Глупая надежда

      Многие, наверное, не могут определить тот самый момент, когда всё стало «по-взрослому». Когда начали появляться те самые сложные проблемы. Они словно сувениры, что жалко выбросить, складываются в багаж, который приходится тянуть всю жизнь. Многие, наверное, не знают, что стало самым большим несчастьем или самой большой ошибкой в их прошлом, что бы они исправили, будь такая возможность. Многие. Но не Драко Малфой. Он точно знал, какие звенья начинали ту самую цепь роковых неудач, проблем и горестей, которая сейчас сковывает его по рукам и ногам. Но его проблема была и в том, что одно из первых звеньев этой цепи также стало для него единственной радостью в жизни.       Первая причина — это, конечно, метка. Уродливый чёрный рисунок, навсегда запечатлённый на бледной и тонкой коже. Вечное напоминание. Клеймо преступника. Драко не хотел его. Не хотел быть на той стороне. Конечно, он говорил, себе, что так надо, хвастался однокурсникам, и сейчас, будь у него возможность пережить то же самое, он бы сделал такой же выбор. Хотя «Выбор» — слишком громкое слово. Драко просто поставили перед фактом. Это «решение» было определено при рождении. Он же слизеринец. Он же Малфой. Не имеет значения, что Драко хотел бы быть на другой стороне, не важны его чувства — всё предрешено.       Драко и сам не понимал этого до некоторых пор. Он думал, что так и надо, что делает всё правильно. Его воспитали таким. Высокомерным, подлым, злым, холодным. Он как отец, преспешник Тёмного Лорда, безжалостный борец за Чистую Кровь. Он внушал себе эти мысли, как делали и все вокруг. Но что же он думал на самом деле? О, это Малфой-младший держал в страшном секрете. От мыслей о том, что всё должно быть не так, он бежал, как от наводнения.       Так было проще. Так было проще смотреть на муки невинных людей, которых пытали Пожиратели в Малфой-мэноре, проще слышать их крики, проще научиться держать лицо. Проще не предавать семью и сохранить жизнь родителей.       Драко помнит тот момент, когда Тёмный Лорд лично нанёс на его предплечье метку. Драко знал: иначе он убьет родителей. Поэтому и согласился добровольно сломать свою жизнь, пойти на пытку, казнь его надежд на будущее с гордо поднятой головой. В обмен на жизнь папы с мамой.       Драко любил их. Хоть отец никогда не проявлял нежности или ласки, да и Драко, даже будучи маленьким ребёнком, не позволял себе такого, сын безмерно любил отца. Осуждал, жалел, но любил. Однако главным человеком в его жизни всегда была мама. Только от неё Драко чувствовал искреннюю любовь и заботу. Она переживала за сына и готова была пойти на всё ради него. Она не хотела заставлять Драко наносить темную метку, но разве у преданного сына был выбор?       И вот этот момент: Волан-де-Морт близко, как никогда, Драко видит его мерзкую оболочку неестественного, нечеловеческого цвета, пустые и безумные глаза, даже чувствует мерзкий запах, исходящий от этого существа, лишь отдалённо напоминающего человека. Руку жгло. Змея, казалось, прогрызала ее, отравляя своим ядом не только кожу и кровь носителя метки, но и его душу. Подкашивались ноги, болела голова, мутился разум.       Драко хотел плакать. Он понимал, что значит эта метка. Теперь он принадлежит не себе — только Лорду. Его продали, впридачу с родным домом и семьёй. Было страшно. Теперь всё станет иначе, это больше не просто игра и баловство, всё по-настоящему. И война тоже настоящая. И Драко знал, что он на проигравшей стороне. В лучшем случае его убьют Авадой в какой-то бесполезной перестрелке. Он это знал. Он был готов. Почти. В душе всё равно теплилась надежда. Он, конечно, старался заглушить её, ведь всё это — глупости.       Ещё одной главной ошибкой, которая в то же время теперь была смыслом жизни, стал Гарри. В отличие от метки, здесь Драко не знал, когда точно это случилось. Однажды он пытался понять, вспомнить, когда влюбился в Поттера, но с удивлением понял, что не было того переломного момента. Да и были ли когда-то ненависть и отвращение к Поттеру настоящими, а не диктуемыми статусом наследника рода Малфоев, он не знал. Да и какая разница? Важно лишь то, что сейчас у Драко остался лишь Гарри, а Герой об этом даже не знал.       Драко нравилось назвать Гарри героем. Разумеется, он знал, что Поттер ненавидит это прозвище и терпеть не может романтизацию тех событий. Но для Драко Гарри был не Героем магической Британии, а своим личным.       Как же Драко гордился Поттером! Не имел на это права, но гордился. Всем сердцем, всей душой. Вернее сказать теми осколками, которые остались от Драко и которые принадлежали только ему.       Это были самые глубокие и самые потаённые чувства. Они дарили свет и согревали Драко на войне. В них заключалась жизненная сила и источник магии. Без них Драко давно бы умер.       А после войны случилось что-то странное. Школьная вражда прекратилась сама собой, ей на смену пришли отношения, которые Драко не может охарактеризовать       Всё началось через пару недель после войны. Драко сидел в камере. Он был один уже много дней. Было страшно и безразлично одновременно. Драко находился в том отделении Азкабана, где нет дементоров. Всё потому, что его ещё не осудили. После войны были дела поважнее.       С Пожирателями разбирались по-разному. Кого-то убили при задержании, кого-то сразу отправили в Азкабан на пожизненное, кому-то подписали смертный приговор. Но было много и таких, как Драко. Неважных. Ими займутся, когда будет время. И Драко не особо то и хотел, чтобы это время наступало.       В Азкабане, скажем прямо, даже без дементоров было мало хорошего. Точнее, хорошего не было совсем. Ожидающих приговора сажали в «одиночки». Дважды в день им подавали еду — она появлялась в углу тёмной и тесной камеры, прямо на полу, словно для собаки. Через полчаса она исчезала. Было похоже, что пищу трансфигурировали из грязных носков, есть такое совсем не хотелось.       Драко часто не доедал, но иногда он делал «припасы»: брал кусочек хлеба, например, забирал с тарелки и клал на кровать. Тарелки исчезали, а из поверхностей в камере были лишь маггловский унитаз и нары. Драко порой было интересно, как же спят толстые преступники на таких маленьких кроватях?       Дементоры не высасывали радости из заключённых в этом крыле, но они словно тянули жизненные силы из воздуха. Находится здесь было мучительно. И Драко боялся.       Каждый раз, слыша шаги, он садился по центру кровати, выпрямлял спину и гордо поднимал голову в ожидании, когда откроется дверь и его поведут на допрос или в зал суда. Ни один охранник не увидит его в ненадлежащем виде, Малфой сохранит достоинство до конца!       Однако наступил тот день, когда охранник действительно вошёл. При виде него, высокого, широкоплечего, вооруженного палочкой и ещё какими-то маггловскими штучками, Драко сжался от страха. И не зря.       — Эй, ты! Вставай, пойдем! — Крикнул охранник. В его глазах плескались ненависть и презрение.       — Куда мы идём? — Спросил Драко, робко подходя к стражнику.       — Позадавай-ка ещё вопросов, убийца! — Крикнул надзиратель, ударив Драко в поясницу какой-то длинной и тяжёлой штукой. Спину прожгла резкая боль, но Малфой понимал, что лучше не подавать виду.       Узник вышел из камеры и оказался посреди длинного коридора. Он хотел было спросить, в какую сторону двигаться, однако уже понял, что язык лучше держать за зубами. Оптимальным решением, как подумал Малфой, было подождать.       — Шевелись! — Выплюнул надзиратель, толкая Драко. Парень от такого пошатнулся и чуть не упал, но сумел удержать равновесие. Охраннику же такая «неваляшка» пришлась по душе и он со смешком толкнул Малфоя ещё раз.       Всю дорогу Драко размышлял, куда же его ведут. В камеру Азкабана в основном крыле? На допрос? Или сразу на погост? Было страшно. В такие моменты Драко всегда представлял Поттера. Вот, кто смело идёт навстречу судьбе. Вот, кто не побоялся умереть ради нас всех. Драко любил думать, что он тоже часть этих «всех», а значит, в какой-то мере, Гарри умирал и за него.       Перед глазами плыли не мрачные холодные коридоры тюрьмы, а моменты из жизни. Моменты, где Гарри улыбался.       