Здесь и сейчас

Призраки прошлой жизни всегда следуют по пятам. Незримо или напоминая о себе горькими ночными завываниями — особой разницы нет. И чем дальше, тем больше их становится. Особенно если живёшь на проклятой всеми богами планете вот уже добрую сотню лет. Ваш сжимает ладонями виски, силясь изгнать из головы образы разрушенных городов. Обломки, умирающие среди них люди, сотни раненых и полные слёз глаза детей. Не этого, совсем не этого, чёрт побери, они хотели, когда, смеясь, строили планы на казавшемся таким безопасным корабле. — Рем… — шёпот осыпается осколками с потрескавшихся губ. Боль, давным-давно поселившаяся где-то глубоко, снова пытается найти выход, хлёсткими ударами цепей разрывая на части. Вашу отчаянно хочется всё забыть. Стереть из памяти зло, которое рождалось и рождается по его вине. Вернуться туда, откуда начат путь и переписать жизнь с чистого листа. А безжалостная пустыня скалится ему в лицо, осыпая жгучими песчинками. Он её пленник — в который раз? Только сегодня его некому спасать. Ваш переворачивается на спину и зажмуривается от слепящего света двух светил. Безумное желание выпить хоть глоток воды с каждым пролетевшим мгновением затуманивает его сознание. Он рефлекторно облизывает сухие губы и сжимает зубы, ощущая лишь скрипение опротивевшего песка. Сколько он уже здесь? Пять дней? Десять? Он не помнит, сколько прошло со времени его последней стычки с очередными бандитами, но это не имеет особого значения. Всё равно он скоро сдохнет, как шакал, которого забили камнями жители захолустного городка. Подобающая смерть для убийцы. Время просачивается сквозь пальцы тонкой струйкой, не оставляя следа. Ваш усмехается. Что есть время для сверхсущества? Жалкое влачение никому не нужного существования сквозь года и наблюдение за преследующей его смертью. Не в силах достать его когтистой лапой, она рычит, бесится и придумывает пытки для того, чтобы лакомый кусочек в виде Ваша Паникёра сам изъявил желание встретиться с ней. Так же будет лучше для всех, да, господин Ваш? На пронзительном голубом небе появляются лёгкие облака, закрывшие оба солнца. Жар, припекавший иссушенную, страдающую почву, почти моментально спадает. Ваш вдыхает полной грудью горячий воздух и делает попытку встать, опираясь о землю слабыми руками. Выходит плохо, и он падает, больно ударяясь простреленным навылет плечом. Желание что-либо делать почти пропадает, но перед глазами вновь проносится образ улыбающейся Рем Сейврем. — Я… — голоса почти не слышно: только тяжёлое дыхание смертельно уставшего человека. — Я не сдамся, Рем! Умереть здесь и сейчас было бы слишком просто. Ваш приподнимает уголки губ в слабом, ироничном подобии улыбки. Будь рядом Николас, он точно назвал бы его ни на что не годным трусом, слабаком и тряпкой. И это будет неоспоримой правдой. Вашу до боли хочется услышать голос друга, но тот, как и многие, лишь тень прошлого. Впрочем, именно эта тень и не даёт ему покоя, в компании с другой побуждая к действию, заставляя найти в себе силы, которые, кажется, давно унесены шальным обжигающим ветром на другую сторону планеты. Ваш снова встаёт, стараясь не обращать внимания на вспыхнувший огонь боли в правом плече. Вихри пустыни яростно треплют жалкие остатки знаменитого красного плаща, едва-едва прикрывающего истерзанное тело. На этот раз ему удаётся подняться, но ноги не слушаются, отказываясь двигаться к мутному горизонту. Трясущимися пальцами он сжимает одну из них и, рыча от напряжения, переставляет её на несколько сантиметров. Затем другую. Тяжело — но он не остаётся на месте, бездарно тратя впустую подаренное ему время. Умирать здесь и сейчас было бы слишком рано. Ваш уже больше никогда не увидит Рем, человека, которому был готов отдать всё — вплоть до собственной жизни. Пусть