщина часто интересовалась, кто же понравился Конану, на что тот закатывал глаза и задавал встречные вопросы. Тогда женщина что–то выдумывала, но старшеклассник читал её по глазам и давал вполне дельные советы, как легко отмазаться. «Интересно, у него уже есть опыт?» — смеялась женщина и тут же сама себя убеждала: «Да не может быть!».       А осень сменялась зимой, Рождеством и каникулами. Сочельник прошёл за встречей с друзьями, напитками и тортом, а на утро Ран и Конан вернулись в свою квартиру, где снова легли спать прямо днём. В выходные хотелось ничего не делать, чему с они с радостью следовали, пролежав ещё пару часов и поднявшись на ужин.       Ран первой предложила рождественский фильм, и они надолго засели у телевизора. В кинокартине не было ничего особо страшного, но иногда громкие звуки заставляли взрослую женщину ёжится к молодому парню, на что тот спокойно хихикал. За тем, как Ран смотрела на него и на экран, пропала вся еда и напитки, так что пришлось думать.       — Может я салат сделаю?       — Ну, давай.       Ран встала и пробежала в кухню. Она могла сделать салат из продуктов, которые не надо варить, потому достала именно их, начав ритмично нарезать каждый. Женщина внимательно следила за своими пальцами и постепенно замечала, как ужасно тепло этой зимой.       Ингредиенты резались легко, оставалось только смешать их, но ложка застряла в тарелке, когда фильм в соседней комнате остановился. Короткие шаги последовали в направлении кухни. Какое–то странное чувство подсказывало Ран прятаться, но девушка не понимала, откуда оно взялось.       Тепло его спины куда важнее, а сегодня Конан стоял гораздо ближе, чем раньше. Женщина сжалась ещё сильнее, и вдруг припомнила:       — Эй, Конан! — пьяный голос отца немного затихал на фоне фейерверков. — Давай, бросай этот сок, я дам тебе пива…       — Эй, ему только шестнадцать!       — Ничего, от одной банки ничего не будет! Давай, давай!       «Точно», — вспомнила Ран, чувствуя, как руки парня крепко приобнимают её: «Отец заставил его осушить одну банку, но… алкоголем не очень пахнет». Её голова чуть поворачивается, а Конан скрывает глаза в её плече. Время на секунду замирает, и тепло квартиры пробирает её, когда сосед всё–таки поднимает глаза.       Можно ли клясться, что ничего не изменилось, когда перед ней этот взгляд — взрослый, внимательный, особенный? Да, немного пьяный, но дело отнюдь не в алкоголе. Пиво будто стало смелостью, которой иной раз не хватает, чтобы подойти, обнять и что–то сказать. Вот только он ничего не говорил, а просто приблизился к ней.       Его поцелуй не был робким, но и не резким тоже, скорее очень аккуратным, словно Ран может разбиться в любую секунду. Девушка замерла, чувствуя как нечто пробирает всё тело до мурашек, пока Конан всё сильнее углублял внезапный поцелуй. Алкоголем от него не разило, лишь немного пахло, вот только сделать Ран ничего не могла. Она чувствовала себя едва ли не самой слабой девушкой на свете, и лишь опустила руки, пока парень оторвался.       — Ран, — он схватил её лицо двумя ладонями и повернул к своему. Он читал её насквозь, замечая в ней любые мелочи, — ты серьёзно?       — О… чём ты?       — Я думал, ты мне с ноги дашь…       — А, да… Просто салат…       — Салат? — Конан заглянул за её спину. Тарелка с почти готовым салатом замерла в центре тумбы. — Ха, тогда давай поставим его в холодильник.       Когда он тянулся за миской, его локти чуть коснулись её рук, и Ран вновь ощутила странное, пробирающее чувство. Она пыталась вспомнить, а не пила ли она тогда, пока поворачивалась спиной к тумбе, но потом задумалась — они уже успели выспаться с той пьянки. «Почему сейчас?» — вспомнила женщина, когда вновь ощутила тепло чужого тела рядом с собой, теперь уже спереди. Она подняла глаза и посмотрела на него.       Почему именно сегодня Конан выглядит таким взрослым? Почему она никогда не замечала его мускулистые плечи, немного твёрдые руки и томный голос, совсем как у того, кто исчез в никуда годами ранее?       — Ран, — одно её имя из его уст звучало слишком ярко и поразительно, что девушка сразу закрывала глаза.       — Конан–кун, ты один раз выпил, тем более вчера…       — А ты думаешь, что это потому, что я выпил? — по его губам пробежала ухмылка. Он сжал в одной ладони её плечо. — А ты, оказывается, многое не замечаешь, да?       — Ну…       Ран попыталась закрыться руками, но сама же убрала их, заворожённая взглядом Конана. Она чувствовала, что сейчас может совершить что–то неправильное, всё понимала и всё равно тянула ладони к его лицу, даже если он сам намекал ей бежать, пока она может.       