Почему я скучаю по тебе

Каждый раз, когда он видит Бокуто, всё повторяется. Каждый раз Акааши думает: «Я оставил это всё в прошлом». Так же он думает и сегодня в Сендае. Он забирает еду у, безусловно, милого владельца «Онигири Мия» и даже пытается немного пофлиртовать. Не то чтобы он умеет, но суть не в этом. Акааши разговаривает со своим коллегой-и-почти-другом Удаем. На душе у него спокойно. Думает: «Может, на этот раз я правда оставил всё в прошлом». А потом Бокуто выбегает на площадку. Как гром среди ясного неба — вот, на что это похоже. Колотящееся сердце, словно предупреждающее о чём-то, желание, что отдаётся покалыванием в кончиках пальцев, а потом молниеносное осознание: я люблю его. Я люблю его и не могу перестать любить его. Ни один мускул не дрогнет на его лице — Кейджи научился дежурно улыбаться, пока внутри бушует шторм. Он подумывает уйти (каждый раз). Но остаётся. Каждый раз. Потому что… Просто так. Потому что Бокуто — важная часть его прошлого. Потому что не хочет потерять с ним связь. Потому что какая бы лютая буря ни неистовствовала внутри, он не готов потерять их дружбу. Может, совсем чуть-чуть потому, что надеется. Акааши поддаётся уговорам и соглашается поужинать с командой Бокуто. Разумеется, они говорят о волейболе. В основном беседа идёт о Хинате и Кагеяме — враги, ставшие сокомандниками в старшей школе и вместе играющие на соревнованиях. Всем есть, что сказать насчёт этого. Ацуму рассказывает забавные истории с тех времён, когда они с братом были в одной команде. Куроо и Цукишима сокрушаются над тем, что стали воплощением тропа «от врагов к возлюбленным». Сакуса невозмутимым голосом говорит, что иногда соперничество это и есть близость, а потом, когда его спрашивают, что он имеет в виду, отказывается говорить вообще. А Бокуто… Ацуму закатывает глаза. — Даже не начинай! Бокуто невыносим! Акааши то, Акааши это. Замолчи уже! — Ну… — начинает тот, а потом призадумывается. — Это потому что… Акааши самый лучший! — в его голосе слышатся нотки растерянности. — Видите, вот об этом я и говорю. Неважно, с кем ты играешь сейчас. У всех есть тот самый человек, с которым ты раньше был в команде и которого просто невозможно заменить кем-то другим. Он всегда будет самым лучшим для тебя. Акааши соглашается: ему кажется, что это очень точно подобранные слова, и он поднимает свой бокал вместе со всеми остальными. Но Бокуто всё ещё выглядит чем-то обеспокоенным. Они уходят из ресторана. Цукишима и Куроо прощаются со всеми, а остальные направляются к отелю, где остановилась команда. Бокуто идёт очень медленно, что ему несвойственно, и держится поближе, сжимая пальцами край его куртки. Хотя это совсем и не нужно: Акааши всё равно подстроился бы под его темп ходьбы. «Он хочет что-то сказать», — думает Кейджи. Замедляясь, он намеренно выдерживает паузу после своих реплик, чтобы Бокуто мог сказать то, что хочет, когда будет готов. Ждать долго не приходится. — Акааши, — неуверенно говорит он. — Мы были особенными? Акааши не настолько глуп, чтобы делать какие-то выводы, не узнав больше. — Что ты имеешь в виду? Бокуто смотрит прямо, а его губы поджаты. — Когда мы играли вместе. Мне казалось… Казалось, что мы… Я не знаю, как описать это. Просто было так здорово. Я обожаю свою теперешнюю команду, они все замечательные! Но было что-то такое в тот год в старшей школе, понимаешь? — он поворачивается, закончив говорить. Его взгляд… ослепительно ясный. Серьёзный. — Понимаю. — Но… У