The best nights are the nights spent with you.

В последнее время Куромаку проблематично мало спит и так же ест. А состояние его усугубляет ещё и то, что он никому виду не подаёт. Лишь то и дело что со своим этим каменным лицом и немым видом нагружает себя работой. Да что там эта работа — пусть творит что пожелает, подумали Вы, но нет же. Работы страшно много, в добавок каждое дело, от шага вплоть до движения конца бледного пальца, столь утомительно, что король треф лишь на то и способен что по окончанию дня тяжко вздыхая падать на кровать. Ох да, кровать. Обычно от простыни и подушки идёт малоприятный запах пота. Куромаку трудно по ночам, сняться кошмары от чего тот ноет и ревёт панически рыскаясь туда-сюда в поисках спасения. Но никого рядом не оказывается, ему остаётся лишь то и дело что обнимать одеяло припадочно вздрагивая в ожидании тепла. Тепло что в резкости приходит в самый худший миг, окутывает его заставляя кошмары растаять, а на утро исчезает. Но да что эта вонь и кошмары, само наличие отдыха на приятной, нежной кровати приносит удовольствие, после утомляющего длительного дня это как раз то, в чем он, наверное, нуждается: Устало сгребать одеяло под собой, двигать руками по мятым простыням рыскаясь под холодную подушку, поворачивать ладони к подолу мягкости и вжиматься в него длинными, слабыми пальцами. Сегодня день отличался от прошлых наличием особенно раздражающей и сильной мигрени, которую ухудшали писклявые резкие фразочки с правой, противоположной от местонахождения кровати трефа, стороны. – Да пусть слышат мой ночной вой враги, я не дам Вам проникнуть внутрь империи! От мглы и до рассвета не расстаит моё тело вплоть до момента триумфа! – Доносится картавый голос очередного персонажа сериала или же аниме. Ох да, одна крайне важная деталь в лице бубнового короля которому посчастливилось разделить свои покои с королём трефовой масти. – Данте. – Устало и сонливо, при том с некой резкостью, вырывается у Куромаку пока он поднимается на локти сонливо осматриваясь в сторону короля одной из красных мастей. – М-м? – Сонливо протягивает третий проделывая пару попыток поставить видео на паузу. – Что такое? – Отрывая взгляд от гаджета при удачной попытке тот смещает голову в сторону соседа по комнате. – Ты можешь использовать наушники? Или, как минимум, убавить громкость? – С той же остротой еле игнорируя усталость выдавливает из себя серый кардинал. – А я тебе так сильно мешаю? – Уж больно издевательски звучит голос бубнового уже наталкивая на мысль что с его уст грозится сойти очередная малопонятная, к тому же и бесячая, цитата. – Да, сильно. – В грубой резкости проговаривает Куромаку отворачивая голову к подушке в которую зануривается носом. – Сейчас уже ночь, тебе стоит поспешить ложиться. Данте начинает что-то говорить что лишь фоновым шумом раздаётся в ушах Куромаку который уже принюхивается к подушке, как тут же замечает новый запах. Тонкие ветви сакуры, навязчивый и резкий сладкий аромат её цветков. И как же кардинал не заметил этого раньше? Сейчас то постельное бельё на котором он лежал было новым, от чего пахло дешёвым стиральным порошком используемым самим серым для стирки. – В нашу комнату кто-то заходил? – Перебивая "фоновую" речь Данте, в резкости выдаёт трефовый. – М? – В непонимании выдаёт ленивец сводя взгляд с уже выключенного телефона вновь на второго, где, подмечая его непонимающий взгляд в сторону подушки, издаёт тихий смешок. – О нет, нет. И если ты о спальном бельё то я его сам поменял. – Ты? – Не веря в слова бубнового треф быстро прометается взглядом по нему, после чего скептически приподнимает бровь так же не веря, – Поменял? Сам? – Да, а что-то не так? – Издевательским тоном проговаривает Данте пока уголки его губ медленно приподнимаются в более хитрой ухмылке. – Ты - самый ленивый со всех известных мне существ. – Холодно отвечает Куромаку с полным безразличия лицом. – Как грубо! – Резко восклицает третий, – Ты меня даже за человека не считаешь? – Более театрально и драматически, уже показывая наигранную