Someone to Watch Over Me

Идея приходит в голову Хана, конечно же. Кого еще может озарить отнюдь неблестящая мысль посетить сомнительного рода гадалку, если не его? Хотя существуют ли вообще гадалки, которым стоило бы доверять? Минхо с подобным утверждением, как представитель личностного прагматизма и рационализма, категорически не согласен, но куда там, когда просящий взгляд Джисона слишком схож со взором клянчащего лакомство Суни. Натренировался, что ли? Как тут отказать? И вот Хан и Ли уже стоят, переминаясь с ноги на ногу, у крытой палатки гадалки, нашедшей себе временное прибежище в самом укромном уголке парка развлечений, куда они пришли ранним утром с целью снять совместный влог. А ведь все так неплохо начиналось. Сначала пара стаканчиков кофе с закуской в виде обсыпанного коричным сахаром миндаля; затем круг на карусели; потом десять минут нерешительности, с оцениванием своих сил и высоты нового аттракциона, который они так и не одолели; полчаса неспешной прогулки, и, наконец, воображаемая загоревшаяся лампочка над головой Джисона. Можно было сразу заподозрить что-то неладное, когда Хан затих в какой-то момент, а на предложение пострелять в тире или прокатиться на автодроме ответил отказом. Хан Джисон, как генератор странных идей. Ничего нового, но именно эта его идея – одна из самых странных, по мнению Ли. Хотя бы потому что за свои деньги ничего, толком, не дает взамен, но способна испортить настроение таким мнительным личностям, как Джисон, на неделю вперед. Только этого, конечно, и не хватает. - Выглядит не очень. Минхо с неприкрытым скепсисом глядит на потрепанный ветром и жизнью шатер, будто не рассчитывающий привлечь своим видом внимание и клиентуру. - Может, пойдем? – без особой надежды спрашивает он. – В том павильоне, рядом с "Викингом", продают отличные хот-доги, я еще с прошлого раза помню. - Хот-доги – это, конечно, хорошо, – Хан едва не давится слюной. – Но сначала гадалка. Когда Джисон упрямится – это надолго. - Далась тебе эта гадалка. - Ну давай, а? - Хани, это шарлатанство, понимаешь? Ничего этого не существует. Только зря потраченные деньги, на которые можно неделю кормить приютских котов. Неделю! - Не понравится – сразу уйдем. - Почему ты так на этом зациклился? – удивляется Минхо. - Ну, пожалуйста. Я знаю, что ты все это считаешь глупостью. - А ты разве нет? Не ты ли говорил, что сам строишь свою жизнь и судьбу? - Я, но… - Что "но"? - Мы только одним глазком посмотрим и все. - Знаю я твой один глазок, – фыркает Минхо. – А потом просыпаешь репетиции, опаздываешь в зал, час из душа не можешь выбраться… - И из-под тебя… – подхватывает мантру Джисон и тут же давится словами, в ответ на что Ли вопросительно изгибает бровь. - Да погоди ты, хен! Или, может, ты боишься? – идея взять Минхо на "слабо" сомнительна с самого начала, но попытка не пытка, и Джисон с надеждой заглядывает Ли в глаза, на что тот отзывается сдавленным смешком, с долей восхищения: – Ты сейчас серьезно меня на "слабо" решил развести? - Ну хе-е-е-е-е-е-е-ен, – Джисон ластится под бок Ли, как кошка. – Ну это же прикольный опыт, скажи. Я вот ни разу у гадалок не был, вообще. Интересно же! - Это абсолютно бесполезно. - Ну пожа-а-а-а-а-алуйста! – ноет Хан, вцепляясь пальцами, как цепкими коготками белки, в дутый рукав пуховика Минхо. – А может мы, типа, ну, снимем контент? Двух зайцев убьем этим. Как ты на это смотришь? И стэй, заодно, повеселятся. - Над чем? Над глупостью и просаженными деньгами? Или моей бесхребетностью? Весело-то как, обхохочешься! Минхо морщит нос, но его настрой уже дал слабину, Хан это точно знает. Поэтому тихонько, продолжая мягко продавливать хена, добавляет, едва не оборачиваясь в облако, теряющее человеческий образ: - Они будут восхищаться твоим великодушием. Ли закатывает глаза. Битва между здравым смыслом и любопытством уже проиграна в пользу последнего, но Минхо не привык терять лицо так легко, даже перед любимым человеком. - Спросишь у этой шарлатанки, что хочешь, и сразу уходим, – Ли нежно, но крепко держит Джисона за подбородок, не давая Хану вывернуться из захвата. – Не больше пяти минут, ясно? И никаких вязаных амулетов из шерсти, взятой с лошадиных жоп, или волшебной пыли из дождевых червей, выкопанных в прошлом десятилетии. Никаких лишних трат на удачу, деньги, вдохновение. Ни-че-го! Договорились? - Да-да, давай, пойдем уже, – Джисон ужом выворачивается из хватки Ли. - Хани, ты меня услышал? – хмурит брови Минхо. - Да, обещаю, – кивает китайским болванчиком Джисон. Минхо выдыхает. А как же хорошо и, главное, предсказуемо начинался этот день. - Не вижу… а где тут звонок? – растерянно хлопает глазами Джисон, переминающийся с ноги на ногу в предвкушении порции