Полшага и мышиный хвостик

В Лаик они прибыли почти одновременно. Прищурившись, с высоты конской спины Арно разглядел фиолетовые вспышки на конской сбруе и в одежде мужчины на коне — немного, признак вассала. А вот верхняя одежда неспешно, размеренно шагавшего к двери Лаик юноши размывалась под дождем отчетливой лиловой кляксой, как пролитые гайифские чернила. Арно, по натуре с огнём в ногах, эта размеренность уже не понравилась. Как и явно высокий рост, и чопорная осанка… Его однокорытником должен был оказаться Придд. Закатные твари. Однако когда Арно озвучил это вслух, Лионель протянул руку и отвесил ему подзатыльник — больше обидный, чем болезненный. — Не делай поспешных выводов, дольше проживёшь. Вам ещё полгода быть под одной крышей. — Будь терпеливее, братец, — весело хмыкнул Эмиль. — От ненависти до дружбы полшага да мышиный хвостик. Арно не знал, к кому он точно обратился, но на всякий случай нахохлился. Полгода в Лаик будто растянулись раза в два. *** За столом их оказалось шестеро. Был день, едва перетекший из дождливого утра, и остальные будущие ученики обещали подтянуться к вечеру, как рассказывали Эмиль и Лионель. Арно и сам был бы не прочь явиться ближе к сумеркам, но Лионеля сегодня ждал Первый Маршал, и он уступил своё нежелание чувствовать себя одиноким возможности увидеть перед разлукой обоих братьев. Кого-то одного из них выносить было сложнее: близнецы ещё по детскому взгляду воспринимались как единое, дополнявшее само себя светловолосое целое. Оба или никто, решил для себя Арно. И оказался на полупустой скамье с тарелкой непонятного, но вполне выносимого месива перед собой и пробиравшим ребра холодком, который не могло приглушить тепло отодвинувшихся подальше, пока была возможность, унаров. Двоих он узнал сразу — Катершванцы, такие нездешние лица ни с чем не спутаешь. Впрочем, близнецы показались ему вполне симпатичными, род их подозрений не вызывал, и обмен дружелюбными кивками дал понять, что начало знакомству положено. Колиньяр тоже узнавался безошибочно. Ещё двоих из явных его подпевал Арно не знал и знакомиться не очень-то собирался: Эстебан был чересчур высокомерен при не лучшей репутации, а Придда среди его окружения точно не оказалось бы. По крайней мере, Арно на то надеялся. Исключение осталось по правую руку, на другой стороне столешницы. Юноша был длинный, с прилизанными тёмными волосами и угловатым равнодушным лицом. Глаза под густыми бровями опущены, спина чинно выпрямлена, рука с ложкой движется, будто маятник, раздражающе равномерно. Арно понял, что бесстыдно уставился на Придда, только когда тот замер, потом медленно поднял голову и посмотрел прямо ему в глаза. Он ждал взгляд холодный и презрительный, но получил спокойное любопытство и явную заинтересованность. А потом тот улыбнулся уголком губ — на секунду, но Арно хватило. После скудного обеда Придд сам взял его за плечо в коридоре, когда они отошли подальше от Арамоны. — Нужно отучаться смотреть так на людей, некоторые могут тебя не так понять, — негромко сказал он и, не дав возмутиться в ответ, представился: — Валентин. — Арно. — Приятно. — и Придд невозмутимо продолжил шагать к классным комнатам. Кажется, знакомство можно было считать завершенным. *** Арно никогда бы не подумал, что ему будет симпатичен один из печально известных спрутов. Но Валентин был чем-то… очень уж интересным. Он явно не пытался намеренно кому-то понравиться, как то делал подхалим Колиньяр. Равнодушное спокойствие на угловатом лице и в негромком голосе не уходило ни на занятиях, ни при Арамоне; говорил Придд только по делу, когда спрашивали — или ему самому что-то не давало покоя. А вот в кругу унаров, их негласно сложившейся компании Людей Чести, Валентин оказался способен присоединиться ко всеобщему веселью в перерывах