так. Зато он, живя на планете, которую они вместе мечтали возродить, может нечто другое: продолжить её дело. Засеять подобно возделанной почве сердца людей ростками любви и мира. Создать личный… Эдем? Ваш отчаянно мотает головой. Только не Эдем. Это слово осквернено и втоптано в грязь. Даже Найвз признаёт это через несколько дней после их сражения. Однако он уже не жалеет об этом, занимая голову новой, не менее бредовой, чем прежде, идеей об изменении мира и человеческого сознания. Только теперь Ваш готов ко всему: сможет удержать очередную бурю эмоций и обиды на весь мир. А Эдем пусть там и останется — в песке и пыли забвения. Ваш постарается просто жить. И научит этому других, скольких бы ранений, оскорблений и брошенных в спину камней ему это ни стоило. Поэтому он движется вперёд, про себя повторяя мотив незатейливой песенки о чёрной кошке, чтобы сознание, плавающее на грани реальности и забытья, не переступило черту. Умирать здесь и сейчас было бы слишком глупо. Ваш помнит слова Николаса о мечтах совсем не в том месте. Наивные — как же Чёрный священник чертовски прав! Но Ваш не из тех людей, кто так просто предаёт свои идеалы. Друг, протянувший руку помощи, когда все отворачиваются, или враг, готовящийся выстрелить в спину; человек, которого знаешь с давних пор, или незнакомец, встреченный случайно в полупустой деревушке — какая разница? Все достойны самого бесценного дара под названием жизнь. И он никогда не отступится от этого правила, каким бы дураком его ни считали. Больно. Ноет каждая клеточка тела, моля о пощаде. Ваш поминутно облизывает обветренные губы, делая только хуже. Мышцы ног горят адским пламенем, каждую следующую секунду грозя просто напросто отказать. Ваш не сдаётся, сражаясь с собственным телом. Спасение где-то рядом, нужно лишь потерпеть. И он обязательно отплатит спасителю сторицей — только выспится как следует. Умереть здесь и сейчас было бы слишком грустно. Ваш почти уверен, что в нём никто не нуждается. В самом деле, кому сдался такой неудачник? Громкое прозвище «Человек-Тайфун» — мишура. Вокруг него смертельным роем вьются неприятности, которые рикошетом бьют по тем, кто рядом. Видеть это невыносимо. Поэтому Ваш привык быть один. Холодные взгляды, злые голоса, едва люди узнают его имя — ежедневный рацион, к которому так легко привыкнуть. Он всегда улыбается в ответ, храня глубоко внутри печаль. Непонимание людских сердец снежным комом нарастает внутри, грозя заморозить сознание. Но жизнь не стоит на месте. Всё меняется, и то самое «почти» становится слабым, но живым лучиком надежды с приходом в его жизнь двух девушек. Страховщицы, призванные защищать окружающий мир от него, сами того не подозревая, медленно, по кусочкам лечат его душу. Вашу это непривычно. Он старается спрятать утонувшие в крови и страданиях осколки, но девушка со звучным именем Мэрил Страйф видит его насквозь. И, несмотря на всю его тёмную сущность, стремится к нему. Хочет быть рядом. Ваш вздыхает. Мэрил ни капельки не похожа на Рем. Её взрывной характер и тяжёлые кулаки он не раз испытывал на своей шкуре. Ему иногда кажется, что не знать её совсем лучше для них обоих. При желании он легко мог избавиться от её присутствия, но вместо этого всегда приветственно машет рукой и улыбается во весь рот, едва завидев Мэрил. Почему? Он и сам толком не знает. — Я дурак… — слова теряются в завывании дикого ветра, что насмехается над одиноким путником, пророча ему скорую кончину. А он упорно движется к маячившей вдали цели, заслоняя глаза рукой в изодранной перчатке. Стены города совсем рядом, хватило бы тех жалких сил. Умереть здесь и сейчас было бы слишком жестоко. Ваш знает о том, что Мэрил часто плачет из-за него. Её глаза наполнены солёной влагой, когда он сражается или уходит в неизведанную