Цуму был кто-то особенный, и у Куроо, и все постоянно говорят про Хинату и Кагеяму, и… — Бокуто снова хмурится. — У всех такое было в старшей школе? Мы… были просто сокомандниками, как и все? — он звучит расстроенно и напряжённо. — Я был для тебя как и остальные из Фукуродани? И как ему на это ответить, не выдав себя? — Бо, — Кейджи кажется, что он сейчас заплачет. Время, проведённое вместе в старшей школе, действительно было особенным, и что бы ни происходило после, эти два года принадлежат ему. Им. Ужасно больно от осознания, что в мыслях Бокуто эти годы свелись к «как и все», раз он спрашивает такое. Парень глубоко вдыхает. Котаро хочет подтверждения. Он может дать ему это. Речь сейчас не о чувствах Акааши. — Ты помнишь, как мы тренировались в зале часами, даже когда все остальные уже ушли домой? — тот кивает. — И как ты спускался на мой этаж в школе, чтобы мы пообедали вместе? И как мы вместе шли до поезда? Теперь Бокуто улыбается. — И как мы не спали допоздна в тренировочном лагере? Его моментально накрывает этим воспоминанием, ярким, отчётливым: свернувшись на краю футонов, они лежали лицом друг к другу и перешёптывались до самой ночи, а внутри всё скручивалось от страстного желания. Кажется, это чувство никуда и не уходило. Он отводит от себя эти мысли. — А помнишь, как ты подбадривал меня, когда я надумывал себе лишнего и забивал этим голову? — Я помню, что это ты подбадривал меня. Постоянно. — И ты меня тоже. — Правда? — Бокуто усмехается. — Я рад. Из-за этой улыбки у Кейджи отказываются работать все клетки мозга. Нет другого объяснения тому, что дальше он говорит: — Мы были особенными, Бокуто-сан. И сейчас мы тоже особенные. Улыбка Бокуто становится шире. — Я знал! Ха! — он звучит очень довольным. — Все думают, что только у Хинаты и Кагеямы вот это вот всё, но мы ничуть не хуже. Они не более особенные, чем мы. Акааши улыбается такому умозаключению. Они подходят к отелю, замедляясь и, наконец, останавливаясь. Кейджи собирает волю в кулак. — Мне пора идти. Котаро поникает, словно его за мгновение покинула вся энергия, и Акааши пытается не радоваться этому. Ему кажется, что Бокуто сейчас вот-вот начнёт спорить, но всё, что он говорит: — Да. Хорошей дороги, — и, говоря это, выглядит так, будто хочет сказать ещё что-то, но всё же молчит. — Спасибо, — отвечает Акааши. И снова это ощущение, что Бокуто пытается отложить расставание: — Было приятно встретиться с тобой. — И мне. И Акааши произносит следующие слова, потому что он слабак. Ему одиноко. Он так сильно скучает. — Можно обнять тебя? Котаро обхватывает его с такой силой, что в лёгких не остаётся воздуха. Он обнимает его в ответ. Какая сейчас разница? Бокуто утыкается лицом ему в шею, несколько раз вдыхает и крепко сжимает пальцами его куртку, пока он в свою очередь пытается выровнять дыхание. Бокуто слегка приподнимает голову и прижимается своей щекой к щеке Кейджи. Он чувствует, как тот шепчет ему в ухо: — Тебе правда надо идти? — этого Акааши и ожидал, но… Ладно. Ему это нравится. — Разве ты не можешь остаться? Он пытается сохранять хладнокровие. Но это очень сложно, когда он чувствует дыхание Бокуто, опаляющее его ухо. — Я… Я пропущу поезд. Котаро отстраняется, чтобы взглянуть ему в глаза. — Я думал, тебе завтра не надо на работу. Чёрт, и как он это запомнил? — Да, но мне же нужно где-то спать. Бокуто улыбается, как будто всё уже придумал. — Легко! Акааши, останься у меня! Мы обычно