волшебства. Шатер, стоящий перед ними, не предполагает никакой оповещающей о визите клиентов системе – просто сцепленные между собой огромные куски грубой холщовой ткани, со следами давно выцветших на солнце рисунков, то ли цветов, то ли чьих-то лиц. – Или надо стучать? А куда стучать? Может поорать? - Поорешь ты позже, – усмехается себе под нос Ли, и теперь Джисон ясно понимает, что этот день затянется до следующего утра, как только они вернутся в общежитие и примутся (примутся ли?) за монтаж ролика. - Можно подумать, ты этого не хочешь, – Хан отводит глаза в сторону, взяв на себя роль неспособного понять прямые намеки, но покрасневшие уши мгновенно выдают его с потрохами. – Ладно. Ну, так что делать-то? Вламываться вроде неприлично. Или как? - Или как. Только сейчас Минхо, удивляясь своей невнимательности, которую прежде никогда за собой не замечал, видит под их ногами коврик, потертый временем и подошвами обуви многочисленных клиентов. Откуда он взялся? Можно поклясться, что еще минуту назад его здесь не было. Странно. - Судя по всему, надо и впрямь подать голос. Начинай. У тебя это отлично получается. Тем более, это была именно твоя идея. Я здесь лишь в качестве сопровождающего и плательщика. - Ага. Ну, тогда… пойдем, что ли? Джисон, словно перед прыжком в бассейн, набирает воздух в легкие, задерживая дыхание, а затем выдыхает его и изо всех сил орет дурниной, распугивая стаю воробьев, выискивающую в паре шагов от них хоть что-то похожее на съестное: - Здрасьте!!! Есть кто????? Можно войти?!?!? - Нужно, – шелестит неясный голос в ответ, и Минхо тут же, словно слепого беспомощного котенка, швыряет в омут неясных чувств и эмоций. Воздух будто застывает перед ним, становясь липким, как луговой мед, собранный из умирающих августовских трав; звенит весенним льдом, опасно ломким и темным; затягивает в извечный витиеватый диалог тэгым и чангу. Легкие сдавливает незримая рука, мощная, как само время, а окружающие их звуки, даже чириканье голодных воробьев, оборачиваются гулкой тишиной, словно они принадлежат тому, реальному, совсем другому миру, чей ритм жизни не прекращается ни на секунду, а не этому, который им только предстоит узнать. Минхо не страшно, нет, но все его нутро восстает против того, чтобы войти в этот дряхлый шатер, – что-то первозданное, чего он и сам в себе не ведал. Оно поднимается из глубин души диким зверем, застилая глаза необузданным чистым гневом, и заставляет тонкие волоски на шее Ли встать дыбом. Будто он кошка какая-то. Злая, настороженная, готовая прыгнуть на обидчика кошка. Что за черт??? - Джисон, не надо, – Ли протягивает руку, пытаясь схватить Хана за куртку. Но Джисон уже делает шаг вперед, раздвигая крылья занавеса в стороны, и Минхо ничего не остается, как двинуться вслед за ним, стараясь справиться с иррациональным чувством, название которому он даже не может дать в эту секунду; что-то древнее, колоссальное и почти позабытое. – Мне нужно видеть тебя, Джисон. Не уходи никуда. Ты меня слышишь? - Хен, ты чего? Это же просто гадалка, – смеется Хан. Джисона уже совсем не видно. Хан ныряет в окуренное благовониями пространство шатра, растворяясь в нем неясным силуэтом, и Минхо, будто очнувшись от морока, отправляется вслед за ним в неизвестность, вяло отмахиваясь от подступившей к горлу тошноты и алогичной ярости. - Кто это тут просто гадалка, мальчишка? Шелестящий голос несется на них отовсюду и ниоткуда одновременно, отчего растерявшийся Джисон вертит головой по сторонам, пытаясь найти источник звука, и опасливо хмурится, когда ему это не удается. Вокруг лишь туман и звон далеких колокольчиков, но ощутив, как его ладонь тонет в надежной хватке пальцев Минхо, Хан мгновенно успокаивается, будто погружается в теплое озеро из меда и молока. Надежное и спокойное. Может хен был прав? Куда он вообще полез? Зачем? Шатер какой-то. Гадалка. Чушь полная, да и только. Он ведь даже ни во что такое не верит. Что на него вообще нашло? Куда понесло? И Минхо еще потащил. Правильно хен не хотел сюда идти. Надо было его слушать. Когда хен вообще был неправ? Может просто развернуться и пойти обратно, к аттракционам, а то и вовсе домой? Ах, он даже камеру позабыл включить, все из головы вылетело! Будто его опоили чем-то… Все так странно… - Хен, я… – Джисон слабо шевелит пальцами, переплетенными с пальцами Ли. Минхо смотрит на него в ответ, склонив голову набок, расфокусированным отсутствующим взглядом, как если бы видел Джисона впервые. – Знаешь, ты, наверное, был прав. Давай пойдем отсю… – но договорить ему не удается. В ту же секунду воздух вспыхивает над ними падающей звездой, озаряя их встревоженные лица холодным потусторонним светом, оборачивая давно знакомые любимые