Время

Вагоны метро дышали жизнью. Гул множества голосов сливался в равномерное рычание железного зверя, что нёсся через тёмные туннели ... Миллиарды отпечатков пальцев хранилось на поручнях, словно бабочки, пришпиленные булавками к доске энтомолога. Сталкивались плечи, пачкалась обувь, прижимались к груди сумки, сжимались в карманах телефоны. Этот день настал. Нет, хуже. Настал этот час. Секунды утекали как песок меж пальцев... Тридцать пять минут. Господи Иисусе, тридцать пять минут и три станции отделяли его от желаемого. Тридцать пять минут и три станции отделяли его от неминуемого. Дин потёр запястье, в отчаянной надежде, что это всё сон. Чертовски реалистичный, ужасающе пугающий, но сон. Белые полосы от ногтей мгновенно покраснели, новые полосы легли поверх прежних, перекрывая счётчик, пытаясь стереть, содрать его с кожи... Но нет. Не сон. Он знал это. Знал. Но не хотел верить. Дин откинул голову назад, ударяясь затылком о стекло и не чувствуя боли. «Не прислоняйтесь к двери» гласила надпись, но он не мог. Его колени подкашивались, а сердце разрывалось на мелкие осколки. Он медленно сполз вниз, не замечая как взгляды толпы то и дело оборачивались на прислонившегося спиной к двери мужчину, чьи руки упирались о колени, а лицо скрывалось за ладонями. Память «услужливо» подсовывала калейдоскоп воспоминаний... ... Золотистый вид проносился мимо, лишь на мгновение попадая в поле зрения сидящих в машине. Они дружили уже не первый год, но почему-то именно эта поездка въелась в подкорку мозга. Дин помнил как отбивал пальцами по рулю ритм старого рока, что доносился из динамиков. Помнил улыбку Каса – как губы немного смущённо растягивались, обнажая белую каёмку зубов, как мелкие морщинки образовывались в уголках глаз. Помнил, как тёмные пряди падали на лоб, когда тот искал в коробке любимую кассету. Помнил как ворчал и морщил нос от звучащей мелодии. Ему нравилось. Не только мелодия. ...анция «Impala». Осторожно, двери закрываются! Следующая станция «Fall». Тяжелые двери с глухим стуком закрылись, отрезая пассажиров от внешнего мира. Они снова несутся через темноту. Пальцы впиваются в потёртую джинсу, а глаза то и дело возвращались к светящимся на коже цифрам. Двадцать пять минут. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Он никогда не молился Богу. Никогда. Но сейчас молился. Он умолял чтобы поезд мчался быстрее. Десять минут между станциями – это слишком много. Он не может опоздать. Просто не может. ...Они ссорились редко, но если это случалось, то слова сыпались, не проходя через фильтры. Дин чётко помнил что именно тогда стало камнем преткновения. Кас хотел бросить любимую работу по прихоти родных, что убеждали вернуться его к семейному делу. Дин помнил эмоции. Как гнев сжигал вены, как сарказм пропитывал воздух, когда мольбы не достигали цели. Помнил то отчаяние, что охватило его от одной только мысли о том, что Кастиэль уедет, бросив тут свою мечту. Бросив тут его. Он помнил яркое осознание, что накрыло его так внезапно, будто он упал. И это осознание электрическим током кололо кончики его пальцев, требуя заземления. И он поддался. Притянул Каса за рубашку и запечатал глупую тираду поцелуем. Громкие убеждения стихли, утонув в тихом вздохе удивления и облегчения. Они потерялись в грубом и одновременно нежном касании губ, в неуверенном, но жадном путешествии пальцев по коже... Этот поцелуй был первым, но далеко не последним. Возможно именно он был катализатором того, что сейчас таймер отсчитывал замедляющиеся удары его сердца. ... Механический голос выдернул в шумную реальность. Следующая станция «Home». Пятнадцать минут. Зубы терзали обветренные губы, заставляли почувствовать металлический привкус несправедливости жизни. Люди сменяли друг друга, одни пихались локтями, пытаясь выйти из вагона, другие вжимались в толпу, давая возможность двери закрыться. Дин распадался на части, но всем было плевать. Они смотрели, но не видели. Осуждали, но не понимали. Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь, пятьдесят шесть... секунды бежали, сжирая драгоценное время, а железный зверь нёсся, освещая себе путь прожектором. ... Светлые стены отливали жёлтым в лучах восходящего солнца. Казалось, что это не просто новый день, а начало новой жизни. Казалось, что весь мир ошибается в своих выводах. Казалось, что здесь они смогут вместе встретить старость. Казалось... Что ж, чёртов мир оказался прав. Но тогда... Тогда они стояли перед своим маленьким домиком, держались за руки и планировали как покрасят стены, купят мебель и посадят перед окнами розы. И они сделали это. Дин помнил как подушечками пальцев стирал краску со щёк Кастиэля, как они собирали шкафы, выбирали занавески на кухню. Помнил, как выкапывал ямки для кустов чайной розы – Кас сказал, что они нежнее обычных. Как перевязывал исколотые мелкими шипами родные руки. «Эта роза как наша любовь.»,- сказал тогда Кастиэль. « Я буду хранить её вечно»,- ответил Дин. ...Рука взметнулась к нагрудному карману, где в маленькой коробочке лежал засушенный цветок. Тот самый, что когда-то первым распустился под их окнами. ... Скрип тормозов и резкий толчок, заставил пассажиров покачнуться. Дин резко вскочил на ноги – перед глазами потемнело. Пять минут. Он наплевал на приличия и начал толкаясь пробираться к выходу. Наконец-то ему удалось покинуть эту «лодку Харона». Ботинки едва ступили на перрон, а глаза уже всматривались в прохожих. Их лица сливались в одно сплошное пятно, но он точно знал, что увидел бы любимые черты даже в беспросветной тьме. Не то, не то, не то... Три минуты. Он огибал толпу, отчаянно всматривался в окружение и не мог найти. Где-то здесь. Он должен быть здесь. Две минуты. Дин сорвался на бег. Солёная пелена застилала глаза, а за громкими ударами сердца не было слышно собственного голоса. Он кричал. Звал так громко, как только мог. Срывал голос, повторяя любимое имя вновь и вновь. И тут услышал своё. Услышал как горькая надежда разбивается о три буквы его имени. Дин резко развернулся и увидел его. Увидел как Кастиэль продирается к нему сквозь сплошной поток людей. Сорок пять, сорок четыре, сорок три... Дин снова сорвался на бег. Он бежал так быстро как только мог. Они столкнулись посреди станции, утонули в объятиях друг друга, вдыхая родной запах. Пальцы судорожно цеплялись за одежду, отчаянно касались кожи. Поцелуй был солёным от смешавшихся слёз, но они были вместе, а это слаще мёда. «Прости, прости, прости...» – шептал Дин в губы Каса. «Не оставляй меня...»,- умолял его Кастиэль. Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три... Дин обхватил лицо Кастиэля ладонями и начал говорить, попутно вытирая мокрые дорожки на щеках любимого, не замечая как собственные слёзы скапывают на рубашку. Он хотел успеть сказать... « Послушай, Кас, послушай... Я люблю тебя. Люблю. Мне кажется я полюбил тебя с первого взгляда. Один твой взгляд на меня – и я был потерян для этого мира. Я так редко говорил тебе это... Но видит Бог, я люблю тебя больше жизни и если бы мне выдалась возможность изменить прошлое – я послал бы эту возможность к чёрту. Пожалуйста, я умоляю тебя, живи дальше. Я буду всегда в твоём сердце, но не нужно закрываться от остальных.»,- его сердце обливалось кровью, но он не хотел одиночества для Каса, так что слова любви и нежности лились и лились, смешиваясь с признаниями и мольбами Кастиэля. Пять, четыре... Дин крепко схватил Каса за руку, а тот отчаянно прильнул к его губам... Двоголосое «Люблю» на последней секунде повисло между ними. Ноги Каса подогнулись от внезапно навалившегося веса. Он опустился на колени, прижимая Дина к груди, укачивая его в своих руках. Таймер замолчал навеки. Безразличная толпа огибала две маленькие фигурки, что замерли посреди станции. Их мир не был создан для любви. Только часть могла позволить себе это чувство, остальные же платили за него жизнью. И сейчас Кастиэль хотел умереть вместе с Дином, забыться в вечном сне, только бы не ощущать груз смерти на своей душе. Пальцы впились во что-то квадратное на ладони. Кас с трудом разжал кулак и удивлённо уставился на маленькую коробочку. С тихим щелчком открылась крышка, открывая его взору засушенную розу – символ их вечной любви. Солёная капля упала на лепесток. Таймер тихо пискнул.