живём с Хинатой, но он поехал к родителям. У меня в номере теперь свободная кровать! Кейджи на мгновение замирает от такого до неприличия заманчивого предложения. Он взвешивает все «за» и «против»: взгляд Бокуто, полный надежды; вероятность того, что он будет плохо спать; необходимость вернуться утром в свою пустую квартиру; опустошение и боль от того, как сильно он скучает. — Ладно, — отвечает, пока не передумал. Пока они идут в комнату Бокуто, у Акааши возникает странное чувство. Как будто у них секс на одну ночь. Не то чтобы он знает, каково это, но почти уверен, что в такие моменты обычно смешиваются чувства стыда и предвкушения, как у него сейчас. Он ожидал, что будет немного неловко. Чего он вообще не ожидал, так это того, что Котаро разденется прямо перед ним и пойдёт в душ, как будто они в раздевалке Фукуродани. Кейджи отворачивается, краснея, и старается не смотреть. Ведь это как-то неправильно — смотреть на Бокуто. Даже украдкой поглядывать, как он делал это в старшей школе. Это всё из-за того, как много он думал о нём всё это время. Представлял его. Не то чтобы Акааши не думал о нём в таком ключе в старшей школе. Думал. Часто. Но сейчас, когда они столько времени провели вдали друг от друга, ощущения другие. Он всё-таки отделяет воображаемого Бокуто от настоящего. Первый — это больше объект его фантазий. В глубине души он убеждён: смотреть на вполне себе реального друга, просто чтобы было, на что подрочить, как-то неправильно. Поэтому он отводит взгляд от груди Котаро, от его рук и плеч, от полотенца на его бёдрах, которое едва прикрывает выпирающие тазовые кости. Он пытается не смотреть. Пытается. В свою очередь Акааши закрывает за собой дверь, когда идёт в душ, и переодевается в ванной, выходя оттуда уже в футболке и шортах. Бокуто — в одних боксерах — растягивается на кровати. Выглядит как проверка: насколько ты хороший друг? Настолько, что не будешь смотреть, как твой сексуальный бывший сокомандник растягивается в боксерах? Скорее всего, нет. Он с каменным выражением лица достаёт из рюкзака обычную книгу и электронную, а Котаро заканчивает эту пытку растяжкой и ложится в кровать. Он сворачивается калачиком на боку, уставившись своими золотистыми глазами. Их взгляды на секунду встречаются. Акааши пытается понять, о чём Бокуто думает, но впервые в жизни не имеет ни малейшего представления. Внезапно он понимает, что уже слишком долго пялится, и отводит взгляд. — Спокойной ночи, Бокуто-сан, — говорит он, глядя на книгу. После долгой паузы раздаётся: — Спокойной ночи, Акааши. С этими словами он выключает прикроватную лампу, и единственным источником света становится электронная книга. Обычно Кейджи читает, пока не захочется спать. Но сегодня сон как будто ускользает от него, даже когда получается концентрироваться на словах, а не на дыхании Бокуто. Поздно ночью Акааши слышит, как ровный ритм дыхания сбивается, а Бокуто ворочается под одеялом и заспанным голосом спрашивает: — Акааши, ты не можешь заснуть? Его пробирает чувство вины. — Тебе мешает свет? — Нет. Акааши недоверчиво смотрит в сторону парня. — Можно лечь с тобой и поговорить? — осторожно спрашивает тот. — Или от этого тебе совсем расхочется спать? — Ну… Можно? Бокуто вылезает из кровати и включает свет. Чёрт. Акааши забыл, что он в одних боксерах. Он снова утыкается в книгу — уже и не читает её, но ему нужно куда-то смотреть, куда-то, но не на Бокуто — и молится, что на щеках не видно