Поцелуй

***

      Это был их маленький секрет. Одной из тайн Мадригаль подобных тем, что прячутся в ночи за тяжёлыми светящимися дверьми. Будь то дергающийся глаз Луизы от усталости, изодранные в клочья прекрасные цветы в комнате Изабеллы или тихий плач Долорес от неразделённой любви.       Вот только всё это осталось в относительном прошлом, всё, кроме "них".       "Мы" произносила про себя Мирабель покидая постель лишь в тонкой сорочке с длинными рукавами. Она вышивала её сама, но никто кроме Каситы и ещё одного очень важного человека никогда не видел разноцветных узоров. Хлопая своими маленькими крылышками, деланные яркими нитями по контуру бабочки кружили вокруг... хамелеонов.       Да-да, в этом не было совершенно никакой логики, но ведь главное, что самой Мирабель нравилось, а улыбка с ямочками, что следовала за каждым взглядом на неё стоила и поколотых пальцев, и болящей от долгой неподвижной работы спины.       А каково же было, когда тонкие пальцы с короткими ногтями нежно оглаживали каждую строчку, прослеживали весь рисунок и словно бы невзначай соскальзывали на её запястья в конце пути.       Мирабель вздрогнула от воспоминаний о тёплых касаниях. Её рука зависла в сантиметре от ручки, всё никак не решаясь коснуться. А вдруг кто-то узнает? Вдруг, их возненавидит вся семья? Сможет ли он это пережить? А сможет ли она?       Наверное, подобный кошмар преследовал каждого из избранных этим домом. Священная магия семьи Мадригаль даровалась лишь за любовь и взаимопонимание, она могла жестоко обойтись с любым случайным ребёнком, заставить его пройти через кошмар, чувствовать себя обузой и…       Девушка глубоко вздохнула, замечая как тёмный ураган снова уносит её в прошлое. В любом случае, каждая цель этой огромной силы вела к благим тропам, как бы тернист не был путь.       И с отчаянием дёргая дверь собственной комнаты на себя, Мирабель вроде бы готовая всё равно глубоко вдохнула. Напротив никого не было. Только комната бабули гнетуще сияла, и будто действительно пристально смотрела своими деревянными глазами.       Но ступая в прохладу ночного воздуха, шлёпая босыми ногами по деревянному балкончику и отчаянно вглядываясь в перила напротив, Мирабель знала: боятся стоит не глаз. О… нет, Долорес может легко раскрыть этот грязный секрет даже не выходя из комнаты.       Кузине не составит труда заметить как начинает быстрее колотиться предательский узел мышц в груди, когда она замечает сидящую в тени между дверьми фигуру. Камило свесил такие же голые как у неё ноги между тёмно-бирюзовых колышек и отчего-то неподвижно замер.       И чем ближе Мирабель подходит к нему, тем больше видит деталей. Мелкие, растрёпанные после недавнего сна кудряшки, сгорбленную спину под словно бы сияющим на фоне смуглой кожи пончо.       Подходя в плотную и усаживаясь рядом, она видит и прикрытые веки, запрокинутую назад голову. На шее красиво выступает кадык, и девушка ёжится от одной мысли, что считает это привлекательным.       Она не может сдержать улыбки. Слегка приоткрытый рот и длинные тёмные ресницы делают его таким невинным, похожим на ребёнка. Хотя они, по сути, ещё и есть дети, а он старше всего на пару месяцев, почему-то видеть его таким прекрасно непривычно.        Мирабель аккуратно касается его безвольно свисающей руки, сначала пытаясь просто разбудить. Но пальцы сами собой скользят по мягкому основанию ладони, исследуют каждую складочку внутри, нащупывая линию жизни, судьбы или ещё не знамо чего. И если сам Камило всегда подшучивал над её суеверностью, то для Мирабель эти линии действительно и жизнь, и судьба, и к ним в добавок стимул просыпаться по утрам.       Она так увлекается навязчивой мыслью о том, насколько его пальцы длиннее и тоньше, так старательно прикладывает свою прямую ладошку к его расслабленной, что и не замечает как обладатель этих самых рук просыпается.       Её ловят в ловушку. Сначала стискивают, затем гладят большим пальцем еле заметные углубления от костяшек на пухлых кистях. А Мирабель только неловко касается переносицы забыв, что оставила очки в комнате, настойчиво вперивает взгляд вниз и отчего-то стыдится встретиться с горящими озорством зелёными радужками.       Она смотрит ему в лицо лишь когда Камило издаёт еле слышное хмыканье. Этот звук бы обязательно мог стать полноценным цепляющим словом, но так нельзя.       «Никаких слов». Только отчего-то не насмешливая красивая улыбка, только мелкие еле заметные веснушки, выразительные вздёрнутые брови и побивающий тремор, то ли от холода Колумбийской ночи, то ли от всего сразу.       «Я скучал» — говорят мягкие объятия. «Я тоже» — отвечает она, забираясь на жёсткие колени, а потом и под само просторное пончо. Парень в ответ на привычный жест лишь сильнее кутает её и прижимаясь к тугой груди, скрытой под белой рубашкой. Ей хочется уснуть.       Так хорошо и уютно. Как жаль, что они не могут спать вместе. Под одним одеялом, в одной комнате. Нет, совсем без тех вещей, что принято считать аморальными. А прямо как в детстве, до того, как Камило получил свою собственную комнату.       Почему они могли делиться друг с другом теплом раньше, но как только стали старше на близость было наложено табу. Почему их любовь такая запретная и недостойная правды?       Она еле заметно прижимается губами к горячей коже у основания шеи. Там слишком доверчиво выглядывает ключица из-под полу расстёгнутого ворота. Камило вздрагивает кратко, но целует в ответ куда может дотянуться. Прямо над напряжёнными в ожидании его реакции бровями.       Да, именно поэтому их любовь недостойна даже слов. Мирабель знает, что так не относится ни к одному члену их семьи, знает, что своими откровенными поцелуями рушит их комфортный муляж братско-сестринской модели отношений. Но она это сделала, а Камило не оттолкнул.       О… Мирабель надеялась, где-то в глубине души ждала, что он отвернётся, отстранится, посмотрит на неё с отвращением. Он бы оттолкнул её однажды и наученная горьким опытом нерадивого ребёнка девушка бы никогда не осмелилась подойти снова.       Она бы больше никогда не стала идти полдня за расколотые горы, туда где громко режут прозрачную воду чёрные камни, туда где Долорес бы их не услышала.       Мирабель бы не знала насколько они похожи. Она — всю жизнь ожидающая чего-то, что сделает её особенной, серый призрак в сиянии собственной семьи. Он — имеющий так много личностей, мыслей, голосов, вечно скрывающийся за остроумными шутками и гримасами, но так отчаянно теряющий самого себя в этой веренице чужих образов.       Парню было страшно забыть о себе. Также, как и ей. И показав друг другу эти слабости ещё в детстве, они продолжали держаться за руки по сей день. Так было спокойнее. Так было хорошо.       И сейчас, прикрывая глаза в надёжном коконе из мягкой жёлтой ткани и бьющегося рядом с собственной грудью чужого сердца, Мирабель вспоминала: истории, рассказанные Камило с яркими образами из легенд, его слегка рычащий ломающийся голос, который пел только для неё.       Она засыпает также, как засыпала на солнечной поляне в последнюю их встречу — с его ладонью в собственных волосах. Только если тогда, лёжа головой на его коленях, эта ладонь мягко поглаживала, то теперь она слегка тянет, заставляя проснуться.       И когда она недовольно смотрит на него из-под полуприкрытых век, он только улыбается, тыкая двумя пальцами в складку между бровей, почти смеётся когда Мирабель показательно хмурится ещё сильнее.       А потом, они улыбаются вместе. Улыбка у девушки получается настолько широкая, что ломит щёки, хочется засмеяться, так же звонко, как когда они брызгали друг в друга водой, играя в реке. Танцевали под свою собственную мелодию и кружась среди взмывающих вверх сверкающих капель, Мирабель была счастлива.       Она всё ещё смотрит в его тёмные глаза. В них плещется буйное море. Девушка точно знает, моря существуют где-то очень далеко за пределами Энканто. Наверняка, в тех местах люди могут собрать свои чувства в осмысленные предложения. В неведомых краях кто-то может видеть эту жидкую зелень каждый день, и ему совсем не обязательно держать её внутри.       Должно быть, очень больно держать в себе целое море.       Мирабель поднимает руку к его щеке и только по взволнованному взгляду понимает, что соль на её губах вовсе не пережиток далёкой фантазии о заветном «Неверленде».       Камило хмурится, вытирая её слёзы, трётся о протянутую ладонь, курносым носом тыкаясь во внутреннюю сторону. Мирабель вздрагивает от ощущения мягкой кожи так близко, под самыми подушечками пальцев, но затем вновь улыбается.       