черты в наброски чужого обличья. Смешно сказать, но на один краткий миг Джисону даже показалось, что глаза Минхо полыхнули заревом, топя по-кошачьи узкий зрачок в яркой охре. Со страху привиделось, видимо. - Что же это за дети нынче пошли? Хотя, если так подумать, в какие времена вы были иными? Ну, и кто это тут у меня? Покажитесь мне, детки, поглядите на меня. И снова Минхо вырывается из плена морока и потустороннего тумана. Больше всего в жизни он ненавидит, когда кто-то пытается манипулировать им, давит на него, играется. Или пугает Джисона. И оттого в сердце Ли бушует чистая ярость, хотя злиться на подслеповатую старушку, стоящую перед ними посреди невесть откуда взявшейся шаманской роскоши, в богато расшитом традиционном платье, по спинке которого спускается толстая коса, было бы, наверное, глупо. Или нет. Ведь сделала же она с ним что-то, чем бы это ни было – окуриванием благовониями на запрещенных законом травах, или еще чем. - Бабуля, ты кто? – лепечет Джисон, пораженный не меньше, чем Минхо, но, в отличие от Ли, даже не пытающийся сдержать свои эмоции. Оно и понятно. Еще мгновение назад они тонули в вечности в коридорах миров, а сейчас стоят в огромной, не по размеру стен шатра комнате, заставленной золочеными фигурками диковинных животных и фарфоровыми вазами, полных невиданных в жизни цветов. Сквозь крохотные резные окна льется робкий свет, а папирусные обереги и традиционные самодельные амулеты плотно облепляют каждую из стен помещения. - А ты к кому пришел? – скрипит старуха. Следуя мгновенному порыву, Минхо прячет растрепавшиеся волосы под капюшоном пуховика, а лицо – в медицинской маске; оставляя возможность выражать глазами все, что он думает о текущей ситуации. Шаманка будто и не замечает этого. Она даже не глядит на Минхо. Только пристально смотрит на Джисона, а затем медленно, громко шаркая изношенными подошвами тапок, совершенно не вяжущимися с образом богатой вековой прорицательницы, подходит к нему. И, может, шагнула бы еще ближе, если бы не нервно дернувшийся в ее сторону Ли, или же она сама, внезапно огласившая комнату громким хохотом. - Да это же имуги! – смеется старуха, тыкая крючковатым пальцем в Джисона. - Чего? – глупо хлопает глазами тот, оглядываясь на пребывающего в таком же непонимании Минхо. "Эта шарлатанка явно сбрендила", думает Ли, бросая короткий взгляд в сторону, в поисках выхода. "Но недооценивать ее все же не надо". - Ты у меня сегодня уже третий такой, – старуха хохочет так громко, что на ее глазах, тонущих в глубоких морщинах, выступают слезы, которые она тут же оттирает рукавом расшитого шелком платья. – Ваши мамаши, я смотрю, от души постарались в двухтысячном году этого мира. - Что за имуги? Это из мифологии что-то? – Джисон косится на Минхо. - М-м-м, – неясно отзывается тот. - Но все равно, пока ты всего лишь личинка. До вознесения тебе еще рождаться и рождаться, – фыркает шаманка. – Сколько тебе? Выглядишь совсем юным. - Двадцать три по корейскому возрасту, вообще-то. Не так уж чтобы и… – возмущенно вскидывает голову Джисон. - Говорю ж – личинка. Если так посмотреть, лет пятьсот, может еще сотня сверху, но не больше. Точно – личинка. Джисон бросает беспомощный взгляд на замершего Минхо. Старуха, будто потеряв интерес, разворачивается спиной к своим озадаченным посетителям. Она направляется к низенькому резному столику, расположенному у стены, украшенной полотном, изображающим традиционный пейзаж раннего Чосона, и минут пять, кряхтя на разные лады, усаживается, сминая длинные широкие юбки. - Иди сюда, – манит старуха пальцем. – Сядь, – она кивает на длинную, алого шелка подушку, уложенную на пол перед столиком. – И дружка своего посади рядом. И нечего на меня так зыркать, я вас не съем. Вы сами пришли сюда. Возразить на это нечего, и даже Минхо вынужден просто пожать плечами. - Оплату возьму вашими деньгами. - Нашими? – мямлит Джисон, занимая место перед шаманкой. Ли располагается совсем рядом, только руку протяни; по-прежнему настороженный и молчаливый, неотступно следящий за каждым движением старухи. Висок терзает нарастающая боль, сродни мигрени, коей Минхо никогда не страдал. Тем не менее Ли точно знает, что это она – вгрызающаяся в левый глаз ржавым гвоздем и застилающая зрение неясным размытым пятном. В ушах звенит так, будто кто-то заставил одновременно проснуться все колокола мира, и сам Ли уже и не помнит, когда на него в последний раз накатывала такая беспричинная злоба. Происходило ли с ним когда-нибудь вообще что-то подобное? Всему на свете есть своя причина, но этом случае логика словно не работает. Разорвать бы эту старуху, впившись клыками в ее дряхлое горло. Причмокнуть с наслаждением, вкусив алую кровь. Вылизать