никог(да)

возвышаясь над тобой, будто небосвод над атлантом, вжимая в заблёванный матрас тяжестью стокилограммового куска антиматерии, я знаю наверняка лишь одно: ты сейчас балдеешь, как чёрт, течёшь, как моя блядская кошка по весне, и все твои злобные выкрики — лишь подброшенная в воздух спичка с объятой пламенем головкой, подлетающая к перламутровой луже бензина. ебать, ты такой пиздатый. ебаать, ты взвалил на себя непосильную ношу и обмазываешься самодовольством. ебааать, если бы не твоя жертвенность, на которую всем давно насрать (помнишь, как в детстве ты грезил мечтой об искуплении греха народа жидовского за смерть сына божьего? не помнишь? ну и пососи мои яйца), то этот твой торч, вдалбливающий и долбящий, уже давно бы кого-нибудь угробил. кого-нибудь другого. не тебя. тебя — в любом случае. твоя рожа заливается киноварью. я смеюсь. твоя рожа заливается эякулятом. я смеюсь. на моём лице отпечатывается жгучий след от удара костлявой ладонью, и в этот раз ты сам заливаешься диким смехом — искажённым как веществами, так и рассыпчатым восприятием, но безукоризненно прекрасным. за мешочком золота, за слоем поблекшей кожи, за контурами обтянутых мышцами ребёр скрывается очередная тайна. у тебя много секретов, знаешь, больше, чем у среднестатистического человека: у бессовестных нет тайн, у совестливых же каждый день происходит что-то из ряда вон — да и то потому лишь, что под данную категорию попадает незначительная параша, склоняющая к самовыпилу из-за стыда. может, разобьём твой моральный компас, а? он и так трещит по швам и скоро развалится. пропахшая сигаретами рука скользит по удивлённой внезапностью происходящего физиономии, размазывая по щекам вязкую белую жидкость, добирается до рта. в носу по-прежнему жжёт и неприятно щекочет, а от запаха собственной спермы начинает подташнивать — как тебя ещё не вывернуло? большой палец на мгновение замирает над перекошенными губами, а после, на удивление не встречая совершенно никакого сопротивления, протискивается внутрь. горячий язык тут же с силой начинает вдавливать его в ребристое нёбо и скользить по подушечке в хаотичном танце. зубы впиваются в сгиб пальца, пока внутри пылающего жерла образуется вакуум. но так просто тебе не отделаться — я знаю твой секрет. знаю про твоё антрацитовое сердце. про осадочную породу, сформировавшуюся под влиянием вечно голодной совести, отбитых на всю голову предков, нынешней власти. и, конечно, меня. твоё сердце — всего лишь уголёк. пусть и глянцевая, но абсолютно не заслуживающая ни внимания, ни славы безделушка, марающая ко всему прочему руки. но стоит поддать огоньку — и сразу станет жарко. я знаю твой секрет. и знаю, что тебе это нравится — чувствовать себя живым, пусть и на грани чего-то убийственного по сути и совершенно невообразимого. возможно, желание сжечь тебя целиком иногда и превышает остатки протестующей рациональности, но, если атлант откинется, кто тогда будет спасать бренный мир от необъятной силы небесного свода? можешь драконить меня сколько угодно — клятвенно обещаю вестись на твои искусные провокации до конца своих дней. я уверенно проталкиваю палец вглубь обомлевшей глотки, почти дотягиваясь до язычка, будучи на все сто процентов абсолютно убеждённым в том, что тебя, грязный и обожаемый выродок, это почему-то заводит. хоть и выворачивает остатками ужина прямо в мои ладони.