***
Арсений и Антон вместе учились в колледже искусства и культуры в Санкт-Петербурге. Почему Шастун поступил именно в колледж никакая не тайна: решил избежать ответственности и экзаменов. Да и с художественной деятельностью у парня складывались крепкие дружеские отношения. Дальнейший выбор пал на факультет декоративно-прикладного искусства. А вот что привело в колледж Попова — практически первое, что заинтересовало Шастуна, когда юноши познакомились. Как рассказывал сам Арсений — первостепенной причиной было импульсивное желание доказать что-то своим родителям. Отец в будущем видел Арса преуспевающим в экономической сфере деятельности, а сам парень горел желанием стать актером. Это желание было таким ярким, сильным, что смело можно было сказать: мечта, не иначе. Воплощение ее в жизнь — тернистый путь для всех. Родители не принимали, не понимали, Арс разочаровывался. На факультетах они учились разных, но познакомились уже на первом курсе. Попов стоял перед картиной, коих на стенах колледжа было развешено бесчисленное множество, и витал в облаках. У него часто такое бывало, просто выключался из реальности на какое-то время. И не важно, был ли это коридор учебного заведения, кухня в общаге, или многолюдная улица. Красноречивое «блять» вернуло Арса в реальность. Светловолосый юноша, от которого волнами исходило раздражение, а глаза метали молнии, не иначе, быстрым шагом направлялся к выходу. Заметив на себе заинтересованный взгляд, он поразмыслил буквально пару секунд и кивнул сам себе. — Пошли покурим. И все, ни больше, ни меньше. Просто «покурим» и ушел, не дожидаясь ответа. Питерский интеллигент Арсений, конечно же, в свои семнадцать лет не курил, да и в целом не слишком уж позитивно относился к такой, своего рода, привычке. Хотелось бы сказать, что выбирать не приходилось, но выбор есть всегда. Вопрос в том, какого исхода ты ждешь. По этой причине Арс решил для себя, что попробовать стоит. Оказавшись на улице, на крыльце колледжа, он сразу же столкнулся с уже знакомой фигурой. Одет Шастун был в безразмерное черное худи с замысловатым рисунком, такие же черные штаны и массивные яркие кроссовки. Действительно, хоть какое-то яркое пятно должно же было разбавлять мрачную картину. Руки у Антона тряслись, и он нервно пытался поджечь сигарету. — Че ты встал, помоги, — Шастун протянул юноше зажигалку. — Ты действительно думаешь, что у меня это действо выйдет лучше? Ответом послужил тяжелый вздох, и когда Шаст решил предпринять очередную попытку сделать все самостоятельно, Арсений бесцеремонно забрал зажигалку. Предмет с первого же раза подчинился ему, и Антон удовлетворенно сделал затяжку. Задавать вопросы было бессмысленно, поэтому Попов просто стоял и ждал. Чего ждал, не знал сам. — Ты фактурный, — окинув Арса быстрым взглядом, выдал Антон. — Воспринимать это как своеобразный комплимент, подразумевающий под собой «Арсений, ты отлично выглядишь»? — Тоха, рад знакомству. И ушел, затушив сигарету о стену здания. После оригинального знакомства, парни часто встречались в стенах учебного заведения, периодически здороваясь. Арсений приглядывался, думая о чем-то своем, и сделал простой вывод: он заинтересован. Тактика у Шастуна отменная, ничего не скажешь. Сам же Антон не стал разбираться в причинах того странного порыва. Новые знакомства — всегда хорошо.***
Из Воронежа, своего родного города, Шастун уехал как раз после 9 класса. Поступил в колледж, заселился в общагу, благо повезло, что она в принципе имелась. Оплачивал проживание за счет подработок, часто делал работы на заказ. Антон хоть и был себе на уме, но самостоятельности у него не отнять. Вот такая, в некоторой степени, ирония. Самостоятельно решать проблемы, не просить ни у кого помощи — негласное правило Шастуна. Дело доходит до крышечки кипятильника — игнорирование и самотек. Финский залив быстро стал «местом силы». Находясь там, юноша черпал вдохновение, расслаблялся и наконец-то чувствовал себя собой, отпуская все тревоги. А еще курил как паровоз, но каждый в этой жизни справляется как может. Отношения с Арсением быстро переросли в дружеские. В их тандеме сработало правило — противоположности