дымящуюся теплом влагу – всю, до последней капли. "Какого черта, вообще? Что со мной такое?!" Ли с усилием стряхивает очередной приступ потустороннего наваждения, и головная боль тут же стихает отступая. - Вашими деньгами, конечно. Можно по карте. Это тоже деньги. Я же не с дерева свалилась, в конце концов. Понимаю кое-что. А можно… – шаманка цепляется внимательным взглядом за серьги Джисона, подарок Минхо на их прошлую годовщину. – А могу и их взять. "Не смей трогать!" - Нет, – неожиданно твердым голосом отрезает Джисон. Минхо глядит на него с удивлением, но вслух не произносит ни слова. - Зачем тебе, мужчине, такое дорогое украшение? А я их возьму, как плату за выполненную работу. Подарю внучке, больно уж она блестяшки любит. Чего б ее, мою милую птичку, не порадовать? - Нет. Это подарок. - Ну и что? Не такой уж и дорогой, – хитро смотрит шаманка. - Дорогой. - Подарят еще. - Я слышал, что подарками с шаманками нельзя расплачиваться. Я не отдам. Это подарок, – Хан начинает по-настоящему злиться. – Я отдам деньгами. Возьмите их. Или уйду. - Ишь ты, – хмыкает старуха, будто даже довольная отказом Джисона. – А у маленькой личинки есть характер. - Был бы я личинкой… - Не дерзи, ребенок! – обрывает Джисона шаманка. – Вы, имуги, всегда такие шумные. Но, возможно, из тебя, в конце концов, получится хороший дракон. Минхо смотрит на нее исподлобья, но пока держится в стороне. "Сюр какой-то". В Ли снова поднимается волна агрессии. Теперь она становится будто немного знакомой ему, однако Минхо все еще не может сказать – откуда, с каких незапамятных времен. Как странно, что именно такое сравнение приходит ему в голову. - Как тебя зовут? – выхватывает его из забытья голос шаманки. - Хан Джисон, – отвечает ей юноша, на что Минхо недовольно шипит. - А как меня звать, вам знать не к чему, – оповещает старуха. – Все равно позабудете. Поэтому можете звать как хотите. Например, "госпожа". Ли закатывает глаза к потолку. "Госпожа драных шатров" - А теперь скажи, зачем пришел. Не похоже, что ты знаешь о себе хоть что-то. Так что поскорее поведай, что тебя волнует, человеческое, и иди себе на все четыре стороны. Джисон пожимает плечами: - Ну, если честно… - Дай сюда, – говорит шаманка, и вдруг резко наклоняется вперед, к Хану, перегибаясь через стол с такой изумляющей девичьей резвостью, что тот даже ахнуть не успевает. – Я тебе так толком не вижу, совсем стара стала. Старуха тянется к руке Джисона, которую тот не решается отдернуть, и только когда горячее, опалившее его ухо дыхание хищника превращается в оглушительный рык, прорицательница замирает и покрывается смертельной бледностью. И уже в следующую секунду превращается в соляной столп. А потом визжит. Визжит так, словно ее режут заживо. Будто перед ней стоит костлявая с косой, заточенной по многовековую душу шаманки, и нет никакого шанса избежать долгой мучительной гибели. - Тигр! – орет старуха нечеловеческим голосом, отталкивая от себя изумленного Джисона и отползая к стене, растеряв по пути к ней все свои колкости и жадность. – Боги всех миров, ты привел с собой тигра! Убери его! Убери!!! Убери-и-и-и-и-и-и!!! Он сожрет меня! Имуги, забери своего тигра! Я тебя больше не трону! Я клянусь! Я даже пальцем его больше не трону! Я не знала, кто вы… Пожалуйста… Господин… - Хен… – беззвучно выдыхает Джисон. - Не смотри. - Минхо-хен… Что это… Хен~а… - Не смотри на меня. Минхо мягко накрывает глаза Джисона массивной тигриной лапой, отгораживая его от созерцания происходящего кривыми, удлинившимися когтями. Ошарашенный Хан все еще не может осознать и поверить в то, что только что увидел, как в волшебном сне: четкий образ разъяренного зверя, готовящегося к финальному прыжку на жертву, точки зрачков, белоснежный с черными подпалинами полосок загривок и оскаленная, полная острых зубов пасть. Но это правда. Больше никаких шуток. Тигр всегда был рядом с ним. С самого начала. Он всегда это чувствовал. Однажды тигр вошел в его жизнь и остался. Охранял его. Защищал. Оберегал. Смеялся вместе с ним. Шутил. Грустил. Любил. А сейчас его тигр очень зол. - Минхо-хен… ты меня слышишь? – тихонько зовет Джисон, но тигр откликается лишь глухим гортанным рычанием, направленным против шаманки. Вот он, источник, казалось бы, беспричинной ярости. Эта глупая гадалка посмела тронуть то, что веками принадлежит тигру и только ему. Да как ей это только в голову пришло??? Еще и заманить их, обоих, в свой паршивый шатер? Будет ей урок. Но почему тигр вспомнил о том, кто они есть с Ханом, сотнями лет встречающие друг друга за пределами миров, только сейчас? Уж не из-за сил ли этой старухи? Не в день их "знакомства", с чистого листа новой реальности, когда Джисон, нескладный смешной