°°°
— Почему мама не ходит на миссии? Пыль смешалась с тяжелым сырым воздухом. Кое-где на земле блестели пятна мокрой грязи. Отец перестал подметать. — Твоя мать для такой работы не годится. Она не в силах сдерживать свои эмоции. Слишком взбалмошная и самонадеянная. Утренняя тишина заполнила уши, почти готовая лопнуть. Шарканье опять раздалось во дворе. Был ли слеп отец, говоря так? Он часто замечал свою маму наедине понурой и будто находящейся вовсе не здесь. Она вглядывалась в пустоту перед собой, и ему каждый раз хотелось узнать, куда же она смотрит и что думает. Но отец ни о чем ее не спрашивал. Поэтому он тоже молчал.°°°
Начиналось лето. Жара еще не пришла. Отец вышел из прохладных глубин дома на террасу, не задев ни одну скрипящую половицу, и подошел к маме со спины. Она не шелохнулась, лишь сморгнула задумчивую пелену. Отец поднял ее за локоть. — Что ты хочешь? Мгновение растянулось — на непроницаемом лице отца все так же было спокойно. Кроме глаз. Их жаркая чернота зашевелилась, пробежав рябью, и разгладилась. — Идите в дом. Восьмой час. Мама ничего не сказала, повинуясь молча. Он видел ее со спины, как она медленно нагибается, вытягивает тонкую руку, чистую, без следов ранений, с загаром до запястья, к нему, как его рука цепляется за ее большую ладонь, и как отец наблюдает за всем этим. Мама никогда не присутствовала на его тренировках с отцом.°°°
Однажды он застал маму на чердаке, окруженную коробками. Она сжалась, подобрав ноги, на островке желтого света старой лампы, склонив голову, и держала что-то. Тут дом дыхнул на его босые ступни холодом, под крышей завыло, и он со страху кинулся к кажущемуся теплым островку. Мама поймала его поперек туловища и тут же усадила к себе на колени. Озадаченно сдвинула брови, все еще в своих мыслях. Рамку с фотографией — ее, оказывается, мама держала — она ловко вернула в коробку. — Чего не спишь? Он повис на ней, чувствуя горячие пощупывания на своих лодыжках. — Замерз? Он помотал головой: — Покажи. Из-под стекла им улыбались двое: рыжая девушка, похожая на маму, и парень, тоже похожий, только цветом волос и глаз. Тонкие пальцы провели по лакированной поверхности — в некоторых местах покрытие деревянной рамки потрескалось изнутри. Мама опять убрала фото и, печально согнувшись, уткнулась лбом ему в шею. Несколько ночей спустя его разбудил крик. Он спал в дальней комнате и не был уверен, что ему не померещилось. — Заткнись! Он бросился к родительской спальне. Мама упрашивала кого-то прекратить ее мучать, прижимая к ушам сжатые ладони; по влажным вискам размазалась кровь. Он окаменел, не решившись переступить порог. Мама затихла. Прилегла на подушку и слабо завыла. Он и раньше слышал крики во сне, но рыдал в ответ, забывая о произошедшем под утро.°°°
— Мама кричит по ночам. И плачет. Отец, едва зашедший в дом, напряженно сжал губы и, стремительно скинув обувь и сняв жилет с протектором, двинулся к спальне. Он последовал за ним. Отстав на полпути в коридоре, он сожмурился от грохота, с которым отец захлопнул дверь. В груди неприятно скрутило. — …его болтовня сводит меня с ума… — донеслось из комнаты. Он прокрался вперед; под ребрами закололо сильнее, — …не говорил ночью, а сегодня вовсе не затыкался. Низкое бормотание отца он не разобрал. — …я начинаю думать, что это не кончится. — …тебе рассказывать. Ты все равно не поймешь.°°°
