***
– Мы проспали?! Боже, какой ужас! Нас разорвут! Селена, как ошпаренная, вскочила с кровати и засуетилась по комнате, подбирая из вещей первое, что попадется под руку. Если Бен всё-таки был прав, то всё, что происходило сейчас – это плохо, очень-очень плохо. Сборы протекали необычайно быстро. Соседка больше не выглядела милой и доброй, и, бранясь через слово, рылась в столе, отыскивая что-то, одно ей известное. В этот момент Селена поблагодарила судьбу или Бога или себя за то, что обо всём подумала заранее и теперь ей надо было – всего-то – привести себя в богоугодный вид. До учебного корпуса добралась быстро, но уже внутри, стоя задыхаясь от бега, позволила себе остановиться у дверей аудитории и отдышаться. Всё равно ведь уже опоздала, так что куда торопиться? Восстановив дыхание, Селена неловко, едва слышно постучала и тут же вошла, решив не растягивать время до момента предполагаемой казни, и моментально взглядом поймала ту, о которой не переставала думать с прошлого вечера. Мисс Солсбери выглядела совсем не так, как себе представляла Селена. Как минимум, она была куда моложе. Темные волосы её до педантичного аккуратно были уложены вокруг головы, а худощавое тело её было обтянуто в черную ткань плотного, закрытого платья. «И это у неё-то с личной жизнью какие-то проблемы?» – почему-то тут же подумалось Селене, и она тут же смутилась этой мысли. Почему её вообще это должно волновать? – Вы так и собираетесь остаться в дверях? В голосе её не было ничего необычного. Достаточно приятный, чтобы не морщиться во время лекций, но всё ещё недостаточно хорош для того, чтобы вслушиваться в каждое слово. Наверное, жить можно. – Не думаю, что оттуда вам будет удобно слушать лекцию, но если вы настаиваете… Селена дёрнулась. Впервые поймала взгляд её глаз. Светлых, колючих. Захотелось съежиться, как будто на морозе. – Простите. Кажется, Бен всё-таки был прав.***
Писать тестовую работу на первом же занятии, которое ты в принципе посетила в стенах этого университета – отстой. Писать первую тестовую работу в стенах этого университета у Жозефины Солсбери – отстой непередаваемых масштабов, это Селена поняла быстро и, сука, к сожалению, болезненно. То тут, то там слышались недовольные вскрики о том, что невозможно что-либо хорошо написать, даже не преступив к курсу изучения (и, хотя Селена считала точно так же, что-либо выразить недовольство самостоятельно она боялась – кажется, внимание к ней было уже значительно повышено – и потому лишь задумчиво кивала, когда слышала чью-то очередную здравую мысль), однако попытки что-либо возразить мисс Солсбери пресекала быстро и радикально. – Вы живёте в век, когда об экологии трещат из каждого телевизионного ящика. – Голос её прокатился по аудитории, оглушая, и около половины студентов, шумевших раньше, вдруг затихли, заёрзав на своих местах. – Если не сможете найти ответы хотя бы на половину из тех вопросов, что я даю, боюсь даже представить, в какой изоляции вы жили все эти годы. Рот её искривился в раздражительной усмешке. Словно орлица на охоте, удивительным образом среди разнопёрой незнакомой толпы она взглядом быстро находила того, что находил в себе смелость вступить с ней в спор, но, едва взглянув на лицо, будто бы тут же теряла интерес и, продолжая свою речь, отвлекалась на что-то своё – раздачу листов с вопросами или консультирование тех, кто, сдавшись (или, подобно Селене, даже не попытавшись отстоять своё право на первый беззаботный день), уже начал задавать вопросы. Жозефина медленно передвигалась между рядов, а Селена всё не находила в себе сил, чтобы отвести от неё взгляд. Она чувствовала, как мысли её принимают какой-то новый оборот. Ещё недавно рассеянные, не имеющие отношения ни к чему конкретному, прыгающие от размышлений о том, что же всё-таки её будет ожидать на занятиях до фантазий о весёлой студенческой жизни, то теперь они были полностью сосредоточены на незнакомой женщине. Кто она такая? В миг, когда мисс Солсбери склонилась над Селеной, передавая ей бланк с вопросами и чистый лист для ответов, та почувствовала едва уловимый запах жасмина и… ладана? Девушка удивлённо закусила губу, отшатнувшись назад и вглядываясь в чужое, совсем расслабленное, не похожее на то, что было еще секунды назад, когда ей приходилось отстаивать своё право на ведение занятия таким образом, каким именно она посчитает нужным, умиротворённое