Пятна на солнце

Солнце не просто взошло, оно нахлынуло как поток и переполнило весь мир. Рэй Брэдбери — «Вино из одуванчиков»

Вегу, как щенка бродячего, в своё время подбирает адмирал Андерсон, пристраивает и периодически справляется о его состоянии. Поэтому, когда он же просит Джеймса приглядеть за Шепард, которую опять никто кроме Хаккета из начальства слышать не хочет, то… естественно он обещает приглядеть за героиней галактики. Вега слишком доверяет адмиралу Андерсону, поэтому соглашается с ним: Шепард снова стучит во все двери, кричит, что есть мочи о грядущем вторжение Жнецов, но никто и слышать не хочет. Джеймс для Шепард — единственная связь с внешним миром; капитан Шепард для Джеймса — божество, сошедшие с военных фресок. Её канонизировали при жизни, а разведка ещё до того, как Шепард стала СПЕКТРом. Мир полниться слухами о ней и её команде. Андерсон не может пропустить всю ту почту, что она получает. Даже если это личное, даже если это от тех, кто вместе с ней влез в самое пекло. Адмирал сетует на это едва ли не каждый раз, как они с Вегой собираются выпить. Джеймс слушает зачарованно, как маленькие дети сказки на ночь. Хотя в общем-то любые истории о Шепард похожи на сказки (по словам той же разведки — засекреченные). Андерсон рассказывает о Шепард, как о чём-то большем, чем человек. Адмирал Хаккет пару раз упоминает её способность превращать разномастную горстку существ в идеально работающий механизм. Джеймс выводит свою теорию. Искра. То, что ведет людей за собой. То, что нельзя подделать, отнять или искусственно взрастить. Она, как божественное откровение — знак свыше, как считает Андерсон. Он же правда добавляет, что приправлено всё это легким налетом безумия, поэтому Совет отказывается от слишком хорошего СПЕКТРа. Шепард всё ещё остается далёким от земли божеством. Капитан обретает реальные очертания, когда изоляцию сменяют строгим надзором. Джеймс теперь может общаться с Шепард на прямую. Он чувствует себя по началу мальчишкой. Не то чтобы робеет, но… это самое, но… Его посещает странное чувство, когда она улыбается. Вега ловит себя на том, что засматривается на изгибы алых шрамов на лице. Они словно бы светятся изнутри, притягивая взгляд. Как будто неземной ауры Шепард недостаточно. Конечно же, Шепард ловит его за этим. Она находит это смешным и забавным, и не стесняясь хохочет. Позже, Шепард уже не так дружелюбно и спокойно, поясняет, что её буквально собрали по кусочкам и она едва ли не на половину состоит из имплантов разной степени крутости и уникальности. Первое время после возвращения с ними было особенно худо. Часть из лицевых имплантов так до конца и не прижилась. Так что результат, буквально, налицо. Шепард ворчит что-то про доктора Чавкас, которая просила её держать своё психоэмоциональное состояние в норме и на «высокой морали», чтобы ускорить заживление, но получалось с очень переменным трудом. Вега списывает сумбурные эмоции на своё нездоровое любопытство. Шепард была уникальна тем, что совершала то, что по идее осуществить было невозможно. Джеймса всегда манило в людях подобное. «Невозможно — это всего лишь мнение, Вега, а я люблю спорить», — заметила однажды Шепард, поедая пиццу. И собственно, Джеймс был склонен согласиться, потому что пытаться переспорить Шепард было всё равно, что пытаться остановить стадо бронто. Бессмысленно и бесполезно. У Совета чертовой галактики не вышло, так что… кто такой Вега, чтобы пытаться? (Хотя справедливости ради, следуя её же словам, он пытался. Безуспешно.) Иногда Вега не сдерживается и всё-таки расспрашивает Шепард о её миссиях. Если ему везёт: она пускается в подробные объяснения, с тактическим анализом и едва ли не баллистическими отчетами — если нет, то наступает очередь Веги говорить. Шепард же отпускает комментарии, как его инструктор в учебке. Когда Джеймс отмечает, что