между занятиями: фехтовал на тряпках и щётках, перебрасывался шут знает откуда принесенным мячом, даже поделился парой историй из Придды, поддерживая разговор о делах домашних. Он даже умел шутить: в первый раз от его пародии на фразу ментора про фехтование Арно едва не скатился с лестницы от хохота, и Валентин явно взял шутку на вооружение. Веселье было такое же сдержанное, но живое, неплохо отгонявшее сформировавшийся под тем злополучным дождем холодный и скользкий спрутий образ. А потом Арно поймал Валентина ночью у двери его комнаты. Придд был соседом тихим и почти неслышным, несмотря на тонкие стены в ученическом крыле, поэтому непонятное шуршание и осторожные шаги в ночной час привлекли внимание. Затем раздался скрип двери, и тогда уже любопытство взяло верх. — Арно. — Валентин смотрел настороженным взглядом, а говорил полушепотом. — Почему вы не спите посреди ночи? «И как вы оттуда выбрались?» — прозвучал невысказанный вопрос у него в голове. Оставалось только неопределенно усмехнуться — как же, Эмиль, падкий на шутки, знал, где в комнате при должном старании можно найти оставленные прошлым поколением отмычки, тонкие и почти не видные между камнями. А в случае их отсутствия — где нажать на косяк старой двери, чтобы она подалась под руками. Валентин сейчас приятнее всего отличался от каминной статуэтки: чёрный колет сразу поверх нижней рубахи навыпуск, плечи настороженно сгорблены, из-под равнодушной маски пробивалась тревога. Он даже не причесался, как обычно, и тёмные кудри — единственная часть, выбивающаяся из лощеного образа — вились, как им вздумается. Арно и сам выглядел не лучше, но ему было простительно: скрип поднял его из мучительно затягивающегося полусна, граничащего с бессонницей. — А куда вы собрались, Валентин? — Не ваше дело, унар. — неопределенно-тёмные под курчавой чёлкой глаза блеснули. — Вернитесь в вашу комнату. Но он уже вцепился в белый рукав мертвой хваткой, не устояв перед раздирающим любопытством до полной потери манер: — Ну же! Ты можешь мне доверять! Валентин снова смерил его изучающим взглядом. Потом приложил палец к губам, поднёс к груди вторую ладонь и раскрыл её. На лежавшем в ней перстне безошибочно угадывались очертания поросенка на блюде. Вот уж… граф Медуза! — Арамона сегодня был чересчур жесток. — и Валентин вдруг подмигнул, чем добил одним ударом и без того ошарашенного Арно. — Как знать, не постигнет ли его за это кара. Что-нибудь эдакое в еде… — Каре стоило бы знать, как поудачнее к нему пройти. — и Арно подмигнул в ответ, а сам шепнул: — Я укажу потайной ход на кухню, если возьмёшь с собой. Валентин размышлял недолго. *** После даже думать о прежней неприязни к Придду стало смешно. В самом деле, как можно было косо смотреть на человека, с которым ты однажды вместе украдкой пролез к кухне, ждал напряжённо ухода поваров — вдруг так и унесут сейчас, не оставят? — а после, всхлипывая от сдерживаемого хохота, шептал ему на ухо фразы, которые следовало бы чернилами вывести на краю тарелки и боку поросёнка? Потом они вместе протолкались по узкому лазу потайного хода, собирая на волосы пыль, и, найдя местечко чуть пошире, там же и устроили маленькое победное пиршество с украденным вином и солидным куском уже слегка зачерствевшего, но для вечно голодных унаров великолепного хлеба. С Валентина — кудри в паутине и пыли, тонкая, почти застенчивая улыбка поджатыми губами, пальцы в чернилах — тогда слетело всё наносное и холодное. Арно с трудом отогнал от себя мысль о том, что Придд, оказывается, очень красивый. Наутро наказания так и не последовало, но по помятому раздражённому лицу Арамоны было видно, что шутка удалась. Арно украдкой сделал к Валентину шаг, подойдя в строю почти плечом к плечу. Тот бросил на него ничего не выражающий взгляд, но идеально