Краткое пособие по заведению служебных романов от выездного специалиста международной компании

Всё начинается задолго до Стамбула. Группу Вадима распускают из-за инцидента – три трупа при жёсткой посадке вертушки – и по окончании смены его отправляют в учебку. Одного из двенадцати оставшихся. Куда деваются все остальные, Вадиму глубоко похуй – не маленькие, сами разберутся. Кураторы упорно поддерживают образ ЧВК, как сборища маргиналов, плохо обученных и жадных до денег, специально пиарят нерепрезентативное «наёмник». Но любой выездной спецназовец знает: ЧВК – это всегда повышение, случайные люди туда не попадают. Деньги там, и правда, другие – за три года можно заработать на пожизненного инвестора в какой-нибудь приятной стране с тёплым климатом. Только вот Вадим почти не помнит историй про таких пожизненных инвесторов. Их общий маленький секрет в том, что им всем это в кайф: риск, адреналин, первобытное желание выжить, концентрированное, бьющее напрямую в голову, лучше всякой наркоты. Поэтому из этого казино так просто не уходят: кто-то погибает – и это нормально: прямиком в Вальхаллу –кто-то переходит в командование и коучинг, кто-то – в совсем частный бизнес «специалистом по безопасности». Волкова он впервые видит на следующее утро сразу после приезда в учебку, когда собирается на пробежку. Тот в чёрных трениках и толстовке выходит из соседней комнаты и кивает Вадиму. Обычно в учебке одновременно готовится только одна группа, крайне редко – две. Поэтому Вадим сразу распознает коллегу. Протягивает руку: – Вадим. – Олег. Рукопожатие у Волкова крепкое. Вадим по профессиональной привычке разглядывает загорелое молодое лицо с явными восточными чертами: чёрные брови вразлёт, тёмные глаза с густыми ресницами, породистый нос, волевой подбородок. Красивый парень. – Специализация? – спрашивает Вадим. Волков неопределённо ведёт плечами: – Ближний Восток. Но я вообще только после спецназа. Вадим скалится: – А, мамина детка. И как тебе здесь? Волков не меняется в лице, только чуть дёргает веком: – Ещё не понял. И уходит по коридору дальше. Учебка – это что-то среднее между элитным загородным отелем и казармой. Вадим бывал в четырёх; сколько их всего раскидано по миру, он понятия не имеет. Нынешняя – в густом неприветливом лесу на севере Пермского края. Жуткий комаровник, все чешутся как блохастые. Живут по одному, но душевые и столовка общие. Есть зал, бассейн, тир, турники на улице, двухкилометровая трасса в лесу для пробежек, учебные классы. Группа семнадцать человек, пара знакомых. Готовят под Латинскую Америку. Официально – сопровождение грузов. Вадим быстро находит себе «хорошую» компанию и все два месяца проводит, как в пионерлагере: вечерами тайком курят траву, играют в карты и бегают в ближайшее село – шесть километров, между прочим – к девкам в «ночной клуб». Вадим даже заводит ни к чему не обязывающий романчик с молодой психологичкой в круглых очках, которая на первом сеансе рассказывает ему про его оральную фиксацию, пока Вадим грызёт ручку. А потом они проверяют, точно ли это та самая оральная фиксация, когда Вадим раскладывает её прямо там же, на рабочем столе. Волков приходит на сеансы сразу после Вадима, и тому каждый раз хочется спросить, не замечает ли Волков чего-то странного в поведении психологички. В другое время с Волковым они пересекаются только на общих занятиях. Волков до отвращения идеальный: хорошо бегает, хорошо стреляет, хорошо плавает, хорошо дерётся – спарринговаться с ним чистый кайф, хоть в рукопашку, хоть на ножах: он дерётся без лишней жестокости, но никогда не сдаётся. Волков не пропускает занятия по тактике, английскому и испанскому. Исправно делает домашку, как школьник. Если время завтрака-обеда-ужина – Волков в столовке. Если ночь – в своей комнате и спит. Если сеанс у психологички – честно сидит в кабинете. Наверняка рассказывает о детских травмах. В свободное время Волкова с равной вероятностью можно найти на пробежке, в зале или в бассейне. Иногда, говорят, в библиотеке, но там уже почти не бывает Вадим. Вадима немного примиряет с идеальностью Волкова только то, что у того татуировка в полспины – Вадим завидует – и что тот курит. Но тоже, блядь, строго две сигареты в день: одну утром, одну вечером. Вадим, изучив этот график, один раз специально ловит Волкова в «курилке» за бассейном и стреляет у него сигарету. Волков молча делится, дёрнув бровью. Дебилы, с которыми Вадим приятельствует, считают Волкова непроходимо отмороженным и за глаза называют буратиной. Вадим с ними в корне не согласен – не зря трахался с психологичкой – Волков дико эмоциональный, у него всё на лице написано. Вадим легко интерпретирует несколько степеней хмурости, все дёрганья веками и углами рта, закатывания глаз, поджимания губ, а также около тридцати разновидностей вздохов. Больше всего Вадиму хочется посмотреть, какое лицо у Волкова, когда ему по-настоящему хорошо. И вскоре ему это удаётся. Их вывозят на короткую смену, всего на три недели. Сопровождение грузов, ага. На пятый день они попадают в жуткую задницу, едва не устроив войну между местными наркокартелями. И тогда Вадим впервые видит, как Волков за рулём джипа, пытаясь его завести, белозубо улыбается от уха до уха. У Волкова, должно быть, отбиты рёбра – одна пуля попала в броник – и капает кровь из раны на бедре, но он хохочет, поворачивает голову на Вадима, который мечтает побыстрее убраться отсюда к херам, а джип всё никак не заводится... – Кайф, да? – спрашивает Волков. Джип, наконец, стартует, и они несутся по джунглям под звуки близкой погони за спиной. – Ты отстреливаться собираешься, или так поедем, с сопровождением? – Волков по-прежнему скалится, и Вадим послушно высовывается в окно, стреляя из своего АК-47 по пикапу преследователей. Волков успокаивается только в лагере. Снова каменеет лицом, даже не шипит, пока льёт антисептик на царапину на ноге и накладывает швы, меланхолично разглядывает огромный кровоподтёк справа на рёбрах. Так Вадим раскрывает страшную тайну идеального Волкова: он самый жуткий адреналиновый наркоман из всех, с кем Вадиму приходилось работать. Волков методичен и