К нему пришло осознание — себя ли, своего я в семье, а может тревоги, копошащейся в скрипящем доме — в то же лето. Отец был на миссии четвертый день. Видимо, должен был вот-вот вернуться — мама прибиралась, складывала высушенное белье, готовила. Уборка ее изнуряла. До этого она пыталась приучить к уборке его — ему нравилось, и ей самой становилось легче, но вскоре отец запретил так делать. Мама теперь не замечала его, наводя порядок, а он, не понимая куда себя деть, спускался на улицу. Вечером она заварила чай и села на террасе. Он сел подле нее. Она кивнула на вторую чашку на подносе. — Пей. — Потом добавила: — Отец не придет. Он послушно обнял ладошками исходящийся паром стакан — снаружи холодало. За забором густело синее небо. На горизонте дрожали лучи из центра деревни. — Допил? Он уставился на свой непригубленный чай. — Иди спать. Этой ночью, как и во все предыдущие четыре, на заднем дворе упруго дребезжало вонзающееся в мишени оружие. Три куная. Тишина. Три сюрикена. Тишина. Пять сюрикенов. Долгая тишина. Скрип, шарканье. — Я не ждала, что ты вернешься. Недовольно, устало: — Я дома. Торопливо, с какой-то печально-безразличной интонацией: — С возвращением. Опять тишина. Он, затаившийся в небольшой прихожей, представлял, как отец немигающе оглядывает развешанные мишени. — Что? Лучше бы она оставила все, как есть — недовольство отца невыплеснутым… — А ты не понимаешь? Я, вроде, говорил тебе, — голос отца дрожаще натянулся. — Говорил что?! — Чтобы ты этим не занималась. Зашуршала трава от того, как торопливо ее топчут. — Не смей… — Дай сюда. Быстро. Сопение. Шорох травы. — Почему нет?! Почему?!.. — мама громко, долго и надрывно повторяла одно и то же, пока в ее отчаяние не вклинился отец: — Закрой рот. — Пошел ты! Свист. Два глухих удара. Как кунаи, не попавшие в цель. — Что, по-твоему, ты сейчас сделала? Звяканье. — Завались. Два длинных шарканья. — Я не буду складывать печать. — Тогда дерись как шиноби… Слово «печать» заставило его высунуться из своего укрытия за тумбочкой — луна ослепила его на мгновение и, рассеявшись, открыла его взору две фигуры, стоящие друг против друга, сверкающее оружие, зажатое в их пальцах. — …если, конечно, ты на самом деле хочешь им быть. Первым его порывом было ворваться между ними. Он успел сделать единственный шаг — по двору прокатился звенящий вопль: — Не моя вина, что я не могу! Всплеск жгучей злобной чакры словно ударил ему под дых. Зажатый внутри ужас, вслед за взбурлившим чужим гневом, вспенившись, вылился — горло остро сжало. Ноги онемели, и он свалился на пол. Бурые, как кровь, всполохи взвились вокруг матери. Отец отбросил кунай и нервно выкрикнул в сторону: — Неси печати! Быстро! Он вздрогнул, поймав острый взгляд отца, направленный прямо на него. Торопливо зашевелил ватными ногами и побежал. Она лежала обездвиженная, с лодыжками, наскоро перевязанными хитай-ате. Отец погрузил обожженную кисть в пузырящийся грязно-оранжевый покров, прикладывая бумажку с печатью маме на лоб. Покров растворился, сияющие алым радужки помутнели и закрылись. Отец нахмурился на него: — Утри слезы и иди внутрь. Дойдя до конца коридора, он услышал голос матери: — Сволочь! — и обернулся. Она ругала отца последними словами, а он за каждое бил ее по щеке ладонью. — Конченный ублюдок! — взмах, шлепок. — Из-за сделанного тобой… Отец страшно заорал ей в лицо: — Хватит! Ее предплечье взметнулось к его голове, и он перехватил его, дернув вверх — легкое мамино тело дернулось вслед, затем повалившись обратно. — Хватит изображать из себя кого-то, хватит считать, что ты сможешь что-то сделать или что-то исправить, ты даже за ворота дома выйти не в состоянии! Мама, полностью обессиленная, заплакала и ударила кулаком о землю. От ударов ее тело содрогалось, пока она не прекратила бить. — Мой отец не был так глуп. И что он получил за свою доброту и доверие ко мне?...
.