притягиваются. Именно по этой причине Антон разделил место своей силы с Поповым. Пока Шаст набрасывал скетчи, растворяясь в атмосфере, Арс растворялся в Антоне. Он и сам не заметил, как вектор внимания от успокаивающих волн залива сместился на еще более успокаивающие плавные движения рук, увешанных браслетами и кольцами. Холодный, на первый взгляд, металл, отражал солнечные лучи, игриво поблескивая. Браслеты, соприкасаясь друг с другом, звенели. Украшения дополняли образ Шастуна, и спустя время Арс не мог представить Антона без них. В целом, хамоватый парень оказался человеком глубоко мыслящим, и способным найти красоту во всем. Это приятно удивило Арсения в свое время. С Антоном можно было говорить обо всем и ни о чем одновременно. Или же часами размышлять на философские темы. Причем то, каким должен быть разговор, в зависимости от состояния собеседника, парни каждый раз улавливали абсолютно точно. То, что Арс влюбился, он понял довольно быстро. Сначала парень заметил, что если в начале дня пересечься с Шастом и пожелать ему доброго утра или хорошего дня, утро действительно будет добрым, или же день действительно будет хорошим. Все благодаря искренней и доброй улыбке. Затем этот чертов залив, благодаря которому Попов понял, что ему верят, доверяют. Его пустили в чужой мирок, ему доверили спокойствие. Желание быть рядом, поддерживать, слушать и слышать, любоваться и наслаждаться. Арсений оказался в глубокой жопе, которую Шаст не заметил, и сам того не осознавая, подпитывал чувства своей взаимностью, нежностью и добротой. Для других эти чувства были незаметны за напускными колючками, и от осознания своей уникальности Арсению становилось тошно.***
Отрицать факт того, что Шаст действительно был симпатичным парнем, было бы бессмысленно. Забавные кудрявые волосы, которые после сна превращаются в особенное нечто, торчащие в сторону уши и глупая, но милая родинка на кончике носа. Все эти детали, конечно же, изначально были известны лишь приближенному кругу людей, в который входил только Арсений. Однако этот круг с течением времени постепенно расширялся. И вот, воодушевленный Шаст, сидя напротив Арса в своей общажной комнате, делился впечатлениями. Ира Кузнецова, одногруппница, собственно, Антона, оказалась писаной красавицей. Ну, по крайней мере, именно такие слухи ходили по колледжу. На деле же, скромное мнение Арса заключалось в том, что Ира — обычная истеричка, которая ничем не выделялась. В общем и целом, если не знать деталей, дополняющих образ Антона, он все равно представлялся окружающим людям душкой. На первом курсе многие побаивались его хамского «воронежского» поведения, однако быстро разглядели внутренний свет парня. Именно он и выделял Шаста среди толпы, благодаря ему, парня и можно было назвать симпатичным и привлекательным. Этот свет делал и без того лучезарную улыбку еще ярче. К тому же, Антон отличался своей харизмой, чувством юмора. А Ира — это просто Ира. Арс прекрасно понимал, что его рассуждения необъективны, ибо ревность — страшная вещь, играющая злую шутку во взаимоотношениях. Поэтому парень закапывал все свои возмущения и недовольства глубоко-глубоко, смиренно слушая собеседника. Отношения между Шастом и Кузнецовой завязались на середине второго курса. Поначалу Арсений действительно пытался как-то участвовать в беседах и с деланным интересом слушал о том, как прошло свидание, как долго Антон выбирал рубашку на этот раз, и рассказы о прочих прелестях «конфетно-букетного» периода. Но постепенно истории начали переходить в описание горизонтальных положений возлюбленных, и в этот момент Кузнецова и любое ее упоминание стали для Арса табу. Антон разительно не понимал такой реакции друга, и даже позволял себе обижаться на Арсения, ссорился с ним и игнорировал какие-либо попытки возобновить общение. С течением времени ссориться он стал и с Кузнецовой, а за неимением поддержки в конечном итоге сам приползал к Попову. Как только парни мирились, все их обсуждения вновь сводились к тому, какая Ира сука, или наоборот. Следовательно, снова ссорились между собой. Тогда Антон возвращался к Ире. Этот круговорот брюнетов (Кузнецова тоже была брюнеткой) в природе изрядно истаскал Шастуна, и он решил просто искать себе собутыльников. В тот момент, когда они с девушкой вновь расстанутся, вместо того, чтобы унижаться перед другом, проще было окружить себя различными рода жидкостями и сомнительными людьми. Благо, к третьему курсу обучения все его одногруппники уже достигли определенного возраста, и были «только за» предаться алкогольному безумию.***