подросток, смотрел на новичка-трейни широко распахнутыми глазами, изрядно напугав того откровенным пристальным взглядом. И не в тот день, когда Хан признался Минхо. И не в тот, когда Ли осознал, что же это на самом деле такое: то чувство, которое не дает ему спать по ночам. Которое заставляет улыбаться над глупейшими шутками Джисона. Протягивать к нему руки. Узнавать сочиненные им мелодии с первых нот. Обнимать его нежнее, чем своих мяукающих дальних родственников. Согревать ночами горячим телом, сливаясь со стонущим под ним Джисоном в единое целое. "Никто не смеет трогать мое!" – человеческое сознание тонет в гневе звериной сущности. - Только ты, имуги, можешь его успокоить… – сбито шепчет шаманка. – Ты всегда это делал, с самого начала… Сделай это и сейчас. Я прошу не только за себя… ярость тигра безгранична… я виновата, но сейчас… - Хен. Лино-рин. Хен~a-а-а-а-а? – тянет Джисон, и рука-лапа, накрывающая его глаза, отзывается дрожью. - Погоди, Хани, я только закончу с ней и… – рычит тигр. - Не надо, хен, ты не такой. - Разве? - Да. Ты – другой. Ты – добрый. - Вовсе нет. - Ты – умный. Ласковый. Ты – щедрый. Ты не делаешь больно. Никому. Я знаю. Минхо молчит, незримый для Джисона. - Хен? Тишина. - Хен~а? Молчание. - Ты – любимый. Убери руку, я прошу тебя. Ответа нет, но рука на глазах Джисона отзывается еле заметной дрожью. - Пожалуйста. Снова ничего. - Ты мне нужен. Вздох. - Хани. - Да, хен? - Хорошо. - Можно? - Да, Хани. Рука соскальзывает с глаз Джисона и тот, помедлив, не зная толком, чего ожидать, приподнимает веки. Перед ним лежит все так же комната, утопающая в роскоши, столик, опрокинутый впавшей в панику шаманкой, и сама старуха, забившаяся в самый дальний угол. Что ж, поделом ей. - Вылезай. Я тебя не трону. Пока что, – холодно произносит Ли. Хан осторожно переводит взгляд на Минхо, глыбой возвышающегося над ним… и не может сдержать смешок. - Чего? – теряется Ли. Не такой реакции он ожидал. - У тебя… здесь… – хихикает Хан, нежно ткнув пальцем в подбородок хена. - Что? – Минхо непонимающе хмурится, проведя рукой по лицу, и тут же замирает – под подушечками пальцев залихватски раскачивается пара длинных белесых вибрисс, припоздавших с обращением. "Прелесть", – мелькает в мыслях у Джисона; но шаманка, кажется, совсем не разделяет его восторга. - Он все еще неспокоен, – старуха опасливо выглядывает из своего убежища. - Единственно, кто здесь неспокоен – это ты, – сверкает глазами Ли, зрачки которых опасно заполнили всю радужку. – Вылезай оттуда, и мы поговорим. - Лино-рин… – просит Хан, дотрагиваясь до плеча Минхо. – Она же ничего такого не хотела. - Разве? Дурит тут людей век от века, и, надо же, однажды ей не повезло нарваться на нас. - Тогда уж на вас, господин. Драконы – добродушные существа. И даже имуги больше безалаберны и шумны, нежели злобны по-настоящему. Рот Минхо изгибается в едва заметной усмешке, но, спохватываясь, Ли спешит взять себя в руки. - Зачем ты нас сюда затащила? Что ты задумала? – клокотавшая в груди тигра ярость потихоньку отступает, в доказательство чему вибрисс, скрутившись напоследок плотным кольцом, исчезает без следа. - Не специально, господин, простите меня! Мне просто надо на что-то жить, как и всем. Я не желала никому причинять вреда. Лишь хотела немного подзаработать, и все. Даже вы, в этом обличье и в этом мире, наверняка учитесь или имеете работу, – шаманка, стукнувшись лбом об пол, растягивается в поклоне перед Минхо. Теперь-то она его видит. - Он в группе. В нашей группе. Он – главный танцор. Мы довольно известны сейчас, – встревает в разговор Джисон. - Хани, – качает головой Ли. - В группе? Тигр – танцор? – неподдельно изумляется старуха и, осмелев, делает один маленький "шаг"-ползок в сторону своих гостей. – Впрочем, что ж. Миры не раз удивляли меня. - Так вы просто хотели, ну… заработать? – переспрашивает Хан. - Не будь слишком расположен к ней, – цедит Минхо. – Подойди ближе. Можешь cесть, – коротким кивком головы Ли указывает на шелковую подушку, на которой десятью минутами ранее шаманка восседала царицей вселенной. - Что вы, господин… Не стоит, – старуха, потупив взгляд, водружает упавший столик на положенное ему место. - Сядь! – рявкает Минхо, и Джисон в изумлении таращится на него. Даже в самые плохие дни хен никогда не позволял себе ни с кем разговаривать подобным тоном, тем более со старшими. - Как скажете! – пищит гадалка, в мгновенье ока опускаясь на подушку. – Какая я нерасторопная! Даже не предложила гостям чай и сладости. Вы любите сладости, господин? - Я люблю, – говорит Джисон, и хитрая шаманка сверкает глазами. Минхо морщится. - Конечно-конечно. Перед ними, как по волшебству, возникают блюда, полные фруктов и сладостей, среди