осторожен; не любит лишних трупов, но легко убивает, если приходится, и никогда потом не рыдает в спальнике. И всё время, всё время нарывается, чтобы только получить очередную дозу. Из той смены Вадим возвращается в твёрдой уверенности, что Волков пойдёт очень далеко, если не сдохнет раньше от очередной царапины, только в этот раз сквозной и в голове. После короткой – пара недель – учебки в Подмосковье они снова улетают в Латинскую Америку, теперь уже на два месяца. Картина наполняется деталями. Пойти под прикрытием Волкова – гарантированно вернуться живым: он не промахивается, не паникует и вытаскивает из любой жопы. Пойти с Волковым на многодневную вылазку – жрать, как в рестике: из убогого пайка он готовит охуенно вкусное что угодно, первое, второе и десерт. Вызывается сам, уговаривать не надо. – Да я ж детдомовский, – говорит он как-то почти рассеянно, помешивая плов в котелке, – закрываю гештальт. Вадим после этого мысленно бьёт себя по роже за «мамину детку», брошенную при знакомстве. А ещё у Волкова обнаруживается необъяснимая чуйка на неприятности. Он всегда знает, где засада, в какое окно кидать гранату и какой мост развалится в следующую секунду. На каникулах, пока все нажираются, курят траву и трахаются, Волков честно обходит достопримечательности, не меняя количества сигарет в день: одна утром, одна вечером. Вадим выясняет это, когда в Барселоне решает проследить, как тот проводит время и какие бабы – или не бабы – ему нравятся. Выглядит так, как будто никакие. Где-то здесь Вадим решает, что идеальный Волков – не менее идеальный кандидат для ни к чему не обязывающих «дружеских» отношений. Вадим вообще никогда не заморачивался со своей ориентацией: ему просто нравится трахаться, нравятся бабы – любые, он же не сексист; нравятся красивые парни – а почему нет? Волков – очень красивый парень. Его методичность – это огромный плюс: никаких сюрпризов, истерик и фокусов с исчезновением. Но нужна подготовка. Тогда Вадим начинает операцию по склонению Волкова на тёмную – голубую, блядь – сторону и ждёт подходящего момента. Он перестаёт задирать Волкова даже по мелочам, старается чаще напрашиваться с ним в связку, с удовольствием лапает при любой удобной возможности: хлопнуть по плечу – или даже по бедру – подтолкнуть в спину, преградить рукой дорогу, когда надо тормознуть Волкова перед незамеченной растяжкой. Вадим таскается с Волковым в душ в одно время, чтобы там тайком его разглядывать, на пробежки и покурить – два раза в день. Волков этого всего не замечает, судя по отсутствию лишних вздохов и избыточной хмурости. На тот момент они два месяца сидят в пустыне где-то на Ближнем Востоке, и Вадим заёбывается вынимать песок из всех возможных мест и обгорать на злом солнце. Но так Вадим получает шанс узнать, что, во-первых, Волков охуенно выглядит в пустынном камуфляже, а во-вторых, прекрасно говорит на арабском и фарси. Вадим так себя раздраконивает, что с трудом дожидается каникул, изнывая, чтобы не вывалить на Волкова все свои интересные предложения прямо в лагере. Что-то ему подсказывает, что Волков не оценит и всё кончится мордобоем. Вадим смотрит, как Волкова стрижёт в палатке манерный вертлявый пацан, и невольно облизывает фильтр сигареты, когда Волков по-французски просит того сделать височки покороче. Вадим смотрит, как Волков облачается в гражданские чёрные джинсы и футболку, но оставляет берцы, и готов взвыть от получившейся картинки. Они попадают в одну группу на выезд, и Вадим почти ничего для этого специально не делает. Он сверлит коротко стриженный затылок всю дорогу из аэропорта, видит, как Волков дёргает плечом, ощущая его взгляд, и заставляет себя не скалиться, чтобы не привлекать лишнего внимания. Следующие три дня он незаметно следит за Волковым. Вадим, вообще-то, тоже не пальцем деланный, у него та же спецназовская подготовка. И он охуенно хорош в слежке. Волков не подводит: утром бегает по ближайшему скверу, днём таскается по храмам, мечетям и прочим базиликам, башкой лишний раз не вертит, с удовольствием жрёт в уличных кафешках, в отель возвращается в восемь вечера и около девяти ложится спать – Вадим в первый же день вычисляет нужное окно. На третий день Вадим, снедаемый сладким предвкушением, добывает адрес борделя – решает начать с азиаток – и пишет, наконец, Волкову. Тот читает сообщения, но не отвечает. Вадим, торчащий недалеко от его отеля, с удовольствием смотрит, как Волков через двадцать минут выходит, как всегда, весь в чёрном, выкуривает вечернюю сигарету и садится в такси. Вадим тоже вызывает такси и едет следом под задорную местную музыку, всю короткую дорогу невольно облизывая клыки. Вадим уверен, что Волков заныкается где-нибудь, чтобы оценить обстановку, и не ошибается: тот подпирает стену в проёме между домов и – невозможно – курит. Вадим не верит своим глазам: третью сигарету за день Волков не курил даже после особенно неприятной зачистки в одной деревушке. Он специально выходит на освещённый участок, а потом, убедившись, что Волков остался на месте, заходит сзади, бесшумно к тому подкрадываясь, и кладёт ладонь на плечо. Волков снова не подводит: хватает Вадима за запястье и аккуратно укладывает на землю. И выглядит даже немного виноватым, когда Вадим поднимается на ноги, стараясь не скалиться довольно. – Ну ты и параноик, Поварёшкин. Пошли. Вадим тащит Волкова за собой в бордель, и тот, разумеется, идёт, не задавая вопросов. В борделе Вадим следит, как Волков пялится по сторонам, выбирает хорошую точку для наблюдения за дверьми, как пьёт чай, трепеща ресницами. И с какими равнодушием и тоской оглядывает девчонок, когда те выходят. Вадим ликует внутри, глядя на ещё более постную, чем обычно, рожу Волкова и говорит: – Выбирай. Волков выбирает рыжую. Но лицо у него при этом такое страдающее, что Вадиму даже хочется его пожалеть. Когда Волков уходит, Вадим решает, что заслужил отдых, поэтому позволяет себе расслабиться – ну не сбежит же Волков сейчас. Он расплачивается с хозяйкой и берёт сразу двух девочек. Азиаточки очень хороши, но он уходит через час – чего только не сделаешь для достижения цели. Вадим занимает наблюдательную