Если Поттер справился, то и я справлюсь. Ради него.       Наконец маршрут окончился. Драко впихнули в какую-то комнату. Он понял, что это место для каких-то переговоров. В центре стоял столик и два стула. Грубым движением тюремщик усадил Малфоя и начал приковал его руки в ножке стула одной из тех маггловских штучек, что носил с собой. Было очень неудобно, но, что важнее, больно: металл впивался в кожу. Драко попытался сесть удобнее, чтобы не так тянуло руку, но тут же получил очередной удар от надзирателя, который, впрочем, после этого вышел.       У Драко сильно чесался нос. Зуд сводил с ума. Дело в том, что, падая от очередного толчка верзилы на повороте, Драко приложился лицом об угол и разбил нос. Кровь тоненькими струйками стекала под носом, из-за чего зудело невыносимо. Малфой решил сосредоточить своё внимание на этом, а не на мыслях о своем ближайшем и, возможно, единственном будущем.       Дверь открылась за спиной. Возможности повернуться не было. Драко только испугался, что сейчас на него обрушится новый удар и, в лучшем случае, один. Однако спустя пару секунд вошедший буквально плюхнулся на стул напротив.       Драко не верил глазам. Наверное, при ударе пострадал и мозг, и теперь недавние фантазии смещались с реальностью.       — Привет, Малфой, — послышался знакомый голос.       — Поттер? — Опешил узник.       — Ага, — как ни в чем не бывало отозвался он. — Ну как ты тут? — Безмятежно спросил он. Словно за дружеской беседой. Дружеской, понимаете? Как будто не было никаких битв, как будто они не спасали друг другу жизни и не мечтали убить.       Драко, надолго задумавшись, молчал. Поттер хмыкнул, сочтя молчание за ответ:       — Понимаю, вопрос глупый. Малфой, у тебя все лицо в крови, ты бы вытерся.       Драко пришел в себя. Он же Малфой, чёрт его дери, он должен держать лицо! Или хотя бы не падать им в грязь. Особенно на глазах героев.       — Поттер, я смотрю, смерть Темн… — Драко начал высокомерно, но произнести это имя был не в силах. Он сделал вид, что этой запинки в его голосе не было и продолжил, — Окончание войны не поспособствовало развитию твоих умственных навыков?       Для большей наглядности Драко чуть повёл руками, прикованными к стулу. Небольшие ранки, образовавшиеся от таких оков, засаднило.       На лице Гарри Малфой прочитал злость. Узник напрягся.       Поттер с грозным видом подошёл к запертой двери и дважды ударил по ней кулаком. Спустя несколько мгновений дверь открылась и в проёме появился тот самый надзиратель. Поттер тут же принялся его отчитывать:       — Вы что наделали? Вы зачем его наручниками приковали? Я что говорил? А ну быстро снять!       Охранник с явным недовольством двинулся в сторону Драко, который машинально дернулся, пытаясь избежать нового контакта с тюремщиком. Поттер это заметил.       — Стой! — Голос Поттера звучал грозно, не так, как в разговоре с Драко, — я сам. Дай ключи.       Охранник отдал маленький ключ Поттеру и вышел. Гарри подошёл к заключённому и молча сел возле него на корточки. Он обхватил руку Драко своей, чтобы подобраться к замку наручников. От неприятных саднящих ощущений — в местах, где кожа соприкасалась с наручниками, уже было сильное покраснение, ещё чуть-чуть, и пошла бы кровь — Драко немного шикнул. Гарри успокаивающе погладил руку Малфоя большим пальцем.       Сказать, что Драко был в шоке — не сказать ничего. Он не понимал, что происходит, и, не знай он так хорошо Поттера, подумал бы, что тот о нем… заботится?       Драко больше не разрешал себе надеяться. Поэтому он затолкал эту мысль подальше в подсознание и решил не думать о поведении Поттера и о том, что он вообще здесь забыл. Также твердо он решил, что будет наслаждаться, возможно, последними своими счастливыми минутами, будет впитывать каждое прикосновение, каждый взгляд и каждую нотку в голосе Поттера, чтобы припрятать это в сердце и хранить до самого конца.       — Тебе холодно? Руки ледяные, — Гарри спросил, не поднимая глаз. Драко внимательно смотрел на чёрную макушку, и почему-то даже она казалась самой красивой и желанной на свете. Макушка, чтоб её!       — Нет, Поттер, тут же солнце так и печёт, жара неимоверная, — в своей манере ответил Драко.       — Часто мёрзнешь? — Гарри не обратил внимания на иронию, его тон был серьезным.       — Все время, — отчего-то честно отозвался Малфой.       Поттер наконец высвободил руки заключённого. Тот тут же принялся разминать суставы. Сосредоточившись на приятном ощущении свободы, Драко не заметил, как Поттер отошёл и снова приблизился. Он очнулся, когда Гарри накинул на его плечи свою куртку. Драко вздрогнул. Он определённо не понимал, что происходит. Совсем. А хотелось бы.       «Так. Не задавать вопросов. Молчи, а то и это заберут», — подумал он и потянулся к краю робы, чтобы вытереть кровь с лица.       — Подожди. У тебя же одежда грязная будет, а другую вряд ли дадут, — Гарри огляделся по сторонам и, не найдя лучшего варианта, предложил Драко использовать рукав его куртки.       Не дожидаясь реакции, Поттер подошёл, приподнял лицо Драко за подбородок и сам принялся обтирать лицо заключённого.       Драко любовался глазами Гарри. Такие красивые. Даже после войны не утратили блеска. Гарри был так близко. Он уже не стирал кровь, а просто держал лицо Драко в ладонях и смотрел в глаза. Малфой подстраивался под «ласки» Поттера, ловя крупинки нежности и заботы, которой ему так не хватало все это время. Всю жизнь, если честно.       Драко не знает, сколько именно это длилось. Через какое-то время Поттер отстранился.       — Это он сделал? У тебя же кровь, — Гарри кивнул на дверь. Драко не ответил. Он не хотел жаловаться. Но Поттер понял все и без слов. — Не переживай. Больше такое не повторится.       Драко не знал, как реагировать. Всё что он мог — выдать очередную язвительную фразочку. Это как рефлекс. Или защитная реакция.       — Ты что же, успел заделаться главным аврором, Потти? — Получилось не очень язвительно.       — Нет, — сказал Гарри, отходя от Драко. Малфой расстроился, но он не признается в этом даже себе. — Но, знаешь ли, я всё-таки Национальный Герой, — он хмыкнул и скорчился, — и с министром магии дружу, так что моё слово не последнее, — на этих словах Гарри уже сидел напротив, непозволительно далеко, — но всего я сделать не могу. Я об этом и пришел поговорить. Твоё дело рассмотрят не скоро. Сидеть тут лучше, чем в камере Азкабана.       — Моя аристократическая натура, знаешь ли, не готова торчать в этом месте, — нарочито высокомерно сказал он. Гарри засмеялся, и в душе Малфоя стало немного теплее и радостнее, однако долго такой настрой сохранить не получилось, и уже через секунду Драко продолжил уже более серьезно, — холодно, сыро, грязно, еда отвратительна, а я так соскучился по горячему шоколаду! Тут только воду горячую дают и всё… И свежему хлебу, а не этим засушенными коркам, — Драко совсем раскис, он даже не заметил, в какой момент потерял всю свою напыщенность и стал так откровенничать. — Так хочу, чтобы этому уже пришел конец. Чтобы один взмах палочкой — и всё.       — Ты что, про смертный приговор, что ли?! — Поттер чуть не кричал, — прекрати даже думать об этом, ясно?! Не будь слабаком и тряпкой, Малфой, терпи!       Драко как ледяной водой окатило. Он понимал, что Поттер прав, но… Он доверился ему, почувствовав ласку и тепло, но… Видимо, ему показалось. Чёртов Поттер! Драко ведь запретил себе надеяться!       — Так, давай к делу, — уже спокойнее продолжил Поттер, — ты ещё тут посидишь. Сейчас мамой твоей займусь. Нарцисса совсем плоха, но я почти добился её перевода в Мунго, к нормальным врачам. Попутно ещё твоим отцом занимаюсь, но тут не знаю. Его сразу убить хотели, еле отговорил. Не знаю ещё, что будет. Надеюсь, получится уладить. Но если что, ты уж прости. Да и Нарцисса сейчас важнее, я думаю. Потом за тебя возьмусь. Ты это время тут не буянь, а то сложно будет. Веди себя нормально, будь послушным, терпи. И чтобы ни одной мысли о смерти!       В дверь с той стороны два раза стукнули.       — Все, Драко, мне пора. Удачи тебе здесь, — Малфой был ошарашен. Гарри спешно встал, приобнял его и ушел.