румянца. К удивлению Кейджи, Бокуто натягивает на себя одеяло и ложится на кровать рядом с ним. Непонятно даже: так лучше или только хуже. Сейчас он хотя бы прикрыт, но стоит только протянуть руку, совсем чуть-чуть, и они… Акааши пытается не думать об этом. Бокуто ложится на бок. — Теперь мы можем поговорить, — говорит серьёзным тоном. — Прямо как в тренировочном лагере. Акааши не может сдержать улыбку, вспоминая их поздние ночи и разговоры шёпотом. Это было… что ж. Если говорить сегодняшними словами Бокуто, это было чем-то особенным. Кейджи откладывает книгу и повторяет позу Бокуто, ложась лицом к нему. — О чём ты хочешь поговорить? — спрашивает он шёпотом. — Не знаю. Расскажи мне… Не знаю… Как ты в последнее время? От этого вопроса хочется сморщиться. — Разве мы не об этом говорили в ресторане? — Нет, я не про вот это вот всё. Я имею в виду, расскажи по-настоящему. Что-то, что я знал бы, если бы всё ещё видел тебя каждый день. Например, не знаю, что ты делал в пятницу на работе? Акааши решает, что понял вопрос, и описывает прошедшую пятницу не слишком детально, но и не опуская подробности: встречи, письма на электронную почту, редактирование (хотя в тот день было на удивление мало работы) и походы в бар с коллегами. — Так… Они твои друзья? — Хм. Больше как друзья с работы, хотя некоторые уже становятся просто друзьями. Мы говорим только о работе, но, когда ты с кем-то проводишь так много времени вместе, вы в любом случае становитесь ближе. — Как волейбольная команда? — М-м-м, не совсем. Всё-таки в команде вы всегда играете вместе, мало что можно сделать в одиночку. А у меня на работе все в основном работают сами по себе. Но всё равно… Мы работаем над одним и тем же, с одной и той же целью. И когда мы заканчиваем, это потрясающее чувство, потому что сделали что-то вместе, что-то для других. У Бокуто странное выражение лица. Благоговейное, хотя в этом нет никакого смысла. — Тебе всё это нравится, — мягко говорит он. — Наверное. Прости, что разошёлся. Бокуто мотает головой. — Я же спросил. Я хочу знать всё! Хорошо, это твои друзья с работы, а что насчёт просто друзей? — Иногда я вижусь с кем-то с нашей команды, иногда с кем-то из колледжа. Но сейчас всё сложнее с кем-то договориться из-за того, что все работают. Котаро кивает. — А у тебя есть… — Акааши замечает, что тот колеблется, — девушка? Или… парень? Его глаза распахиваются всё шире, пока он обдумывает вопрос. Почему вообще Бокуто не в курсе? Разве он никогда ему не говорил? Сердце колотится, и он понимает: нет, не говорил, и вот почему: этому всегда придаётся такое большое значение, особенно в старшей школе. Как будто под своими словами он будет подразумевать: о, Бокуто, ты гей, я тоже! Какое совпадение. Хотя не думаю, что ты захочешь поцеловаться в кладовке. Кейджи пытается незаметно вдохнуть поглубже. — Нет, у меня никого нет. Но… — он трус. Он отворачивается от Бокуто, смещая взгляд на его руки на одеяле. Однако всё же говорит: — Но это был бы парень. Хотя если бы он не был трусом, то не увидел бы, как крепко Котаро сжал одеяло в руках. Так крепко, что рука начала трястись. Наконец, Бокуто тихо говорит, меняя тему: — Ты скучаешь по волейболу? Акааши удивлён собственной реакции. Он играл в колледже — отдавал посредственные пасы такой же посредственной команде — и ему даже было не жаль бросить волейбол. Но когда кто-то спрашивает у него про волейбол, воспоминания переносят его в старшую школу, к этому