обиду, выдаёт Данте. – Мы не люди, Данте, а всего-лишь клоны. – Медленно снимая очки и протирая их краем пиджака что всё ещё был на Куромаку тот, так же, прибавляет, – "Оригинальные подделки" проще говоря. – Не люди говоришь? – В лице прокрастинатора играют новые краски лёгкого мрака и не на шутку серьёзной задумчивости. – А что для тебя, тогда, "человек"? – Я не могу дать тебе философский ответ, а перечислять состав организма и его функции, кажется, смысла нет. – Слова серого кардинала звучат более нервно, словно тот боится дать не правильный ответ. Данте лишь загадочно поводит бровью сложив руки, уже на удивление без гаджета, за голову. В комнате повисла угнетающая тишина. – Ты собираешься спать? – Резко звучит бархатный голос третьего. – Если ты не понял, сейчас ночь. Так что, логически размышляя - да, собираюсь. – На последок выдаёт серый. Укутываясь в тёплые ощущения одеяла, второй медленно снимает очки сложив их с тихим, еле слышным в густой тишине, скрипом. Те оказываются на подушке около его лица тут же попадая в мутное поле зрения Маку. Его ноги не ведают покоя всё время ворочась на месте, подгибаясь в коленях и прижимаясь к друг-другу в попытках вызвать хотя бы немного тепла, что, к сожалению, в очередной раз оказывается тщетным. – Человек. – Раздаётся болезненным эхом в голове. Куромаку не знал что такое человек, не знал сущность их и даже боялся. Это, скорее всего, был единственный вопрос на которой тот не мог дать определённого ответа. Вся та анатомическая наука в голове не давала ему понять суть этого слова. И так же как комната была пуста от каких-либо звуков, была пуста голова Куромаку которому оставалось лишь то и дело что, как обычно, лежать в ожидании того когда еле заметный звук тиканья часов сменится утром - обычно сон для кардинала был лишь определённым бескорыстным отрывком времени которое проходило быстрее чем тот, наверное, успевал моргнуть. Прикрывая веки кардинал уже готов был погрузится в сон, пепельные волосы блеснули на лунном свете - тот повернул голову вновь сонливо завалившись на подушку. Его заинтересовал философ и его вопрос, всё же что как но от Данте редко можно было услышать достаточно пугающую цитату, а то что их беседа минутами назад буквально заставила трефа зайти в тупой угол пугало. В голове появлялись вопросы до которых бы даже, кажется, Габриэль не смог бы додуматься, что уж говорить о короле данного вальта - тот, судя по мнению Куро, точно не мог бы дать ответы на них. И всё же, слабо приоткрыв уста, треф немного затихает набираясь воздуха и смелости, как тут же решается вновь прервать тишину: – Данте, а.. – Прерывается тот глядя на бубновго короля что тут же медленно открывает глаза и нацеливает взгляд на Куромаку. – ..а для тебя, что такое "человек"? – Человек.. встоль, одновременно, и стойкое и хрупкое создание, что может пережить многое, но и в то же время легко разбиться и поддаться концу езды на рельсах жизни. – Раздаётся монотонный, малость даже сонливый, тон бубновго. Кажется, ранее тот хотел спать но из-за трефа пришлось пробудиться. – Тобишь ты не можешь дать точного ответа на свой же вопрос? – Брови трефа медленно опустились ближе к основанию носа показывая его лицо с озадаченной стороны. И всё же, беседы с прокрастинатором оказалась интереснее возможного. – Философия такая наука, мой дорогой друг, что тут ничего не бывает " точно" – Вальяжно прокручивая рукой, после чего бросая её кистью себе на глаза, бубнит Данте в той же сонной манере. – Но при этом к тебе зачастую идут за советами. Как же так получается что ты, наш псевдо-философ, умеешь орудывать не точной наукой так, чтобы люди находили точные ответы? – Каждый думает в меру своих возможностей, Маку. Каждый слышит что хочет, это касается как моих слов, так и слов кого-либо другого. Так уж устроен человеческий разум. – Данте проделывает паузу медленно забирая руку с лица, после чего поворачивается к кардиналу повторяя его позу с хитрой улыбкой. – Даже взять вот во внимание тебя. – А? – Шире приоткрывая рот и веки резко выдаёт Куромаку. – Да-да, ты, дорогой мой друг, так же слышал бы что-то своё в моих словах. Если бы не маленькое "но". – Данте дразнится. Молчит, проделывая слишком длинную паузу, что сильнее питает интерес трефа. – Каков ты? – ..