***
Мама отправлялась в Кумогакуре встретиться с кем-то. Когда она прощалась с отцом у ворот, он подумал, что наверное, все-таки, они любят друг друга. — Мне жаль, я не могу поехать с тобой, — отец стоял к нему спиной, и он не понимал, какие у него эмоции. — Нет. Бессмысленное отрицание повисло между ними. Отец молчал. Мама перевела глаза на него, жмущегося поодаль, и он испугался. — Я имею в виду… — по-новой начала она, и отец взял ее за запястье. — Позаботься о нашем сыне. Вместо того чтобы позвать его, мама приблизилась сама. Присела перед ним и развела руки. Он прильнул к ней, хрупкой и маленькой, но такой теплой. Мама обняла его, стиснув, как давно не делала. Ему захотелось плакать. Он, подражая бесстрастному выражению отца, старался, чтобы его рот не исказился, но все-таки пискнул, и мама положила подбородок ему на плечо: — Мама скажет тебе кое-что на ушко, — он кивнул. — Не рассказывай папе… Мама покинула деревню, сопровождаемая, по словам отца, «самыми сильными шиноби». Тяжелая рука потрепала ему макушку. — Мама боится, да? — С чего ты взял? — отец был удивлен. — Иногда ей бывает трудно, это правда… — он замолк, потом продолжив увереннее: — Но она ни за что не сдается. И всегда может найти верный путь. Отец снова говорил будто о другой маме, той, которую давным-давно знал только он. И, кажется, впервые улыбнулся ему.***
Отец уходил на задания, и с ним сидела девушка с волосами цвета нежно-розовой сакуры, сверкающими рыжим на солнце. Он порывался называть ее тетей, но она недобро прищурилась, обманчиво-ласково упросив на «сестренку». Отец уже вернулся, а он до сих пор был впечатлен появлением нового человека и не мог уснуть. Из кухни раздались шепотки. — …твой ребенок? Он выбрался из одеяла и подошел к двери. Вытянул шею и приложил ухо к щелочке. — …конечно. Он спит? — Да-да. Просыпался пару раз, но, вроде, перестал. — Хорошо. Они не продолжали долгое время, и он собирался вернуться в постель. — И дальше не расскажешь? Ты сомневалась? — На самом деле, уверилась, как поздоровалась с ним. Он подрос и умудряется быть похожим на вас обоих одновременно. — Что продолжало тебя смущать? — Ты не женился на ней. — Было не до свадьбы после всего… мы сделаем что-нибудь по ее возвращении. — Я не о том. — Ну и о чем тогда? — отец начинал раздражаться. Сестренка повысила тон за ним следом: — Она и слова не произнесла о том, что между вами что-то есть или о том, что ты ей, допустим, нравишься, да о тебе в целом, пока не выяснилось, что у нее будет ребенок! А ведь она не скрытная. — Ты плохо ее знаешь. Не нужно переносить на нас свои драматические фантазии. — А может ты живешь в фантазиях? Ты не хочешь замечать, какой она стала!.
.
°°°
Отец был чему-то рад. — Смотри, мама нам написала. Пойдем, — он похлопал по подушке подле себя, — почитаем. «В море ветрено. Здесь не так уж и тепло…» Он то и дело поглядывал на папу и постепенно спадающую с него недавнюю радость. — Мама скоро будет дома? — Она не написала, — грузно уронил отец и сразу же опомнился, восстанавливая прежнее улыбающееся выражение. — Успел заскучать? Вряд ли ей самой известно. Можем спросить у нее. Но следует для начала увидеться с Сакурой, она велела передать ей привет.°°°
Его позвали с улицы рано утром. Выбежав во двор, он заметил у счастливого отца конверт. «Мамино путешествие закончилось», — спокойно подумал он. Напряжение, покалывая, сползло. Он выдохнул с удовольствием — теперь дождаться маму и… Отец как-то резко опустился на колени. Приятное томление разом схлынуло и застыло неподъемным камнем в желудке. Он подбежал к нему — краем глаза скользнув по обрывкам конверта, он понял, что письмо не от матери — и отец сгреб его к себе, цепляясь, как цепляется тонущий человек за того, кто его спасает..
.
Отец вытащил все ящики, перетряс все книги и тетради. Раскрыл свитки. Он сквозь пелену слез следил, как отец перешел на шкафы в спальне. И в свертках одежды ничего — ни письма, ни записки. — Наверняка что-нибудь найдется. Она не могла уйти так… — отец внезапно прервался. Нечто выпрямило его спину против его воли — он встал, держась за шкаф; его лицо было белым, когда он повернулся: — Что тебе сказала мама во время прощания? Как он был, на самом деле, не прав. Как он чудовищно ошибался..
.
— Будьте вместе, ладно? — мама сжала его плечи крепче. — Мне не хочется тебя оставлять. Но я не могу по-другому… — она прерывисто вдохнула и погладила его волосы. — Даже если меня не будет, знай, что я рядом. Я буду присматривать за тобой..
Папа тебя очень любит.
.
Я тоже тебя люблю.
.
.