позицию и ждёт. Волков выходит почти через четыре часа – здесь Вадим удовлетворённо скалится, а потом во второй раз за день охуевает, когда Волков закуривает. Лица в темноте не видно, о чём Вадим очень жалеет. Волков, видимо, решает пройтись, потому что такси не вызывает, и Вадим, как приклеенный, тащится за ним по ночному городу, не особо парясь, что Волков его заметит. Не заметит. Вадим провожает его до отеля и убирается только после того, как в номере Волкова гаснет свет. Не колеблясь, он даёт себе три часа на сон, а потом снова возвращается на наблюдательный пост у отеля. Волков пропускает пробежку, и это прекрасно. К тому моменту, когда тот вываливается из отеля около полудня, Вадим успевает сожрать шаверму на пару с уличным котом и даже кофе выпить. Волков выбирает для завтрака кафешку у воды и садится на улице, чем немного усложняет наблюдение. Вадим удивляется, получая сообщение: «Сколько?» Хотя чего он ожидал? Это же Волков. Вадим с наслаждением смотрит, как Волков хмурится, когда Вадим предлагает повторить. Убедившись, что Волков никому больше не пишет, а просто сидит с тревожной рожей, Вадим решает оставить его и вернуться в отель поспать. Он умеет без труда засыпать из любого положения и на любое нужное количество часов. К семи Вадим возвращается к отелю Волкова и через час смотрит, как тот вылезает из такси, курит вторую – третью! – за день и заходит внутрь. Вадим выжидает ещё час и скидывает адрес. Волков сопротивляется, но через двадцать минут вываливается из отеля, курит – опять – и садится в такси. Вадим находит его на указанной точке в диком раздражении: начинается дождь, Волков без зонта и с дивными каплями на длинных ресницах. Волков тащит его в ближайшую подворотню – как эмоционально! – и пытается откупиться. Вадим веселится так, как давно не веселился, и всё-таки продавливает Волкова до путешествия до борделя. На негритянок Волков смотрит с ещё большей тоской, чем на вчерашних азиаток, и явно пытается слиться – отправляет Вадима вперёд себя. Вадим уходит с девочкой, но, когда они поднимаются на второй этаж и добираются до двери в номер, просит девочку подождать минутку, красноречиво прикладывает палец к губам, возвращается к лестнице и вслушивается, что происходит внизу, радуясь, что здесь обходятся без музыки. Волков что-то басит негромко, потом надолго наступает тишина, и, наконец – стук каблуков и тяжёлые шаги Волкова. Не сбежал. Вадим подхватывает девочку за талию и быстро затаскивает в номер. Сердце радостно заходится, и он позволяет себе чуточку больше, чем вчера, уверенный, что Волков воспроизводит свои паттерны поведения во всём. Вадим не ошибается – Волков выходит в четыре утра, злой, как черт. Но в этот раз всё-таки вызывает такси, когда проходит полтора квартала в сторону отеля. Вадим спокойно уезжает к себе и ложится спать. У отеля Волкова он больше не караулит, абсолютно уверенный, как, куда и с каким лицом тот попрётся, когда проспится. Ещё вчера, следя за Волковым, Вадим случайно натыкается на тату-салон, гуглит отзывы и решается: заходит, выбирает рисунок и договаривается на сеанс на следующий день. Поэтому, выспавшись, днём он спокойно идёт бить татуировку, а вечером отправляется в ночной клуб и даже позволяет себе один маленький косячок, чисто терапевтически. Утром Вадим просыпается в прекрасном настроении и едет в музей истории, долго и обстоятельно разглядывает там доспехи и оружие разных эпох. Вечером решает проверить Волкова. Судя по всему, тот совсем рано ложится спать – свет перестаёт гореть уже в половине девятого. Вадим удовлетворённо кивает себе и снова уезжает в ночной клуб, почти снимает там парня, но вовремя останавливается. На следующий день, который назначается днём прорывной фазы операции – Вадим про себя называет её спасательной – он снова отправляется в слежку с раннего утра. Волков не пропускает пробежку, но выглядит просто ужасно – под глазами лежат сизые тени, и Вадим подозревает, что виноваты в этом бесконтрольно употребляемые теперь сигареты. Волков слоняется по городу с опустошённым видом, часто вздыхает и кажется абсолютно несчастным. Несколько раз Вадим замечает, как проходящие мимо бабы с интересом на того засматриваются, но Волков на это вообще никак не реагирует. Зато охотно донимает уличных котов и даже пару собак с серёжками. Вадиму самому хочется неожиданно столкнуться с ним на улице, но тогда вся операция будет непоправимо провалена: он уверен, что Волков ему не обрадуется. Вадим дожидается пяти часов и пишет «соскучился». Выходит, как бы, игра слов: вроде вопрос, а вроде и нет. Вадим, вот, соскучился. Волков в этот момент тоскливо смотрит в воду у паромной переправы и курит, как будто решает: топиться ему сейчас или после того, как докурит. От звука входящего сообщения Волков дёргается, достаёт телефон, смотрит на экран и моментально из меланхоличного становится очень, очень злым. Тем приятнее видеть его короткое «Нет», которое получает Вадим. Здесь наступает важный тактический момент: Вадим скидывает ему картинку, которую сделал сам – сам! – по всем законам военной психологии – не зря же трахался с психологичкой – и которая должна гарантированно сработать, как хороший отвлекающий манёвр. Волков покупается. Кажется, он едва не роняет телефон, но злым больше не выглядит. Скорее, озадаченным. Вадим тут же закрепляет успех: сбрасывает адрес и время. Волков продолжает слоняться по городу, но теперь, скорее, нетерпеливо. Он постоянно смотрит на часы и нарезает круги, как растревоженное животное. Вадим перестаёт сомневаться, что Волков приедет, когда в половине девятого тот вызывает такси. Вадим едет следом. Волков стоит в подворотне и курит одну за другой. Это и хорошо – он себя не контролирует, и плохо – Вадиму жалко смотреть на нервно подрагивающие пальцы. Вадим уже без фокусов подходит к нему, не скрываясь, забирает сигарету – ну серьёзно, сколько ж можно – и затягивается сам, сгорая от почти фетишистского удовольствия. Волков послушно идёт за ним. В борделе опять с интересом вертит башкой по сторонам, пока Вадим обсуждает важные детали с татуированным пацаном. Пацан говорит, что всё