***

      Драко не успел опомнится — так быстро все произошло, все эти непринуждённые и естественные действия Поттера, его слова — будто они всегда были лучшими друзьями, будто Драко не был смертником, ожидающим участи, будто была, чёрт бы ее побрал, надежда.       В сознание Драко впечатались слова Поттера, однако смысл начал доходить только сейчас. Что значит, Поттер займется мамой, а потом и отцом? Поттер что, собирается вытащить их отсюда? Нет, быть такого не может. Просто не может, и всё тут.       А что значит «Нарцисса совсем плоха»?       Драко не успел как следует обдумать эту мысль, потому что дверь комнаты открылась. В помещение зашёл охранник — уже другой. Он был недоволен и явно зол.       Драко весь напрягся. Он знал, что делают с Пожирателями в Азкабане — слышал от них же самих, когда Волдеморт освободил своих приспешников. Узник уже мысленно приготовился к этим, как их там Поттер назвал, наручникам. И новым ударам. Он привык, что все вокруг испытывают лютую ненависть ко всем Пожирателям без разбору. А ведь многие из них такие же, как и Драко — дети, которым не оставили выбора. Дети, которым не повезло родиться в семьях темных волшебников. Их ненавидели все, каждую выходку Лорда и его приближенных приписывали им, судили. Но ведь заключение в Азкабане — это слишком мягкое наказание, обязательно нужно поддеть, унизить, показать своё превосходство, навредить, но не убить, чтобы помучались. Озлобленные надзиратели чувствовали безнаказанность и считали своим святым долгом измываться над пленниками.       Однако, к удивлению Малфоя, удара не последовало. Тюремщик грубо подтолкнул Малфоя, завел его руки за спину и, держа за кисти, толкнул вперёд.       Драко шел немного впереди, затылком чувствуя вперившийся в него гневный взгляд. Он всё ждал: вот сейчас, вот сейчас что-то будет, это затишье перед бурей. Но ничего не произошло. Его затолкнули в камеру, заперли дверь, и все закончилось.       Пока что.