Она вероломно запускает вторую руку в мелкие кудряшки. Его волосы хоть такие же мягкие как её, но немного светлее по цвету. Ей нравится как упругими пружинками локоны вьются вокруг пальцев, как забавно торчат, стоит попробовать собрать их вместе. Интересно, а пахнут…       Но вовремя опомнившись от созерцания каштановых кудрей, Мирабель замечает реакцию Камило. С взлохмаченными волосами он удивлённо глядит на неё, из-за максимально приподнятых бровей на лбу его образовалось несколько складок.       Девушка резко отдёргивает руки, стыдливо отворачиваясь. Ужас. Как она могла так забыться и перейти очередную черту? Это было слишком личным? Не просто погладить, а зарыться целиком, практически понюхать…       С той же резкостью её дергают обратно. Это происходит так неловко, что Мирабель просто заваливается вперёд, промахнувшись ладонями мимо опоры и парень явно этого не рассчитавший утыкается носом в районе груди.       Девушка успевает ощутить пару тёплых выдохов в кожу, сама при этом утопая в пышной шевелюре и неосознанно втягивая лёгкими желанный запах, прежде чем Камило задирает голову вверх.       И пусть в тусклом освещении Мирабель бы ни за что не увидела его румянец, она знает, что он есть. Помнит как парень поджимает губы когда смущается, пытается растянуть их в самодовольной ухмылке, слегка прикрывает глаза и расслабляет лоб. Ему удаётся обмануть многих, но не её.       И сейчас щёки кузена точно горят, нужно лишь дотронуться, чтобы узнать насколько сильно, но Мирабель не может, путается руками в жёлтой ткани, да пытаясь не съехать с его колен в бок, оказывается полностью замурованной в их временном парном наряде       Она ощущает как аккуратно его ладони скользят по её спине. Девушка точно не знает, попытка ли это коснуться или всего лишь необходимый путь. Камило приподнимает её за талию и усаживает ровнее.       Под пончо задирается длинная юбка, складками собирается практически у живота. По обнажённым ногам проскальзывает прохладный воздух, но всё это бесстыдство до сих пор скрывает длинное пончо.       Вырез на вещице хоть и вмещает обе головы, но не позволяет отодвинуться слишком далеко. Руки Камило всё ещё покоятся на её талии. Через тонкую ткань сорочки она чувствует как легонько его пальцы то сжимаются, то разжимаются. Его тонкие губы приоткрыты, длинные тёмные ресницы подрагивают.       Таким образом он трогает её, пытается понять насколько мягкий её живот и бока, не видит, доверяется лишь пальцам. Глаза его жадно скользят по лицу Мирабель, поглощают каждую эмоцию, замечают всё: от выбившейся прядки волос, до вздёрнутых бровей и глотающих воздух пухлых губ.       Девушка так безумно смущена, но всё ещё не может прервать зрительный контакт. Как животные, они тискают друг друга, втягивают жадно носом кислород, но всё равно дышат одним воздухом. Прячутся в ночи, прижимаются ближе и каждый шаг всё более открытый, пошлый, всё менее… допустимый.       Нет. Не животные. Любовники. От этого слова, произнесённого лишь в голове, по телу проходят мурашки.       Камило смыкает губы, и теперь открывает их только в такт одного слова. «Ми-ра-бе-ль, Мира…» — ни одного звука или даже шелеста она не слышит. Но это настолько выучено, так близко, так мало, кто называет её кратким именем, что даже без звука, она знает смысл этих жестов.       Они сидят в слишком компрометирующей позе, слишком громко дышат, они висят на грани и лезвие гильотины семейного осуждения может упасть на них в любой момент. Будет так сложно притвориться, что это ничего не значит, доказать: мы просто дурачимся. Да, посреди ночи, среди жёлтых огней и безмолвных деревянных взглядов. Но их льнущих к друг другу тел не увидят даже гравюрные истуканы.       Под пончо влажно и жарко, прикосновения пробивают током насквозь. Поэтому Мирабель и не может удержаться, скользит по его телу, нащупывая рейку позвоночника напряжённой спины, затем ниже — рёбра, узкий таз.       Эй, завтра они снова притворятся просто братом и сестрой. Завтра всё станет прежним, и они будут целомудренно вздрагивать, когда случайно коснутся пальцами, передавая соль за обеденным столом.       Но сегодня, она позволяет ему уткнуться в собственную шею, чередуя неумелые поцелуи и лёгкие укусы. Себе — вдохнуть поглубже запах его волос, зарываясь в них, оттягивая и вдыхая вновь.       