О бабочках и тараканах

Иван медленно покачивал головой в такт мелодии, пока заваривал чай для хозяина. «Танец феи драже». Его главная ассоциация с абсолютным счастьем. Ощущение легкости во всем теле и бабочек в животе, заменивших тараканов в голове. И все благодаря хозяину, ради которого Иван теперь готов сделать все что угодно. Странное уважение, смешанное с благодарностью и превратившееся в нечто близкое к поклонению. Или любви. Аккуратно держа поднос на ладони, он постучал в дверь кабинета хозяина. Его впускали всегда, но он не мог быть невежливым. Это же хозяин. Он постучал еще раз, снова не получив ответа и приоткрыл незапертую дверь заглядывая в комнату. Как всегда темно, только мутно-бледный свет нескольких компьютеров. Сколько раз он говорил хозяину, чтоб хоть свет включал, ведь зрение же испортит. Иван, стараясь не шуметь сильно, ставит поднос на одну из тумбочек рядом с мониторами и подходит к столу в середине комнаты. На нем, положив голову в почти съехавшей шапке, на руки, спал хозяин. Сомкнутые ресницы чуть дрожали, а бледная кожа в свете экранов казалась бумажной. Иван провел пальцем по его щеке, почти сразу же убрав. Хозяин не любит прикосновения, идиот, опять ты забыл. Хотя где-то в глубине души Иван понимал, что нет, не не любил, скорее боялся. Несмотря на это, он аккуратно подхватывает его под колени и обнимает за плечи, поднимая на руки. Крепко прижимает к себе, но так, чтоб не потревожить чужой сон. Хозяин не сказать, что чутко спит, но не хочет же Иван его разбудить. Забыв про приготовленный чай (будет нужно — он сделает еще), он выносит хозяина из комнаты, открывая дверь носком туфель. Точно также открывает дверь и в комнату хозяина, где постоянно темно, но Иван ориентироваться может и с закрытыми глазами. Здесь совсем мало вещей: только кровать, тумбочка рядом и небольшой книжный шкаф. Даже у Ивана комната выглядит богаче. Он аккуратно кладет хозяина на кровать, снимая с его головы шапку, которая за всю короткую дорогу чуть не упала раз десять. Бережно стягивает с рук перчатки, стараясь не касаться кожи. Вытягивает из под него плащ и снимает с ног ботинки. Зачем ходить в верхней одежде? Хотя, хозяин часто мерзнет — вон, напялил на себя толстовку, когда улице лето. Вспомнив об этом, Иван поплотнее закутывает его в одеяло. Напоследок позволяет себе единственную слабость — на пару секунд сжать пальцы хозяина в своих. Глупая попытка дать хоть немного тепла, согреть вечно ледяные руки. Вот бы хозяин разрешал ему так делать постоянно. Он собирается уходить, когда чувствует, как его схватили за руку, не позволяя уйти. Совсем слабо, он мог бы этого даже не заметить, если бы это сделал не хозяин. Иван оборачивается, в глубине души самую чуточку опасаясь, что его ждет выговор, хотя эта мысль и мелькает далеко-далеко и всего лишь на секунду — он всегда счастлив, он не должен беспокоиться, тем более о себе. Но хозяин все также лежит, закрыв глаза дрожащими пушистыми ресницами. На щеках и кончике носа словно кистью размазали светло-розовую краску. Боже, неужели он заболел? На этот раз беспокойство прорывается даже через вечное счастье, заставляя Ивана отвлечься от холодной руки в своей ладони. Свободной рукой он касается чужого лба, но от этого хозяин дергается, цепляясь пальцами за него, сводя тонкие брови на переносице. Из губ вылетает слабый болезененный стон. «Прошу, не трогайте». Хозяину снится плохой сон. Он часто жалуется Ивану на это, по возможности засыпая с горькими снотворными, лишь бы вообще ничего не снилось. Наверное, во сне ему больно. Беспокойство Ивана снова длится недолго, уступая раздражающей теперь радости. Какого черта тебе так весело, когда хозяину плохо? Ивану остается только по возможности не думать об этом. Он аккуратно касается плеча хозяина, снова получая в ответ тихое «не трогайте», произнесенное дрожащим голосом, так не похожим на обычное спокойствие. Иван все так же бережно, но настойчиво трясет хозяина, стараясь разбудить. Делает вид, что не замечает прозрачной капельки слезы, прочертившей дорожку по щеке и укатившейся куда-то в волосы. Иван сжимает чужое плечо посильнее. В этот момент его запястья касается чужая ладонь, пытаясь отстранить. Иван заглядывает в широко раскрытые, испуганные глаза перед собой, видя, что хозяин хоть и проснулся, но где реальность еще не понимает, и убирает руку, сразу же касаясь ей мягких волос. Хозяин вздрагивает. Иван осторожно