***

      Драко сел на кровать. В его голове, словно в телевизоре, проиграла сцена в камере. Он не понимал. Ничего не понимал. В голове роилось столько мыслей разом, что он не мог сосредоточится ни на одной из них, он старался, но думать, хладнокровно анализировать действия, не получалось.       Драко было холодно, как и всегда в камере, он поджал колени поближе к телу, чтобы немного согреться. Ох, если бы отец видел его в такой позе… страшно представить! Скукожился весь, как ребенок малый, расклеился, тряпка! Где же хвалёные малфоевские безразличие, гордость, надменность?       Драко очень редко разрешал себе вести себя вот так, как он чувствует, а не как должно. Втихаря, пока никто не видит. Он так наблюдал за Гарри в Хогвартсе, так же, про себя, пока никто не видит, мимолётно, быстро, с опаской, завидовал Поттеру, у которого были настоящие друзья.       Тайком Драко сидел в каком-нибудь укромном уголке и рисовал. О, как Драко любил рисовать! Однажды он, задумавшись, начал привычно выводить черты Поттера на пергаменте прямо во время урока. Как же ему было страшно, когда его спалили слизеринцы! Пришлось соображать быстро и надеяться, что ложь выглядит убедительной.        Он тогда нарисовал рисунок совсем не в его стиле: резковатый, неопрятный, где Гарри играет в квиддич, а после на поле налетают дементоры и Поттер, испугавшись, начинает хныкать. Он отправил бумажку Гарри, сокурсники тут же злобно засмеялись и Драко деланно их поддерживал. Он же Малфой.        Лишь один раз ему не удалось выкрутиться. Он уже и не вспомнит, когда именно это было, но зато помнит как.        Драко сидел в одной из маленьких тёмных комнаток Хогвартса, в которые никто никогда не заходил. Помещение находилось рядом с башней Когтеврана, и, если бы местные «умники» имели бы хоть каплю авантюризма, использовали бы этот класс для своих детских шалостей. Но когтевранцы были слишком заняты учёбой. Удивительно, что всезнайку Грейнджер определили в Гриффиндор, очевидно, шляпа дала сбой.       В тот вечер Драко было особенно грустно. Неудача не паре, очередная стычка с Поттером, которую Драко вовсе не хотел, переживания за нового Чемпиона Турнира Трёх волшебников… Малфой чуть ни умирал от желания поддержать Гарри, когда от него отвернулся этот предатель Рон. И как этот рыжий тупица не понял, что Гарри сам точно не кинул бы свое имя в кубок!       Драко всем сердцем хотел, нет — жаждал — помочь чёртову придурку Поттеру справиться со всем этим. На каждом новом этапе турнира сердце Драко готово было остановиться от страха и волнения. А когда Гарри сражался с драконом, Малфой чуть не выпрыгнул на арену с палочкой наизготовку.       А Поттер… он же ничего не видел, не замечал. Малфой так надеялся, что он поймет, увидит за этими дурацкими значками «Поттер вонючка» истинные чувства Драко. Что ответит на них такой же нежностью. Или хотя бы пустит в круг друзей и позволит заботиться о себе.       Но Поттер ничего не видел. И Драко делал так, чтобы никто не видел. Это была его самая сокровенная тайна. Уже тогда она теплилась в его душе, давая силы жить. Надежда, глупая, тупая, тщательно скрываемая и подавляемая, безрассудно продолжала если и не расти, то просто докучать Драко.       Чёртов Поттер, благодаря чёртову Грюму, теперь придумал для него новое прозвище. Хорёк. И вот сегодня Гарри с такой злобой, ненавистью выплюнул ругательство прямо в лицо Драко. Это было особенно больно сегодня, в день рождения.       Мало кто знал о празднике Малфоя, лишь его сокурсники со Слизерина. Гарри, наверняка, даже не подозревал о сегодняшней дате, но Драко всегда надеялся на деньрожденческое чудо. Знал, что это глупо, но надеялся. И вот, куда привела его эта надежда. Глупая, глупая надежда, от которой только больно.       Через несколько дней закончится учебный год и целых 9 недель Драко будет отдыхать от Гарри. По крайней мере, он убеждал себя в этом. Хотя прекрасно знал, что каждый день и каждую ночь будет думать о нем.       Малфой всегда соблюдал осторожность, направляясь в своё убежище, но сегодня он был слишком огорчён для этого. Всё равно ему никогда никто не встречался на пути, ни разу. Зачем прятаться.       Драко вошёл в кабинет, прикрыл за собой дверь и, не оглядевшись, побрёл к своему тайнику, в котором хранил альбом и принадлежности для рисования. Драко сел за парту, открыл тетрадку. Сегодня ему как никогда хотелось помечтать. Он быстро сделал пару набросков: вот Драко задувает свечи на праздничном торте, а Гарри, улыбаясь, смотрит и приобнимает за плечи, словно в привычном жесте. На другом наброске Гарри обнимает Драко, поглаживая по затылку.       Весь альбом Драко был в подобных изображениях. Где-то наброски оставались набросками, где-то превращались в детализированные иллюстрации. Драко рисовал портреты Гарри, рисовал моменты их совместной жизни, которым не суждено сбыться. Рисовал друзей Поттера. На одной картинке Драко даже добавил свою фигуру в их трио. Этим альбомом Драко подпитывал свою надежду. Хоть и понимал, что делать этого не стоит.       Неожиданно Драко у услышал позади себя какие-то звуки. Так же внезапно он понял, что эти звуки были и раньше, он просто не обращал внимания. Малфой резко, не успев как следует подумать, обернулся.       — Здравствуй, Драко, — голос звучал так дружелюбно и естественно, словно ничего не произошло. Хотя для ждать другого поведения от Полумны было бессмысленно.       — Лавгуд, — зло процедил Малфой, — и как давно ты здесь?       — О, я пришла ещё до тебя, — как ни в чём не бывало ответила она, — ты обычно приходишь позже, я не хотела тебе мешать.       — Что значит «обычно»? — Драко не нравилось, к чему движется их разговор.       — Ты же приходишь сюда каждый вечер, чтобы порисовать. Но обычно позже. Кстати, держу пари, ты рисуешь Гарри, — девушка улыбнулась. Казалось, для нее это был обычный разговор       Полумна заглянула Драко за плечо и как-то мягко улыбнулась:       — Я выиграла.       