трепету и азарту от того, что он играет в команде Бокуто. Живёт в мире Бокуто. Он безумно по этому скучает. В уголках глаз собираются слёзы, а в горле образовывается комок. Кейджи понимает, что вряд ли сейчас получится произнести ответ вслух, так что он просто кивает. Бокуто протягивает руку к его лицу, снимает очки, очень аккуратно, и кладёт их на прикроватную тумбу. Его взгляд изучающий, впивающийся, как будто он не видел его годами, и, кажется, это отчасти правда: он не видел его без очков со старшей школы. Он улыбается, и от этого его взгляд ещё светлее. — Привет, Акааши, — шепчет Котаро и весь словно сияет. — Я скучал по тебе. Снова протягивает руку, и — как вообще Акааши должен пережить это? — проводит по щеке. Кейджи понимает, что тот вытирает со щеки слезу. — Прости. — Нет, — говорит Бокуто. С такой нежностью. Акааши чувствует, как он кладёт руку на его щеку и проводит большим пальцем. — Прости, что заставил тебя плакать. — Это не из-за тебя, — отвечает Кейджи, хоть это отчасти и правда. Может, Бокуто и заставил его плакать своей заботой о нём. До смерти стыдно от того, что он чувствует, как по лицу течёт ещё больше слёз. Чёрт. Он слышит, как Котаро делает несколько быстрых вдохов, а потом, ещё более обеспокоенно, спрашивает: — Что я могу сделать? — Просто поговори со мной. Неважно, о чём. «Я просто хочу слышать твой голос». — Эм-м-м… — теперь Бокуто звучит ещё более встревоженно. — Что, эм… Акааши улыбается. Неужели это первый раз, когда Котаро нечего сказать? — Расскажи мне о своём режиме тренировок. — О! Хорошо! — Бокуто моментально приободряется. С закрытыми глазами Акааши слушает его оживлённую болтовню о беге, тренажёрах для ног и гантелях и, поразительно, чувствует, что засыпает. Позже он просыпается — он не уверен, насколько именно. Лампа всё ещё включена. Бокуто спит рядом. Акааши разрешает себе задержаться взглядом на нём. Но когда в кончиках пальцев начинает покалывать от желания прикоснуться, он вздыхает. «Хватит издеваться над собой». Собираясь выключить свет, он приподнимается и садится на краю кровати. — Нет, — слышится со стороны Бокуто. Его глаза открыты, а взгляд — сонный и умоляющий. — Не уходи, — он выглядит до боли грустно. — Акааши, ты не можешь уйти, — с этими словами рука ложится на грудь Кейджи и сжимает его футболку. Акааши почти не дышит, но ему удаётся сказать: — Я просто выключаю свет. Он таки это делает, и комната погружается во тьму. Котаро не разжимает ткань. — Вернись, — говорит он и тянет на себя. Этому просто невозможно сопротивляться. Акааши поддаётся и в следующую секунду каким-то образом оказывается в объятиях своего друга. Тот крепко прижимает Акааши к себе, так, что дыхания не хватает. Бокуто утыкается носом в шею и шепчет: — Не уходи. Не уходи. — Я… — Боже. — Я не ухожу, я не уйду. Что происходит? Почему это происходит? Он чувствует, как Бокуто весь трясётся. Хватка становится крепче, а по шее как будто стекает что-то мокрое. — Всегда, — его голос дрожит. — Ты всегда уходишь. Акааши позволяет себе запустить руку в волосы Бокуто и второй погладить его по спине. Он не понимает. Бокуто имеет в виду, что он всегда возвращается в Токио? Ему грустно, что они не живут рядом? На секунду становится тревожно: ему одиноко в Осаке? У него нет друзей? Он всегда выглядит счастливым, но… Он притворяется? Нет. Бокуто слишком открытый. Он бы не стал притворяться, что счастлив. Это не в его характере. Тогда что же это? Кейджи не