лицо. Ладан никогда не ассоциировался у неё с чем-то, чем мог бы пахнуть человек. Ладаном пахнет в церкви, во время воскресных служб, на которые её малышкой приводили родители, и тогда, сидя на скамье и слушая монотонный голос проповедника, Селена чувствовала, как голова начинает кружиться, и она уже совсем не понимала, где находится, и как долго она слушает о необходимости всепрощения и Христовой любви к Отцу и человечеству. Ладаном пахнет смерть, смешиваясь со сладковатым запахом надушенных разлагающихся тел, гробовым дубом, лилиями и бесконечными перешептываниями за спиной. Тогда в церкви было особенно душно, и, казалось, будто горло Селены сдавили невидимые тиски, так тяжело было вздохнуть, глядя на две блестящие крышки гроба, стоящие параллельно друг другу. Ладаном пахнет Жозефина Солсбери. Так, как будто бы натирала им тело, используя вместо духов. Будто бы каждое утро её начиналось с посещение церкви и каждый день заканчивался тем же. Будто бы церковь была её домом и, как свойственно каждому человеку, запах этого дома стал и её – едва уловимым, но всюду преследующим свою хозяйку. Может ли человек науки быть религиозен? Декарт был католиком. Так почему та, кто – всего-то – рассказывает об ужасах таяния ледников в Антарктиде – не может? Быть может, по её мнению, Божественный замысел этого был – показать людям, что им, мудакам, не всё дозволено на этой планете. – Боюсь, вы не поняли меня. – Голос Жозефины ворвался в сознание, словно яркая вспышка, и Селена дёрнулась, будто бы только что проснулась. Теперь женщина стояла за трибуной, опершись ладонями по её краям, как бы нависнув сверху. «Грозно», – подумала Селена и усмехнулась. То ли ещё будет. – Что не может не огорчать меня, ведь это то, о чём я говорила в первые минуты нашей встречи. И если опоздания юной мисс я простить не могу, – Селена видела, как холодный взгляд заскользил по рядам, выискивая её, и ужасно пожалела о том, что не может никуда спрятаться. Встретившись с этим взглядом, собственного отвести Селена не смогла, так и оставшись сидеть, будто бы настороженный зверёк, поднявшийся на задние лапки и наблюдающий за каждым движением хищника напротив – этакие кошки-мышки, – то маленький бунт простить бы могла. Но, видно, мисс не стала этим пользоваться. – Селене показалось, что Жозефина едко улыбнулась, прежде чем продолжить. – Эта работа не будет оцениваться, если вы сами того не пожелаете. Она нужна мне, чтобы я смогла оценить, с чем придётся работать. С чем. Звучит обнадеживающе. Селена склонилась над вопросами и уже не вслушивалась в те редкие фразы, проскальзывающие со стороны студентов, и в то, что отвечала им мисс Солсбери. Быть может, и зря, и она смогла бы выудить что-нибудь важное, но отчего-то ей казалось, что всё это будет совершенно бессмысленно. Вчитываясь в вопросы, про себя она посмеивалась – в словах Жозефины было много истины, когда она говорила, что нужно жить в бункере, чтобы завалить этот тест. Кажется, у неё появился шанс показать себя с лучшей стороны. – Я закончила. Разрешите сдать? Снова её холодные, светлые глаза. Женщина кивнула. – Ваше право. Сдавайте работу. – И она вытянула руку, нетерпеливо дёрнув пальцами. – Никто не хочет последовать примеру юной леди? Ответом ей было громогласное молчание. Селена самодовольно хмыкнула. – Я могла бы вас отпустить, времени осталось мало. – Вновь раздался голос Жозефины, и девушка обернулась, замерев посреди аудитории, так и не дойдя до своего места. – Но вы можете и остаться, чтобы узнать свои результаты сразу же. – Я останусь. Верить Жозефине оказалось себе дороже. Время тянулось мучительно медленно, и Селене начало казаться, что она снова засыпает. Ей только и оставалось, что вырисовывать какие-то незамысловатые образы в девственно чистой тетради с какой-то дикой, южной зеленью на обложке, припасённой специально для этого предмета – ей казалось, что как раз для Экологии она подходила идеально. Поначалу Селена пыталась вглядываться в лица, запомнить их, найти чье-нибудь – интересное, необычное – но каждое из них было скучающим и серым, как и её само, и их можно было понять. Большинство уже давно закончили, но повторять ошибки Селены не собирались, потому, видно, просто ждали, когда песок времени перетечёт вниз, и они разлетятся – кто куда. Казалось, словно каждый из них за то время, что Селена натягивала джинсы в комнате и расчесывала волосы, успел