Драко эти слова добили. Как она могла понять, догадаться? Никто не должен знать его тайну, никто, никто, никто! Чёртов Поттер, чёртова надежда! Паника разливалась по телу Малфоя всё больше. Что же теперь делать? Здесь уже на шутку не списать — целый альбом дурацких рисунков!       — Все понятно по мозгошмыгам в твоей голове, Драко. И по тебе. Ты не такой злой, каким хочешь казаться. Это очевидно, — девушка подошла ближе, — когда-нибудь и он заметит это.       Полумна замолчала. Драко отчего-то хотелось ей верить и доверять. Наверное, потому что она одна смогла прикоснуться к его душе, не к маске. Сделала то, что не может сделать глупый Поттер. Драко должен был съязвить, должен был сказать что-то колкое, заставить Лавгуд поверить, что он равнодушен к Поттеру! Или хотя бы заставить молчать. Он же Малфой! Но он не мог. Не хотел. Здесь, в его убежище, он не хотел притворяться.       — Не переживай. Я умею хранить секреты, — девушка снова прочла масли Драко, — я не скажу, что ты влюблён в Гарри.       Влюблён. Драко догадывался, что чувствует именно это, но никогда не признавался себе в том, что это любовь. Но бежать больше нет смысла. Пора принять поражение — он влюблён. По уши. Всем сердцем и душой.       — Вот, — снова начала Полумна, извлекая что-то из своего рюкзака, — это тебе. С днём рождения.       Девушка протянула Драко маленькую шкатулку с фигуркой наверху. Эстет Малфой брезгливо потянулся к подарку. Это было сердце, которое обвивала зелёная змея с серебристыми глазами с одной стороны и золотой (ладно, скорее горчичный) лев с красной гривой с другой. Лев бережно держал когтистой лапой хвост змеи. Всё бы ничего, но поделка, сделанная явно руками Лавгуд, не могла быть такой простой. На льва девушка надела миниатюрные круглые очки и нарисовала шрам в виде молнии на лбу, а на бок змеи нанесла фамильный герб Малфоев.       Выглядело… ужасно. Но почему-то Драко стало тепло на душе при виде этого подарка. Признаться честно, сегодня Малфою много что дарили: дорогие украшения и магические аксессуары, элегантные редкие книги и кучу других утонченных вещей. И Драко нравилось. Но только этот подарок был сделан от души. Этот и ещё подарков мамы, разумеется.       — Он отпугивает нарглов и светится в темноте, если оказывается между тобой и Гарри, — Лавгуд сделала акцент на первом, намекая, что подарок — очень полезная и просто необходимая вещь.       Вскоре после этого о тайных чувствах Драко узнали ещё двое: мама и Северус. Они никогда не обсуждали это. Снейп смотрел с сочувствием и болезненным пониманием. Только позже Драко понял почему. Через много лет, чувствуя скорую смерть, Северус рассказал крестнику о Лили.       Мама не говорила ничего. Но Драко знал, она не осуждает.       И вот сейчас Драко, сидя в своей камере, чувствовал прилив той самой надежды, по-прежнему не давая ей воли. Хотя… может быть, сейчас и нужно отпустить её. Всё равно жить осталось недолго. Или.?       Драко не заметил, как уснул.       В таких размышлениях он провел несколько дней. Вспоминал прошлое и думал, что значили слова Поттера. И боялся за маму.       «Нарцисса совсем плоха» — эти слова отпечатались в сознании Малфоя.       Он не знал, сколько времени прошло. Но в одно самое обычное утро Драко решил, что его надежда имеет право на жизнь. Он больше не будет её душить. Он будет мечтать и фантазировать, наслаждаться воспоминаниями о нежных, заботливых прикосновениях Поттера, в которые боялся поверить. Было ощущение, что он переживает за Драко. Интересно, почему.       Может, они ещё смогут стать друзьями?       Но больше весточек от Поттера не было. И с каждым последующим днём надежда угасала. Гарри наверняка решил посмеяться над ним. С чего бы ему, Герою, переживать о Драко? Он же его ненавидит. Всегда ненавидел. И сейчас тоже. Пришел подарить надежду, чтобы смотреть, как разрушается его жизнь. Чтобы посмеяться.       От мыслей Гарри отвлёк лязг: в углу камеры, на полу, появилась металлическая тарелка с едой и кружка. Неожиданно Драко заметил, что там есть ещё что-то. Он подошёл ближе.       В тарелке лежала какая-то серая масса, на которую даже не хотелось смотреть, ни то, что есть. Рядом — кружка с горячей водой. Ничего примечательного. Зато свёрток, который появился вместе с едой, точно был чем-то интригующим.       Драко с опаской присел на корточки и развернул пакет. Что там может находится, он не догадывался. Новая Азкабанская роба? Его переводят в настоящую камеру?       Однако в свёртке было совсем не это. Там лежал плед: большой, мягкий, такого приятного и яркого синего цвета, что, казалось, ему не место в этой камере. В том же свёртке находилась какая-то записка. Малфой с интересом принялся ее читать.       «Дорогой Драко,       Прости, что долго не объявлялся. Был занят. Удалось перевести Нарциссу в Мунго. Полностью обвинения снять нельзя: ни я, ни Кингсли повлиять уже не можем. В Мунго она под надзором, на нее наложили следящие чары, покинуть пределы палаты она не может. Но условия хорошие, не переживай.       Твой отец засранец тот ещё. Ты прости, конечно, но это так. Его хотели отправить прямиком на казнь, но мы добились, чтобы оставили в Азкабане. Думали, поцелуй дементора обеспечен, но нет, обошлось. Пожизненное без права на досрочное освобождение.       Малфой-мэнор остаётся за вами. Его нужно восстанавливать, после нашествия Волан-де-Морта, конечно, но министерство вообще хотело его конфисковать и разрушить сначала.       У тебя день рождения недавно был — это тебе подарок. Там плед, чтобы ты больше не мерз. Прости, я не успел его как следует выстирать. Я в него спрятал ещё пару пакетиков с горячим шоколадом. Не то, к чему ты привык в Малфой-мэноре, конечно, но хоть что-то. Такое магглы пьют: открываешь пакетик и кидаешь в горячую воду, порошок растворяется и превращается в горячий шоколад. Там ещё есть ватрушка. Не знаю, любишь ты такое или нет, но это все, что я смог спрятать. Такой вот праздничный ужин. С днём Рождения, Драко.       Постараюсь вытащить тебя отсюда как можно скорее. Ты нужен Нарциссе.

