Курортный отдых в санаторных условиях

      Се Ван поднялся на локте и тихонько завозился на узкой для двоих кровати. На улице уже рассвело. Занимался новый день, развеивая без следа тайны прошедшей ночи. Только зацелованные губы и приятная расслабленность в теле свидетельствовали о том, что всё что случилось между ними – взаправду. Се Ван потянулся на пробу и легко поднялся с кровати. У него ничего не болело, что было немного странным ощущением. Но сказать по правде, Се Ван предпочел бы наоборот боль по всему телу, чтобы едва переставлять ноги, ведь это бы значило, что память останется дольше. Он старался не смотреть на кровать, где оставил Е Байи, пока наспех натягивал брюки и застегивал мелкие пуговицы на рубашке.       - Решил уйти, не прощаясь? – тихий заспанный голос заставил Се Вана обернуться. Е Байи лежал на кровати, приоткрыв один глаз, и смотрел на его, прищуриваясь.       - Не хотел будить тебя, - слабо улыбнулся Се Ван.       - Тоже мне, - фыркнул Е Байи.       Се Ван подошел к кровати и припал долгим нежным поцелуем, опускаясь рядом на край кровати. Руки юркнули под одеяло, обнимая и поглаживая теплое ото сна тело. Е Байи обнял и поцеловал его в ответ, и время, смилостивившись, замерло для них на ещё несколько мгновений единения, в которые забывается всё, кроме родного человека рядом с тобой.              - Мне пора идти, - прошептал Се Ван, нехотя отрываясь. Они всё ещё были так близко друг к другу, что их дыхание смешивалось, а длинные растрепанные волосы Се Вана щекотали лоб и щёки Байи, - Нас могут увидеть…       - Знаю я.., - выдохнул Байи, хмурясь.       - Так не хочу уходить… - продолжил Се Ван, прижимаясь крепче. Он ласково потерся лбом о висок Байи, а тот пригладил рукой растрепанные темные волосы, чуть зарываясь в них кончиками пальцев.       - Ты правда хочешь остаться?.. – Е Байи прекратил гладить Се Вана и замер.       - Очень, - выдохнул тот в шею, прежде чем прикоснуться ещё одним легким поцелуем. Время неумолимо шло, утекая сквозь пальцы, вперед, отсчитывая минуты одну за другой. Се Ван наконец нашел в себе силы подняться. Он подхватил обувь и запрыгнул на подоконник, обулся и перекинул ноги наружу. Против света было не так просто рассмотреть эмоции, отразившиеся на его лице, когда тот обернулся. Е Байи показалось, что глаза блестели по-особенному ярко. Се Ван замер, кусая губы, собираясь с мыслями. Он хотел что-то сказать, но слова, видимо, застревали в горле.       - Я… правда очень люблю тебя, - наконец выдохнул он, - очень люблю.       И тут же соскочил вниз, не дожидаясь ответа.       День обещал быть солнечным и уже вовсю согревал теплом утренних лучей, но Се Ван не видел этой красоты и не чувствовал тепла. На душе скребли кошки. Края брюк и туфли быстро намокли, собрав росу с густой изумрудного цвета травы и низких кустиков. Оказавшись на дорожке, Се Ван побрел вперед, не особо разбираясь, куда именно. Ноги просто несли его всё дальше, покуда импульс движения не иссяк, а окно комнаты Байи не осталось далеко позади и уже точно было вне поля зрения.       Незаметно для себя, Се Ван оказался у наружной стены библиотеки аккурат у той самой скамейки, где Байи слушал, как он играл.       Без сил, он опустился на влажную от росы поверхность. За последние сутки произошло слишком много всего. Слишком много эмоций, слишком много ответственности, слишком много решений, которые не хотелось принимать. Он сбегал от себя и этих выборов уже столько лет, что теперь, когда они настигли его, Се Ван оказался настолько не готов, что и помыслить страшно. Он склонился, опустил голову на руки, зарываясь пальцами в волосы. Хотелось выть, кричать, но он оставался нем. Только жгучая жалость к себе и злоба от безысходности наполняли до краев всё его существо. Внутренний безжалостный голос твердил, что это не его нужно жалеть, что он не заслужил жалости, что Е Байи в этой ситуации будет куда хуже, при чем по его, Се Вана, вине. «Ты ведь прекрасно знал, что на двух стульях не усидишь, но ты же умнее всех, ты же подумаешь об этом завтра, ты же у нас живешь сегодняшним днем! Вот и дожил…»       Он вспомнил удушливую жару второй половины вчерашнего дня, наполнявшую его комнату, и повисшую тишину, в которой он застыл, созерцая от двери фигуру отца, стоявшего лицом к окну. Даже по одной только этой позе Се Ван мог понять, что дела из рук вон плохи.       - Всё-таки пришел, - констатировал Чжао Цзин. Он медленно повернулся и облокотился о подоконник, смерив Се Вана взглядом, - Знаешь, что я подумал, когда впервые увидел тебя, тогда, на выступлении?       Он сделал паузу, но Се Ван не смог никак на это среагировать, кроме как слабо покачать головой.       - Я подумал, какой талантливый молодой человек, - он отошел от окна и неторопливо двинулся навстречу, - Он наделен буквально всем для того, чтобы стать новым дарованием в этом мире, он просто создан для сцены, - Чжао Цзин медленно обошел Се Вана, - А затем я подумал, как же несправедлива судьба, раз такого золотого ребенка оставили совсем одного… Буквально вышвырнули на задворки жизни… - кажется, в голосе сквозила настоящая печаль, - Тогда я подумал, что хочу дать этому ребенку всё, чего бы тот ни пожелал… Образование, дом, даже тешил себя надеждой, что смогу стать для него и семьей тоже.       Се Ван тяжело сглотнул. Щеки горели, он чувствовал это, но не мог и пальцем пошевелить, всё стоял и смотрел в одну точку, пока отец продолжал.       - Скажи, разве я чем-то тебя обидел за эти годы? Отказал в чем-либо? – он снова сделал паузу, - Может, у тебя не было достойной одежды или ты плохо питался? Или у тебя не было пространства для творчества? Ты ходил в лучшую школу, с тобой занимались профессора, ты участвовал в стольких конкурсах, ты всегда был на высоте, ты сиял… - Чжао Цзин перешел почти на шепот, он был совсем близко, так что Се Ван мог почувствовать на себе его дыхание, - Так скажи мне, неужели за всё это я не достоин элементарной благодарности?       - Я благодарен Вам, отец… - прошептал Се Ван, чувствуя, что голос начинает дрожать.       - Неужели? Это новая мода такая у молодежи пошла, врать в глаза в качестве благодарности?! – Чжао Цзин чуть не сорвался на повышенные тона, но тут же одернул себя, - Видимо я совершил ошибку, когда подумал, что ты сам образумишься и примешь верное решение… В конце концов я просто одинокий человек, глупо посчитавший, что в праве рассчитывать хотя бы на честность… Я не могу тебя удерживать, но… также я не могу помогать человеку, который обходится со мной подобным образом. Ты волен жить как угодно, - в голосе зазвучала сталь, - но в подобном случае, начиная с этого момента, на мою помощь можешь не рассчитывать, равно как и на продолжение обучения. Это всё, что я хотел тебе сказать. Решать тебе.       Чжао Цзин выпрямился и быстрым шагом направился прочь из комнаты. Се Вана охватил ужас. Он порывисто развернулся и уцепился в руку отца.       - Пожалуйста, постойте! – он зажмурился, тяжело дыша, - Я виноват! Очень виноват, простите! Не бросайте меня… - Се Ван сорвался на тихий стон, - Пожалуйста… Музыка – это всё, что у меня есть! И Вы – тоже… Я исправлюсь, обещаю, я всё сделаю… - он уже не сдерживал слёз, ноги подгибались, а пальцы крепко сжимали рукав рубашки отца, - Только не бросайте меня…       Чжао Цзин остановился и развернулся к нему.       - Ну хватит, - произнес он куда мягче, потянул Се Вана к себе, стер краем манжеты слезы и обнял, - Не могу смотреть, когда ты плачешь.       - Простите… - Се Ван снова всхлипнул в плечо.       - Полно, полно, - его легко похлопали по спине, - Все совершают ошибки. Но ты умный мальчик, да, Се-эр? Теперь всё будет хорошо. Завтра мы поедем вместе, нас ждут. Ты заключишь свой первый настоящий контракт, и мы отправимся навстречу к твоей славе. Ты готов, Се-эр?       - Да… - выдохнул он.       - Вот и умничка.       Чжао Цзин улыбнулся. От его улыбки веяло таким холодом, что впору было окну покрыться морозным инеем. Он всё ещё обнимал Се Вана, бережно, и без возможности прочитать свои эмоции.              Из оцепенения вывело радио из громкоговорителей, объявившее наступление нового дня и начало треклятой зарядки. Се Ван вздрогнул, вырываясь из липкого плена воспоминаний. Ему было уже всё равно. Он неторопливым шагом вернулся к корпусу, аккурат к тому моменту, когда добропорядочные отдыхающие закончили утренние упражнения и шли по своим делам. Смешавшись с остальными людьми, Се Ван прошел в корпус и поднялся к себе.       Тихо притворил за собой дверь и уселся за стол, порылся в недрах папки с бумагами в поисках чистых листов, но тщетно, потому вырвал из середины нотной тетради и, взяв порядком потрепанный жизнью химический карандаш, стал выводить ровные строки. Получалось сложно, скомкано, мысли скакали с одной на другую, но Се Ван продолжал писать.       «Дорогой Байи,       Мне правда очень жаль. Но если ты читаешь это письмо, то я сейчас уже далеко. Пожалуйста, прости меня. Хотя нет, лучше не прощай. Не подумай, что я оправдываюсь, но я просто должен тебе сказать. Я не смог. Я выбрал остаться. Вчера, после поездки, отец фактически выдвинул мне ультиматум: я должен немедленно всё это прекратить, или он сделает так, что из консерватории меня отчислят, и никакой карьеры мне не видать. Он обещал, что просто бросит меня безо всего. Ты знаешь, у меня ничего нет, кроме музыки, я не умею больше ничего, и понятия не имею, как жить, если всё это рухнет. Пожалуйста, прости меня. Я такой трус. Я выбрал предать тебя, хотя мне сейчас так плохо от одной мысли, что оставлю тебя… Пожалуйста… Я не прошу понимания, просто хочу, чтобы ты знал. Я позволил тебе полюбить и теперь предаю.»        Се Ван оторвался и пробежался глазами по написанному. Местами строки окрасились в синий. Он глубоко вздохнул, снова уставился в лист, а потом с силой смял его и отправил в полет в угол комнаты.       «Бред. Разве ему станет легче от моих оправданий? Только и сделал, что разнылся опять.»       Се Ван упал лбом на столешницу. Свесил руки по бокам и принялся думать. Не оставить о себе никакого знака казалось ещё более немыслимым. Он в любом случае поступал по-свински. Он поддался, прогнулся как последний трус, тряпка безвольная, да даже в ней больше самостоятельности, чем в нём. Се Ван скрипнул зубами, сжал в руке карандаш и расположил перед собой новый лист.       «Если ты сможешь, то, пожалуйста, поверь мне в последний раз: всё, что между нами было – правда. И всё что я говорил и делал – тоже. Только вот я тот ещё эгоист. Я пишу тебе прямо перед отъездом. Я не смог отказаться. И я выбрал музыку, потому что это то, что я делаю всю жизнь и из чего состою. Понятия не имею, правильный ли делаю выбор, почти уверен, что правильного выбора нет в принципе. Прости, что оправдываюсь. И прости за то, что признаюсь постфактум, в этой записке, но в лицо я не смог тебе этого сказать. Прости. Пожалуйста, прости меня…»       Снова острый придирчивый взгляд, и второй листок отправился в полёт следом за первым. Только Се Ван занес карандаш над третьим листом, как в дверь постучали.       - Се Ван?       - Доброе утро, отец, - он удивился, насколько бесцветно это прозвучало.       - Ты не идешь на завтрак? – сухо поинтересовался Чжао Цзин, пропуская мимо ушей тон голоса.       - Нет, - Се Ван слабо покачал головой, - Не хочу есть, да и вещи ещё не успел собрать.       - Что же, хорошо, - Чжао Цзин, казалось, пребывал в прекрасном настроении, он подошел и потрепал Се Вана по щеке, - Не забудь, в три часа мы должны выехать.       - Хорошо, отец, я помню, - едва слышно подтвердил он.       Едва оставшись снова наедине с собой и никак не удававшимся письмом, Се Ван склонился к столу и продолжил работу.       Он должен был попрощаться. Хотя бы так. Но в голову не шло ничего. Только вчерашний вечер стоял перед глазами, когда опустошенность сменилась желанием отдать на прощание всё, что только имел. Се Ван должен был, хотел отдать всю ту любовь, что поселилась в нем к Байи. В последний раз использовать шанс на то, чтобы хоть немного, хоть на одну ночь поделиться тем, что он чувствовал. И ему правда нечего было предложить Байи кроме себя. Это – то единственное, что все-таки принадлежало ему самому, по крайней мере так он думал. Думал, пока стоял в душе, смывая с себя все проблемы хотя бы на одну ночь. Думал, пока выбирал, что надеть и пока спускался в темноте по карнизу, думал, что скажет и как поступит, пока шел в густой тени аллеи, укрытый от посторонних глаз раскидистыми кронами деревьев. А после… Всё это было как сон. Это была мечта. Теперь же настала пора проснуться.              День пролетел как в тумане. Се Ван созерцал проплывающие за окном автомобиля дома и пейзажи. Повсюду были люди. Гуляли, отдыхали, любили… Дети смеялись, играли и ели мороженое. «За каждым из этих людей стоит своя история, своя жизнь,» - отрешенно думал Се Ван. Они ехали в ресторан на встречу с той женщиной, которая организует фестиваль, и ещё с несколькими людьми, которых Се Ван знать не знал. Он знал только, что несмотря ни на что так и не смог сделать выбора.              «Сегодня в 19 часов у «Ореанды», я буду ждать там. твой С.В.»       Вот что значилось в записке на кусочке нотного листа, который нашел Е Байи, когда вернулся после обеда, на подоконнике в своем номере.