От Камило пахнет домом. Не тем, который украшают цветы и семейные портреты. Это запах сладких маминых лепёшек, лечащих не только телесные раны, но и ноющую душу. Диковинных масел — подарок от благодарных жителей Энканто, о чьих детях он не жалея времени и сил часто заботится.       Ещё… ещё от него пахнет воздухом. Мирабель нравится верить, что вечерний ветерок, наполненный смехом и улыбками всех, кто хоть раз его встречал, путается в непокорных завитках, когда парень кружится в танце и лёгким флёром счастья остаётся навсегда.       Он так шумно сопит в её мокрую от испарины и поцелуев шею, так крепко сжимает складки хлопкового платья на пояснице и очаровательно льнёт под её прикосновения. Девушке кажется он тоже учуял что-то приятное.       Камило вновь задирает голову, он тянется к ней, глядя на губы, и Мирабель тянется в ответ. Она так близко к тому, чтобы ощутить разрывающий на части взрыв эндорфина, мягкое бархатное тепло властных губ, а затем безмятежный покой, затапливающий душу волной бесконечной нежности.       Для них обоих это впервые. Откровеннее, чем поцелуи в шею, уши, бледные веснушки и нос. Мирабель сжимает руки на его расстёгнутом вороте. Парень гулко сглатывает, они касаются лбами, кончиками носов, но так и замирают в паре сантиметров друг от друга.       «Я люблю тебя, Мира» — беззвучно произносит он, а девушка только машет слабо головой, крепко зажмуривает глаза, боясь увидеть ещё хоть одно слово.       Всего один поцелуй может оказаться для них бездонной пропастью. Упасть с обрыва в эти чувства. Такие неправильные, порочные и безнравственные даже в своём самом слабом проявлении. Нельзя обниматься, не желая отпускать, нельзя держаться за руки, переплетая пальцы, целовать в щёку чаще, чем раз в год на день рождения, наблюдать за каждым движением гибких артистичных рук, нельзя, нельзя... нельзя…       Она открывает глаза, когда на щёки ложатся ладони, ласково, большими пальцами, Камило проводит под глазами, будто убирая слёзы, хотя их там и нет, но это правда помогает. Заставляет болезненно улыбнуться. Теперь в улыбке девушки есть ещё и безмятежность, комфорт, в котором она пытается не думать об их дальнейшем будущем.       Он растеряно смотрит на неё, касается своими мягкими губами сначала подбородка, затем самого уголка рта, ямочки над верхней губой.       Мирабель шокировано замирает, каждый раз ожидая судьбоносного касания, которое навсегда отнимет свободу и подарит непреодолимую тоску в ожидании нового, но на этом всё и заканчивается. Камило никогда не отнимет у неё право, как бы сильно ни хотелось, и даже если это право — терпеть, пускай она передумает сама.       Они поднимаются на ноги, Мирабель выныривает из-под пончо, ночь великодушно принимает в свои холодные на контрасте объятия и подрагивая, она всё ещё держит его за руку. Обнажённые юношеские ступни делают пару шагов в направлении нужной двери, а ладонь его тянется следом, с тихим шелестом расцепляется замок, хватаются друг за друга ускользающие пальцы. И всё это время они молчаливо прощаются, как перед долгим расставанием, пытаются запомнить каждую выразительную черту.       Он — её сжатые накрепко кулаки, покрасневшие от жара щёки, глаза цвета тёмного шоколада, что столь прекрасны без перекрывающих их линз, длинное белое платье-сорочку, расшитую гербом их встреч и признаний, скрытую обычно ото всех хрупкость.       Она — расстёгнутую практически наполовину рубашку, искреннюю улыбку и вздёрнутые брови, золотой ореол, бликами обрамляющий кудрявые лохмы, её личное море в малахитовых глазах.       В секунду как пальцы разрывают контакт, кузен и кузина прощаются всего на одну ночь. Мирабель и Камило — на дни или недели.       Окостенелыми ногами она поворачивается и быстро уходит прочь, практически бежит, потому что если сделает это медленно, то обязательно обернётся. А ей нельзя.       Нельзя… но как только её дверь тихо щелкает, а сама девушка скатывается по внутренней стороне на пол, она запретно шепчет ответ.       «Я тоже тебя люблю» — слова оседают невидимым покрывалом на одинокую мятую постель, коробочку с нитками, лежащие у кровати на полу массивные очки в зелёной оправе, мутной вуалью слёз фраза застывает в глазах, но в этот вечер так и не доходит до получателя. Мирабель всё-таки сорвалась вниз и никакой поцелуй был тут не властен.