я? – Тихо, еле слышно, шепчет Куромаку под нос. – Ты, Маку, ты. Если бы ты знал каким являешься, ты бы и смог найти в моих словах ответ на свои вопросы. А так.. потерянный человек равен потеряным мыслям, считай это аксиомой. – Закрывая глаза и отворачиваясь издаёт Данте на последок, перед тем как оставить комнату в полной тишине а Куромаку, трефового короля, на едине с мыслями. Тишина прорезается в голову Куромаку. Минутой ранее там было пусто, но сейчас ком из запутанных мыслей толкал на иррациональные странные вещи. Как же поступать клону в такой ситуации? Он не помнит себя другим. Куромаку всегда помнит себя до боли мрачным и холодным, с самого начала создания тот, кажется, был таким. Достаточно же Куромаку лишь закрыть глаза как тут же ему приходиться открывать их. Только, на удивление, без привычного звука будильника. Сперва тот тяжело выдыхает, приоткрывает глаза и направляет взгляд на настенные часы - неужели Маку стал слишком рано? Но нет, напротив, на часах красовалось загадочное одинадцать часов вечера а за окном тишь да тьма. Это заставляет Куромаку тут же вскочить, после чего, судорожно потирая глаза, задуматься что же случилось что будильник решил предательски не зазвенеть, так ещё и что заставило его спать до конца дня. – Добрый вечер! – Протягивает с нотками хитроты уже знакомый голос. – Добрый.. – Испуганно выдаёт Куромаку поднимая взгляд на Данте. Приветливо улыбающийся клон стоял с подносом в руках. – Что случилось? Меня никто не разбудил... и что это у тебя? – Ну, Во-первых, случилось то что твой будильник разбудил меня а не тебя, но я, так уж и быть, не посмел тревожить твой сон.. до конца дня. – Поднос оказывается на прикроватной тумбе открывая вид на свои сбережения, – А это просто две порции еды, которые сварганил Зонтик, и чай, уже моя заслуга. – Подожди.. – Тихо выдаёт Куромаку пытаясь на сонную голову проанализировать что ему сказали. – Что? Как!? Почему!? – Всё более громко и пискляво выскакивает с его уст от нахлынувших чувств паники. – Тише. – В резком тоне выдаёт Данте прислонив палец к устам Куромаку чтобы заставить его затихнуть хотя-бы так. – Ты и так в последнее время слишком много на себя берёшь. Я понимаю, Фёдору помочь надо и всякое такое но и отдых тебе нужен, Маку, это уже черезчур. Обхватив, в резкой манере, запястье Данте, серый поочерёдно опустил пальцы притулив их к чужой коже, пока, отодвинув руку, резко отрезал: – Нет, я не беру на себя " слишком много ", просто ты ленивый и потому моя норма кажется для тебя " черезчур". – Нервно выдавал лживым тоном кардинал. – Куромаку, нет. Ленив ли я? Без сомнения. Но глуп ли? – На лице бубнового воцарило более мрачное выражение. Алые глаза подсвечивались от криво падающей на лицо тени. Каждое движение сейчас выдавало пылающий в нём пыл царивший там за счёт беспокойства. – Возможно и не глуп, но с каких пор тебя волную я? – Куромаку в резкости поднялся с места, брови его были насуплены а губы сцепились созидая злостную гримасу. – Ты ведешь себя слишком странно. – Возможно и так, но чем ты лучше меня? Ведешь себя так же. Нагружаешь себя работой так сильно, что тебе, в конце концов, становится плохо - ты сразу же вырубаешься. И всё, что останавливает тебя от того, чтобы спать целый день, это идиотский будильник! – Данте был не на шутку зол от чего в тоне проскакивали искры агрессии, но старания оставаться непоколебимо спокойным в лице всё же не были зря. Куромаку впал в очередной ступор. Тот рыскался по лицу Данте в малом удивлении от подобных слов да и тона в целом. Густые эмоции непонимания мешали дышать грузом свалившись на плечи. – Я не.. – Голос второго непроизвольно задрожал, тот так и не смог закончить предложение. Данте с трудом удерживает серьёзную гримасу на лице, боль переживаний была столь сильна что, кажется, готова