Всегда твой,

Гарри Поттер»       Снова этот чёртов Поттер заставляет чувствовать, думать и надеяться. И даже намёка не даёт, что именно думать и на что надеяться.       Драко испытывал смешанные чувства и снова не мог решить, какая весть важнее, какой информации нужно посветить свои мысли и чувства сначала. В его голове, толкаясь и пинаясь, стремясь выйти на первый план, бушевали мысли. Над некоторыми Драко думал и раньше, но после этой записки они с новой силой ворвались в этот бой за первенство в голове и сердце растерянного Малфоя.       Кажется, Поттер спасает его родителей. Кажется, Поттер спасает его.       Несколько дней жилось легче. Грела надежда и тот синий плед. Гарри не успел постирать, но для свежести, видимо, брызнул свой одеколон. Драко нравилось кутаться в него и чувствовать этот запах. Словно Поттер рядом. Обнимает его, защищает, оберегает. Любит.

***

      Спустя две недели случилось то, что Драко должен был запомнить навсегда. Но последующие события потрясли его и затмили всё.       Драко выпустили.       Дверь в камеру открыли, дали бумажку с оправдательным приговором и конверт. Выйдя из камеры, Малфой развернул его. Снова письмо.       «Дорогой Драко,       Поздравляю, теперь ты свободен. Оправдан полностью. В конверте лежат документы на Малфой-мэнор. Он теперь твой. Перешел по наследству. Как выйдешь, отправляйся к Нарциссе в Мунго, охранник тебя через камин отправит.

Поттер»

      Видимо, писать времени не было. Времени сообразить у Драко тоже не оказалось. Охранник сразу же провел его к камину и переправил в Мунго.       Драко не помнил трансгрессии, не помнил охрану в больнице, не помнил, как попал к матери, не помнил свои первые шаги на свободе и презрительные злые взгляды встречных людей.       Но в его памяти навсегда останется лицо матери.       Драко испугался. Очень.       Нарцисса лежала на больничной койке. Она слегка повернула голову, при этом её лицо исказилось от боли. Она увидела сына и её губы тронула лёгкая улыбка. Драко подошёл ближе.       Он смотрел на мать. Она всегда была такой сильной, всегда готовой защищать свою семью, но сейчас… Драко никогда не видел её такой. Слишком бледная кожа, впалые щеки, огромные синяки под глазами. Она была очень слаба.       — Сынок… — сказала она еле слышно, но Малфой понял. Он скорее наклонился и обнял маму.       Драко заметил, каких усилий ей стоило приподнять руки и обнять сына. Он был напуган.       — Мама, что с тобой? Мама, мамочка, я так скучал, я так люблю тебя, — внезапно Драко заплакал. Нарцисса погладила его по спине, а затем немного отстранила.       Драко сел на стул рядом с кроватью мамы. Она приложила руку к его щеке и он, словно маленький котенок, стал об нее тереться. Ему так не хватало этой любви, заботы. Мама была для него всем. Единственным источником радости и счастья в этом мире. Она одна всегда была с ним. Учила его. Играла. Целовала и обнимала. Читала сказки в детстве. Только от неё он не слышал укоров. Только она одним своим взглядом могла заставить Драко собраться и поверить в себя.       — Драко, милый. Я люблю тебя. Ты все делал правильно. Ты сильный. Не бойся. Борись за свою любовь. Ты заслужил, сынок. И скажи спасибо Гарри. Я так рада, что теперь он с тобой. Теперь мне не страшно, что мы с отцом оставляем тебя одного в этом мире. Вы справитесь. Будь ему поддержкой.       Каждое слово звучало тише предыдущего. Промежутки между фразами становились все больше. Говорить Нарциссе было тяжело.       — Нет, нет, мама! Мама, всё будет хорошо! Не оставляй меня, мама! Пожалуйста…       Драко долго говорил что-то, просил, умолял, плакал, но Нарцисса закрыла глаза. Он понимал, что больше она их не откроет.       Что было дальше, Малфой не помнит. В памяти — обрывки.       Слезы, похороны.       Никто не пришел.       Снова слезы.       Разрушенный Малфой-мэнор. Серость и сырость.       Слезы и боль внутри, которая выжигает все.       Свежий выпуск «Пророка». «В Азкабане скончался Люциус Малфой… злодей и опасный преступник… похоронной церемонии не будет…».