которых лишь несколько традиционных корейских, остальные – сплошь арабские и европейские, да еще парочка, которых Джисон в жизни даже не видел. - Ничего здесь не трогай, – обрывает его порыв Минхо. - Господин, – старуха сокрушенно качает головой. – Я бы никогда не стала травить вашего имуги. - Но мозги ему запудрить пыталась. - Но тогда я еще не знала, кто вы оба такие! - И что это меняет? - Да, вы правы, мой господин, – старуха опускает взгляд. – Ничего, конечно же. - А… можно спросить? – Хан осторожно поднимает руку. - Да? – шаманка, воодушевленная настроем тигра, разворачивается к Джисону всем телом. - Ну… вы назвали нас – тигр и… имуги? Еще утром я посмеялся бы над этим, но точно не сейчас. - Да. Так и есть. Господин – "корейский тигр", не менее трех тысячелетий от дня рождения. - Я, конечно, знал, что ты старше меня, хен, но не настолько же… - А ты – "имуги". Пока имуги. Ты – полудракон, если так проще сказать. Когда-нибудь ты станешь полноценным драконом. В твоем случае не могу точно сказать: воздушным, земляным или водяным. Вот только одного не могу понять, – щурится старуха, – по своей воле ты остаешься имуги или нет. - Это как? - Рядом с тобой находится источник волшебной силы, много лет, даже веков, и ты уже давно мог хотя бы попробовать вознестись драконом в небо, – шаманка задумчиво чешет подбородок. – Если только ты не отказываешься от этого сам. Или беспокоишься, что потеряешь своего тигра. Но это так не работает. - А как работает? – Джисон наклоняется вперед, ближе к шаманке. - Хани, – снова предупреждающе рычит Ли, но Джисон будто не слышит его. - Вот так, – неожиданно звонко смеется шаманка, скрещивая указательный и средний палец правой руки между собой. – Сколько бы ни минуло веков, какие бы миры ни были и какие бы вы, оба, не приняли обличия, хоть полностью людские, как сейчас – все равно встретитесь, так или иначе. Джисон кидает на Минхо короткий взгляд. Это судьба? - Все войны дракон и тигр проходили вместе, под одним знаменем. Все пиры разделяли между собой, а, часто, и постели, – подмигивает шаманка. – Но, неужели, ты, будущий дракончик, действительно думаешь, что сам выбрал своего тигра? – старуха хрипло смеется. – Ребенок, ты каждый раз наивен, как в первый. Ты понравился этому тигру с первого взгляда, еще века назад. Стал бы он возиться с еще не вознесшимся на небеса драконом? Вместо ответа Джисон тянет в рот кусочек апельсинового лукума, несмотря на видимое беспокойство Минхо. - Тигры всегда были колдунами. Поэтому я его и не заметила сквозь завесу тигриной магии, – шаманка осторожно косится на Ли. – Надо признать, в прошлом он был сильным колдуном, раз, пусть и не помня свою истинную сущность, смог сопротивляться чарам и напугать меня. Он ведь почти полностью обернулся! Хотя, кажется, поначалу даже не понял этого. Тигры, как я сказала, были колдунами с самого первого дня сотворения миров. Это их суть. Как и дружба с драконами, хотя в вашем случае, похоже, речь идет не только о дружбе, – прорицательница делает вид, что совсем не замечает того, как вспыхивают щеки Хана. – Да и до полноценного превращения в дракона имуги еще стараться и стараться, хотя шанс на это есть и большой. Страх старухи постепенно отступает, но не потому, что Минхо смягчился, а оттого, что его многовековой спутник-имуги, Джисон, нежно, умиротворяюще поглаживает своего хранителя по плечу: - Корейский тигр. - Простите за мою невнимательность, – шаманка опускается перед гостями в глубоком поклоне. – И позвольте указать дорогу домой. Она будет легкой и короткой. Вы даже не успеет утомиться. - Но мы ведь так и не услышали ничего из того, за чем сюда пришли, – напоминает ей Джисон. - И то верно. Хотя нужно ли вам это на самом деле – знать человеческое? Хан просяще поднимает брови домиком. - Вот, значит, как ты это делаешь? – усмехается старуха. – Что ж, я исполню твою просьбу, имуги. Каждый из вас, даже вы, господин, получит индивидуальное предсказание. Не относитесь к нему слишком серьезно – свою судьбу мы строим сами. Я веками гадаю по звездам, песку и воде, и не существует материи изменчивее них, но и нет ничего, что сравнилось бы с ними в силе хранимых эмоций и чувств. Как поступать дальше: верить, не верить, прислушиваться или игнорировать – тоже решать вам. Хотя я посоветовала бы все же прочитать прорицание, пусть и между строк. И тогда каждое его слово окажется полезным. - А амулет никакой не дадите? – спрашивает Джисон, и Ли взмахивает длинными ресницами, откликаясь на адресованную ему подколку. - У тебя уже есть свой, – мягко улыбается шаманка. Хан непонимающе наклоняет голову вбок. - А он у вас, господин, не очень смекалистый, да? – вздыхает старуха, бросая осторожный взгляд