Шепард отличный солдат, она вначале удивленно смотрит на него, а потом смеётся, словно он сказал что-то забавное. Вега замирает, как кролик перед удавом, не понимая, что сделал не так, потому что смех у Шепард не весёлый, а злой, с налётом иронии. «Вега, Вега, хорошие солдаты не дружат с Заидом Масанни», — мрачно замечает Шепард. Джеймс не находит смелости спросить о том, кто это, у самой Шепард. Поэтому многим позже он расспрашивает Лиару, которая вызывает в нём многим меньше эмоций, чем капитан. Да и Вега подозревает, что всё, что можно и нельзя, информационный агент Хаккета и так о нём знает, в отличие от Шепард, которая в душу без повода не лезет. У Лиары обычно добрый взгляд, спокойный, порой даже немного робкий. Джеймс понимает, что это очень опасная маска в тот момент, когда она сносит деформацией голову церберовца. Джеймсу трудно обращаться к ней «женщина», «мэм», по меркам азари она и подавно слишком юна. Лиара умело пользуется этим (по словам Кайдена, как и все азари впрочем). Джеймс больше не обманывается миловидным личиком. Поэтому он готов к острому взгляду, который мгновенно сменяет безмятежную синь, при его вопросе. Лиара смотрит так, будто препарирует его без всякого скальпеля, снимая с него слой за слоем, изучая внутренности. Неизвестно, что она находит, но болезненная острота сменяется статным, холодным спокойствием. Вега расценивает это как вполне себе дружелюбное выражение с условием их отношений (соратники, но не друзья). — Во время охоты на Коллекционеров Шепард наняла Заида, с оплатой в виде помощи в его личном деле. Заид жаждал мести, но ему нужен был хороший боевой отряд, у которого не было бы причин снова стрелять ему в спину. Лиара бросает взгляд на консоль, отвлекаясь, чтобы изучить поступившие данные. Джеймс терпеливо стоит на месте, предчувствуя, что ничего хорошего при таком раскладе ожидать не стоит. Надеется ли азари, что он устанет ждать? — Во время миссии Заид поджёг завод, чтобы выкурить противника. Невинные рабочие оказались в огненной ловушке. У Шепард был выбор: спасти рабочих или помочь Заиду. Думаю, Вы сами понимаете, мистер Вега, что она выбрала, раз они остались с Заидом хорошими друзьями. Это… ошарашивает. Шепард и раньше приписывали холодность и жестокость за её стиль ведения боя. Но одно делать слышать шепот в кулуарах министерства, и совсем другое получать правду, вот так вот… на блюдечке, без прикрас. Многие из миссий Шепард вынуждали её идти на крайние меры: жертвовать кем-то ради победы. Из-за этого её даже посадили под арест. Но это — другой случай. Это не жертва ради кого-то, это не размен жизней солдат на гражданских, это не две жизни ценой одной… Это просто месть! — Не делайте такое лицо, будто ореол божественности Шепард у Вас ещё не треснул, — усмехается Лиара. Словно бы действительно не понимает… словно бы он… продолжал превозносить капитана, забывая, что в первую очередь, Шепард — СПЕКТР, а про них хорошо не говорят даже после смерти. — Нет? Я и подумать не могла. Обычно это проходит быстрее, — теперь Лиара смотрит на него с легким сочувствием. — Но… зачем? Джеймс чувствует себя таким потерянным. Образ Шепард и правда теряет последние остатки божественности, словно бы солнце покрывается тёмными пятнами. Вега не ожидает этого, просто не ждёт подобной… человечности от национальной героини. Наверное, в этом и есть его ошибка: Шепард такой же человек, как и он сам. И ничто на самом деле не мешает ей устанавливать свой моральный компас, как душе угодно. — На этот вопрос может ответить только Шепард, но… мистер Вега, хороших солдат не берут в СПЕКТРы, — нехотя отмечает Лиара, пожимая плечами. Она разворачивается обратно к терминалу, показывая, что больше ей сказать нечего, а все дальнейшие вопросы должны быть отправлены по прямому адресу, без переадресации. Джеймс хочет возразить, хочет