вроде нормально и сейчас позовёт девочку. Девочка выходит хорошая, но, если честно, Вадиму сейчас глубоко похуй – вышла бы гранд-дама сорок плюс, он бы и бровью не повёл, потому что рядом стоит Волков и охуевает на все – и немаленькие, кстати – деньги. – Почему она одна? А правда, Олег, почему? Есть идеи? – А почему нет? Стесняешься меня? Во второй раз Волков охуевает, когда девочка бросает их вдвоём у номера. Вадим бы с удовольствием так всё и оставил, но любые отступления от плана грозят чудовищными последствиями. Вадим отправляет Волкова в душ первым и едва не срывается, когда тот с независимым видом выходит, одетый только в свой кулон и полотенце, кладёт аккуратно сложенную одежду в шкаф и садится в кресло напротив двери. Только бы не проебаться, только бы не проебаться, думает Вадим, пока они ждут возвращения девочки. Его почти трясёт, Волков же, напротив, абсолютно спокоен. – Хорошая татуировка, давно хотел сказать, – говорит Вадим, чтобы вернуть себе контроль над ситуацией. У Волкова на лице написано отчётливо: «Господи, что я здесь делаю», но он отвечает: – У тебя тоже. – А, да я только позавчера начал бить. Цветная будет. Вадим не уточняет, при каких обстоятельствах это произошло. Волков кивает, но такое ощущение, что больше себе, чем Вадиму. И тут возвращается девочка. Волков поднимается на ноги, красивый до рези в глазах, и Вадим заставляет себя дышать ровно и не дёргаться. Он даже не особо надеется, что Волков, лениво проезжающийся по нему взглядом, не заметит стояк под полотенцем. Но тот очень удобно отвлекается на инструкцию по применению девочки. И едва заметно хмурится, когда Вадим говорит: «Да там всё стандартно». Ревнует, что ли? Девочка, и правда, хорошая, и Вадим решает не тупить, отвлекаясь на свои влажные фантазии – если всё сделать правильно, они, может, и воплотятся в жизнь. Но сейчас он привёл Волкова, чтобы трахнуть одну девочку на двоих – надо соответствовать. Волков с непроницаемым лицом стоит в двух шагах, пока Вадим показательно вылизывает девочке шею. – Так и будешь столбом стоять? Волков подходит. Девочка реагирует, как надо: стягивает с него полотенце, и Вадим может видеть, как у него стоит. Раньше не видел. Волков всё-таки идеальный. Только бы не проебаться. Он старается смотреть Волкову в чёрные глаза с отражением неонового сердца, чтобы не смотреть на член и не встать на колени самому, и говорит: – Значит, план такой: ты ложишься на спину, она будет тебе сосать, а я ей полижу немного, идёт? Волков кивает. И облизывается. Сам, видимо, не замечает, но тёмный влажный язык проходится по клыкам. Только бы не проебаться. Волков ложится на спину, смотрит, не отрываясь, из-под полуопущенных век на то, как Вадим стягивает с девочки платье, дышит часто и неглубоко. Девочка действует по плану: сосёт Волкову, пока Вадим, работает языком. Вадим вообще очень такое любит и готов часами проводить время между мягких женских бёдер, но впервые нетерпение побеждает: с такого ракурса ему нихуя не видно. А посмотреть есть на что: Волков кусает губы, хмурится и чуть выгибается, упираясь лопатками в матрас, а от вида загорелой руки на затылке девочки Вадим испытывает дикую зависть. Здесь, блядь, могла быть ваша реклама. – Хорошая девочка. Сейчас я тебя выебу, моя сладкая. Волков сбивается с дыхания. Вот, значит, как? Вадим входит в девочку, внутри мягко и горячо. Она на секунду отрывается от Волкова, и тот открывает глаза, нечитаемые, влажно блестящие из-под чёрных ресниц. Он смотрит только на Вадима. Девочка снова берёт в рот, и Волков стонет. Вадим едва не кончает от этого, чудом сдерживаясь. – Нравится? Хочешь, поменяемся? Давай, Олег, скажи, чего ты хочешь. – Нет, – хрипит Волков, облизывая губы. Только бы не проебаться. – Ты такой красивый. Волков стонет снова и закрывает глаза, начинает всаживать девочке член в глотку, дышит жарко и быстро – охуительно красивый – сводит чёрные брови к переносице и выгибается. А потом открывает глаза и снова смотрит только на Вадима, разгоняя до того состояния, где до оргазма ему остаётся полшага. Девочка хорошая – умеет кончать по команде. Ну и отлично. Вадим стягивает резинку и додрачивает себе, кончая на татуированную спину под нечитаемым взглядом Волкова, который срывается следом. Ничего лучше Вадим в жизни не видел. Только бы не проебаться. Он почти прогоняет девочку, потому что всё: дальше он не хочет делить Волкова вообще ни с кем, он его сейчас сожрать готов. Только бы не проебаться, только бы не проебаться, только бы не проебаться. Он валится рядом с расслабленным, расторможенным Волковым, и тот косится на него, как будто чего-то ждёт, и всё время облизывает губы, успокаивая дыхание. Вадим приподнимается на локте и осторожно касается влажных губ Волкова, на пробу. Почти невесомо прихватывает нижнюю. Волков – ожидаемо – упирается рукой в ключицу, аккурат в свежую татуировку, и Вадиму от этого касания сносит башку: он шипит сквозь зубы от бьющего куда-то под рёбра удовольствия и нетерпеливо – только бы не проебаться – кусает Волкова за губу. Рука Волкова не отталкивает, просто лежит на коже Вадима, пальцы чуть скребут рисунок. Вадим зализывает укус, уже готовый оторваться от горьких сигаретных губ и вываливать заготовленную по плану фразу, только вот Волков распахивает рот, затягивает язык Вадима внутрь и начинает его сосать, закрывая глаза Ну пиздец, приехали. Одна часть мозга, та, где хранится разработанный по всем правилам полевой тактики план, орёт, что Вадим, кажется, всё-таки проебался. Вторая часть шлёт на хуй первую и весь мир вместе с ней, потому что Волков – Олег – прямо сейчас сосёт его язык. Вадим каким-то чудом заставляет себя оторваться от Волкова и с накатывающей паникой смотрит на него, совершенно невменяемого. – Обожаю целоваться, а с этими... Ну, ты знаешь, они не целуются в губы. Давай, Олег, скажи что-нибудь. Волков не говорит ничего. Рука перемещается на затылок Вадима, и сопротивляться этому невозможно, потому что теперь уже Волков кусает его за губу и лезет языком в рот. Ну кайф, всё-таки проебался. Тут – очень невовремя – возвращается девочка. Вадим готов её выпроводить