Ревность

      Всё началось так безобидно. По пути в крыло, где были комнаты курсантов, им пришлось пройти через столовую. Солнце уже садилось, но, тем не менее, в комнате была уже почти кромешная темнота. Слёзы, которые они проливали только несколько минут назад, исчезли, как будто их и не было, а растрепанные во время крепких объятий, когда они лежали на кафельном полу, волосы снова были приглажены, а униформа приведена в порядок. Что осталось — так это чувство спокойствия и умиротворения, которое они нашли друг в друге. Юноши медленно проскользнули через длинный коридор, скрадываемые тенями массивных каменных стен, скоро они должны были подготовиться ко сну. Они даже ужин пропустили, и Кристоф и другие, конечно же, зададут вопросы.       Они проделали половину пути до комнаты, как вдруг заметили силуэт, направляющийся к ним. Поэтому юноши вынезапно и резко остановились, хотя Фридрих заметил это слишком поздно и даже слегка задел Альбрехта, напугав того. Они не смели пошевельнуться и Фридрих заметил, что Альбрехт задержал дыхание. Так же внезапно, как наступил испуг, он исчез и на них нахлынула волна облегчения, когда из теней выступила Катарина, девушка, похоже, заботилась о том, чтобы в просторной столовой царил порядок и чистота до того, как всё будет готово к завтрашнему приёму пищи.       — Вы что-то ищете? — спокойно и серьёзно спросила девушка, посмотрев, однако, на них с любопытством.       Никто не решился ответить, и тогда девушка сделала шаг по направлению к Альбрехту, который, казалось, застыл на месте. Она взглянула на него, и внезапно Фридрих заметил перемену в её настроении. Теперь девушка немного нервничала и её взгляд метнулся от лица Альбрехта к полу и обратно, она коснулась губ кончиком языка, застенчиво улыбнулась и снова устремила взгляд в пол. Катарина, казалось, нервничала, но почему?       — Пойдём со мной. Я хочу дать тебе кое-что, — она взяла Альбрехта за руку. Тот повернулся к Фридриху, бросив на друга смущённый взгляд, только Катарина мягко и в то же время решительно увлекла его за собой, прежде чем юноша успел что-то сказать. Перед тем, как окончательно исчезнуть в темноте, Катарина оглянулась на Фридриха.       — Мы скоро вернёмся.       Они ушли, и Фридрих остался один с чувством, которое он не мог истолковать. Оно словно укололо его и заставило его грудь неприятно сжаться, кто-то как будто выдернул или вытолкнул из него весь воздух.       Тем временем Катарина привела Альбрехта в небольшой погреб, где стояло много бутылок, Альбрехт слишком нервничал, чтобы заметить, что за содержимое в них. Он двинулся за ней, и они оказались стоящими в узком пространстве между двумя полками. Свет здесь был ещё тусклее, чем в холле, и только добавлял Альбрехту беспокойства. Катарина стояла к нему спиной и, похоже, искала что-то среди бутылок, вдруг она повернулась к нему и посмотрела на него.       Несмотря на тусклый свет, Альбрехт хорошо видел её лицо так близко к себе, и её лицо было ещё серьёзнее, чем тогда, в столовой. Она закусила губу, и на краткое время юноша и девушка остались стять в полной тишине и только смотрели друг на друга. Альбрехт хотел спросить её, что всё это значило, но был прерван её словами.       — Это было так храбро... то сочинение, которое ты написал.       Слова были тихими, почти как вздох, с каждой секундой её лицо приближалось к нему, пока они не оказались в нескольких дюймах друг от друга. Сердце Альбрехта билось так быстро, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Юноша чувствовал головокружение и мог бы поклясться, что если бы не полка позади него, он бы потерял сознание.       Его мысли прервали мягкие губы, прижавшиеся к его губам. Альбрехт почувствовал, что он ответно потянулся к ней, к её нежному прикосновению, немного наклонившись. Внезапно всё закончилось и Катарина снова просмотрела ему в глаза, на её щеках выступил румянец. Она не смогла сдержать лёгкую улыбку, прежде чем выбежать из подвала, оставив Альбрехта в темноте.       