знает, что и сказать, но и молчать невозможно. — Мне никогда не хочется, — в его шёпоте слышится отчаяние. — Я бы остался навсегда, если бы мог. Раздаётся рваный вдох. Упс. Это уже слишком? Ну естественно. Бокуто отстраняется. И Акааши, наверное, должен почувствовать облегчение от этого. А потом Бокуто целует его. Акааши не успевает и среагировать. Поцелуй горячий, спешный и короткий — длится всего секунду. Всего секунда соприкосновения их губ. «Что?» Котаро отстраняется, неровно дыша. Акааши слишком ошарашен, чтобы что-то сказать, чтобы думать о чём-то, но инстинктивно подаётся вперёд, не целуя Бокуто (он не посмел бы), но на столько, чтобы они были в миллиметре друг от друга. И через мгновение Бокуто снова целует его — опять быстро, горячо, и опять отстраняется. Против воли Кейджи издаёт всхлип из-за потери контакта, пока в голове звенит: «Боже, о Боже, что происходит?» Котаро хватает ртом воздух, и их губы снова соприкасаются, но на этот раз Акааши готов к поцелую: отвечает на него охотно. Бокуто стонет, и сейчас они уже не разрывают поцелуй. «Это очень плохая идея», — проносится где-то на задворках сознания. У этой идеи столько плохих вариантов развития событий. Но он знает, что не остановится. Он, может, и старается всегда вести себя рационально. Но когда он отказывал Бокуто в самом себе? Никогда. Никогда и не хотел. Точно не хочет и сейчас. Как можно отказаться от его губ на своих, жаждущих, но не требующих; от каждого поцелуя, который словно мольба: «не уходи, не уходи»? Отказаться от пальцев в волосах и на щеках, когда Бокуто подминает Акааши под себя и нависает сверху? Его пальцы не просто исследуют его тело, а ищут что-то, спрашивают. Акааши без понятия, что Котаро от него нужно, но знает, что даст ему это, если это будет в его силах. Он цепляется за его спину, руки, плечи — роскошные и широкие — и Бокуто хватает ртом воздух, когда чувствует эти прикосновения, и выдыхает раз за разом: — Акааши. Акааши. Акааши. Каким бы Бокуто ни был уверенным, в его прикосновениях всё равно читается робость. Он словно спрашивает: «Можно?», прежде чем запустить руку под футболку Кейджи. Запинающееся «В-всё нормально?», когда они трутся друг о друга бёдрами, и это одновременно и приятно, и до боли недостаточно. Они замирают, когда руки Акааши опускаются до пояса Бокуто. У последнего трясутся руки, а голос дрожит. — Ты хочешь? Акааши, ты правда хочешь? Он пытается ответить и показать это телом. Он пьян, ужасно пьян от желания Котаро. Он не знает, что такого сделал, чтобы заслужить это: Бокуто, двигающийся над ним, тяжело дышащий, обнажённый и такой красивый. Пока ещё не знает, чем пожертвовал, чтобы ему это досталось. Как они будут смотреть друг другу в глаза утром? Он и его самый давний и лучший друг? Что изменится? Акааши знает: для него уже ничего никогда не будет, как прежде. Как это вообще возможно после того, как он губами касался его кожи, двигался в ритм с его бёдрами, слышал звук его стонов и, чуть позже, всхлипов? Когда Акааши просыпается, он не понимает, где находится, видя, что один в комнате. Позже до него доходит, что его разбудило: звук глухого удара и тихо выругавшийся Бокуто, который врывается в комнату. У него в руках картонная подставка с четырьмя стаканами и что-то, наполовину выпитое, похожее на смузи. Акааши чувствует прилив нежности, которая всегда была свойственна их дружбе — это чувство тёплое и непринуждённое, и на удивление обычное. Он окидывает