насовсем, но нельзя. Пока нельзя. Он насаживает её на Волкова, который полностью готов – стоит и сочится смазкой, который так ничего и не говорит, а просто смотрит, и Вадим знает этот взгляд: кажется, к ним на огонёк заглянул тот самый адреналиновый наркоман, который до чертей пугает Вадима каждый раз, когда появляется. Волков криво скалится и блестит глазами. Давай, давай, выеби её, выеби нас, или я сам тебя выебу, написано у него на лице. Вадим понимает, что к этому он был не готов. Он планировал расслабить Волкова, вытащить из зоны, сука, комфорта. Он не ожидал, что Волков трахнет его прямо так, одним взглядом. Вадим надеется, что Волков закроет глаза, но тот смотрит, смотрит, не отрываясь, жрёт глазами, прожигает своим адреналиновым кайфом через тонкую кожу. Вадим понимает, что их, на хуй, выгонят за эти фокусы – он бы выгнал – но не может не потянуться за поцелуем, и Волков отвечает так, как будто сейчас, и правда, сожрёт. Вадим думает, что разбудил какое-то древнее чудовище, потому что, несмотря на то, что он сейчас сверху, это Волков его трахает, а девочки между ними вообще будто и нет. В этот раз Волков кончает первым, стонет Вадиму в рот, и тот, чувствуя, как пульсирует член Волкова, кончает сам. Девочка выпутывается из клубка двух тренированных тел, ругаясь, поднимает платье с пола и уходит. Кажется, они её обидели. Похуй. Волков, глядя ей вслед, криво усмехается и тут же срывается в хохот. Стягивает резинку и выкидывает, не глядя, куда-то на пол. – Иди сюда, – говорит он, хлопая рядом с собой по кровати, и Вадим, как под гипнозом, валится на прохладные простыни рядом с горячим телом. – Красивый, говоришь? – спрашивает Волков, скалясь, смотрит из-под ресниц. – А если я тебя сейчас выебу? А, ну охуенно. Я же этого добивался? Вадим не успевает съязвить в ответ, потому что Волков нависает сверху и впивается в его губы, не даёт вздохнуть, кусается, лижет, водит рукой по телу. И не перестаёт улыбаться. Вадим, окончательно проебав весь свой план, улыбается тоже, не может не улыбаться, хотя вся тактика летит на хуй, ни одного шанса всё выправить. По его плану мягкого и расслабленного Волкова он должен был уложить в кровать, поцеловать в висок, обнять и уснуть так вместе с ним. Ни капли в рот, блядь. Не получилось. Теперь рука Волкова мнёт его бедро и миллиметр за миллиметром подбирается к заднице. И нет, Вадим не против. Дело не в этом: в режиме адреналинового наркомана Волков может делать, что угодно, хоть руку себе показательно отпилить, только потом он сам удивляется, чего творил, и легко может пойти в отрицалово. Вадим с трудом отрывает от себя Волкова, укладывает его на лопатки и впивается в шею, надеясь хоть так перехватить инициативу. Волков стонет, послушно выгибаясь. Вадим водит по его телу рукой, осознанно обходя член, не готовый к тому, что может там найти. У Волкова оказывается очень чувствительная шея. И грудь. Он вообще весь, по ходу, одна огромная эрогенная зона, и как он вообще с собой – таким – справляется? Вадим наматывает на палец шнур с кулоном, готовый Волкова придушить, а тот только скалится, облизывается и распахивает рот для поцелуя. Исключительно на остатках самообладания Вадим не кидается Волкову сосать, когда всё-таки видит, что у того снова стоит. Он выпутывается из рук, которые, кажется, везде, сползает к ногам под тёмным, ждущим взглядом, садится лицом к Волкову, который остаётся лежать на спине. Надо что-то говорить, но Волков его опережает. Аккуратная ступня упирается Вадиму в грудь. – Давай-ка, поработай ртом, ты же любишь, – говорит Волков, и Вадим подчиняется, перехватывает ступню руками и забирает пальцы в рот, не отрываясь глядя на Волкова. – Да, хорошо, вот так, – шепчет Волков и тянется рукой к своему члену. Вадим – впервые – не выдерживает и сам закрывает глаза. Смотреть на Волкова нет никаких сил. Проебался, думает Вадим, когда кончает с солоноватыми пальцами во рту, слушая, как стонет Волков. Но размер проёба Вадим осознает только на следующий день, когда просыпается в одиночестве от стука в дверь. Последнее, что он помнит, как снова вылизывал шею Волкова и шептал ему на ухо что-то бессвязное, о том, какой тот красивый, охуенный, сладкий, сладкий, сладкий... Дальше – полный провал. Он проспал. Волков ушёл хер знает когда. Времени – хер знает сколько. Он натурально проебался. Вадим смотрит на часы – полдень. На местном ресепшн у Вадима получается выяснить, что Волков ушёл ночью. Ещё ему выговаривают, что девочка осталась недовольна, и Вадим, не глядя, выгребает остатки налички из кармана и вызывает такси. Ещё в такси он пишет первое из девяти «олег». Тот не читает сообщения. Спит, он же может спать? Вадим пингует его раз в полчаса, не получая результата. Он начинает паниковать ближе к двум, мечется по номеру, как тигр в клетке, натуралистично представляя, как Волков лежит в ванне с перерезанными венами, а на двери номера висит бирка «Не беспокоить». Вадим не видел личного дела Волкова, но подозревает, что про суицидальные наклонности там ничего нет. С другой стороны, Волков точно знает, как правильно резать вены, ёбаный спецназ. Вадим едет к отелю Волкова, кружит, но окно высоко, незаметно не подлезешь, да ещё и слишком светло. Тогда он решает идти открыто: заходит внутрь, с равнодушным видом облокачивается на стойку и вываливает на усатого портье: – Здрасьте, у вас есть постоялец: высокий, темноволосый, зовут Олег. Он же у себя? – Что, простите? – Просто сходите проверьте. Пожалуйста. Портье смотрит на него непонимающе: – А вы... – Это неважно. Просто проверьте. Он диабетик. Портье, косясь на Вадима, набирает номер, стоит с трубкой в руках, и они вдвоём с Вадимом слушают длинные гудки. Портье звонит по-другому номеру и что-то говорит – Вадим турецкого не знает. Но на вызов полиции, вроде, не похоже. Минут через пять спускается женщина в форме горничной и что-то долго рассказывает портье, эмоционально размахивая руками. Вадим внутренне успевает умереть, когда портье, наконец, переводит: – Он спит. Что-нибудь ещё? – Ага, кофе мне налейте, – отвечает Вадим и чувствует, как в груди колотится сердце. Следующие полчаса он