узнать о преподавательнице что-то большее, что-то важное, что для неё теперь было недосягаемым и оттого – пугающим. По истечении времени, пока остальные шумной стайкой вылетали из аудитории, порой забывая даже попрощаться, Селена собиралась нарочито медленно. Слишком долго проверяла, не укатилось ли у неё что-нибудь из канцелярии, нехорошо было бы растерять всё в первый же день. Слишком долго решала, убрать тетрадь в основной отсек рюкзака или туда же, но спрятать в карман поменьше, с дурацкой, вечно цепляющейся за ногти сеткой и то и дело ломавшимся замком. Когда она осталась с Жозефиной одна, та заговорила – монотонно и тихо, и, казалось, истерические нотки, что слышались Селене до этого, теперь были лишь её фантазией. – У вас довольно высокий уровень знаний. – Девушка не шевелилась и не поднимала глаз, сосредоточившись на каком-то одиноком дереве за окном, плавно покачивающем своими ветвями. Хотела бы она сейчас быть деревом – стой себе и стой, и не думай о том, что впереди её – целая взрослая жизнь, а ты уже сыпешься, на первых же её испытаниях. – Надеюсь, ваши товарищи отличатся тем же. Не хотелось бы тратить время на безделицу в годы, когда даже пятилетки знают, как правильно сортировать мусор. Селена улыбнулась. Она уже совершенно не понимала, прав или не прав был Бен, когда запугивал её, да и это было не так уж важно. Единственное, что она точно успела понять – Жозефина не любит глупых и непунктуальных людей. С тем, чтобы не попасть в первую категорию, она справлялась отлично. – Но с опозданиями что-то нужно будет сделать. С тем, чтобы выйти из второй, придется поработать. Интересно, а что ещё ей не нравится? Почему-то вдруг в Селене зажегся практически азартный, словно у человека, впервые взявшего в руки карты, интерес. Захотелось непременно произвести на эту женщину впечатление, показать, что она не так проста, как могла показаться, захотелось доказать ей, что перед ней – не какая-нибудь пустышка с кучей информации в голове, которая до этого дня пылилась там на задворках с надеждой, что однажды пригодится, и этот час наконец настал. Доказать, что она чего-то, да стоит. – Этого больше не повторится. – Хотелось бы в это верить. Она не подведет. – Заберёте? – Жозефина усмехнулась, кивнув на кипу листов, и, не дожидаясь ответа, выудила нужный и пододвинула его к Селене. Повесите её в рамку напротив кровати. Будет заряжать вас на успех. На секунду девушка растерялась. Над ней будто бы посмеивались, но делали это так аккуратно, что обидеться было не на что. Дурацкое чувство. Она потянула руку, чтобы взять свою работу, но, едва её пальцы коснулись бумаги, тут же ладонь её накрыла чужая – сухая и требовательная. Селена подняла голову, и, казалось, именно этого добивалась Жозефина, потому что тут же убрала свою руку. – С вами можно работать. – Вновь заговорила она. – Если будете и дальше показывать те же результаты, я смогу привлечь вас к более серьезной работе. Блеснете уже на другом уровне. Если, конечно, сами того захотите. Девушка взволнованно сглотнула и кивнула. Почему-то выдавить из себя хоть слово так и не получилось, но её собеседнице этого, видимо, и не было нужно. – Удачи в студенческой жизни. – Как бы прощаясь, произнесла она. – Всё, что я говорила на сегодняшнем занятии, узнаете от товарищей. Когда Селена наконец покинула аудиторию, ей показалось, что даже дышать стало легче. Так и хотелось крикнуть какое-нибудь ругательство – вроде «черт» или, Господи, куда грубее. Но она сдержалась, и только кончик носа дрогнул, как бы от обиды. Что в Жозефине точно было отвратительного – по всей видимости, она вовсе не умела хвалить. Конечно, можно было бы поспорить, что хвалить в действительности не за что, что всё было слишком легко и по-детски просто, и всё же… Всё же можно было позволить хоть одно доброе слово, чтобы студент не терял мотивации, правда же? Селена устало выдохнула и стиснула кулаки. В руке захрустел уже забытый несчастный листок с ответами и аккуратным, ровным почерком выведенными на нём баллами. Девушка закусила щеку и поднесла его к лицу. По какому-то звериному чутью, как любопытный щенок, вдохнула его запах. В нос ударили чернила, и она недовольно сморщилась. Всегда терпеть не могла этот ядовитый запах. Но даже сквозь него незримой дымкой продолжали виться ладан и жасмин. Жозефина пахла церковью, но Селена чувствовала: святого в ней было мало.