взглядом стаканы с улыбкой на лице. — Мы кого-то ждём, или это всё нам? — Ты проснулся! Эм, это всё тебе! Я не знал, что ты захочешь, поэтому принёс несколько. Обычный кофе, чай, латте и капучино с фундуком. Кейджи испытывает облегчение, которое медленно вытесняет другие, так и норовящие пробраться, сложные чувства. — Обычный кофе, пожалуйста. Котаро выглядит слегка разочарованным, но передаёт Акааши кофе. — Не капучино с фундуком? — Нет, спасибо, — он приподнимается, понимая, что всё ещё без одежды, и прислоняется к изголовью кровати, делая всё возможное, чтобы прикрыться простынёй. — Почему капучино? — Звучит как что-то, что пил бы редактор. Ещё я не знаю, что это вообще такое, и подумал, что, может, знаешь ты. Кейджи улыбается. После кофеина улыбка даётся ему легче. — Попробуй и узнаешь. Тот делает неуверенный глоток, и его глаза моментально расширяются. — Акааши, вкусно! Я обычно не пью кофе, но этот очень даже ничего. Попробуй! Он ставит свой стакан и берёт тот, что с капучино. Как и ожидалось, кофе сладковатый, но неплохой. — На вкус как кофейное мороженое. — Да! — широко улыбается Бокуто, как и всегда, но ещё он не отводит взгляд. Непривычно. Взгляд слишком долгий и пристальный, и Акааши отпивает, понимая, что в руках у него всё ещё капучино с фундуком. Он быстро меняет его обратно на чёрный кофе, поднимая глаза. Котаро всё ещё смотрит на него. — Эй, — говорит тот, когда их взгляды встречаются. Он по-прежнему широко улыбается, но в этой улыбке есть что-то новое: осторожность или, может, ожидание. Он садится на кровать, что напротив кровати Акааши. — Спасибо, что остался. Сердце Кейджи колотится, а мозг пытается обработать услышанное. Акааши не уверен, что сейчас сказать. Надо признаться в своих чувствах ещё со старшей школы? Прямо сейчас? Так будет правильно? О чём думает Бокуто? Чего он хочет? Что в такой ситуации правильнее сказать? Кажется, он слишком долго молчал, потому что уголки губ Бокуто опускаются, и вот на его лице уже можно разглядеть грусть. — Бо, — говорит он, просто чтобы не молчать, но звучит не так, как ему хотелось бы. Звучит напряжённо и неестественно. Реакция следует незамедлительно. Бокуто поникает и жмурится, свешивает голову и кладёт руки на колени. Нет, нет, это не то, что Акааши должен делать. Он не должен расстраивать его. — Бо, — повторяет он. Тот поднимает глаза. — Всё в порядке, — он улыбается, но улыбка такая грустная, что Акааши, хоть всё ещё не понимает, что происходит, точно знает: он ненавидит, когда она такая. — Акааши, это было правда… — он сглатывает, — чем-то особенным. Я не жалею о том, что это случилось. Надеюсь, ты тоже, — Бокуто наблюдает за выражением лица парня, выжидая. Акааши встряхивает головой. Должно быть, он что-то пропустил, потому что звучит так, как будто Бокуто… Это не может быть правдой. Какие бы выводы ни сделал его мозг, ему нужно сказать что-то, чтобы Котаро не расстраивался. — Я не жалею. Для меня это тоже было чем-то особенным. Я даже не знаю как… — Акааши понимает, что сейчас выдаст себя. Но звучит на удивление спокойно. — Я не знаю, был ли ты в курсе. Я давно этого хотел. Бокуто распахивает глаза. Грусть за секунду исчезает с его лица, и её заменяет восхищение. — Правда? Кейджи смущённо кивает. — Я не знал. Как давно? — его дыхание учащается, а большие, будто совиные, глаза изучают лицо Акааши. Бокуто наклоняется ближе, опираясь локтями о колени. — Как давно? От смущения хочется закрыть