даль, стремясь найти мирное будущее. Но она скрывает их, наверное, боясь показаться слабой, и рвётся следом. Ваш узнаёт об этом от Милли Томпсон, когда возвращается. Рассказывая ему о Мэрил, она смотрит так укоризненно, словно он каждый раз совершает непоправимый грех. Он горько усмехается, держась за перевязанный насквозь пропитавшимися кровью бинтами бок. Милли даже и не догадывается, что смотрит в самую суть. Но что ему с этим делать? Ваш давно разучился доверять людям. Ему всё кажется, что, подпусти он хоть кого-то ближе, то непременно случится беда. А он не хочет, ой как не хочет, чтобы с Мэрил хоть что-то произошло. Ваш внезапно останавливается, поняв простую и ясную причину для проснувшегося желания жить: затевая строительство нового мира, начинать нужно с малого, того, что совсем рядом. А это значит, что если он сейчас умрёт, не найдя таких желанных здесь и сейчас сил для того, чтобы вырвать ещё хотя бы пару дней из пасти госпожи Смерти — Мэрил будет жить с глубокой раной на сердце и неутихающей скорбью. Этого никак нельзя допустить, иначе все мечты и стремления Рем, которые он так жаждет воплотить в реальность, пойдут прахом. За всё это, за светлое будущее, построенное своими руками, и улыбку на лице дорогого человека стоит бороться до последнего вздоха. Стены города, словно мираж, всё так же мелькают впереди, не желая приближаться. Ваш сжимает кулаки: он отчаянно хочет до них добраться, но чувствует, что ещё одна госпожа, правящая балом — Удача, в этот раз не благоволит ему. Капризно поджав пухлые губы, она высоко задирает нос и уходит, оставляя после себя едва уловимый терпкий аромат духов под названием жизнь. Ваш снова остаётся один. Умереть здесь и сейчас было бы слишком… Сделав последний, неимоверно трудный шаг, Ваш падает на пыльную дорогу всего в пятидесяти шагах от ворот. Он уже не замечает, что к нему спешат обеспокоенные жители, совершенно случайно заметившие одинокую шатающуюся фигуру на пустом тракте. Сознание медленно угасает, посылая все желания в долговременное путешествие без обратного билета. Лишь одна мысль бьётся пойманной в сети птахой, не давая ему окончательно утонуть в пучине забытья. — Прости… Мэрил… *** Мэрил сидит на жёстком стуле прямая, как натянутая, готовая к бою стрела. Сцепленные в замок руки мелко подрагивают — она не может этого скрыть. Из-за этого она ещё больше нервничает, поминутно пряча их в карманы некогда белоснежного плаща, сейчас больше похожего на половую тряпку. Полуулыбка-полуоскал дурацкой маской застывает на губах, а взгляд блуждает по скудно обставленной приёмной местного лазарета, не зная, за что зацепиться. Сидящая рядом Милли громко чихает и виновато косится на Мэрил, потирая распухший нос. Проклятая простуда всё никак не может отстать от неё, донимая постоянными приступами. Ей бы отлежаться, что и советует Страйф, но она не может отпустить ту одну; последние сутки они проводят в седле, гонясь за случайно подслушанной байкой о том, что-де, Ваш Паникёр объявился в соседнем городе. Слух на деле оказывается правдой, да только от этого не легче. — Сэмпай… — тихо зовёт Милли, осторожно протягивая руку, чтобы погладить по плечу. Слабая поддержка, но это то немногое, что она сейчас может. — Я в порядке, — ответ получается куда резче, чем следует, и Мэрил вздрагивает. Уже в который раз она неосознанно срывается на Милли, выплёскивая засевшие где-то глубоко боль, отчаяние и панический страх. Последнее чувство довольно долгое время съедает её изнутри, но даже самой себе она не в силах признаться, что не хочет терять то, что так дорого. — Прости, Милли, — голос кажется ржавым и абсолютно сухим, и она морщится. — Просто я… немного волнуюсь. Та привычно улыбается — широко, от души, не скрывая эмоций. — Всё нормально, сэмпай, — снова чихает, закрывая