***

      Драко не знал, сколько точно времени прошло. Вероятно, месяцев шесть со смерти отца. Он стоял один в своем мэноре и размышлял, что же пошло не так в его жизни, когда же всё пошло прахом.       Очевидно, когда в его жизни появилась метка. Еще более очевидно, когда он понял, что влюблён в Героя, от которого никогда не дождется взаимности. Возможно, если бы он не позволял себе надеяться, быть сильнее… Но он позволял.       Глупый. Слабый.       Он стоял у окна пустого, безжизненного и такого огромного для него одного дома. Не маминого, не папиного. Его дома.       Драко остался один. Общество от него отвернулось. Друзья стали такими же изгоями-одиночками, и, если даже не попали в Азкабан, предпочитали не поддерживать связь со «своими». Даже домовиков, и тех нет — Драко отпустил всех. Им, как и ему, было страшно ходить по тем местам, где жили Пожиратели и сам Лорд.        Драко стоял один в своем мэноре и размышлял, что же пошло не так в его жизни, когда же всё пошло прахом. Драко вспоминал, какие звенья цепи привели его к концу. Очевидно, метка и Поттер. Это его персональное проклятье. Драко больше не надеялся.       В его голове прозвучали слова матери: «Скажи спасибо Гарри. Борись за любовь. Ты заслужил».       Драко корил и ненавидел себя за то, что даже первого пункта выполнить не смог. Он пытался пробраться к Гарри, отправить письмо, дождаться где-нибудь на улице, но всё было тщетно. Надежды больше не было ни на что. Поэтому он и решился.       Драко сжал в руке шкатулку, подаренную Полумной. Когда-то Драко решил, что символично будет положить в неё флакончик с ядом, который он случайно сварил, неправильно смешав ингредиенты зелья. Ох и злился же тогда Северус. Драко ведь чуть не выпил его, а одна капля означала бы верную и почти мгновенную смерть.       Драко был готов. Он знал, что это — самое лучшее решение. Один глоток — и всё это закончится. Он просто не хотел больше мучаться. Он просто устал. Один глоток. И все закончится.       Когда Драко открывал шкатулку, по его щеке всё же скатилась предательская слезинка. Но только одна. Больше он себе никак не позволит.       Драко решил, что напоследок нужно вспомнить и хорошее. В голове пронеслись скупые и редкие похвалы отца, игры с мамой, первый полет на метле. И, конечно, Гарри. Улыбка, которую Драко ловил, когда Герой смотрел в толпу, даже не думая, что там есть такой вот Драко, влюблённый, жаждущий внимания. Его глаза всегда полны отваги и решимости. Говорят, у его мамы были такие же.       Драко открыл шкатулку, достал пузырек и закрыл глаза. Его Надежда его и погубит. Его убьет символ любви к его же Герою и спасителю всего магического мира.       Малфой закрыл глаза. Он откупорил пузырек большим пальцем, медленно поднес его к губам.       «Простите меня за все…» — тихо произнес он. Это хорошие последние слова. Осталось сделать одно движение — и всё это наконец закончится.       — Простить за что?       Драко резко открыл глаза. Он настолько погрузился в свои мысли, что не сразу осознал происходящее и поначалу непонимающе уставился прямо перед собой.       Была ночь. Свечи Драко не зажигал. Темнота — хоть глаз выколи. Неожиданно Малфой заметил какой-то свет. Он, слабенький, но заметный в темноте, исходил от шкатулки.       »…Он отпугивает нарглов и светится в темноте, если оказывается между тобой и Гарри…»       «Не может быть…» — подумал он и обернулся.       Вытянув статуэтку, как фонарь, Драко обернулся и увидел силуэт.       — Малфой, ты что в впотьмах-то сидишь? И дом совсем не охраняешь: чар нет, даже замок не повесил, — голос Поттера звучал возмущенно. После этих слов он произнёс заклинание, в комнате зажёгся свет.       Гарри сразу увидел Драко и, надо сказать, вид его поверг в шок. Худой, что кости торчат. Лицо серое, как будто Малфой на солнце не выходил год. Волосы растрёпаны, одежда помята. Но, что ещё хуже — лицо было мокрым от слез, а пальцы сжимали подозрительный пузырек.       — Малфой, — ни то раздражённо, ни то зло, ни то обеспокоенно, с убедительно-вопросительной интонацией произнес Гарри, — ты что творишь?!       Малфой поверить не мог в происходящее. И как на все это реагировать не знал. Поттер не должен был увидеть его в таком ужасном виде.       Драко решил не отступать от плана и без лишних промедлений исполнить задуманное. Он быстро поднес пузырек ко рту и собрался опрокинуть.       В этот же момент Гарри рванул с места и, когда капля яда уже почти коснулась губ Драко, с силой толкнул бывшего врага.       Пузырёк вылетел, яд расплескался по ковру и тут же прожёг в нем дыру. Малфой упал, стукнувшись спиной об прикроватную тумбу. Сил встать у него уже не было. Гарри оказался рядом с ним в ту же секунду.       — Придурок! Хорёк несчастный! Ты думаешь вообще, что делаешь?! — Закричал Гарри, отвешивая подзатыльники.       Драко не сдержался. Ему было больно и физически, и морально. Помимо прочего, Гарри, его герой, снова бил его, как врага. Да и застал в таком виде. А ещё — другого яда Драко сейчас не достать. Не в тех условиях, когда Пожирателю, пусть бывшему, пусть оправданному, рискованно выйти даже за продуктами.       Драко не выдержал. Он не заплакал. Не тихо и сдержанно, как делал это раньше — он завыл, во весь голос, что есть мочи.        Его уже мало волновало что-либо в этом мире. Это был крик отчаяния, полный боли, горечи, безысходности. Заключение в тюрьме — а ведь он ничего не совершил. он никого не убивал, — всеобщее порицание, презрение, разрушенный дом, смерть родителей. Изломанная судьба, душа, жизнь — а он ведь должен быть ещё ребёнком, он бы только окончил школу, если бы не всё это. За что? Он не делал ничего дурного в детстве. Был послушным мальчиком, хорошо учился. Старался быть гордостью для своего отца.       Гарри, увидев такую реакцию, опешил, но тут же обхватил вырывающегося, мечущегося в отчаянии Драко за плечи и крепко прижал к себе, прямо так, сидя на полу.       — Драко, ну же, что ты, — Гарри старался удержать Малфоя, при этом поглаживая по голове или спине, — тише, тише. Всё будет хорошо, я обещаю тебе.       Драко перестал метаться, но плач стал только отчаяннее. Сердце Гарри разрывалось. Он не удержался и поцеловал Драко в макушку. И ещё, и ещё, и ещё.       — Драко, милый, хватит, пожалуйста, ну чего ты. Что случилось? Ну же, перестань. Я здесь, я рядом. Я всё исправлю. Тебя обидел кто? Ты только скажи — всем, к дементоровой матери, головы посношу! Драко, ну пожалуйста, перестань…       Гарри шептал и шептал, гладил Малфоя, целовал и прижимал к себе, немного раскачивая, как ребенка, ещё очень долго. Постепенно Драко стал успокаиваться, рыдания затихли и перетекли в мирное сопение.       Драко уснул: сидя на полу, облокотившись на плечо Гарри. Тот бережно перенёс его на кровать, которая, к счастью, оказалась совсем рядом. Гарри аккуратно укрыл Малфоя одеялом, подоткнув со всех сторон. Он присел рядом, погладил растрепанные белые волосы, провёл рукой по щеке. Он хотел бы остаться. Быть рядом, охранять, оберегать и следить, чтобы ничего не случилось, чтобы никто не посмел обидеть. Но вторгаться в настолько личное и интимное пространство Драко без его ведома было бы по меньшей мере невежливо и неуважительно. Гарри встал, потушил свет и вышел.