лицо руками, но Кейджи не может разорвать зрительный контакт. — Слишком давно. Бокуто наклоняется к нему так сильно, что Акааши кажется, что он сейчас упадёт. — Ты хотел этого, — в его голосе любопытство, как будто он говорит это больше самому себе. Бокуто подаётся вперёд, чтобы сесть на колени рядом с кроватью Кейджи, и теперь их лица примерно на одном уровне. — Акааши. Думаю, мне нужно сказать тебе кое-что. Можно? Акааши уже не думает. Не дышит. Но кивает. — Хотя мне немного страшно. — Не бойся. — Акааши, — Бокуто кладёт руки на кровать и опускает на них голову. — Не злись, хорошо? — Не буду. Очень странный диалог. Он пытается подготовить себя к следующим словам. Это может быть что угодно. — Я так сильно по тебе скучаю, — говорит Котаро куда-то в одеяло. Кейджи ставит свой кофе на прикроватную тумбу (и почему он вообще его держит?), и ложится в кровати так, чтобы его голова оказалась рядом со сложенными руками Бокуто. С непонятно откуда взявшейся смелостью он проводит по его волосам. — Я тоже. Наступает тишина. Акааши всё ещё гладит Бокуто по голове и затем, наконец, спрашивает: — Ты это хотел сказать? — Нет. Акааши наклоняется ближе и касается лбом рук Бокуто. — Просто скажи. — Потому что я люблю тебя. Сначала Акааши не уверен, что он всё правильно услышал. Бокуто поднимает голову, и его взгляд открытый и честный. — Вот, почему я всё время скучаю по тебе. Потому что я не могу… Я к тому, что, никто другой… Акааши, ты… Потому что я люблю тебя. Котаро снова затихает, но в его глазах всё ещё вопрос. Прямо как вчера, когда его руки изучали тело Акааши. Он даже удивлён, что не догадался. Хотя, даже сейчас ему сложно в это поверить. Может, он спит? Бокуто сглатывает и говорит с такой неуверенностью, какую Кейджи от него никогда не слышал. — Ты же тоже по мне скучал? — Да. «Скажи больше». — Так сильно. «Так держать». — Потому что…, — дрожащим голосом произносит Котаро и замолкает, ища подтверждения глазами. — Да, — Акааши ищет какие-то другие слова, но у него их попросту нет. — Да, да, да, да. — Правда? — улыбка возвращается к нему, и это напоминает Акааши о солнце, вышедшем из-за туч. — Да. «Боже, я вообще знаю другие слова?» Но Бокуто, кажется, всё равно. Он обхватывает руками лицо Кейджи и смеётся, радостно, громко, по-родному. От этого смеха шок проходит, и Акааши тоже смеётся. Бокуто касается своим лбом его, но они не целуются — всё смеются и смеются. Акааши открывает глаза и пытается отдышаться. Хочется сказать что-то серьёзное, но выходит только: — Почему ты так долго смеёшься? — Почему ты так долго смеёшься? — и они снова громко хихикают. От смеха уже болят мышцы живота и сводит скулы. Кейджи тянет Бокуто на себя, и тот ложится рядом с ним. — Я просто… так сильно счастлив. — Я тоже, — Котаро уже не смеётся, но всё ещё широко улыбается. Он прижимает Акааши к себе и вздрагивает от внезапного осознания: — Эй! Ты ещё не оделся? Тогда он шутливо оттягивает простынь, чтобы заглянуть под неё, из-за чего Акааши опять заливается смехом, а когда Бокуто довольно хмыкает, в животе собирается приятное чувство. Они оба опять смеются, пока Кейджи стягивает одежду Бокуто, а тот пытается выпутать Акааши из-под одеяла. Когда обоим это удаётся, Акааши ловит на себе его взгляд, полный трепета и счастья. Наверное, его собственный взгляд сейчас такой же — полный обожания. Правда, когда Бокуто крепче прижимает его к себе, а их губы наконец соприкасаются, им уже совсем не до смеха.