проводит, заказывая кофе, один за другим. От портье он отгораживается газетой, не желая установки зрительного контакта, потому что так его, скорее всего, попросят удалиться, как подозрительный элемент. Когда сопение портье становится уже совсем неприличным, по лестнице спускается Волков. Проплывает мимо, забирает зонт и выходит на улицу. Вадим кидает на стол деньги и вылетает следом. Волков стоит под навесом и курит. Он такой, как обычно, хотя лица Вадим с такого ракурса видеть не может. – Я думал, ты вскрылся. – И какой был план? – лица по-прежнему не видно, но голос Волкова сочится ехидством. Вот сука. Вадим на остатках пережитой паники начинает нести чушь: – Ну, я сказал, что я медиум, мне было видение, и хотел сходить проверить сам, но меня не пустили. Тогда я сказал, что ты диабетик. Они отправили какую-то бабу проверить, та сказала, что ты спишь. – М. – Олег. – М? – Ты точно не вскроешься? – Нет. Я просто подам рапорт. Вадим мысленно выдыхает. Рапорт. Блядь, да хоть три. – Ты чё, реально? – Да не дёргайся. Попрошу перевода, скажу, что личная неприязнь возникла. Без подробностей. А вот это уже хуже. Похоже на угрозу. Но по-прежнему не катастрофа. Адреналиновый наркоман уснул, проснулась мафия. Ну ничего, сейчас он ещё немного подуспокоится, поймёт, что ничего страшного не произошло, и никаких рапортов не будет. И всё-таки Вадим спрашивает, больше по инерции: – А она возникла? Волков оборачивается. Смотрит на Вадима чёрными – красными – глазами, чуть сощурившись, и Вадим понимает, что адреналиновый наркоман, кажется, уснул не до конца. И это натурально была угроза. Волков затягивается последний раз, выкидывает окурок, раскрывает зонт и выходит под дождь. Вадим думает, что ему, кажется, есть о чём подумать. Он решает не провожать Волкова, ни открыто, ни тайно. Пусть тоже переваривает. Вадим идёт добывать себе пожрать, потому что в своих суицидальных видениях не мог есть вообще ничего, и теперь в желудке болтаются пять напёрстков кофе. Он уже решает оставить Волкова в покое и в следующий раз доебаться до него уже в лагере. Или вообще дожить до учебки: всего-то два месяца в пустыне потерпеть. Ага. С воспоминаниями о том, каким Волков бывает, когда ему по-настоящему хорошо и он одновременно не уворачивается от пуль. И тут Волков опять его удивляет: скидывает адрес и время. Вадим запрещает себе радоваться и предвкушать: нечего. Уходя, Волков меньше всего был похож на человека, который готов повторить. С другой стороны, хуй его теперь знает. Вадим приезжает на точку и стоит в очередной подворотне. Курит, потому что психует – накрутил себя за день, теперь постоянно срывается. В указанное время Волков не появляется. Вадим начинает думать, что его, кажется, наебали. Он даже хочет написать Волкову об этом, но подозревает, что будет выглядеть по-идиотски. Волков появляется через пять минут с лицом «ну разумеется ты здесь». – Опаздываешь, – говорит Вадим, невольно облизывая фильтр сигареты. – Я там стоял, – отвечает Волков, дёргая подбородком в сторону своей подворотни. – Угостишь? А, ну разумеется, они, как два дебила, конспиративно стояли в двадцати метрах друг от друга. Кураторы узнают – уссутся от смеха. – А ты не много ли куришь? – спрашивает Вадим, потому что ему реально интересно, как Волков оценивает резкое увеличение количества сигарет в своей жизни. Но пачку протягивает. Волков пожимает плечами. Видимо, это надо расценивать как «не твоё собачье дело». Курят в тишине, Волков рассматривает Вадима, щурясь от дыма непривычных для себя сигарет – у Вадима крепче. – Пошли, – говорит Волков, наконец. Вадим решает ему не мешать, тот и так на взводе. Пусть уж проявляет инициативу. Не вскрылся, не сбежал, не строчит рапорты – значит, всё не так плохо, как могло быть. Пока Волков пытается попасть в бордель – ну не в ресторан же он Вадима привёл – тот находит себе нового друга в лице очередного кота. Волков мнётся под дверью нервно, и никто ему не открывает. Это ещё что: один раз Вадим пришёл в заведение, а там операция Интерпола в самом разгаре. И ничё, спросил, как пройти в библиотеку и слинял. С кем не бывает. – Ой, простите, в туалет отходила. Вадим отрывается от кота и косится на Волкова. Вот это реально нехорошо, надо бы сваливать. Кураторы, конечно, параноики, но с русскими контактировать не просто так запрещено: никогда не знаешь, в каком звании и с какими полномочиями может оказаться болтливая девочка на пляже или вот такая вот тётя с химзавивкой. Давай, Олег, не тупи. Но Волков тупит. – Рашн? Мотает головой. Блядь. – А-а-а... Коля, иди сюда, тут иностранцы, они не понимают по-нашему! Пиздец, только Коли нам сейчас не хватало. Вадим уже тянется схватить Волкова за локоть и увести, но Коля оказывается вроде турком. Подозрений с тёти это, конечно, не снимает, но хер с ним. Но с Волковым надо будет потом разъяснительную беседу провести с парочкой реальных историй, чем могут кончиться такие вот воссоединения с соотечественниками. Внутри творится натуральный ад: какие-то самовары, какие-то платки. Поди и девочки русские. На страшные глаза – Вадим не тупой: в отличие от Волкова свой акцент, (а он всё равно есть), палить не собирается – Волков только пожимает плечами. Волков договаривается, и Коля ведёт их наверх. Вадим пытается красноречиво покашлять, чтобы донести до Волкова, что это всё ещё херовая идея, но тот не реагирует. Немного успокаивает, что девочек так и нет, и турок Коля просто отводит их в номер. Волков пропускает Вадима внутрь и закрывает дверь. – А чё вообще происходит? Волков, наконец, смотрит Вадиму в глаза. Ничего хорошего Вадим там не видит. Но это ничего не значит. – Три часа нас никто не побеспокоит. Захочешь – вызову тебе девушку, любую. А можем просто поговорить. Поговорить, значит. Поговорить, Олег? Вадим обходит номер, выглядывает в окно, не палясь – вроде ничего подозрительного, но шторы задёргивает плотнее. В попытке разрядить обстановку – захватить территорию – снимает куртку и бросает на кресло. Сам садится в другое. Ну давай, переговорщик херов. – Хоть бы выпить взял. – Я думал об этом, но чё-то я пока не готов отдавать половину зарплаты за