выпрямленные плечи слегка расслабились. Теперь у них была общая тайна. *** Когда их наконец выпустили из ворот Лаик по прошествии испытательного срока, Лионель и Эмиль уже должны были ждать у ворот, Арно в этом не сомневался. Правда, заметил он алые всполохи уже после того, как на виду у них же хлопнул Валентина по плечу, отколов какую-то стихийную, тут же забывшуюся шутку про родные подводные земли. Придд улыбнулся ему одними глазами, неспешно забрался на спину своего коня — добротного, не хуже, чем у самых раздражающих «навозников» — и первым выехал за ограду. Арно только после этого осмелился сделать страшные глаза братьям, абсолютно одинаковые ухмылки которых было видно за версту. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, Эмиль наклонился к нему и наигранным шепотом прошипел: — Полшага и мышиный хвостик. И у Арно не нашлось, что ответить. А вечером он отстучал уговорённые четыре удара по косяку крайней к продуваемой всеми ветрами стене замка двери. Валентин открыл ему, и до поздней ночи они говорили о всем подряд, прижавшись спинами к ледяным камням. Тогда они обменялись и тем, кто из знатных дворян, по слухам, хотел взять их в оруженосцы. Арно гордился своим будущим местом у Дьегаррона ровно до того момента, как Валентин, почему-то поначалу не желавший ничего говорить, упомянул о Рокслее. Тогда радость немного поутихла — что артиллерия у границ, когда друг остаётся со своим наставником в столице? Арно споткнулся на этой печали, не понял её и, пытаясь постичь её суть, увлёкся так, что Валентину пришлось трясти его за плечо с добрую дюжину секунд, чтобы привести в чувство. *** Когда вскрылась история с панталонами, они, прикрываясь общим смехом над действительно забавной выходкой, обменялись настороженными взглядами: в последние дни оба находились вблизи друг от друга, и выходка была явно на чьей-то чужой совести. Выходит, и печать была не одна? Или кто-то украл ту, которой пользовался Валентин? На фразу об обыске и растерянный взгляд Придд только пожал плечами, не выразив и малейшей тени беспокойства — очевидно, он либо носил кольцо с собой, не желая вдруг попасть впросак, либо его прятал. Оно могло лежать и в потайном проходе к кухне, где-нибудь в затянутой паутиной дыре между камнями: хорошее, вдвойне тайное место. А если кто его нашёл и украл, то были уже не их проблемы. Но когда тень бросили на Окделла — мало того, что друг, так и тишайший юноша, явно понимавший всю тяжесть своего положения и не лезший на рожон — Арно не выдержал и шагнул вперёд: уж брать ответственность за шалость Сузы-Музы, так ему, наслышанному от братьев и уже однажды побывавшему под маской шутника. А за Катершванцами, которые, скорее всего, просто прикрывали друга, вышел и Валентин. Арно уставился на него и встретил спокойный взгляд, как бы говоривший, что наказание за совершенный уже проступок отбывать не зазорно. Мёрзнуть на темных ледяных камнях галереи рука об руку с другом было куда приятнее, решил он, устраиваясь рядом с совсем уже не ненавистным Приддом у костра. Да и смелую, ветром напетую в ухо клятву верности дружбы предлагать было совсем легко — с такой-то улыбкой Валентина, направленной ему и только ему. *** — Валентин! Валентин! — Арно, задыхаясь от бега и перехватившего горло страха, оступился и едва не покатился кубарём по крутым каменным ступеням. Кто-то схватил его за руку, резко дёрнул, почти вывернув сустав, но тут же подставил плечо, помогая подняться. Глаза у Придда были страшные, совсем чёрные на белой маске лица. — Что? — Кого ты видел? — голос почему-то сорвался на шёпот. Арно слышал краем уха легенды о той галерее, куда их заперли, и призраках Лаик. Помнил что-то о парном шествии — унар и его взрослая, неизменно погибшая ипостась. Только ему ни разу не говорили, что последний