Арсений, если честно, конкретно заебался от подобного отношения со стороны своего возлюбленного, но ни в чем того не винил. Скорее наоборот, был зол на самого себя за то, что слишком много ему позволял. Арс понимал, что должен был быть настойчивее, честнее (хотя бы с самим собой). Понимал, осознавал, но все равно продолжал действовать по уже давно изученному сценарию. «Ты же так мечтал стать актером, Арс.. но тебе не удалось сыграть собственную жизнь». Он понимал, что Шастун в моменты своих метаний — редкостный мудак, каких еще нужно поискать. Но все равно принимал его обратно с распростертыми объятиями, слушал приторно сладкие речи и любил, любил до невозможного. Именно поэтому Арсений решил, что всему есть предел, ему надоела эта ублюдская маска напускного безразличия, надоело притворство. В самом начале заключительного, четвертого года обучения, Арс перехватил Шастуна в одном из коридоров и скрепя сердце сказал, что в их отношениях он готов поставить окончательную точку. Шаст не воспринял это всерьез, лишь отмахнулся по привычке, но после продолжительного намеренного избегания и игнорирования понял, что это действительно был их последний разговор. Арсу было плохо, вернее даже было сказать хуево. Чтобы окончательно не уйти в пучину тоски и уныния, парень решил, что пора бы уже, наконец, всерьез заняться делом, ради которого он и вырвался из семейного гнезда. Арсений с головой ушел в театр, даже начал зарабатывать деньги благодаря этому. Но рвался в эту профессию Попов не ради гонораров или славы, а ради того, чтобы наконец-то почувствовать себя живым. Проживать жизнь другого, отыгрывать уже заранее написанный сценарий, вкладывать свою душу и эмоции в понятный тебе образ. Да, душевные страдания и метания, переживания, слезы, радость, любовь и дружба. Все было как в жизни, но, в отличие от нее, результат был известен. Хороший финал, плохой финал, все есть на бумаге, придумано за тебя. Ты наперед знаешь, с какими проблемами можешь столкнуться, знаешь, как их решить или избежать. Тебе не нужно ломать голову и убивать собственное «я» посредством саморазрушения. Твоя задача — хорошо отыграть роль, передать требуемые эмоции и чувства. Знает ли из людей хоть кто-то, что ждет его в собственной жизни? С течением времени Арс все больше преуспевал в своем творчестве, благодаря чему заручился поддержкой даже со стороны отца, который, хоть и все еще надеялся на продолжение семейного дела, все же был готов помогать сыну. Благодаря этому, парень начал проводить вечера в собственной съемной квартире, пусть и в одиночестве. Отношения с одногруппниками складывались на уровне «привет-пока», а налаживать их, теперь уж, смысла не было. Вырвется ведь из этого храма зданий уже через полгода. Именно поэтому, когда «романтическая» обстановка ебли Попова с подготовкой к сессии была прервана, парень испугался. Декабрь — прекрасный месяц, но не для студента, который судорожно учит билеты и рвет на себе волосы после того, как столкнулся с необходимостью очередных правок диплома. Арс, услышав звонок в дверь во втором часу ночи, сначала испугался, а затем заметно напрягся. Звук стих, Попов шумно и облегченно выдохнул. Однако парень рано обрадовался, сменилась эта треклятая трель неразборчивым и приглушенным скулежом. Арс, конечно же, был раздражен, потому как всю его сосредоточенность как рукой смело. Но интерес брал верх. Когда массивная дверь открылась, впуская внутрь небольшой квартирки не прошенного ночного гостя, первым же делом в нос ударил аромат. До боли знакомый запах никотина, пропитывающего всю одежду. Вместе с тем за жизнь боролись цитрусовые нотки геля для душа и дешевый парфюм. Брови в удивлении поползли вверх, взгляд пробежался по фигуре, неизменно одетой в