перебирает густые, пушистые пряди пару секунд, произносит тихое, мягкое: «Это я, хозяин». Тот прикрывает глаза на мгновение, вдыхает глубоко, стараясь унять дрожь (не получается). Чувствует, как успокаивающе пальцы Ивана зарываются в его волосы, перебирают их, гладят, изредка заходя на лоб и щеки, и полностью отдается на их волю. Это приятно. Это тепло. И Фёдор понимает, что кроме тех мест, на которых словно угольками тлеют прикосновения Вани, все тело холодное. Ничего необычного вообще-то, у него всегда так. Единственное — обычно его некому греть, вот он и не чувствует, насколько замерз. А сейчас ведь должно быть лето, и выйди он на улицу, наверное, заморозил бы собой все на пару метров вокруг. А у Вани руки теплые-теплые, правда, и словно небольшие костры разгораются на снежной коже. Федор невольно расплывается в мягкой улыбке, заставляя мышцы вспоминать, как это делается-то вообще. Не так, чтобы кому другому жутко стало, не так, чтобы зло посмеяться над врагом, а просто потому что хорошо. Он открывает глаза, глядя на Ваню с легким прищуром, тихо смеется, сам не зная почему. Хватает его горячую руку в свою ледяную, прижимает к своей щеке, заставляя того вздрогнуть, раскрыть непонимающе-широко глаза. Хозяин раньше никогда так не делал. — Вань, мне холодно, — Фёдор совсем чуть-чуть сжимает его пальцы в своих, пытаясь обратить на себя внимание все еще удивленного слуги. — Посидишь со мной немного? — Конечно, хозяин, — Иван улыбается счастливо (кто-бы сомневался), аккуратно опускается на краешек кровати, стараясь занимать поменьше места. — Может быть вам принести второе одеяло? Сейчас, конечно, лето, но я найду вам что-нибудь теплое. — Два одеяла это тяжело, — Фёдор нарочито грустно вздыхает, специально ведет себя, как ребенок. Потому что хочется — других причин нет. Он редко себе это позволяет — все-таки лидер преступной организации, надо репутацию поддерживать. — Ну тогда... — А знаешь что? — на лице Фёдора проскальзывает хитрая ухмылка. — Придумай, как меня согреть. Даю тебе на это пять минут. — Но я правда не знаю, что можно... — Пять минут, Ваня, — Фёдор, довольный, закутывается в одеяло и отворачивается к стенке. Оттуда чуть приглушенным голосом добавляет: — Если не придумаешь, я завтра утром съем банку сгущенки просто так. — Это вредно для здоровья! — Иван, чуть не подскочив на месте от досады, кривит губы, грозно сдвинув брови. Хозяин знает же, как он о за него беспокоится, но все равно так делает. — Время пошло. Иван готов поклясться, что хозяин сейчас еле сдерживает смех. Вот же чёрт. Так, сейчас не об этом, секундочку. Делать то что? Два одеяла — тяжело. Обогреватель — нет его. Остается только одна самая глупая, дурацкая, правда, идея. И хозяину не понравится. И вообще это как-то не очень. Но быстро придумывать что-нибудь еще мозг явно не собирается, поэтому Иван со скоростью света вылетает из комнаты, направляясь в свою. Фёдор оборачивается, пытаясь понять, куда Ваня убежал и главное зачем. Неужели ему все равно на здоровье своего хозяина и он решил, что не будет его греть? Если это так, то Фёдор почти готов обидеться. Но довольно скоро он слышите быстрые шаги в коридоре и снова отворачивается к стенке — старательно изображает абсолютную незаинтересованность в происходящем. Только краем глаза успевает заметить, что на Ване теперь не в обычной рубашке, а в мешковатой кофте и таких же широких штанах. И что же он собирается делать? Фёдор чуть сжимает пальцами одеяло, пока ждет. Ожидание получается совсем не долгим. Спустя пару секунд Фёдор чувствует, как сзади него откинули одеяло, прогнулась кровать. Его притянули у себе, спиной к чужой груди, обхватили руками тонкие плечи, закинули ногу на бедро. Осторожно, тепло прижали к себе, уткнувшись носом в пушистые волосы. В первые секунды перехватывает дыхание. До него дотронулись. Кто-то его обнимает. Кто-то трогает его бедра. Кто-то обхватил его руками, ему теперь будет сложно сбежать. Потом медленно доходит, что сбегать не нужно. Это Ваня. Он хочет согреть. И у него дрожат ладони. Он боится? Боится, что Фёдор разозлится? А до Фёдора доходит, что он Ваню пугать не хочет. Совсем. Он поэтому сейчас шепчет тихое «Спасибо», после которого Иван вздрагивает, вздыхает облегченно и обнимает его сильнее. А Фёдор переплетает их пальцы. И, боже, ему в кои-то веки приятны прикосновения, приятны до бабочек в животе. А он-то думал, что их давно сожрали тараканы.