в ряду виделся каждому живому своим. Удержал он Ричарда лишь потому, что вместо Эгмонта Окделла увидел собственного отца — или кого-то похожего на задумчивое лицо с портретов, одетого в их семейный алый цвет, водянисто расплывшийся на призрачной одежде. От вида же унара, который был одно лицо с братьями, тело объял такой ужас, что из ступора его выдернул только товарищ, кинувшийся на верную смерть. Валентин бы не испугался призраков, он был уверен. На побледневшем, разом осунувшемся лице было такое выражение тоски и страха, будто он тоже видел кого-то важного для себя — даже слишком важного. — Какое вам дело, унар Арно? — голос тоже был жуткий, совсем ледяной, и в голове тут же шевельнулся надуманный спрутий образ. — Такое, что тебе паршиво. — он вцепился в жесткий белый рукав. — Может, расскажешь, и легче станет? — Ступайте в свою комнату, — шикнул Валентин, а потом добавил тихим, дрогнувшим на миг голосом: — Дай мне подумать об этом. Придд стряхнул с себя его руку и направился вверх по ступеням, сбиваясь с шага, с пугающе нервным напряжением в плечах. Спустя невыносимо долгое время попыток Арно согреться у лампадки — в костях будто навсегда засел страх и могильный холод галереи — в стену со стороны Валентина постучали, коротко, но отчетливо. Он тут же соскользнул с края кровати, на которой сидел полностью одетым, даже не сняв туфлей, и, дождавшись, пока привлечённый звуком «мышь» уйдёт вверх по лестнице, шмыгнул в соседнюю незапертую дверь. На Придда было холодно смотреть — он был почему-то без рубашки, по обнаженным рукам и груди с мокрых кудрей катилась вода. Ещё и сидел, сгорбившись, на краю кровати, ближайшем к продуваемому всеми ветрами окну. — Кляча твоя несусветная! — поневоле вырвалось у Арно. — Что ты здесь устроил? — Холодная вода хорошо успокаивает, — спокойно ответили в ответ. — А в мокрой одежде только дольше мёрзнуть. — Не похоже, чтобы тебе помогло. — Арно решительно стряхнул с себя худо-бедно нагретое теплом его тела одеяло и набросил его на чужие плечи. Валентин кротко посмотрел на него из-под слипшейся чёлки — под глазами от неверного света лампадки залегли тёмные круги, будто он не спал добрых три ночи, — и сознался, зябко кутаясь в ткань: — Ничего не вышло. Арно устроился рядом, и ещё какое-то время они молчали. Каждый думал о своём, вслушиваясь попутно в ветер за стеной и редкие шаги в коридоре. Потом он решился: — Ты хотел поговорить. — Да, верно. — Валентин отвернулся, залез рукой под подушку, куда, похоже, засунул нижнюю рубаху ради сохранения хоть какой-то доли тепла, и принялся одеваться, используя, видно, любой предлог, чтобы не смотреть в глаза. — Ты спрашивал, кого я видел… в галерее. Арно ждал, подтянув колено к груди, и в конце концов услышал короткое хриплое: — Джастин. В голове словно что-то щелкнуло. Вспомнился Миль, увлечённо рассказывавший о каком-то необычном «спруте», слишком открытом и улыбчивом для скользкой семейки. Обрывок какого-то слуха об Алве, который так и не дошёл до его ушей целиком. Шепотки о трагедии дома Приддов… У Валентина был старший брат. И он погиб. — Ох. Арно постарался вложить в этот звук всё сожаление, сочувствие и понимание, что у него были. Он опасался, что этого будет недостаточно, но Валентин, похоже, понял. Он выдохнул и, слегка помедлив, положил голову Арно на плечо; подсохшие кудри защекотали шею. Видимо, больше слов ему было не нужно. Сидеть так, бок о бок, оказалось очень уютно. Пусть это и будило те смутно тревожащие мысли, которые одолевали Арно последние месяцы до того, что не удавалось заснуть. И способ положить этим мыслям конец был только один. Безрассудный, конечно, но кровь Савиньяков давала о себе знать… И что вообще было терять с молчаливым-то Валентином, не склонным распространять сплетни? Тот максимум