Перестань улыбаться

Саша любила эти кристальные, всегда полные энтузиазма глаза, Саша любила её вечно растрёпанные, смоляные волосы. Саша любила — хотя, признаться, это порой раздражало, бесило до чёртиков — ничем не искореняющуюся неловкость Марси: за это ей, конечно, можно было простить пару разбитых стаканов сегодня. Конечно можно! И поэтому Саша вновь вздыхает, сдерживая привычное желание вспылить. Саша любила. Аккуратно обрабатывая каждую маленькую царапину, Саша прикладывала пластыри к изнеженной коже, наслаждаясь своей возможностью притронуться. Притронуться к тому, что, казалось бы, должно быть далёким, недосягаемым — божественной неприкосновенностью. Наивность Марси — которая, однако, тоже раздражает — вызывает умиление, желание защитить и никогда не отдавать. Поэтому Саша вновь отгоняет от Марси докучливых одноклассников, которые не прочь нажиться на её способностях. И она снова виновато улыбается Саше, этой милой, невинной улыбкой, этой чёртовой прекрасной улыбкой! Но за это ей тоже можно было простить, конечно можно. Так нельзя. Нельзя оставлять её одну, никогда нельзя. И допускать, чтобы кто-то — так тоже нельзя! — мог так бессовестно пользоваться Марси, и быть при этом так близко к ней. Могла только Саша. Саша снова слушает бесконечные монологи Марси о настольных играх, каких-то играх на ретро-консолях, книгах, и ещё о книгах, также о каких-то растениях — Саша потеряла нить разговора, если его можно было назвать таковым. Она давно уже перестала слушать, но она вслушивалась! в мягкий высокий голос Марси, следила за движениями её губ, за жестами её рук. Её Марси. Её Мар-Мар. Лишь одно её имя может заставить руки дрожать, и для Саши это осознание постыдно, и она сопротивляется: так нельзя. Нельзя позволить овладеть собою! Саша подумала про себя, как же это страшно — быть зависимым от такой прелести. И это тоже было запрещено. Её собственным, внутренним законом. Так больше было нельзя. И снова эта омерзительно чудесная улыбка, полная восторга. Саша пытается подобрать слова — нужно же хоть что-то отвечать — и отдаёт себе отчёт в том, что она больше не в состоянии сохранять спокойствие (будто раньше она могла!) и вот-вот вспыхнет от переполняющей её, обращённой на саму себя ярости. Но при Марси нельзя. Но только бы она перестала это делать! В голове крутилось только: «нет, не делай так больше, я не могу смотреть на это, зачем же ты делаешь это со мной, Марси, помоги мне!» и «продолжай так делать всегда, улыбайся так только мне, только для меня, подари мне эту улыбку навсегда!» И всё же… — Перестань улыбаться, — говорит Саша неожиданным и для Марси, и для самой себя тоном, таким непривычно серьёзным для неё, что Марси сглатывает, и с её лица действительно моментально исчезает улыбка, на место которой приходит сдержанное удивление. — Перестань так глупо улыбаться. Правильно, думает Саша. Сними с себя эту улыбку! Саша любила. Саше было нельзя.

***

И это тоже было запрещено — Её собственным, внутренним законом. И бьётся свет луны через стекло: «Твои запреты называют домом!»