Фридрих, который был занят тем, что расхаживал взад-вперёд между столами, от волнения даже слегка подскочил, увидев краем глаза, как из темноты выступил и промчался мимо него кто-то, кого он поначалу принял за Альбрехта. Только он хотел позвать друга, как разглядел, что это была та девушка, Катарина.       — Альбрехт? — обеспокоенно спросил Фридрих.       Ответа не последовало, и Фридрих предпринял ещё одну попытку. Когда ответа по-прежнему не последовало, Фридрих забеспокоился, он уже хотел идти искать Альбрехта.       — Фридрих? — наконец тише обычного отозвался Альбрехт. Фридрих заметил, как бледен его друг.       — Что случилось? Что вас так задержало? Я тревожился за тебя... Что это вы там такое делали? — с некоторым подозрением Фридрих засыпал друга вопросами. Альбрехт лишь слегка покачал головой, не глядя на него.       — Ничего, мы должны вернуться, пока не выключили свет, — и он повернулся, чтобы уйти, как вдруг почувствовал на правой руке руку друга, удержавшую его на месте.       — Подожди. Я знаю, что что-то не так. Посмотри-ка на себя, ты будто призрака увидел. А ведь несколько минут назад ты был в порядке, — голос Фридриха стал громче и серьёзнее.       — Я и сейчас в порядке, — ответил Альбрехт немного раздражённо.       — Ты что, шутишь? — Фридрих крeпче сжал руку Альбрехта. — Только взгляни на себя! — Он чувствовал, что друг теряет контроль над собой. Альбрехт, казалось, тоже заметил это, и именно тогда он осмелился встретиться взглядом с Фридрихом. Альбрехт выглядел так, словно вот-вот расплачется — его глаза подозрительно заблестели, Фридрих уже видел это в ванной комнате и он ослабил хватку. Последнее, чего он хотел — заставить друга снова плакать или бояться его.       — Прости. Я не должен был быть так резок с тобой. Просто я подумал, что раз мы стали друзьями, мы должны быть честными друг с другом. Ты мой лучший друг и я забочусь о тебе. И...       — Фридрих, она поцеловала меня. Это был мой первый... первый поцелуй, я имею в виду, — Альбрехт застенчиво отвернулся. Всякий раз, когда он думал о целующей его Катарине, ему приходилось бороться с беспокойством и лёгкой тревогой, овладевшими им. Это просто было... неправильно. Не то чтобы ему не нравилась Катарина, но просто не так, как он явно нравился ей. Случившееся Альбрехту казалось скорее потерей, чем достижением.       — Но разве это не должно было сделать тебя счастливым? Кристоф точно бы обрадовался. Я был бы рад, если бы кто-то поцеловал меня, — Альбрехту показалось, что в этих словах прозвучал особый смысл.       Альбрехт только пожал плечами.       — Должно быть, но только со мной это было неправильно, знаешь ли.       — Что ты хочешь этим сказать? Она ведь такая хорошенькая, — хотя Фридрих и не был увлечён Катариной, как многие другие курсанты Алленштайна, он не мог отрицать, что она действительно была красивой девушкой. О такой невестке мечтала бы каждая мать, включая его собственную.       — Но я ведь едва знаком с ней, а первый поцелуй должен быть особенным. Я бы предпочёл разделить его с кем-то, кого я хорошо знаю, с кем-то, кому доверяю и рядом с кем чувствую себя в безопасности... — Альбрехт замолчал и Фридрих заметил, как его щёки залил румянец. — С кем-то как ты... С тобой, — твердо добавил Альбрехт.       Когда юноша закончил говорить, его лицо приобрело цвет переспелого помидора. Не только он, но и Фридрих почувствовал, как жар поднялся по шее и залил щёки. Словно одна часть его чувствовала себя смущённой, а часть была невероятно польщена тем, что доверие его друга оказалось настолько глубоким.       Тихий голосок в глубине его сознания словно размышлял, захочет ли Альбрехт по-прежнему разделить с ним такой глубокий и интимный акт привязанности. Фридрих в мыслях строго отругал этот коварный внутренний голос за то, что Альбрехт имел в виду не конкретно его, Фридриха, но кого-нибудь ещё, с кем у него были бы такие же доверительные отношения, в то время как Фридрих не мог найти ни одного человека, кроме себя, подходящего под это описание. Он мог с гордостью и ликованием назвать себя единственным, кто наслаждался безоговорочным доверием и близостью Альбрехта.       — Я тоже этого хочу и согласен с тобой, — словно бы управляемый силой извне, Фридрих медленно сделал несколько шагов вперёд, так что они с Альбрехтом оказались совсем рядом. Так же близко, как когда они лежали на холодных кафельных плитах ванной, крепко сжав друг друга в объятиях. Фридрих услышал, как сбилось дыхание друга, и слегка наклонил голову, чтобы увидеть его зардевшееся лицо. Он был словно загипнотизирован увиденным. Румянец на нежных щеках Альбрехта стал ещё гуще, губы были такими мягкими и розовыми, а в глазах застыла затаённая тоска.       Не желая больше терять ни единого мига, Фридрих решительно приблизил к себе лицо Альбрехта правой рукой, мягко положив левую руку на его плечо. Затем он успокаивающе погладил Альбрехта по щеке большим пальцем, прежде чем наклониться к нему, но остановился в паре дюймов от лица друга. Он сосредоточенно заглянул Альбрехту в глаза, пытаясь уловить там любые признаки колебания или беспокойства, но увидел только решимость — да. Тогда без дальнейших церемоний Фридрих нежно коснулся губ друга своими, слегка нажав на них.       Оба юноши закрыли глаза, слишком поглощённые этим тёплым чувством, словно растекающимся по их телам. Фридрих мягко попытался отстраниться, но был прерван Альбрехтом, который не дал ему сделать этого, и, осмелев, ещё крепче поцеловал его, не давая прервать поцелуй, медленно и осторожно покусывая его губы и словно пробуя их на вкус, а друг в ответ обнял его хрупкое тело своими сильными руками.       Спустя, казалось, целую вечность, они отстранились друг от друга и взглянули друг другу в глаза. Нет, светловолосый юноша определённо был чем-то бОльшим, и вовсе не из-за этого интимного жеста любви, который они только что разделили несколько мгновений назад. Фридрих был первым человеком, искренне заботившимся об Альбрехте и его интересах. Чёрт, он даже поддерживал и поощрял его страсть к литературе и поэзии.       — Ни она и никто больше не будет целовать тебя, только я, — и Фридрих снова подтвердил свои слова действием, Альбрехт был вполне согласен с ним, он не хотел, чтобы его целовал кто-то другой. Теперь всё встало на свои места и он был невероятно счастлив от своего первого настоящего поцелуя.       Сильного и высокого юношу внезапно захлестнул порыв таких интенсивных чувств, словно он получил самый сильный удар в истории бокса, их можно было сравнить, пожалуй, только с таким ударом. От этого у него невероятно кружилась голова и было одновременно удивительно хорошо. Фридрих осознал, что за связь связала их. Была ли это дружба или... он даже не мог озвучить свои мысли. Чиновники Берлина так гордились тем, что очистили столицу от «морально неправильных и развращённых» и превратили её в величайший город Рейха. Ещё в тысяча девятьсот тридцать девятом году он наблюдал, как Гестапо выволокло их соседа из квартиры. Одежда мужчины была растрёпанной, а сам он выглядел совершенно напуганным. Спустя всего несколько секунд СС вытащили ещё одного мужчину. Жильцы их многоквартирного дома осыпали их оскорблениями, как потом рассказывали Фридриху его родители.       — Я буду охранять тебя, Альбрехт, только не оставляй меня. Обещай мне это, пожалуйста. Ты самый дорогой друг и самый дорогой человек, который когда-либо был в моей жизни, — его рука погладила розовую щёку друга.       В тот момент, когда Альбрехт осознал смысл слов свего друга, его взгляд снова затуманился, и он осознал, что опять начал плакать, когда Фридрих стал собирать его слёзы кончиком пальца и сцеловывать их. Альбрехт не был уверен, сможет ли сдержать это обещание.       — Я останусь с тобой, — тихо произнёс он, и Фридрих скрепил их молчаливое согласие быстрым, но оттого не менее сладким новым поцелуем. Пока Фридрих заботился о нём, Альбрехт знал, что он мог продержаться дольше.