на Минхо, неотступно следящим за каждым ее движением. – Что ж, идеал - это лишь то, к чему мы стремимся. Жизнь же находится в несовершенствах. - Идем, – Ли мягко подхватывает сидящего на полу Джисона, на что тот слабо возмущается: - А наши предсказания?!? - Засунь руку в правый карман куртки, будущий дракончик, а вы, господин, в левый - по ведущей руке, и там вы найдете, что ищете. - Я ищу причину тебя не загрызть, – скучающе отзывается Ли. - А вы шутник, господин, – деланно смеется шаманка. – Но прочитать предсказания вы должны сами, друг другу показывать их нельзя. Таковы правила, и не я их придумала. - О! – следуя наставлению прорицательницы, Хан опускает руку в карман куртки и сразу же нащупывает в нем картонный уголок конверта. – Здесь бумажка какая-то! - Вам будет чем заняться в пути, но как только дверь в ваш мир распахнется – предсказание исчезнет, – предупреждает шаманка. - Вот как. - Вам пора. Благодарю за честь, оказанную вашим визитом, но, думаю, лучше нам больше не встречаться. - Хоть в чем-то я согласен с тобой, – говорит Минхо. – Я запомню тебя. - Как скажете, господин, – старуха выходит на середину комнаты и снова отвешивает столь глубокий поклон, что ее седая, украшенная лентой коса тяжело переваливается на грудь. – Прощайте, господин. Имуги, я уверена, что в будущем из тебя получится прекрасный дракон. "Что ж, бабуля эта оказалась весьма мила несмотря на кавардак с почти превращением Минхо-хена в тигра. И не какого-нибудь, а того самого, белого, из мифов". Джисон так солнечно, ослепительно улыбается, отвечая прощальным поклоном, что перед шаманкой, словно явь, предстает образ распахнувшихся над землей длинных перламутровых крыльев. Теперь шаманке открылась и его конечная сущность. "Так вот кто ты есть. Таковы воздушные драконы. Дерзкие и непослушные без надзора, и ласковые и отзывчивые при должном внимании. Сильнейшие среди своих собратьев. У твоего тигра тоже губа не дура". Ли, едва заметно склонив голову, рассматривает погрузившуюся в грезы прорицательницу. - Что ж, – вздыхает шаманка, стряхивая с себя наваждение картины далекого будущего. - В путь! Затем женщина выкрикивает фразу на смутно знакомом, но давно вышедшем из употребления языке, вскидывает вверх левую ладонь, с которой в воздух поднимается разноцветная пыль, а затем с силой топает правой ногой. И как только она делает это, комната заполняется пляшущими в быстром танце золотистыми искрами, а пол под ногами ее гостей содрогается. - Прощайте, – произносит шаманка, на что Ли коротко кивает ей в ответ, и уже в следующую секунду золотой столб искр скрывает гадалку из виду, омутом поглощая собой все вокруг. В этот раз Минхо собран: - Держись за меня крепче, – говорит он Джисону, качнувшемуся в сторону. - Ага. - И читай быстрее твое дурацкое предсказание. - Ага, – Хан спешно выуживает из кармана конвертик, окрашенный акварелью в лазурь, неровно ломает аккуратную печать, и на ладонь ему выпадает небольшой лист бумаги. Если бы Ли и хотел узнать, что в нем находится, то не смог бы этого делать – символы, которыми пестрело послание, были ему совершенно незнакомы. Но к вящему удивлению Минхо, Джисон, кажется, понимает каждое слово предсказания. Что-то Хана радует, что-то заставляет нахмурить брови, что-то рассмеяться, а что-то задуматься. Вокруг них пролетают неизведанные галактики и шлейфы созвездий, образы давно вымерших животных и древних океанов, но Джисон не обращает ни малейшего внимания на эти видения, полностью погрузившись в послание шаманки. "Ничего же не будет, если и я прочитаю ту чушь, которую написала старая мошенница", - размышляет Минхо. "Все же назвать шаманку лгуньей на все сто процентов – значило бы признаться в самообмане. Да и денег за спрос она уже не возьмет. Так почему бы и не развлечься?" Конвертик, адресованный Минхо, соткан из листьев подсолнуха и распадается прямо в руках, как только он его вскрывает, обнажая кусочек дубленной кожи, пахнущий сухой древесиной и ноябрьским снегом. - Она тебе ничего не написала? – удивляется Джисон, с любопытством заглядывая через плечо Минхо. - Почему же? – отвечает тот. – Вот, здесь все написано. Погоди, ты что, тоже не можешь прочитать чужое предсказание? Что ж, шаманка не солгала. И, может, так было поступить правильнее всего. Впавшие до этой секунды в беспамятство камера и мобильные, проснувшись от долгого сна, оглашают конец путешествия домой громким писком включающегося оборудования. Джисон вздрагивает от неожиданного вторжения реальности в ткань времен и роняет бумажку с предсказанием под ноги. Но когда он наклоняется, желая поднять послание, то листок в его руке оборачивается перламутровой дымкой. - Кажется, мы прибыли, – говорит Минхо. Он