Когда ты долгое время не замечаешь очевидного, всё вначале кажется резким, пока в груди не щекочет странное «так и надо». Три слова, которые в миг подавляют все остальные, заставляя забыть всю предысторию и начало, чтобы просто прижаться ближе и начать, в какую бы бездну всё бы не свалилось.       Ему шестнадцать, ей двадцать шесть, но вот они, целуются на кухне их квартиры, в которой прописаны они оба. Когоро бы осудил, Соноко бы с визгом выбежала из дома, все остальные бы неделями отходили от такого зрелища, а им совсем не до этого, ведь его руки пошли дальше, а она уже мучилась над его галстуком.       — И кому пришло в голову спать в галстуке?       — Ну, знаешь…       Его холодные ладони аккуратно коснулись её плеч, пока губы блуждали по шее. Она хваталась за его спину, будто падала, а её ноги слегка пошатывались. Стоять твёрдо было трудно, помогала злополучная кухонная тумбочка. Её ладони то сжимали Конана, то тянулись куда–то вперёд, но не могли оставаться спокойными, а сама женщина то закрывала глаза, то слегка приоткрывала.       Он смотрел прямо на неё, пока целовал её грудь и живот, для чего слегка приподнимал её тело, в конце концов умудрившись посадить её на тумбочку, как на высокий стул. Ран визгнула от этого, тут же схватив его за плечи, а потом медленно перенесла руки на его воротник, чтобы расстегнуть все пуговицы. Пусть это давалось легко, мысли вновь налетели именно в этот момент.       «Что… мы делаем?» — мысленно спросила себя она, прежде чем Конан вновь поцеловал её: «Это ненормально… Но… Но…». Думать становилось трудно, решать что–то головой не получалось. «Тут всё ненормально», — говорила одна её сторона, а другая лишь забрасывала в голову короткие вспышки.       Перед ней Конан, который принёс тепло в её одинокую квартиру. Перед ней Конан, который приносит пиццу или делает простенький ужин, если сбегает с уроков или поздно возвращается с дела. Перед ней Конан, который никогда не осуждает и дарит ей бесценную поддержку одним взглядом. Перед ней Конан, который уберёт в её комнате, когда она устала, и обязательно поставит все вещи на их места. Перед ней Конан, который значил для неё многое, значит и будет значить ещё больше.       Возможно, что он уже значит для неё больше, чем она себе представляла.       Наверно, когда он, уже такой высокий и взрослый, всё ещё улыбался ей и оставался рядом, она потихоньку понимала, что что–то всегда неизбежно меняется, плохо это или хорошо. И пусть сейчас совсем не до этого, это её причина на что, чтобы не воспользоваться парой карате приёмов. Она лишь ближе жмётся к нему, пока не чувствует слабенький холод на коже.       Платье исчезло с неё, да и на тумбе она уже не сидела, а переместилась на его руки. Он шёл к своей спальне, хотя кровать Ран была куда мягче, но женщина совсем не думала об этом. Платье неаккуратно повисло на его стуле, каратистку уложили на мягкое одеяло. Она к тому времени сдёрнула с него рубашку и бросила на тот же стул.       — Сначала расстёгивай штаны, а то нечестно, — усмехнулась она, хватая его пояс. Конан перехватил её руки.       — Понял.       Он водил её ладошками по своей защёлке, и Ран вечно отвлекалась, пока пояс не расстегнулся. Брюки полетели к рубашке, а девушка засмеялась.       — Трусы в полоску…       — Ты сама мне такие подарила.       — Да–да, извини!       Их поцелуй нельзя было сравнить ни с одним женским романом, он был иным, особенно ярким и преступно коротким, отчего хотелось продолжать ещё больше, целоваться ещё чаще. А снегопад за окном тихо наблюдал сквозь щель в занавесках за ярким пожаром в уютной квартире, который всё сильнее разгорался с каждой новой минутой.       Даже в белье становилось жарко, но оно стягивалось куда медленнее других вещей, будто специально. Только лифчик Ран поддался под мужские пальцы, как женщине пришлось мучатся с трусами парня, стягивая их с него. При виде зрелища под его бельём, каратистка испустила невольный вздох.       — А не слишком большой?       — А? — Конан усмехнулся, оглядывая свой пах. — Да нет, вроде чутка выше среднего… А для тебя большой?       — Боже, откуда мне знать, будто я каждый день их вижу!       — Ну, не заводись, — его руки крепко стиснули её плечи. То, как он шептал ей на ухо, заставляло таять всё сильнее. — Я тоже в первый раз…       — М–м, а что насчёт, — женщину вдруг пробрало подлое осознание, — знаешь… резинки?       — А, — Конан сразу же распахнул один из ящиков прикроватной тумбы. Маленькая пачка ровно уместилась в ней. — Твой отец подкинул. Спрашивал, подцепил ли я кого–то в школе…       — А ты не подцепил?       — Зачем? — его пальцы перебирали её волосы, как струны гитары. — У меня дома есть девушка покрасивее…       — Подлиза.       — Может быть!       Улыбка проскочила на лице Ран, а её пальцы ненадолго коснулись стекла больших очков парня. Ей не хотелось их снимать, но так хотелось коснуться их, что женщина не могла себя остановить, пока окончательно не прижалась к нему, исполняя долгую песню из своих стонов.       Он аккуратно водил своими пальцами внутри неё, не отрывая взгляда от лица женщины, исследуя её реакцию и иногда меняя темп. Ран то сжимала губы, то его плечо, постоянно издавая томные вздохи. Но парень не спешил останавливаться, он дожидался того, как её голос сорвётся от наслаждения и превратится в маленькие тихие вздохи.       — М–м, — он поднял руку к лицу, оглядывая мокрые пальцы, — неплохо…       — Давай без лишних, ладно? — немного надулась женщина. — Смущает…       — Как скажешь, — улыбнулся парень. Он и так сидел близко к ней, но, когда он приблизился ещё ближе, Ран ощутила ещё большее волнение, чем могла раньше.       Делать это впервые и вправду страшно, но каратистка старается не закрывать глаза и смотреть прямо на парня, пока он сжимает её колени. Остаётся один шаг, медленный и растянутый, немного болезненный, но полный волнения и чувств. Чем глубже, тем сильнее Конан сжимает зубы, а Ран стискивает его за плечи. По её щеке скатывается маленькая слеза от сильной боли.       Она впервые занималась этим, но с кем? Хотелось рассмеяться в голос, да только парень бы не понял её. «А может быть и понял бы», — вдруг забурчал внутренний голос: «Это ведь Конан–кун, он понимает по одним глазам…». Ран была в этом уверена, сильнее, чем в чём либо, и вверяла себя в его руки, уже не вспоминая о своих мыслях до этого. Думать уже было поздно.       Кровать не скрипела, но всё тряслось в непонятном, хаотичном танце. Чувства обострились, а комната смазалась, как нечёткий фон за музейным портретом. Всё её убранство плыло перед глазами, которые смотрели лишь на парня в очках, не отрывающего взгляда от неё.       Негромкие шлепки предшествовали каждому стону, который будил недовольных соседей, но неизбежно тянулся. Конан становился чуть напряжённым и быстрым, Ран вторила ему, а потом даже умудрилась перевернуть его и сесть сверху самой.       Она могла лишь представлять, что он испытывал, когда видел её перед собой в такой момент, но она с каждым мигом всё сильнее поражалась, а её ладони не могли перестать бегать по его торсу, пока он снова не сменил позицию, усадив её на колени.       Его запах ярко бил в нос, тепло мужского тела щекотало плечи, а поцелуи только сильнее увеличивали удовольствие от секса. С каждым толчком Ран казалось, что это предел, но этот предел только увеличивался и не спешил останавливаться.       Женщина успела заметить электронные часы с будильником, но не смогла прочитать время, когда взгляд вновь затуманился. Она чётко различила два мужских стона, прежде чем Конан достиг своего предела. Яркий крик сорвался с уст каратистки, а потом её голос затих, как и его.       — Ох, — едва выдавила она, — это было… ярко…       — Да… не могу спорить, — парень пытался натянуть улыбку, но она неизбежно меркла от усталости. — И… как тебе?       — Ну… не с чем сравнить, но… было хорошо, — слабо улыбнулась она. Взгляд упал на вскрытую пачку с резиновыми изделиями. — Да, папа удивится, если узнает…       — «Удивится»? — усмехнулся парень, роняя её вместе с собой на кровать. — Как бы его инфаркт не хватил…       — Ах, может быть… может быть…       Ран крепко прижалась к парню рядом. В голове витало много вопросов, и мысли о неправильности произошедшего вновь пробирались в голову через свои лазейки, но потом Ран увидела, с каким взглядом он повернулся к ней и забыла всё.       Его глаза, полные любви и нежности, действительно изменились, только совсем не в плохую сторону. Он всегда понимал её и понимает сейчас, как и она его в ответ. Просто Конан вырос, а его любовь преобразилась в другую, полную улыбок, смущения, объятий и поцелуев, с цветочным ароматом роз.       «Разве это плохо?» — улыбается Ран, когда утром всё ещё домешивает злополучный салат и перекладывает его в тарелку. На секунду ей хочется найти поднос и отнести завтрак своему соседу в постель, но потом она снова чувствует тепло твёрдой, мужской спины позади себя.       — Салат дождался своего часа? — хитро улыбается Конан, сжимая её в своих руках. — Теперь дашь мне с ноги?       — Может быть, — хихикнула Ран, убирая ложку. — А может мы просто поедим… В конце концов, каникулы!