напомнить про майора Аленко. Веге остается нечем крыть, когда майор застреливает Удину, основываясь лишь на словах Шепард. Когда они покидают Землю, Джеймс чувствует себя жалким трусом, бегущем с поля боя. В нём клокочет ярость и беспомощность. Он должен быть там, с Андерсоном, а не нестись на всех парах туда, где всё так блестяще безопасно и спокойно. А ещё Вега узнаёт, что обида ожесточает Шепард ещё сильнее, чем эта война. Майор Аленко нападает, Шепард отвечает. Её слова резкие, колкие и ядовитые; в речах майора — недоверие. Джеймс не знает, что такого случилось между ними, просто он умеет делать выводы: им обоим больно, а раны, которые они друг другу оставили, только гноятся без должного ухода. Поэтому, как бы ужасно это не звучало, но доктор Ева, возможно, делает им обоим одолжение: создаёт повод для примирения. Вряд ли, конечно, уместно так думать, когда Шепард заносит бессознательного Кайдена на себе в медотсек, а Лиара суетится вокруг него, пытаясь настроить какое-то медицинское оборудование, пока они несутся к ретранслятору. У Шепард, как у многих солдат есть свой ритуал перед миссией. Кайден шепчет себе под нос имена людей из своего отряда, вместо молитвы; сам Джеймс целует жетоны, прежде чем надеть броню; а капитан всегда красит губы. Она наносит тёмно-фиолетовую помаду в цвет её волос. Честно говоря, стойкости этой косметики можно позавидовать. Даже после самых затяжных сражений, контуры остаются всё такими же идеально ровными. Такой ритуал всегда несёт в себе какой-то сакральный для солдата смысл. Джеймс обращается к своему отряду, прося приглядеть за ним (и обещая скорую встречу). Вегу съедает всё тоже нездоровое любопытство. Но совесть не позволяет ему спрашивать подобное. Это слишком личное. Правду привычно выбалтывает Джокер, который не умеет хранить тайны, если не попросить его специально об этом. — …о любви Шепард к фиолетовой помаде скоро легенды ходить начнут. Где она только такую стойкую находит. Разве что по кораблю без неё ходит, а как на миссию — и в уволку! — так сразу за ней. Ты вообще знаешь, как эта несмываемая штукенция появилась на Нормандии? — взахлёб рассказывает Джокер, следя при этом за графиками работы двигателя. — От Миранды. Эта снежная королева буквально обожала «тёмную-вишню». А потом по ошибке у неё вот эта появилась. Ну и Гаррус как-то заметил, что такой цвет отлично бы пошёл Шепард к её же фиолетовым волосам. Капитан, кажется, вообще единственный человек в Альянсе, кто может так откровенно класть болт на правила об униформе и внешнем виде, крася волосы, губы и ногти в фиолетовый и нося эту свою N7-толстовку, когда остальные довольствуются стандартной формой. — Думаю, капитану эту простят, учитывая всё, — осторожно замечает Вега, не желая спугнуть хорошее настроение у Джокера, которое в последние время появляется всё реже. — Да, такие вот привилегии. Шепард говорит, что это напоминает ей о том, что она всё ещё верна самой себе и своим принципам, а не Альянсу или Совету. Мол, цвет волос в шлеме не видно, да и цвет ногтей в перчатках тоже, а ощущение помады на губах — всегда с ней. Такое вот напоминание, — заканчивает Джокер и только разводит руками. Джеймс вспоминает об этом после разговора с Лиарой. Шепард — не хороший солдат Альянса, да и не верный пёс Совета. Наверное, будь иначе, они бы все уже были мертвы, потому что Жнецов привёл бы ещё Сарен. Шепард верна только самой себе и способна разорвать галактику на части за свою команду. Этого у неё не отнять. Возможно, это одна из причин, почему так много существ следует за ней, а в друзьях числится слишком много весьма опасных личностей. Шепард незримо, но неумолимо влияет на окружающих. Все, кто входит в её команду, так или иначе попадают под её воздействие, меняясь. Хотя правильно было бы сказать, что Шепард толкает их к развитию, стремлениям