февральский страх

      В детстве страхи были относительны; они рассыпались под пристальным взглядом времени или наоборот укрепляли узы вокруг шеи жертвы. Никакой середины в таком не существует, лишь редкие исключения (страх у людей теряется, когда время подходит к смерти). Но он не мертвец ещё, дышит без длительных задержек и улыбается ядовито раз через раз. Находится в состоянии, казалось бы, нерушимого покоя. Ему хоть гром, гроза и бури... на всё взглянет и медленными шагами, пока под подошвой хрустит снег, пойдёт дальше. Хруст своих костей.       На телевизоре идёт мультик, где персонажи с длинными стонами врезаются в предметы и дальше бегут сражаться. За этим Тянь наблюдает уже третий час, с перерывами на рекламу, и это лучше, чем сидеть в давящей тишине. Ему тошно от себя и этой ситуации, в которую он попал по собственному желанию. Очередная сигарета между его пальцев отправляется лёгким движением руки в коробку от пиццы, где окурков собралось уже достаточно много. Но он всё равно тянется за ещё одной. Вот вам и пример успешного человека, олицетворения гордости и хорошего будущего. Телефон мигает от сообщений, но никого важного там нет. Он один.       Пока девушки празднуют победу над очередным злодеем, он головой утыкается себе в колени и прикрывает уши. По полу гуляет прохладный ветер, от которого на его руках и спине разбежались мурашки. В своих мыслях он уже тонет, танцует в воздухе без табуретки, боль запивает сотнями. Хотя сейчас Тянь здесь, посреди комнаты и всё ещё живой. Возможно, мама бы похвалила парня за такую сдержанность, но какая разница от её слов, если этой женщины теперь задание гнить посреди кладбища и охранять цветы подаренные родными? От таких мыслей он скручивается ещё сильнее, громко кашляет.       Всё ещё живой, но чертовски одинокий.       От страданий спасает стук в дверь, слишком тихий, но всё равно услышанный. Одним нажатием кнопки звук на телевизоре исчезает, а он сам тяжело поднимается; ноги немного затекли. Стуки стали громче. В глазок нет смысла смотреть, к нему просто так могут прийти лишь малое количество людей. Их и на пальцах одной руки пересчитать не сложно. Дверь Тянь тянет на себя, а сам упирается в стену, смотрит с некой улыбкой в взгляде. Человек, который так безответственно нарушил спокойствие дома, рукой отпихивает его. Двери громко хлопают, а спина прижата к холодной стене. От него веет жизнью, хулиганством и сигаретами.       — Почему так, блять, долго шёл открывать? Я думал, что умру от жары.       И Тянь притягивает его ближе, пальцами цепляясь за футболку, целует мягко и очень сдержанно (мама бы снова похвалила за такую сдержанность, но...). На улице лето, солнце печёт неимоверно сильно, но между ними всё равно всегда будет февраль, осколки и снег.       — Ненавижу тебя, — зло шепчет, прерывая поцелуй. А после, со злым взглядом, угнетающим, готовым уничтожить всё на своём пути, тянется за новым.       И Тянь охотно верит в его слова, пока пальцами проходит по позвоночнику. Начерчивает себе дорогу безумия и снюхивает с улыбкой, с отчаянием во взгляде.       Эта встреча спасает от страха и на некоторое время даёт забыть о гнетущем одиночестве. Они ухватываются за друг друга, словно тонут без возможности спастись, и отдаются по максимуму чувствам. Футболку Шаня он скидывает спешно, бросает её на пол, и на пальцах остаётся от неё лишь мягкость. Губы проходят по веснушкам на плечах. Ему хочется потеряться в рассыпанных рыжих точках на теле Гуаня, остаться там жить, быть любимым хотя бы ими. Но даже такое незначительное желание, маленькое, никогда не исполниться. Всё против него.       Пожалуйста, люби меня, останься рядом.       Но Шань никогда не останется, его цель по жизни — быть впереди, подальше от проблем (но проблемы всегда его догоняют). Способностью похвастается, потому что уходить за миг он умеет и показывает это хотя. Мгновение и ты один. Хоть плачь, истери, извиняйся, привязывай к себе и моли — всё зря, жаль лишь потраченного времени и сил.       — Скоро фестиваль, Цзянь меня заставляет в нём участвовать, — со вздохом выговаривает, пока спиною одеяло греет. Делится своим недовольством. А Тянь лишь хмыкает, кивает, соглашается, а сам вбирает поглубже, давится. От этого лицо Шаня становится ещё краснее, а стоны сдерживать ещё сложнее.       Им бы поговорить немного, решить все свои проблемы и проблеваться правдой, но... времени нет, они действуют по своей методике исцеления. Синяки по всему телу раздражают Хэ, хотя их существование легче принять, чем начинать спорить, поэтому он языком проводит по члену в последний раз и взгляд поднимает на лицо лежащего. Под ним сейчас лежит и страх, и детство, и чьё-то разочарование. Всё в одной коробке, как большой подарок. И не ясно плохой он или хороший. Поцелуй солёный, по словам Шаня — "Гадкий", но почему-то никто прекратить его не в силе.       Колючие рёбра и побитые колени, сигарета за ухом, печаль. Он рассыпется в его руках, если нажать чуть сильнее, но на словах жизнь будет продолжаться на века и столетия. Такой сильный, отважный, готов идти против течения, но сейчас скулит, в чёрных волосах ищет себе спасение. Отдаётся зиме.       А он растягивает Шаня медленно, наслаждаясь тихими вздохами и изредка стонами. Волосы неприятно липнут к лицу, а капельки пота стекают по телу. На улице лето, пока в душе раздирающий февраль.       — Ты раздражающий.       — Ага, — оставляет засосы на спине, проводя пальцами руки по позвоночнику. Абы только не порезаться или попасть на крючок злой судьбы.       — И твоя студия дерьмо, — тяжело дыша комментирует.       — Ты прав.       Соглашается и входит в него неспеша, вызывая этим лишь напряжение, матерные слова. Вот сейчас бы остановить время, успокоиться немного, но уже слишком поздно. Их ждёт лишь старт и финиш, ничего больше, никаких изысков. Дешёвое порно — так называет это Шань всегда, но приходит после этих слов снова.       Любовь, любовь, любовь. Тянь бы стал для него домом, укрытием, чем угодно, но у самого картон и скотч. Проблема явная.       Они трахались так, словно сейчас конец света, будто это их последний шанс. Втрахивал Тянь его с мыслями, чтобы это всё не прекращалось, чтобы эта "любовь" продлилась немножечко дольше, чтобы он не оставался один.       — Меня столько комаров покусало, ненавижу их, — добавляет как-то Шань, после очередного толчка. У него голос хриплый, ему сложно говорить, но он продолжает.       — Впервые ты такой болтливый.       — Мне замолчать?       Умоляю, только не молчи. Говори о жизни, смерти, проблемах, мечтах. О чём угодно. Но только не молчание и тишина, от которой ненависть до потолка доходит, пробивая доброту и ясность.       Кончают вместе, как по глупому заказу. Дышать тяжело, они лежат и пытаются вернуться в норму. Получается так себе. После секса и говорить не хочется, Тянь водит просто пальцем по веснушках на плечах, считает их. Как в детстве звёзды.       Шань снова незамеченным исчез из-под рук, собрался быстро и лишь остановился кинуть тихое брошенное:       — Мне нужно идти.       — И не останешься хотя б подольше?       — Нет, мне нужно маме с покупками помочь. Я ей обещал.       И тишина, потеря, смерть. Конец всей глупой пьесы. Все зрители молчат, ни крика и души. Аплодисментов нет и слёз ведь тоже.       Что он может на это ответить? "Мне страшно быть одному", — слишком сыро. "Без тебя я жить боюсь, умереть намного проще", — лживо. Да чтоб он не сказав, тот никогда не слушал. Поэтому лучше молчать, закрыть рот руками, провести к дверям и угнетенно закурить. Ему красиво быть в печали. Подходит к образу, лицу.       — Передай привет маме.       — Обязательно, — фыркает и уходит в своей невероятно мягкой футболке.       Он лбом прислоняется к холодной двери, затягивается и стоит так минуту. Ждёт, когда станет легче. Походу никогда и не станет. Ему стоит принять пустоту в квартире, окружении, себе. Полюбить её также сильно, как и февраль.