бутылку вискаря – послезавтра же проверяться. От того, какой Волков временами невинный, незамутнённый, у Вадима щемит под рёбрами. Он говорит, только чтобы выстегнуть и без того неустойчивого Волкова из его самоуверенности: – Олег, ты чё, реально не знаешь, как это всё обходить? Волков выстёгивается и опускает глаза. Отлично. Продолжаем. – Ладно, а эту прелесть ты где нашёл? Волков поджимает губы и каменеет лицом. Чувствует, что проебался. Правильно чувствует. – Да всё там же, в чатике. Ну да, так бывает. Просто надо не тупить, а сразу сваливать. Но кто же тебя этому научит, да? – Надо будет фидбэк оставить, что здесь русские. Видимо, Коля недавно женился, наши такого не любят. Ладно, раздевайся, чё как неродной. Волков отмирает, снимает пальто, бросает поверх куртки Вадима и садится на кровать в позе мыслителя, который, к тому же, ещё и очень устал. Волков молчит, смотрит в пол и кусает губы. Прекрасное – нет – зрелище. Давай, Олег, будь мужиком, чего тебя так переебало-то? – И чё, ты правда всё решил? Уходишь? На самом деле Вадим уже решил для себя, что от Волкова он отказываться просто так не собирается. Он готов даже на шантаж – Волков на отбитого не похож, в отличие от Вадима, вряд ли он станет рисковать карьерой в попытке отстоять свою честь, или как он там происходящее интерпретирует. Так что нет, Олег, никуда ты не уходишь. Но ответ Волкова оказывается гораздо интереснее: – Да. Я... Слушай, я не готов потом рыдать над твоим телом, если что-то случится. Вот, значит, как? Тут не честь, тут у нас запрещёнка: эмоциональная связь. – А ты будешь прям рыдать? Как Гильгамеш об Энкиду? – Чё? Специалист по Ближнему Востоку, блядь. – Ничё. И чё сразу рыдать-то? Чё мне сделается? – ...или ещё хуже: посрёмся, и я тебя застрелю. Или ты меня. И – под трибунал. Долго объясняться придётся. – Олег, ты чё несёшь вообще? Какой трибунал? Мы даже не трахались, просто отдохнули нормально по-братски, по-дружески, это... – ...это пока. Вадим даже теряется. Это обещание, что ли? Предложение руки и, сука, сердца? В смысле: это пока? Волков решает его добить. Поворачивает, наконец, башку, смотрит в глаза, распаляясь: – Ты вчера кончил с моей ногой во рту. Это, блядь, теперь называется «даже не трахались»? Ну, чисто технически – нет, не трахались. С другой стороны, Вадиму очень хочется напомнить Волкову, как именно нога оказалась у него во рту. Но Вадим подозревает, что это не то, о чём сейчас стоит раздраконенному Волкову напоминать. Решает вывалить максимально нейтральное: – У меня оральная фиксация, если чё, это даже в личном деле записано. Волков вздыхает и отворачивается. – Олег, ну ты чё? Бля... Тебе же реально нравилось, в чём проблема? Давай, скажи это. Скажи мне про свою ёбаную эмоциональную связь, и пойдём дальше. – Да. Нет. Не знаю. Я вообще, правда, поговорить хотел. Просто в прошлый раз я обошёлся без объяснений, и всё кончилось... Ну, не так, как могло бы, наверное. У Вадима сердце сначала проваливается в желудок, а потом подскакивает к горлу и начинает колотиться там. Хорошо, что Волков на него не смотрит. – В смысле: в прошлый раз? – Короче, у меня был лучший друг в детдоме, мы вместе поступили в универ, делили комнату в общаге, и всё было нормально. А потом он меня поцеловал, и я... Я психанул, и там всё некрасиво получилось. Слышали что-нибудь про боевых пидорасов? А Вадим всё думал: почему не сходится? Вот же: идеальный Волков. Ну детдомовский, да, но умница же, вряд ли был сильно тупее в восемнадцать, это в армии башку отбивают. И про универ Вадим знал, но никогда не спрашивал, почему бросил. Бросил и бросил. Это пиздец. Вадим спрашивает раньше, чем понимает, что спрашивать не нужно: – Так ты чё, правда пи... гей, что ли? – Почему я-то? – А чё психовать, если не гей? Ну поцеловал, ну поржали. Делов-то. Ох не зря трахался с психологичкой. Можно открывать частную практику, когда надоест сидеть в пустыне и сопровождать грузы. У вас депрессия, вы – просто долбоёб, вы – пидор. С каждого пять тыщ рублей. Или там надо сразу в долларах, для солидности? Волков уходит в себя, переваривая полученную информацию. Ну, ничё, Олег. С этим тоже можно жить. Вадим, вон, живёт. И даже эмоциональных связей не боится, сколько бы кураторы ни верещали. – Ты это, если всё уже решил, так давай потрахаемся напоследок, ну, или, я не знаю, подрочим на брудершафт, хуже-то не будет уже. Вадим говорит это, чтобы переключить Волкова из режима самоанализа в режим негодования. Давай, Олег, возмутись, скажи, что ты не такой, пошли меня на хуй. Можешь даже в морду дать. Волков давится воздухом. – Я из-за тебя, между прочим, сеанс пропустил. Это правда: пришлось выкупить эскиз, потому что добиваться придётся как-нибудь в другой раз и в другом месте. – А я тебе подарок купил. Типа, сувенир. Боевые пидорасы – это серьёзно. А в ресторан меня сводить не хочешь? – Ого, нихуя себе, покажи. Волков поднимается, и Вадим под удачным предлогом идёт к нему, встаёт напротив. Волков смотрит открыто, чё-то ищет в глазах. Не хмурится, не улыбается. Волков загнался, ему нужно время. Можно, конечно, ляпнуть чё-нибудь про то, что Волков ему нравится, и что, несмотря на бурное начало эмоциональной связи, они ещё могут вырулить на приятную дружбу с привилегиями. Без рыданий над трупами, ресторанов и валентинок. Можно даже сказать: да я тоже из этих, не ссы, нас много, но Вадим подозревает, что Волкову это сейчас не поможет. – Ладно, – говорит Вадим, наконец, – ладно, я понял, что ты загнался, я только не понял, нахуя. И что дрочить на брудершафт ты со мной сегодня не будешь. Я всё понял. Но ты всё-таки подумай насчёт рапорта. Я бы не хотел, чтобы ты уходил, правда. Волков кивает, идёт к своему пальто и достаёт что-то в бурой упаковочной бумаге. Вадим надеется, что там не трава, и забирает. – Ну это, спасибо, короче. Ты бы только предупредил, я бы тебе тоже чё-нибудь купил. – Можешь мне остатки сигарет отдать. Я пойду. Хочу выспаться. Тебе позвать кого-нибудь? Вадиму не хочется отдавать сигареты – Волков же опять будет курить без перерыва, жалко. Но если не отдать без объяснений, то он будет выглядеть крысой, а если начать