к большему. Иначе Джеймс не может объяснить это: Серый Посредник; лучший специалист по гетам; чертов ангел мщения; сильнейший биотик их поколения (теперь учитель!); лучшие оперативники «Цербера», обернувшиеся против него; искусственный интеллект, осознавший себя… Да, обо всём этом Вега узнаёт постепенно, но — чёрт подери! — звёзды обычно сходятся так единожды, а для Шепард они танцуют постоянно! (Вега всё ещё пытается понять, где его место в этом списке. Он блуждает во тьме сомнений. Шепард и тут указывает путь.) Джеймс следует за Шепард, словно за солнцем. Вот только он тоже так глупо спешит за горизонт, а не к звездам. С Менае открывается вид на горящий Палавен. Планета выглядит, как одна большая открытая рана, и, смотря на неё, Джеймс чувствует едкую, разъедающую сердце безнадежность. Вторжение только началось, только началось! Но положение дел уже настолько отвратительно. Веге нравилось сияние планет с орбиты. Все эти сверкающие города, линии световых магистралей, как сеточка вен. Но… эти пылающие огни не такие, за каждым всполохом трагедия, и Земля такая же. Израненная и отчаянно не сдающаяся. Гаррус Вакариан оправдывает данное Лиарой звание лучшего снайпера. Он снимает хасков одним за одним, короткими выстрелами в голову. Шепард хорошо просаживает щиты налетчиков, а Вакариан добивает их. Иными словами: Гаррус легко вписывается в команду, видимо, занимая привычную ему позицию. Но что-то всё равно скребется на самых закорках сознания. Вегу занимает слишком сильно то, как офицер Вакариан приветствует Шепард: не привычное рукопожатие, а заботливое прикосновения, двумя руками. Это… странно. Джеймс знает: турианцы не жмут друг другу руки. У них очень чувствительная кожа (чешуя?) на руках, поэтому они всегда носят перчатки. Рукопожатие — это человеческий обычай, который подхватила часть рас галактики, но не турианцы. Они делают исключение, только чтобы выразить уважение к собеседнику-человеку. В голосе турианцев есть интонации, которые не способно воспроизвести человеческое горло. Кажется, это называется субгармониками, благодаря которым они могут добавлять такие урчащие и перекатывающиеся звуки в свою речь. Гаррус Вакариан напоминает Веге большого кота при встрече с капитаном, потому что это самое… мурчание (?) так и пробивается в его голосе. Оно становится менее очевидным, когда он обращается к Лиаре. И вовсе исчезает при общение с Вегой. Правда ошарашивает Вегу турианско-человеческим поцелуем прямо в ангаре. Они все едва успели снять шлемы, как Шепард притягивает к себе Вакариана, за ворот брони. Гаррус не ожидает подобного. Он даже теряется, пораженно застывая, но быстро приходит в себя и обнимает Шепард одной рукой за талию. Капитана привычно не смущает ни чьё присутствие. Шепард не заботят такие мелочи. Они только что вырвались из осадного кольца Палавена и выжили. Хотя по ворчанию Кортеза можно понять, что челноку потребуется ещё один ремонт (как будто пилотирования от Веги мало). Примарх Виктус закатывает глаза и едва слышно фыркает. Джокер объявляет по громкой связи, что доктор Чавкас должна ему двадцатку. Но Джеймс слышит всё, словно сквозь толщу воды, он чувствует себя погруженным в глубокий омут, сдавленным со всех сторон. На языке оседает вязкая кислость. Что-то тёмное и ядовитое разливается в нём, когда Шепард отстраняется от офицера Вакариана. Она улыбается. Это нежная, мягкая улыбка! Её глаза сияют и без всяких имплантов, а сама она делается на мгновение спокойной и легкой, словно сбрасывает весь груз ответственности с плеч. Джеймс с горечью вдруг осознаёт, что никогда не видел Шепард такой. Капитан оставалась закрытой на сотни замков, оставалась просто… капитаном. Джеймс чувствует себя покинутым. Джеймс не знает, что с этим делать. Шепард не стесняется обнимать Вакариана, касаться или целовать, когда они в безопасности, на