сдувает с кончиков пальцев ярко-оранжевый пепел, в который за мгновенье превратилось и его предсказание. – Выход там, – Ли указывает вперед, туда, где сияет полоска дневного света зимнего Сеула. Остается только крепче взяться за руки и сделать шаг вперед. Что они с Ханом и делают. И тут же на них обрушивается реальность – с громким чириканьем воробьиной стаи, криками детей и разрывающимися от звонков айфонами. А позади остаются лишь пустой шатер, ничем не напоминающий роскошную гостевую комнату шаманки, и утекающие талой водой слабые воспоминания о личных предсказаниях, которые полностью рассеются к следующему утру. Но что точно остается с ними, так это память о них "настоящих". И уже возвращаясь в общежитие, сидя в такси, Джисон, то смеясь, то угукая, с неподдельным интересом изучает статьи по мифологии, отдавая предпочтения текстам, повествующим о корейском тигре и его образе духа-хранителя страны, и имуги и драконах. - Мой корейский тигр, – шепчет ночью Джисон, лежа в постели с Минхо, скользя ладонью по его волосам, спутанным после наспех принятого душа. - Р-р-р-р-р, – шутливо отзывается Ли. О монтаже влога они, конечно же, подумают завтра, или того позже. А пока, отгоняя крадущийся мягкой поступью сон, просто глядят друг на друга, отчасти по-новому, и, пробуя на вкус смешанные воедино оттенки прошлого, сплетенного с настоящим и будущим, обмениваются поцелуями, как клятвами. - Я до сих пор не могу осознать то, что сегодня произошло… Но могу ли не поверить в это? - Я бы не хотел, но ничего иного не остается, кажется. - Только ты больше… не оборачивайся тигром, ладно? Ну, или хотя бы не на съемочной площадке. А то нас точно оштрафуют, – хихикает Джисон. - Не могу точно этого обещать. - Хен! - Знаешь, теперь, когда я разбудил в себе внутреннего тигра, сдерживаться будет сложнее, – Минхо аккуратно, не причиняя при этом ни малейшей боли, кусает Джисона за мочку уха. - Придется тебе взять первый удар на себя. Отливающая холодным блеском металла серьга, его подарок Хану, звонко стучит по зубной эмали. - Хен! - Разве ты не должен звать меня господином? - Я, между прочим, дракон! - Пока что только протодракон. "Личинка", тебе же сказали. Но, знаешь, мне нравятся все маленькие и беспомощные. - У тебя такой кинк, что ли? - Как знать. Ты был миленьким, когда я нашел тебя тогда, отбившегося от семьи, в зарослях бамбука. Даже пытался шипеть на меня. Смешной. - Я этого совсем не помню… – шепчет Джисон, распахнув глаза. Это правда. Мозаика памяти складывается нелегко, но рассеянность всегда была частью его натуры, теперь Хан знает это. Однако теплое чувство доверия и надежности он помнит, как никогда четко. Оно буквально вросло в него. Как и образ огромного тигра-колдуна, одним только рыком наводящего священный трепет на деревеньки, на многие мили вперед. Такой ласковый со своим имуги, ютящимся в его пещере, и такой ослепительный - в минуту лунного преображения в статного привлекательного юношу. Неизменно красивый, вечно прекрасный, с яркими сияющими глазами, глядящими только на своего имуги, и алыми устами, целующими лишь его губы. - Кое-что я, все же, припоминаю. - Что же? - Да так… - М? - Теперь мне понятно, почему тебе так идет ханбок. Ли то ли хмыкает, то ли мурлыкает. - Знаешь, хен, – продолжает Джисон, – я всегда чувствовал, что мы с тобой связаны, с самой первой секунды, как только тебя увидел. Но даже не мог подумать, что таким образом, и так давно. Минхо в ответ совершенно точно мурлыкает и, запрокинув голову назад, на смятую подушку, открывает шею ласкам Джисона. - Что случится, когда я стану драконом? В смысле, настоящим драконом, и вознесусь на небо? Я ведь стану им однажды. - Это произойдет еще нескоро, – улыбается Ли. – Но я тебя найду. В этой жизни, или в другой. - Уж будь добр. На самом деле, Хан помнит кое-что еще. Невесту, которую люди ближайшей деревни привели тигру к пещере, как залог их будущего богатого урожая и защиты, если враг решится вдруг напасть на них. И то, как Минхо отверг ее тогда, с почти брезгливым возмущением, ответив, что не примет ни одной жертвы и не нуждается в подачках. Ли тогда по-настоящему разозлился. Однако смекалистый деревенский староста быстро сообразил, что отныне подарки и подношения надо предлагать вовсе не тигру, а его спутнику, через которого можно и просьбы передать, если, ненароком, случится такая оказия. Джисон усмехается воспоминанию. Во сне к нему приходит еще одно. И пусть к утру он уже совсем не помнит содержания, сердце не способно позабыть его суть: "Пути ваши могут разойтись, надолго или нет, но всегда будут пересекаться. А как быстро вы найдете друг друга на следующей дороге, и как долго пробудете вместе - зависит только от вас".