даже поразить его в сердце. Недолго решаясь на то, стоит ли говорить всплывшие в голове слова тот, медленно вздыхая, более уравновешенно выдаёт чуть ли не шёпотом: – В конце концов, последнее что мне оставалось всё это время, так это обнимать тебя ночью. Куромаку приоткрывает рот от удивления, взглатывает, после чего опускает взгляд вниз. Туман его глаз становится лишь ещё более мутным и тёмным, в голове же начинают проскакивать плохие мысли. – Смотреть на твои слезы было невыносимо.. – Кратко отрезает Данте чуть ли не шёпотом, после чего, медленно поворачиваясь, движется к выходу с комнаты. Тихий хлопок, комната погружается в тишину, пока за её дверью глухое напряжение прибавляется с каждым скрипом пола. Шаг за шагом как красноволосый силуэт оказывается на улице. Холод неприятно жжёт лицо, бьёт до дрожи заставляя краснеть щеки и конечности. Но даже так - температура тела отходит на второй план перед весом опустошения. Кажеться единственное что горело внутри третьего всё это время - чувства отвественности за человека, к которому он пытал тёплые чувства. Чувства любви. Не грязной, похотливой и отвратительной в целом, а чистой ментальной романтики. Он прекрасно понимал трудоголика и его ощущения пустоты. Это была словно дыра вместо сердца что могла лишь то и дело что пожирать любые силы и эмоции. И хочется ли разбираться с этим? Никак нет. Лучше, в случае Куромаку, загрузить себя работой или же, как в случае с Данте, закрыться в себе прокрастинируя. Холод улицы был лишь лишним напоминанием о Куромаку - холодным внешне и физически клоне который всегда оставался таковым. Холод его эмоций служил фундаментом для окружающих личностей, тот помогал Зонту пытаясь быть опорой для вальта, тот помогал и Фёдору пытаясь быть опорой для дома. Холод не был чём-то чем Куромаку жаждал владеть, это была вынужденная мера. Наказание которое тот навлёк на себя из-за простой черты ответственности. Так же, как тот был холоден в лице, тот был холоден и физически. Одно лишь воспоминание о том, как Данте пробуждался вночи от плача со стороны соседа, как ложился к нему аккуратно обвивая холодное тело, как пальцы, холод которых был слышен даже сквозь одежду, цеплялись за ткани футболки и припадочно сжимали её - всё это заставляло сердце обливаться кровью. Каждый раз в голове звучала лишь одна мысль: – Что ты с собой сделал, глупый Маку. – Мысли и тайная помощь были единственным орудием Данте, это было всё чем он мог помочь аккуратному серому цветку лотоса, что словно начинал медленно гнить прям у него в руках. Алые глаза уже были закрыты, голову тот медленно приподнял к нему, всмотреться в звезды хотелось даже не смотря на раздражающий снег что всё так же мягко падал на тело. Резкость. Холодные пальцы неуверенно обхватывают горячее, не смотря на окружающую температуру, запястье. – А? – В резкости выдаёт Данте отдаляясь от обладателя холодной конечности, пока, не заметив перед собой Куромаку, останавливается проделывая решительный шаг ближе. – Данте. – Строго выдаёт кардинал пытаясь сохранять собственные дисциплины спокойствия. – Я пришёл извинится за своё поведение и слова. Мне жаль. – Ой, да не стоит. Я и забыл уже. – Лишь насмешливо улыбаясь отмахивается Данте рукой, пока, подойдя ближе, не поворачивает Куромаку в сторону двери ласково уводя внутрь дома. – Но я правда испытываю вину.. и ещё, почему ты вышёл без куртки? – С волнением чуть ли не шипит Куромаку поправляя очки. – Да ладно тебе, пустяки. Сейчас пойдём есть и пить чай, ведь так? – ...