лицо белым платком с вышитой в углу монограммой. — И не из таких передряг выбирались. Жизнерадостность Милли немного оживляет Мэрил. Она пробует отпустить такую непривычную для неё в подобные моменты улыбку, и почти сразу ощущает облегчение. Мельком думает, что играет какую-то роль, но не останавливается на этом, снова сосредоточившись на невесёлых раздумьях, поглотивших её с головой. Минуты вязкой патокой протекают мимо, становясь часами, но они не замечают этого. Мэрил потихоньку начинает засыпать: бессонная ночь даёт о себе знать. Но она сопротивляется изо всех сил, постоянно потирая покрасневшие глаза и стараясь подавить зевоту. Милли выглядит не лучше, и, чтобы хоть как-то отвлечься от приглашения в царство Морфея, она выходит на несколько минут, вернувшись с двумя чашками ароматного кофе и небольшой горкой пончиков, которыми их угощает сердобольная медсестра. Мэрил благодарно кивает и берёт одну, делая маленький глоток. Напиток обжигает горло и проваливается внутрь тёплым комом, согревая измученное тело. Она некоторое время прислушивается к реакции организма, а потом смотрит на Милли, размышляя, стоит ли задавать мучавший её уже долгое время вопрос. Она не должна показывать своё волнение, не должна… — Почему врача до сих пор нет? — не выдержав, ворчливо бормочет себе под нос, надеясь, что произнесено достаточно тихо. Однако у Милли прекрасный слух. — Операция ещё идет, — отвечает она неразборчиво, жуя не успевший остыть пончик. — Они и сейчас опасаются за его жизнь, — добавляет беспечно и тут же прикусывает себе язык: не стоит говорить таких вещей. Мэрил глухо стонет, опустив голову. Отчаянно хочется разреветься, кричать до хрипоты о несправедливости мира, о глупости людей и прочих вещах, которые хочется исправить. Почему всё именно так? За какие грехи наказывает их судьба? Неужели именно здесь и сейчас нужно пожертвовать чем-то, чтобы всё кончилось? Она усмехается, дыша глубоко — загоняет обратно подступающую истерику. Она не настолько слаба, чтобы устраивать концерты на пустом месте. На пустом ли?.. Милли почти не шевелится, кое-как устроившись на неудобном табурете. Ворот форменной блузы давит, и она аккуратно расстёгивает мелкие пуговки, освобождая чуть загоревшую кожу. Становится легче и, удовлетворённо вздохнув, она внимательно смотрит на сникшую Мэрил. Та сидит на треклятом стуле, съёжившись — будто уменьшилась почти в два раза. Милли хочется хоть как-то помочь: она прекрасно понимает, что та сейчас чувствует. Но медлит, боясь сделать хуже. Она отпивает холодный кофе и убирает назад назойливую длинную прядку. Будь здесь и сейчас господин священник, Николас ди Вульфвуд, им было бы несравненно проще всё пережить. Милли вздыхает. Позабытая горечь потери наваливается с новой силой, и она трясёт головой, избавляясь от мрачных мыслей. Ей сейчас нужно терпения и силы духа на двоих. Ожидание убивает. У Мэрил окончательно сдают нервы, и она начинает быстрыми шагами ходить по комнате, иногда ненадолго останавливаясь у окна. На улице вовсю бушует очередная буря, разразившаяся сразу после их приезда в лазарет. Из-за высоких смерчей, скользивших тенями по опустевшим дорогам, не видно света солнц: мрак захватывает планету, погружая в пучину хаоса. Состояние погоды эхом отзывается внутри Мэрил — медленно разрушающаяся сотнями мерзких, больше похожих на маленькие лезвия песчинок, душа. Её личный Ад. Она сжимает кулаки, больно впиваясь ногтями в кожу. Это отвлекает, но совсем немного. Мерил закрывает глаза и глубоко вдыхает несколько раз, считая перерывы. Ещё чуть-чуть, и она точно сорвётся. — Сэмпай, съешьте пончик. Вам станет легче, — Милли по-детски наивно улыбается, протягивая еду. Легче? Мэрил горько усмехается. Легче станет, когда придёт, наконец, врач, и снимет давящий груз