корабле. Она садится рядом с ним во время приёма пищи в столовой; залезает под бок во время передышек, когда они сидят в баре или на обзорной палубе; целует мимоходом или просто касается. Гаррус, кажется, быстро привыкает к этому (или нет, но Веге не дано знать, обсуждал ли Вакариан это с Шепард, что он думает. У Джеймса нет права влезать в это.). Вега не может винить Шепард за то, что она пытается взять от жизни всё в такой момент. Тем более, что это никак не влияет на её работу. Но внутри всё сводит от невидимого зуда. Оно скребется под кожей. Точит свои коготки о сердце. Оно невыносимо! И всё ширится и ширится с каждым днём. Вега хочет нырнуть в прорубь и скрыться под тощей льда, чтобы больше не чувствовать этого. Джеймс не понимает себя. Джеймс очевидно слеп. Напряжение достигает своего апогея после смерти Тарквина Виктуса, когда Шепард пробивает на эмоции. Они возвращаются на челноке обратно. Джеймс знает: на корабле Шепард придется решать очередной конфликт примарха и Рекса. К сожалению, они больше не просто солдаты, которые могут просто подраться, теперь от их решений зависит слишком много судеб. Пока боевая группа в челноке, все согласно технике безопасности не снимают шлемы. Шепард сдирает его с себя с остервенением. СУЗИ осторожно вынимает его из крепко сжатых рук. Джеймс замечает краем глаза, всего на мгновение: у Шепард дрожат руки. Терпение Шепард лопается, точно тонкая струна. Вега почти слышит этот свистящий звук из переговорной. Рекс и примарх Виктус выбрали неудачное время для своей межрасовой грызни: Шепард ещё не успела смыть с себя эту миссию. — Заткнитесь. Оба, — шипит капитан сквозь зубы. Она такой же солдат, загнанный в угол дипломатией, как и эти двое. — Вы! Вы могли мне сказать. Я больше всех заинтересована в вашем гребаном союзе. От него буквально зависит будущее моей Родины. Я пытаюсь сотворить чертово чудо на Гудзоне, но вы не помогаете! Шепард замолкает на секунду, глубоко вдыхая и видимо пытаясь успокоиться. Напрасно. Грудь словно сжимает металлический обруч, выдавливая из неё эти слова. — Теперь ты! Это было полторы тысячи лет назад! Хочешь сказать, что твой народ не обещал устроить галактике гребаный Судный день? Все, кто участвовал в этом уже давно мертвы, мне тоже начать судить тебя за действия твоих предков?! Хочу напомнить, что не все они были героическими. Шепард похожа на кобру, готовую вцепиться в добычу. Джеймс теперь понимает, что имела в виду Лиара, когда они выходили из челнока. «Она их с потрохами сожрёт». «И не подавится», — мрачно хочется дополнить Веге. — Его сын погиб, пытаясь исправить эту ошибку… — Капитан, не надо… — прерывает её примарх. Ошибка. — Заткнитесь, я не собираюсь Вам сочувствовать. Каждый платит сам за свои ошибки, — бьёт наотмашь Шепард. — Тарквин пытался не дать «Церберу» разрушить этот союз! Союз, который вы прекрасно пытаетесь разрушить сами. — Это была глупая жертва! — голос Шепард срывается, она хрипит, хватая ртом воздух, но упорно продолжает. — Её можно было избежать. Его отряд можно было спасти. Если бы не ваши войны друг с другом… Шепард опирается на панель, пытаясь сделать вдох. Она задыхается. Ещё одна совершенно глупая смерть, которую она могла предотвратить. Ещё одно сражение за Жнецами. Шепард не чувствует в себе сил переломить этот счёт, выиграть войну. Она просто заставляет себя держаться на плаву. Правда в том, что вода давно в лёгких. — Вы должны сражаться со Жнецами, а грызётесь друг с другом из-за дерьма, которое было много веков назад! Я не скажу вам: «а теперь обнимитесь и живите дружно»! Хрен там! Просто заткнитесь и не мешайте мне решать ваши межрасовые проблемы. Потому что мне насрать насколько сильно вы ненавидите друг друга! Я устала от бессмысленных жертв! Вы заключите этот союз, мы отправим Жнецов обратно в Ад, и ваше желание здесь не играет никакой