нечто черное и бесформенное. Дальнейший мыслительный процесс был не то, что прерван, ему даже не дали возможности сформироваться в зачатке. Арса заключили в удушающие объятия, которые нужны были гораздо сильнее, чем слова и глупые оправдания. Прихожая была слабо освещена, ибо единственным источником света была собственная комната, в которой давеча происходил интим с учебными обязанностями. Хватка ослабла, и дезориентированный Попов встретился с изумрудными глазами. Кажется, они поблескивали. Взгляд судорожно бегал по лицу, руки гостя так и тянулись к Арсу, ведь после долгой разлуки так хотелось касаться, чувствовать. Попов отодвинул шпалу на позволительное расстояние. До запоздало работающего мозга начало доходить, что вообще происходит. Тут уж и у самого брюнета внутри начинал закипать вулкан невыраженных чувств и невысказанных слов. — Господин Шастун, какая приятная встреча, — не зря ведь Арс преуспевает в горячо любимом деле? Играй, играй, словно это очередной сценарий, очередная роль. — Арс, я.. — взгляд мгновенно устремился в пол, словно бы и не было этих щенячьих, умоляющих глаз минутой ранее. Шаст, собравшись с силами, готов уж был произнести на одном дыхании заученную ранее тираду. Однако, по излюбленной жизнью иронии судьбы, все слова вылетели из головы. А те, что остались, казались до невозможного глупыми и неправильными, неподходящими. — Антон, если ты собрался со мной разговаривать «важные разговоры», — намеренно выделяя эту фразу, вкладывая в нее как можно больше яда, основа которого заключалась во внутренней боли, — просто кивни. Ответом, как и ожидалось, послужил слабый, неуверенный кивок. — Тогда пойдем на кухню. В сопровождении противного «шорканья» тапочек, парни прошли на небольшую кухню. Квартира Арсения была маленькой, но оттого еще более уютной. Педантичность и перфекционизм Арса сыграли огромную роль в ее ухоженности. Казалось бы, все доведено до идеала. Все убрано, чисто настолько, что пресловутого слова «порядок» было недостаточно. Арс был уникальным, удивительным, и даже обычное заваривание чая выглядело словно особый, годами оттачиваемый ритуал. После того, как брюнет добавил в напиток сахар, на столе даже не образовалась целая армия белого песка, которой грозило оказаться на полу, после нападения на нее ладони. У Антона, по крайней мере, всегда все проходило именно по такому сценарию. — Ну, рассказывай, горе мое, — заметив, что Антон понемногу расслабляется в непривычной обстановке, можно было дать волю и самому себе. Но всего лишь немного! Или, так казалось.. — Арс, выслушай меня, не перебивая, пожалуйста, — голос вмиг стал серьезным, взгляд потемнел. Попов же, опираясь тазом на столешницу, характерно изогнул бровь. — Я долго думал, правда. И в какой-то момент, во время очередной пьянки, просто съебался на залив. Это ведь наше место, типа? — Антон, говоря это, просто помешивал чай ложкой, а потом резко вынул ее из кружки и протянул Арсу. — Замуж не выйду, — абсолютно серьезно произнес парень, — я почему-то себя ассоциирую именно с тем, кто выходить должен, а не с тем, кто предложение делает.. как он там? Жених? Хуих.. — Хотя, если я замуж выхожу, я ведь тоже жених, не невеста же, — парень задумался и замолчал, — похуй, короче, — после небольшой паузы выдал тот. Арсений усмехнулся на этот бубнеж, «оформленный» в рассуждения, а после просто тепло улыбнулся, продолжая слушать. — Короче, сидя там и пиная камни, — этот момент Шаст почему-то решил выделить, — я резко вспомнил, что ты сказал мне давно, когда я только начал мозги тебе ебать этой Кузнецовой. Антон поднял взгляд и долго рассматривал обстановку кухни, а затем перевел взгляд на какую-то зелень. Окно из комнаты выходило прямо на балкон, благодаря чему были заметны прекрасно поживающие цветы. В свободное время, Арсений, видимо, любил строить из себя садовода. Почему-то стало смешно от картин, которые рисовало воображение. Вот Арсений поливает свои горячо любимые растения и наблюдает за тем, прижилась ли монстера. А теперь пересаживает диффенбахию в более подходящий горшок, соблюдая все правила комбинирования особенного грунта с землей. Почему-то в фантазиях обязательно