с души, сообщив хоть какие-то новости. А вот какими будут эти самые новости, она старается не думать. Обстановка и так слишком напряжена, чтобы нагнетать её ещё больше мрачными предположениями. «Да когда всё это кончится?» — Мэрил готова рухнуть на колени и начать молиться Богу, в которого она, в общем-то, никогда особо не верила, или взывать к сотне чертей из адского пекла. Сделать хоть что-то ради того, чтобы поменять минуты, похожие одна на другую как капли в море давно заброшенной Земли. Будто в ответ на её мысли дверь со скрипом отворяется, пропуская доктора. Его загорелое, изрезанное сетью морщин лицо измучено, а сам он еле стоит на ногах, опершись плечом о косяк. Мэрил безумно долгую секунду смотрит на него, а потом бросается вперёд, замерев буквально в двух шагах. Полные плохо скрываемого отчаяния и мольбы глаза скользят по невысокой фигуре мужчины, ожидая то ли радостной вести, то ли приговора. Милли встаёт позади, положив руку на её плечо. Ожидание, мучившее обеих, закончилось, однако неизвестно, что ждёт их впереди, поэтому она готова в любую минуту быть рядом. Просто потому, что у Мэрил здесь и сейчас нет человека роднее и ближе. Доктор, оценив обстановку, усмехается уголками потрескавшихся губ. Молодые девочки, примерные ровесницы его дочери, выглядят донельзя обеспокоенными. Видимо, тот блондин, тело которого он только что собрал буквально по частям — настолько оно было израненным, дорог этим двоим. «Как хорошо, что у меня нет плохих новостей. Сообщить о смерти я вряд ли бы смог», — он устало проводит рукой по лицу и смотрит на Мэрил, сжавшую ладони у груди. — Можете больше не беспокоиться, юные леди, — хрипло выговаривает он, расстёгивая пропитавшийся спиртом, потом и чужой кровью медицинский халат. — С вашим другом всё в порядке. Недельку-другую, и встанет на ноги. Вздох облегчения тихим шелестом разносится по комнате. Мэрил расправляет напряжённые плечи и пробует улыбнуться по-настоящему, а не искусственно и фальшиво, как до этого. Губы слушаются плохо, и получается лишь подобие — кривая ухмылка, зато искренне и от всего сердца. — К нему можно? — надежда пробивается сквозь старательно накладываемое сверху спокойствие. Доктор не находит в себе сил этому противостоять. — Только на пару минут. Больным, сами понимаете, нужен покой. — Он прячет улыбку, видя откровенную радость, затем достаёт помятую пачку сигарет. — А теперь прошу меня извинить. Нужно немного отдохнуть… Последние слова теряются в быстром стуке каблучков. Он разворачивается и медленно уходит вглубь коридора, качая головой: повезло же тому парню! Мэрил почти не дышит, осторожно входя в палату. Чёртова дверь скрипит, разрушая хрупкую тишину и выводя из едва восстановленного равновесия. Хвала Богам, Милли догадывается быстро её закрыть, извиняюще разведя руками. Мэрил качает головой и на цыпочках подходит к невысокой дощатой кровати, накрытой казённой периной и давно потерявшей свою белизну простынёй. Ей одновременно страшно и любопытно: с момента их последней встречи прошло больше полугода. Какой он сейчас? Изменилось ли что-то, или всё осталось на своих местах? Увиденное заставляет её тихонько хмыкнуть. Ваш Паникёр всё тот же, за исключением неестественной бледности да парочки новых шрамов. Под закрытыми глазами чётко выделяются тёмные круги, а отросшие светлые волосы в беспорядке рассыпаны по подушке. Мэрил чувствует, что в груди потихоньку начинает таять огромный ледяной нарост, мешавший дышать. С ним всё в порядке — это то, что нужно знать. С остальным они как-нибудь справятся. Ваш шевелится и тихо стонет, сжимая в тонких пальцах кусок ткани. Одеяло сползает вниз, обнажая туго перебинтованное плечо. Мэрил охает и быстрым движением возвращает его обратно. Только бы не очнулся: ему нужно как следует