рассадит ему скулу кулаком и покроется непроницаемым льдом, а это можно было пережить скрепя сердце. Арно отодвинулся в сторону. Валентин, лишившийся опоры, на секунду потерял бдительность, растерянно вскинул голову… Арно торопливо схватил его лицо в ладони, чтобы не отшатнулся сразу, и поцеловал: решительно и наверняка грубовато, но уж как подсказывал ему ничтожно малый опыт. Губы у Валентина были сухие и едва тёплые, и он не отвечал настолько долго, что идея вдруг стала казаться из вполне удобоваримой чем-то безрассудным до крайности. А потом он вдруг подался вперёд, зарылся в волосы Арно ледяными пальцами, и в груди вдруг стало очень легко. Когда они отстранились друг от друга, тяжело дышащие и слегка потерянные, Валентин пришёл в себя первым. Он рассеянно провёл рукой по голове Арно, приглаживая пряди, потом посмотрел на него с той самой своей улыбкой, но со странным выражением в глазах и сказал совсем неожиданное: — Зачем? Арно моргнул единожды, дважды, осмысляя вопрос. — Что? — Зачем так рано? — дополнил вопрос Валентин. Это всё ещё казалось странным и даже глупым. — Потому что ты мне нравишься. И я так захотел. Непохоже, чтобы ты был против. — Арно, Фабианов день только завтра. — Валентин положил ладони ему на плечи. — У тебя столько достойных эрэа впереди… И эров, если тебе угодно. К чему тебе жить с клеймом от юношеской лаикской прихоти? — То есть ты считаешь, что я тебя выбрал из нечего делать? — кровь мигом рванула возмущением, не оставляя ничего от сдержанности Рафиано, стоило только Валентину намекнуть на скоротечность связей, возникающих между скучающими учениками. — А если докажу, что это не так?! — Каким образом? — Придд, зараза, явно уже успел взять себя под контроль, только глаза тревожно блестели. — Установи срок. — Арно уже не мог остановиться. — Если оба не забудем — или я не забуду — то ты отбросишь своё занудство и дашь этому волю. Ну, сколько? Валентин задумался на несколько долгих мгновений. — Полгода. Полгода в Лаик, полгода на воле — хороший обмен, решил Арно, и сказал: — По рукам. Они сцепили руки в знак свершённой сделки: плечо тут же обдало холодком от окна на контрасте с тем, как второе тяжело грела чужая ладонь. Потом Валентин убрал и вторую руку. Вздохнул, явно собираясь с мыслями, и сказал будто нехотя: — Сегодня можешь остаться, если хочешь. *** Утром на церемонии пальцы Арно все ещё хранили ощущение неожиданно мягких кудрей под ладонью. Он украдкой проводил ими по ткани парадного плаща, пытаясь как-то смягчить почти физический зуд желания прикосновений, и пытался удержать себя от того, чтобы не коситься в сторону Валентина. Дело было в любом случае гиблое: Придд стоял за его спиной, да между ними был ещё и Ричард. Окделл выглядел паршиво и в ситуации был не лучшей, потому Арно позволил себе переключиться на беспокойство за него и тревожно прислушиваться к каждому из слов окружающих. С Валентином ему хватило обменяться коротким взглядом, когда он поднимался к Рокслею на помост — и целой ночи, которую они провели плечом к плечу. Алва стал неожиданностью, но хорошей. То, что Ричард от испуга и гнева не вонзил в него клинок, к которому приценивался даже при присяге — ещё лучше. У их друга появилась опора, пусть и не та, на которую тот рассчитывал, а у них — упал камень с плеч. Арно приосанился, проследил путь совершенно потерянного Дикона, всходящего на помост, а после кинул торжествующий взгляд в сторону Валентина. Тот, словно почувствовав это, скосил на него глаза и улыбнулся уголком рта. Губы Арно обожгло воспоминанием о первом — и пока что оставшемся последним — поцелуе, и он напомнил себе, что полгода — не так много, тем более что упрямец подозрительно легко согласился на переписку. Он выстоит, и то неопределенное, едва зародившееся чувство в груди тоже.