Конечно. Между парнями повисает тишина, минуты сыпяться через пальцы сочась словно песок, как те оказываются в комнате. Куромаку отходит к поверхности где находились еда и чай мелко осматриваясь с воспоминанием об отсутствии стола в комнате. – Да ладно тебе, Маку, мир не разрушится если ты хотя-бы раз поешь на кровати. Ведь так? – Данте улыбается. Знакомая улыбка: мелкая и хитрая, скорее даже загадочная пока сам же проходит мимо садясь на ложе. Взглядом бубнвый подмечает тумбу: какие-то бумаги с аккуратным почерком кардинала. Упаковка таблеток надписи на которой нельзя было прочитать. Подмечается так же интересная деталь: упаковка на половину пуста, а ведь ранее Данте не видел чтобы Куромаку принимал таблетки. Возможно Куромаку сейчас хотел бы и прочитать лекцию о том, что это мало как правильно, но на удивление даже для Данте лишь спокойно садится напротив него с порцией в руках, опуская мрачный взгляд на кровать. Тишина вновь повисает, кажется что из-за неё даже воздух в комнате становится более тяжёлым. И всё же.. – Данте. – Резко звучит от Куромаку стоит ему прожевать и проглотить пищу после очередного её употребления. Бубновый поднимает удивлённый взгляд на трефа непонятливо моргая, пока щеки полностью забиты едой. Кардинал медленно поднимает взгляд на Данте чтобы, как казалось, задать ему серьёзный вопрос, но увидев эту умилительную моську лишь не здерживается в лёгком смехе. Тихий да настолько заразный хохот приглушённо вырывался у трефа заставив бубнового так же посмеяться проглотив пищу. – Так.. что ты хотел? – Еле стихая выдаёт Данте пока улыбка, уже более широкая и приветливая, царит на лице. – К слову да.. Данте. – Лицо Куромаку осталось мягким, тот даже улыбался, пусть взор и далее был довольно подавленным. – Почему ты заботишься обо мне? Не подумай неправильно, это лишь.. интерес. – Ну и ты не подумай неправильно, у меня причины. Расскажу я тебе их как-то позже. – А что если.. а что если мне нужно уже? – Ну тогда слушай внимательно, – Данте проделывает паузу облизывая губы, – я лишь хочу лучшего для тебя. – По какой причине? – Я не знаю, Маку, это философский вопрос о котором я обязательно подумаю позже. Куромаку лишь тяжело вздыхает, его тонкие, вычурно аккуратные пальцы обхватывают край пустой тарелки смещая её к тарелке Данте. Вскоре обе посудины оказываются на столе заменяясь чаем. – Тогда я могу попросить у тебя кое-что? – Куромаку остаточно отказывается от холода как минимум сейчас, тот лишь мягко смотрит на Данте в малом страхе и ожидании. – Конечно, как я могу тебе отказать? – Можешь сегодня лечь со мной? Мне кажется что так будет поспокойнее ночью. На щеках Данте является еле заметная алость, которую тот, проигнорировав или просто не заметив, лишь скрывает преподнося кружку к лицу для глотка. Ответом идёт лишь многозначительный кивок. Чай не занимает много времени, по крайней мере его аромата и вкуса хватает чтобы не страдать от очередного припадка тишины в комнате. Чашки вскоре оказываются рядом с другой грязной посудой, пока робкие тела невзначай прижимаются к друг другу в тёплой постели. Сперва это крайне смущает, одновременная тяга и отторжение заставляют скользить на месте, пока один из парней не решает бережно обнять другого. Второй же не против, он лишь мягко принимает обьятия отвечая тем же, утыкаясь в грудную клетку тёплого, чужого тела. Сейчас то, как он скользит по чужой одежде носом, как, дрожащими, малость вздрагивающими, пальцами старается дарить аккуратные, пусть и холодные обьятия имеет огромный вес. В такие моменты каждый шорох и вздох важны. Эта ночь растягивается медленно, по утру оставляя после себя два лежащих тела - тёплое и холодное, словно инь и янь разложившиеся на одной постели, нуждающиеся в друг-друге для всеобщего баланса, невозможно существующие без друг друга, где без одного не будет другого. Ведь так? Тяжёлые веки не спешат подниматься, тёплые руки слабо касаются других, холодных, находя в них до дрожи пробивающую тяжесть. Словно руки мертвеца они грузом лежат холодно обнимая третьего, что заставляет его в спешке раскрыть глаза ошарашенно глядя на кардинала. Бледные, уже остывшые от любого румянца, щеки, замертво закрытые глаза и лишь малость приоткрытые синеватые губы. Никакого движения, даже такой оглушающий, на ровне с стрелками часов, стук сердцебиения сейчас не слышался. Комната погрузилась в особенности удушливую и тяжёлую тишину заставляя слезы пойти по щекам бубнового короля, заставляя его прижаться к холодной плоти - единственному остатку, - заставляя его издавать немые вопли.