отдохнуть. За спиной тихо шмыгает носом Милли. Она понимает, что явно лишняя здесь, но уйти боится — вдруг что-то понадобится? Она берёт шаткий стул и пододвигает его Мэрил, ибо та готова вот-вот рухнуть от усталости, ощутимо шатаясь. Иногда Милли про себя удивляется тому, откуда в той столько жизненных сил? Мэрил с едва слышным вздохом опускается на сиденье. Напряжение последних часов медленно уходит, уступая место поистине дикой усталости. Кажется, что запорошенные песками небеса рухнули на плечи со всей тяжестью, стремясь придавить несчастную букашку — мелкого человечка. Она протяжно зевает и поворачивается, посмотрев на Милли чуть мутным взглядом. — Спасибо за всё, Милли. Я останусь тут, а тебе следует хоть немного поспать. — Вы уверены, сэмпай? — в голосе отчётливо читается беспокойство. — Да. — Короткий кивок и лёгкое ободряющее прикосновение к тёплой ладони. — Теперь я справлюсь. Милли раздумывает, будто взвешивая все «за» и «против», потом кивает и уходит, осторожно прикрыв за собой скрипучую дверь. Уверенность в глазах Страйф, с каждой минутой набирающая силу, позволяет ей слегка успокоиться. Привычная Мэрил возвращается — значит, здесь и сейчас жизнь встаёт на круги своя. Та ещё раз шепчет слова благодарности, затем поворачивается к Вашу. В быстро подступающей тьме уже трудно различить черты лица. Размеренное дыхание почти не нарушает невесомой тишины палаты. Мэрил некоторое время прислушивается к нему, опасаясь, что оно внезапно может прерваться. Но через пару долгих минут она осознаёт, что паникует на пустом месте. Тяжело выдохнув, она закрывает глаза. Мысли и давно позабытые вопросы ленивым ворохом палых листьев с таких редких для этой планеты деревьев кружатся на задворках сознания, борющегося с забытьём. Мэрил изо всех сил старается уцепиться за реальность, не желая пропустить момент пробуждения Ваша. Однако у её организма на этот счёт совсем другое мнение. Сон подкрадывается незаметно, легко и ненавязчиво обнимая за плечи. Мэрил поддаётся, разрешив вконец измотанному телу взять небольшую передышку. Но тревоги пережитого дня не отпускают, и она резко открывает глаза каждые полчаса, усиленно отгоняя мерзкий осадок кошмара. Только под утро ей удаётся нормально задремать. Свесив голову на грудь, Мэрил тихонько сопит, опираясь на спинку стула. Не самое удобное место для сна — она ещё в самом начале подумала, что такая ночёвка аукнется ей невероятной болью; но выбирать не приходится. Она просто не находит в себе сил отойти от Ваша, едва обретя его. А вдруг он снова исчезнет, не оставив после себя ничего, кроме пустоты и толики обиды?.. Пробуждение настигает слишком быстро: одно из бледных солнц редкими лучиками проникает сквозь задёрнутые с вечера шторы. Открыв один глаз, Мэрил обнаруживает, что ночью умудрилась уткнуться носом в край кровати — как раз под самый бок Ваша. Она морщится от забивающего ноздри запаха порошка, исходящего от простыни, и пытается встать. Однако сделать это не так просто: затёкшая спина мстит хозяйке и абсолютно не желает разгибаться. Простонав что-то о том, как ненавидит утро, Мэрил кое-как принимает вертикальное положение, держась рукой за поясницу. — Тяжёлая выдалась ночка? — голос Ваша из-под одеяла кажется донельзя насмешливым. Мэрил смотрит на того и на секунду задыхается от возмущения, видя озорной блеск в пронзительных зелёных глазах. — Очнулся, наконец? — вместо ответа произносит она ворчливым тоном. Тот утвердительно кивает, продолжая наблюдать на ней. Мэрил не выдерживает и отворачивается, сердито поджав губы, но тут же резко возвращается обратно, тихонько охнув от прострелившей спину боли. — Скажи мне на милость — в какую гадость ты опять вляпался? Ваш загадочно улыбается и молчит, прячась под одеялом. Он наивно полагает, что статус тяжелобольного