***

      Малфой проснулся уже под утро. «До чего неприятный сон», — подумал он и сел на кровати. Привычным движением он спустил ноги на пол, но вместо пушистого ковра ступню встретила шершавая деревяшка. Он посмотрел вниз. Дыра в ковре. Прожжённая ядом. Это был не сон.       Драко огляделся: воспоминания приходили довольно чёткие, но Гарри здесь не было. Чёрт знает, может, привиделось. Защитная реакция организма, чтобы не убить себя. Да. Так всё и было. Не мог же и в самом деле Поттер заявиться сюда в тот самый момент.       Хорошо, что это было видение. Такой позор Драко точно не пережил был. Ему не по статусу подобное поведение. Пусть общество этого больше не признает, но Малфои, всё-таки, — старинный аристократический род.       Драко умылся и спустился вниз. Как всегда делает это по утрам. Он сел в кресло недалеко от камина и устало приложил руку к переносице.       — Уже проснулся? Я думал, ты проспишь дольше после такой… Ну после того, что вчера было.       Нет. Нет, не может быть. Драко это чудится, верно?       Малфой повернул голову и увидел Поттера. Такого сонного, взъерошенного. Как будто бы домашнего. В груди нарастало желание подойти, провести рукой по непослушным волосам, обнять, уткнуться носом в сильные и широкие плечи. И конечно, получить взамен такую же ласку — ощущение теплого дыхания Гарри на своих волосах, его руки, нежно, но крепко и надёжно прижимающие к себе, поцелуй…       Это желание, эта простая фантазия, переполняло Драко. Всеми силами он держал себя в кресле. Потому что и чувство страха и стыда было не меньше.       Гарри несмело — надо же, он так умеет — подошёл немного ближе.       — Я там тебе вчера пирожные принес. Можно на завтрак их, если хочешь, — Гарри неловко почесал затылок.       — Поттер. Что ты здесь делаешь? — Стараясь сохранить ровный и холодный тон, спросил Драко.       — Ну у меня оказалась одна твоя вещь и я… Ну в общем надо тебе её отдать. Она уже долго у меня была, честно говоря, я и не хотел отдавать, но это нехорошо. Ну и Полумна заставила. Она откуда-то знала, что это твоё.       Поттер говорил путано и сбивчиво. Он отошёл, а затем принес свёрток и протянул его Драко:       — Вот держи. Прости, что не отдал раньше. Кстати, ты очень классно рисуешь.       Драко с опаской и интересом принял свёрток. Развернув, он узнал свой альбом. Тот самый, в который он изливал свои фантазии о Поттере.       — Откуда он у тебя? — Звучит холодно и зло. Отлично маскирует страх.       — Нашел случайно, когда после войны в Хогвартсе убирали. Я вообще не хотел туда ходить, но Луна попросила помочь ей. И вот нашел. Случайно.       — Это не моё, — звучит убедительно, кажется. Малфой надеется, что Поттер поверит, — какой-то ненормальный рисовал. Не я.       — Малфой, во-первых, я узнал твой почерк. Так аккуратно никто не пишет, спутать невозможно. А во-вторых, там твой фамильный герб. И ещё там тот рисунок… Ну, помнишь, когда мы были в туалете… То заклинание… Тебя Снейп спас… Мне жаль, что так вышло. Прости… Об этом точно знали только мы трое, а альбом вряд ли принадлежал Снейпу.       Чёрт.       Не прокатило.       Чёрт.       — Почему сразу не отдал? Или не выбросил, — уже тише спросил Драко. Наверняка Поттер это всё сделал, чтобы посмеяться над ним. Но зачем тогда отдавать? Жалко стало? Мерзко-то как.       —Ну… Мне он нравится. Я пересматривал его часто и, ну, знаешь… Представлял это всё. Ну представлял, как было бы хорошо, если бы это было правдой.       Малфой ушам своим не верил. Гарри воспользовался тишиной и спросил еле слышно:       — Драко, а сейчас я тебе ещё нравлюсь… хоть чуточку?.. — Куда-то пропала вечная уверенность и решительность во взгляде.       — Нравишься, — честно ответил Драко, не смея поднять глаз. Обрести он не надеялся, но терять было уже нечего.       — Тогда может попробуем?.. Ну то, что ты рисовал там… Встречаться… Попробуем? — В голосе слышится надежда, или Драко кажется?        Конечно, кажется… Да… Малфой молча уставился на Гарри. Если это какой-то розыгрыш, то Драко не подаст вида, что разгадал его. Он до последнего будет собирать свои крупицы счастья, даже если они окажутся ложью и постановкой. Хотя Гарри, кажется, нервничал и говорил серьезно.       Малфой медленно кивнул, неверяще уставившись на Поттера.       Проявить смелость снова пришлось Гарри. Он быстро, пока не испугался и не передумал, подошёл к креслу, в котором сидел Драко, опустился на колени, чтобы быть одного с ним роста, и подвинулся.       Губы Гарри и Драко были очень близко. Но тут смелости Гарри уже не хватило. Зато хватило Малфоя.       Драко обхватил своими губами нижнюю губу Поттера. Они замерли в таком положении, боясь пошевелиться.       Губы Гарри были такими же, какими в фантазиях Малфоя, даже лучше. Нет, конечно, у них не было сладкого вкуса или чего-то такого, но они были гладкими, пышными и упругими. Их хотелось трогать губами и слегка прикусывать.       Губы Малфоя были другими. Аристократически тонкими и холодными, как и сам Драко. Но только с виду. На деле же они оказались шершавыми и искусанными, от чего Гарри хотелось проводить по ним языком снова и снова, пока они не станут влажными, мягкими, такими красивыми, какими были раньше.       — А я… Я нравлюсь тебе хоть чуть-чуть? — Спросил Малфой после поцелуя       — Нравишься? Малфой… Драко… — имя прозвучало более нежно, — А ты над моими умственными способностями подшучиваешь, — по-доброму засмеялся Гарри, — Я люблю тебя. Безумно. У меня крышу сносит, и вся отвага испаряется, когда ты рядом.       — Почему ты бросил меня? Тогда, после Азкабана. Когда мама умерла. И папа, — глаза Драко снова налились слезами.       — Твоя мама просила об этом.       — Что?       — Сразу, как война закончилась, я стал пытаться тебя вытащить. Ну и знаю же, что ты семью любишь. Да и Нарцисса мне жизнь спасла. Так что родителей твоих тоже надо было вытаскивать. Ну и с Нарциссой мы говорили много. Она сразу поняла, что я… — Гарри запнулся, набираясь смелости и смущённо продолжил, — люблю тебя. И намекнула, что и я тебе не безразличен. Я был, кстати, так счастлив. Не думал, что могу тебе нравится. Ты же всегда был таким… Красивым, статным, ещё и отличник, а я… Так вот, Нарцисса понимала, что у нее и Люциуса шансов мало, и попросила меня о тебе позаботиться. Она тебя очень любила.       — А ты ее не послушал и ушел, — грустно подытожил Малфой.       — Нет, Драко, нет, что ты! Неужели не понимаешь? Я старался держаться подальше и это было чертовски сложно. Если бы мы были вместе, то… Все эти журналисты и те, кто ненавидит пожирателей. Они же тронутые! Ты бы в опасности был рядом со мной, понимаешь? А я не хочу. Ты и так достаточно пережил.       — А что сейчас изменилось?       — На самом деле, ничего. Просто я должен был отдать тебе этот альбом. Пришёл, увидел тебя в таком состоянии с этим ядом… Обезумел. Так страшно было за тебя! Я пойму, если ты не захочешь встречаться. Но разреши мне хотя бы просто быть где-то рядом, Драко.       Малфой наконец улыбнулся. Он встал с кресла и поднял Гарри с колен. Обхватил руками его лицо. С наслаждением почувствовал руки Поттера на своей талии.       — Глупый Поттер. Да я мечтал о тебе с… Не знаю с каких пор даже. Мне на всех этих журналистов плевать в Астрономической башни, понимаешь? Если ты рядом будешь… Не знаю, я не позволял себе думать дальше, чем несколько сцен из этого альбома. Не знаю, что будет. Наверное, я буду счастлив.       — Я готов все для этого сделать, Драко. Обещаю. Ты будешь счастливым. Самым счастливым.       Гарри поцеловал Драко, прижимая его к себе так сильно, как только мог, цепляясь каждой клеточкой тела, всей душой и сердцем.       — Обещай, что больше не будешь пытаться прикончить себя, — между поцелуями потребовал Гарри, — я чуть с ума не сошел вчера.       — Зато теперь мы вместе. Обещай, что не уйдешь.       — Обещаю, — отозвался Гарри.       — Обещаю, — повторил Драко.