свои душеспасительные беседы о вреде курения, Волков может понять, что Вадим знает больше, чем может знать. Вадим идёт к куртке мимо Волкова, вынимает полупустую пачку и под бдительным и жадным взглядом протягивает ему. Говорит, отвечая на последний вопрос: – Ага. Позови мне самую сочную, чтобы сиськи побольше, и губы тоже. Потом опять же два месяца в этой сраной пустыне... Волков забирает сигареты, касаясь пальцев, кивает и выходит из номера, не поблагодарив. Вадим по профессиональной привычке осторожно раскрывает свёрток в ванной на случай, если в Волкове проснулся шутник за триста. Но внутри оказывается обычная белая футболка без опознавательных знаков. От футболки отчётливо несёт сигаретами Волкова, и Вадим улыбается. Через десять минут приходит девочка: коротко стриженая брюнетка, маленькая и абсолютно плоская. Вадим едва сдерживается, чтобы не заржать: вот же Волков ревнивая мстительная сука. Теперь всегда так будет? Он, стараясь не обидеть девочку, говорит, что у него резко образовались дела, оставляет щедрые чаевые и уезжает в отель спать. Он, конечно, и так не собирался в подозрительном борделе трахаться, но мелкая подъёбка Волкова веселит его невероятно. Утром он решает провести последнюю операцию. Если кураторы спалят, чем он занимался, по голове не погладят. Там уже будет не до Волкова – не уволили бы. Эти параноики помешаны на исполнении регламента. А Вадим хочет его грубо нарушить. Очень грубо. Он приезжает в аэропорт за час до начала регистрации и, едва открывается стойка – самолёт крошечный, стойка одна – идёт первым. Отдаёт паспорт, ставит чемодан на ленту, улыбается немолодой женщине в платке, как родной. Потом заговорщицким тоном озвучивает просьбу: он, типа, знает, что это не совсем по правилам, но вчера случайно в соцсетях узнал, что его старый армейский друг – Олег – полетит тем же самолётом. Они когда-то поссорились, а Вадиму очень, очень, очень хотелось бы с ним помириться. Можно ли, когда тот будет регистрироваться, посадить его рядом с Вадимом? Женщина легко соглашается и даже искренне смеётся. Вадим благодарит и сразу уходит на досмотр, чтобы занять хорошую наблюдательную позицию в чистой зоне. Волков появляется примерно через час. Делает разминочный круг по терминалу, роется на полке с бесплатными книгами и с радостью вынимает оттуда какой-то потрёпанный том с картинкой на обложке. Оставшееся время до посадки Волков читает, полностью игнорируя окружающую действительность. В самолёте Вадим получает именно тот эффект, которого и ожидал: Волков с ужасом – который для тех, кто Волкова не знает так, как Вадим, выглядит как приподнятая правая бровь – смотрит на него, а потом розовеет скулами и утыкается в книгу. Вадим роется в заднем кармане джинсов, пытаясь достать плеер, и Волков терпит несколько тычков локтем под рёбра. Вадим планирует просто побесить Волкова, заглядывая ему в книгу, но неожиданно для себя вырубается, сквозь сон чувствуя тёплый бок Волкова, который весь полет не шевелится. Просыпаться с головой на плече у Волкова, оказывается – отдельный вид удовольствия. Надо запомнить. Правда, у Волкова на лице написано «ну ты и мразь», но будем считать – это месть за вчерашнюю плоскодонку. Чистая зона в аэропорту Минска напоминает затрапезный автовокзал. Вадим ёрзает на неудобном металлическом кресле и невольно следит, как по терминалу нарезает круги мелкий рыжий пиздюк, при полном попустительстве матери, которая не может оторваться от телефона и только раз в пять минут говорит, не глядя: «Серёжа, не бегай». Волков сидит с книжкой в другом конце терминала, но забывает переворачивать страницы. Мелкий последовательно доёбывается до пассажиров, и, в конце концов, добирается до Вадима: – Вау, а это чё? – спрашивает он и тычет пальцем Вадиму в шрам на брови. Вадим оглядывается на мать мелкого, но та полностью погружена в листание ленты. – А это, – скалится Вадим, – я дрался с волком. И корчит страшную рожу. – И как, победили? – Как видишь. – Вау! А хотите на что-нибудь поменяться? Мамка купила, а я такие не люблю... Мелкий протягивает Вадиму чупа-чупс клубника-банан. Вадим роется в кармане куртки и неожиданно для себя самого нащупывает гильзу от АК-47, которую, видимо, всё это время успешно таскал через все границы и проверки, и никто ведь даже не доебался. – Пойдёт? – спрашивает Вадим, показывая гильзу пацану. – Ого! Конечно! – пацан хватает гильзу одной рукой, а другой отдаёт чупа-чупс, который Вадим тут же распечатывает и заталкивает в рот, пока пацан не передумал. Но мелкий, кажется, в полном восторге: – А это от чего? От пистолета, да? – От автомата. Ты мамке, только, не показывай, – говорит Вадим и подмигивает. В этот момент звучит очередное «Серёжа, не бегай», и пацан, просияв, уматывает куда-то вместе с гильзой. Вадим оглядывается по сторонам – Волков куда-то исчез, пока он вёл себя максимально неподозрительно. Вадим идёт в туалет отлить. Волков стоит, моет руки, и, кажется, матерится про себя. Вадим через отражение смотрит на хмурое лицо, пока, Волков, наконец, не поднимает взгляд. Вадим успевает уловить даже не желание в его глазах – тень желания. Так Волков на него смотрел, когда лез целоваться сам. Вадим даже раздумывает, не утянуть ли его в кабинку: потрахаться, конечно, не получится, но хоть один поцелуй урвать. Эх, Олег, надо было тебе вчера не выёбываться и соглашаться. Теперь терпи. Всё портит какой-то лысый хер, который заваливается в туалет. Вадим с сожалением идёт к кабинкам, Волков выходит мимо мужика. Когда объявляют посадку, Волков встаёт со своего места, но оставляет книгу. Вадим осторожно добирается до книги, надеясь, что мелкий Серёжа не сделает это раньше него – тот точно тащит всё, что плохо лежит. Вадим берёт книгу, походя, и из неё выпадает сложенный пополам желтоватый лист. «Серый! Я знаю, что опоздал на несколько лет со своими извинениями, но я, кажется, ошибся тогда. Прости меня. Прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости». Ага, щас. Иди-ка ты на хуй, Серый. Записку выкидывает, а книгу – «Гарри Поттера» – забирает с собой. Надо же будет о чём-то с Волковым говорить. На свиданиях, ага.