спасёт его от гнева Мэрил. — И почему вокруг тебя всегда вьются неприятности? Куда бы ты ни пошёл, где бы ни находился — всегда одно и то же! — она даёт выход накопившейся усталости, прекрасно зная, что на того это не подействует, зато ей польза. Она перебирает его недостатки ещё добрых десять минут, расхаживая по узкой комнате и разминая мышцы. Ваш слушает, не отводя взгляда и не говоря ни слова в ответ. Весёлые чёртики пляшут в глубине глаз, но через некоторое время сменяются серьёзностью. Выгадав момент, когда Мэрил оказывается возле кровати, он несильно хватает её за руку и усаживает рядом с собой. — Что ты… — начинает было она, но осекается на полуслове, чувствуя, что он крепко сжал тонкие пальцы. Ваш медлит, подбирая слова. Он не знает, с чего начать, хотя внутри бушует целый ураган эмоций. Проснувшись сегодня утром, он поражённо замирает, увидев рядом с собой сладко спящую Мэрил. Ему это кажется сном, отчего он дёргает себя за щеку, но ничего не меняется. И сейчас она сидит напротив, притихшая и внимательная. Ждёт, что же такого он хочет ей сказать. Ваш ненадолго закрывает глаза, проводя большим пальцем по холодной ладони, а потом неожиданно выдаёт: — Прости, Мэрил. Я дурак. Приоткрывает веки — совсем чуть-чуть, чтобы увидеть реакцию. А Мэрил молчит. Четыре простых слова повергают её в состояние шока. Непонятно: то ли он в очередной раз пытается над ней подшутить, то ли говорит серьёзно. Но сейчас не то время, чтобы паясничать. — Если ты снова дурачишься, то я не в том настроении, чтобы выслушивать всё это, — она выдёргивает руку и встаёт, но Ваш, двигаясь слишком быстро для раненного человека, возвращает её на место. Мэрил негодующе хмурится. — Подожди. Дурак, набитый дурак! Как будто совсем не знает её, ведёт себя, словно идиот или клоун из городского цирка. Он пристально смотрит в её опухшие и покрасневшие глаза, замечая под ними глубокие тени. Скорее всего, снова плакала тайком от всех, вытирая слёзы упрямо сжатыми кулаками. Ваш снова берёт её руку в свою, силясь высказать то, что творится на душе. Но слова застревают в горле, будто имеют собственную волю и ни капли не желают выходить наружу. — Я… я действительно виноват, — всё же выговаривает он, чувствуя, что голос непривычно хриплый и будто бы севший. — Я принёс вам обеим слишком много боли и страданий, хотя сам пытаюсь бороться против этого. Если бы вы тогда не встретили меня… — он замолкает, но, заметив непонимание, исходившее от Мэрил, поспешно продолжает: — Я хочу всё исправить. Он ничего не ждёт от неё. Вполне естественно, если она сейчас встанет и уйдёт, посчитав, что хватит в её жизни приключений. В конце концов, Вашу не привыкать оставаться одному. Но где-то на самой глубине души слабо скребётся надежда на то, что всё будет с точностью до наоборот. — Исправить? — тихо повторяет Мэрил, уставившись в одну точку. Она искренне не понимает, что он имеет ввиду. Да, их жизнь не самая спокойная, всегда насыщена приключениями разного рода и липнущими к Вашу происшествиями стихийного характера, но в этом-то самая суть. Только в такой обстановке они все, в том числе и Ваш, будут теми, кто они есть на самом деле, не играя дурацких ролей. Мэрил поднимает голову и смотрит на Ваша, ждущего ответа. Она ощущает его напряжение, незримо струящееся по коже. Её слова, наверное, будут для него безумно важными, но самой Мэрил они кажутся банальными и простыми — не к месту. — Ничего не нужно исправлять. — Она наклоняется и кончиками пальцев проводит по бледной щеке. — Ты просто живи. Здесь и сейчас. Ваш усмехается. Теперь он понимает, что принял правильное решение. И всё-таки, она чертовски вспыльчивая… А где-то в подсознании неслышно и счастливо вздыхают его призраки прошлого. Здесь и сейчас они находят успокоение. Надолго ли?..