представлялись «выебистые», как их называл сам Антон, растения. Ну не может такой эстет переживать за бегонию. Хотя она, вроде, тоже ничего. — Шаст? — Арсений хотел аккуратно поинтересоваться, что стало причиной такого резкого и неожиданного молчания своего возлюбленного, но в ответ Антон лишь выдал трудно различимый звук. Вроде бы, это можно было охарактеризовать как нервный смешок. — Да, прости, представил, как ты возишься со своей травой на балконе и всенепременно даешь каждому цветку имя. — Вообще-то так и есть, я даже готов вас познакомить. Будешь первым, кого я посвящу в жизнь своих фотосинтезирующих детей, — теперь посмеивался уже Арс. Хотя насчет первого и единственного он не врал. — Так вот, я вспомнил об этой фразе, про порядок там.. сам понимаешь, короче, — Шаста отчего-то сильно смущало признаваться в том, что он, в общем-то, тоже умеет думать, и даже запоминает некоторые разговоры. — Потом домой поехал, проспался, мучился с похмельем, но это не самые важные подробности. Арсений все так же стоял, опираясь на порядком измученную столешницу, лишь периодически меняя наклон головы, и пользуясь безграничными возможностями человеческой мимики лица. Антон уверенно встал из-за стола, для храбрости сделав пару глотков чая. Зеленый, две ложки сахара. Не спрашивал ведь даже, помнил, гад. — В общем я понял, Арс. Я понял всю эту хуйню про порядок, и потом снова думал, — после каждой небольшой паузы, расстояние между парнями сокращалось, — и надумал, что я готов тебе признаться. — В чем, прости, признаться? Что ты окончательно перестал ебать Иру? Или что после того, как попинал камни, вместо привычных хуев, познал основы философских течений Канта? Арсений вмиг вспыхнул, словно только что подожженная спичка, потому как он разительно не понимал такой наглости. Сначала Шастун вел себя как последний мудак, из раза в раз пользуясь лишь принципом «поматросил и бросил». Затем, полгода ни слуху, ни духу, лишь косые взгляды в стенах колледжа, а теперь вот признаться решил. Расстояние между парнями сократилось настолько, что ни о каком личном пространстве речи быть не могло. — Арс, я понял, что вся эта мутня про порядок была нужна для того, чтобы я, наконец, определился. Чтобы я понял, что никакие Кузнецовы рядом с тобой и не стоят. И никогда не стояли, будем честны. Просто я полностью слепой художник, как бы иронично не было. Сначала одна, а затем и вторая рука, плавно опустились по обе стороны от бедер Попова, заключая того в своего рода «клетку». Пространство, из которого бежать было уже некуда. Выход один, и Шастун с удовольствием готов был направить его к этому выходу. — Но ты способен заставить меня прозреть, — непривычно было слышать подобные романтичные, пусть и банальные фразы в речи обычной воронежской шпалы, — помочь увидеть свет в себе самом, вокруг, в окружающих людях. Тембр голоса постепенно становился ниже, расстояние между парнями все меньше, тела все ближе, хотя, казалось бы, куда уж ближе. Арсений был способен лишь тяжело выдыхать горячий воздух прямо в район шеи склонившегося над ним Шастуна, еще больше распаляя обоих. Все вновь невысказанные недовольства вмиг уместились на самой дальней полке сознания. — Арс, на самом деле, у меня никогда не стояло выбора, ты, или кто-то другой. Потому как я понял, что всегда буду за тебя, за тобой, и, надеюсь, твоим. Поцелуй поначалу вышел смазанным, словно бы Шаст спрашивал разрешения, но оно и не нужно было. Судьба, по иронии, уже давно все решила. Сценарий был расписан далеко наперед. Теперь уже Арсений, так долго желавший и позволяющий себе представлять, мечтать о таком лишь в своих приторно сладких фантазиях, вновь брал все в свои руки. С напором размыкал чужие губы своими собственными, терзая то верхнюю, то нижнюю, кусая их, прерывался лишь на то, чтобы отдышаться. Сладкая истома разливалась по телам парней. И даже если каждый из них понимал, что впереди ждет масса разговоров, ссор и недопониманий, казалось, что сейчас все правильно. То, что будет дальше, уже расписано в сценарии жизни, который предстоит лишь хорошо отыграть. А может и не расписано, ведь, кто знает? Сейчас они были счастливы.