The Clock's Still Ticking

      Неспешные шаги вниз по лестнице, в густую тишину, обрамлённую зябким холодом. Джилл чувствует, как ноги её тяжелеют, как озноб пробирает каждую уставшую клеточку. Ей страшно. Страшно в стенах родного дома, что призван дарить тепло. И даже весеннее солнечное утро не доставляет должной радости. Сейчас выдающийся доктор чувствует себя беззащитной, беспомощной, но, поборов душевное стенание, берёт курс за кухонный порог. — Ты? Уже проснулся… — вопрос врывается бездумно, автоматически, словно система в один момент даёт треклятый сбой. Один момент — крохотное мгновение — требуется для того, чтобы баррикада, выстроенная против удушливости мужа, превратилась в немую песчаную пыль. Тишина. Лишь часовой шкаф, стоящий в холле, напомнит: «время всё ещё движется». Сжав тонкие плечи, съёжившись, женщина укоряет себя не за выбранную интонацию, но за само присутствие. «Прости, что потревожила тебя, Джон».       Удивительно, она всё ещё видит россыпь морщин в уголках его глаз; видит рыжие волосы, поседевшие у висков, и тонкую линию губ, к коим он, предаваясь чтению, ненароком притрагивался, а взгляд… Недавние события, безусловно, коснулись мужской внешности, но этот ярко-небесный взгляд продолжал метать молнии: то ли в силу протеста, то ли во имя вселенской справедливости. Увы, вспышки эти боле не привносили света, они ранили, заставляя женское нутро кровоточить. — И не думал ложиться, — голос по-прежнему тих и спокоен, властен и нравоучителен; жилистые руки водружены поверх стола — он играет костяшками, заставляя вены вспухать и напрягаться. Затем этой безумной музыке начинают аккомпанировать желваки, и мужчина отворачивается, судорожно моргая. Слишком красноречиво, слишком волнительно; Так всегда поражалась этой способности, но никогда не представляла себя столь потерянной, запертой по ту сторону эмоциональных преград. — Пожалуйста, давай поговорим. Ты не можешь больше избегать меня… — Джилл старается выглядеть стойкой, уверенной, но дыхание дрожит, а поверх радужек, точь-в-точь жемчужины, блестят перламутровые слёзы. Миссис Крамер вдруг ловит себя на мысли, что хотела бы услышать его крик! Она бы хотела чудовищно поругаться с мужем, ощутить ярость и тоску, поселившиеся в его сердце; разобрать слова, которые роились в её собственной голове. Хоть что-нибудь, противоположное мужской апатии! Хоть что-нибудь, подтверждающее женскую мысль... «Это всё твоя вина, Джилл».       Он возвращает взор, но внимания не фокусирует. Зрачки, окаймлённые палой синью, смотрят сквозь утончённый образ, словно за спиной последнего — призрак, не желающий уходить. Крамер улыбается на мгновение, но улыбка его мрачна и натянута; не улыбка вовсе, а усмешка тотальной недосказанности. Когда он успел разочароваться в ней? В какой момент она успела его потерять? — Вещи случаются, — если бы фразы являлись оружием, они отсекали бы надежду подобно острому мечу; ведь Джон не говорит, он бьёт в самую цель, ставит её перед фактом личностного решения. Одним движением достигает инженер близстоящей раковины, выплёскивает остатки недопитого кофе… неистово, отчаянно, резко. Любой эпизод, подразумевавший наличие супругов, возвращал обоих к истокам роковой суеты. — Вещи случаются, и тебе придётся это принять. — Мы можем попробовать снова, Джон, можем начать сначала. Одна ошибка не стоит того- Грохот. Осколки. Злость. Джилл не успевает сделать и вздоха, вздрагивает, ища опору и укрытие. Быть может, назвав Гидеона ошибкой, она разорвала последнюю нить? Быть может, её обида перевесила его отчаяние? Обломки керамической кружки вперемешку с кафелем разлетелись по кухонному полотну…             «Время. Всё ещё. Движется?».