роли! Шепард, вспыхивает биотикой и со злости бьёт по панели. Раздаётся грохот. Джеймс морщится. Как будто ситуация до этого не была паршивой. Внешняя декоративная панель отлетает, а крепления сыпятся на металлический пол со звоном. Шепард солдат, уставший от игр в политика. Капитан разворачивается и чеканя шаг покидает зал. Джеймс не видит, как её скручивает над унитазом в собственной каюте. Шепард трясёт, ломает. Она не может остановить слёзы, и всё это отвратительно смешивается с рвотой. Капитан… нет, Джейн вся изломана, но всё равно пытается удержать весь мир на плечах. Гаррус протирает её лицо влажным полотенцем и придерживает, чтобы она не упала. Вакариан не в силах помочь ей большим, он не может просто взять и починить её, залечить все эти раны, забрать кошмары. Гаррус и не пытается. Он не просит Джейн переступить это, двинуться дальше, он принимает её такой. Со всем этим багажом травм и боли. Справиться с этим Шепард может и сама. Она вообще мало чего не может. Разве что позаботиться о самой себе, защитить саму себя, любить себя… Для этого есть другие. Поэтому Гаррус делает то, что может. Заботится, защищает в силу возможностей и любит. Перебарывает собственное смущение и робость, потому что это не просто секс с напарником, не способ выпустить пар. Это Джейн. И это объясняет всё на самом деле. Эти чувства настоящие, большие и всеобъемлющие. Они владеют Гаррусом, казалось бы, с момента их знакомства, просто со временем обретают правильную форму. Единственно верную. Волнение, влюбленность и ревность. Вот с чего всё начинается. И Шепард даже не осознаёт: насколько она ослепительна, что вызывает такие эмоции у стольких людей. Гаррус замечает, как влюбленность Лиары превращается в преданность и крепнет в дружеских, практически сестринских (если такой термин уместен для азари), узах. И он достаточно ясно видит жгучую ревность Кайдена и отчаянную любовь. Аленко оттолкнул Шепард, и та не стала размениваться на мелочи, а пошла дальше. Гаррусу нравится Кайден, как человек и солдат, но он не может сдержать ехидного злорадства, думая, что майор упустил очень много шансов для примирения. Пока Шепард была с «Цербером» связаться с ней было чертовски просто, поймать её в пространстве Цитадели ещё проще (они несколько недель стояли в доках на модернизации) и почти по расписанию залетали на пару часов раз в неделю, чтобы пополнить припасы или забрать какие-то модификации для брони или оружия. Кайден упустил все шансы. И… нет, было бы слишком жестоко его за это благодарить. Теперь всё повторяется. — Он уже осознал? — спрашивает Гаррус как-то у Лиары. Интерком отвечает коротким смешком. — Нет. Хотя у него было много времени. Он ведь был приставлен к Шепард с начала ареста. — А Шепард в курсе, по-твоему? — Вряд ли, она редко замечает подобное. Не любит лишний раз лезть людям в душу без приглашения. Она про меня-то узнала, когда я ей призналась, что рада, что проигрываю хотя бы не Аленко, — делиться Лиара, и Гаррус не может сдержать смеха. — Я не имею ничего против Кайдена, — добавляет она, и Гаррус смеётся ещё громче. — Да-да, это должна быть твоя фраза. Но это правда! Просто, я не считаю, что он хорошая пара для Шепард. Ей постоянно приходиться принимать сомнительные с этической и моральной точки зрения решения, и ей нужен кто-то, кто поможет жить с этим грузом, а не будет судить, и даже не попытается во всём разобраться! В последних её словах слишком много очевидного яда. — Такое чувство, что ты воспринимаешь ту стычку на Горизонте ещё острее, чем Шепард, — замечает Гаррус. — Я… не была частью вашей команды тогда, Гаррус, — Лиара тяжело вздыхает и судя по звуку отходит от терминала. — Ей не нужно было поддерживать мой дух для потенциально самоубийственной миссии. Не было смысла прятать чувства. И… она была разбита. Кайден не хотел тогда её слушать и не хотел слышать после. Они не могли обсудить эту ситуацию. Он не дал ей шанса объясниться. Я не считаю это правильным. — Я… понимаю, — кивает Гаррус. — Он и на меня тогда злился, а после я не смог с ним связаться. Мои сообщения уходили в никуда. Это было… довольно обидно? Я доверял ему свою жизнь, да и сейчас доверяю, но… Я слишком много ждал? — Да, — раздаётся горький смешок. — Я не в праве осуждать позицию Кайдена, он не был обязан нам верить или слушать. В конце концов, он был офицером Альянса, вы с Шепард состояли в террористической организации, а я занималась нелегальной деятельностью. Это не умаляет его личных качеств, просто мы ждали от него слишком многого. Он не оправдал наших ожиданий. — Слишком много постиронии. Справедливости ради, он сильно изменился с того времени. — Ему разбили сердце, повысили и заставили увидеть результаты действий Шепард. Он больше не мог делить всё на чёрное и белое. Новые обстоятельства не вписывались в старую систему категорий. Я сказала это Веге и готова повторить: хороших солдат не берут в СПЕКТРы. Совет, конечно, «великие слепые», по словам Джокера, но они не идиоты. Они смотрят на тех, кого принимают в ряды спецкорпуса. — Возвращаясь к Веге, может подтолкнешь его к правильной мысли? Он отличный мужик, но его это жрёт, а пока он не осознает очевидное: ничего не сможет сделать с этим. Гаррусу немного жаль Джеймса. С Шепард вообще редко бывает легко, когда дело касается чувств. — Я думаю, он сам должен дозреть. Ему осталось немного. Пока что он пытается осознать свою ревность. Её с восхищением не перепутаешь. — Как скажешь. Потому что я-то точно не хочу быть тем, кто откроет ему глаза. Явик проходится по тонкой материи чувств и чужой душевной организации своими грубыми словами, политыми тонной цинизма. Он сволочь и дитя войны вкупе с тиранической системой правления. Да, у всех исследователей протеан явно случился плохой день, когда Явика откопали. Он рушил все их теории об обществе протеан с легкостью и всё тем же цинизмом. Поэтому не удивительно, что, коснувшись Веги на вечеринке на Цитадели, Явик отмечает, что слишком много существ испускает флюиды в сторону Шепард и его уже тошнит от кислого вкуса чужой ревности. Явику абсолютно насрать на чужие чувства, сколько людей их слышит, насколько корректным будет заявлять другому подобное. Возможно, в культуре протеан не существовало подобного слова. Джеймс пьян, а ещё ошарашен. Напряжение внутри него лопается, как мыльный пузырь, и оседает вязкой боль где-то на дне души. Ему не нужно больше искать объяснение тому, что он чувствует. Но от этого не легче. Теперь боль становится постоянным спутником, а Шепард — ещё недостижимей, чем раньше. Вега не знает, что с этим делать. Как справиться с щемящей болью, когда Гаррус утягивает Шепард наверх, в спальню. Они все взрослые, пьяные люди. Нет смысла прятаться, если хочешь затащить кого-то в кровать: в квартире их несколько. Самара и Заид исчезают практически следом. Возможно, завтра они умрут. В такой ситуации нет смысла прятать свои желания. Джеймс остается наедине со своей бутылкой пива. Лиара приносит ему закуску и смотрит с сочувствием и легкой жалостью. От этого ещё хуже. Как будто она понимает… Она понимает! — Ты тоже?.. — Джеймс поражённо смотрит на неё. — Конечно, как и Кайден, и даже Тали, — Лиара кивает. — Мы с Тали переросли это. Кайден упустил свой шанс. Лиара больше ничего не говорит, а просто молча возвращается к Трейнор, чтобы продолжить их алкогольный поединок. Джеймс остаётся один на один с жестокой реальностью. Шепард стала для него всем. Она пришла в его жизнь в самый тёмный час и осветила своим внутренним светом. Вега влюбился, как мальчишка. Он знает, у него нет права что-то требовать и желать. А даже если бы и было — пришлось бы встать в очередь. Но каждый раз при виде неё, всё внутри содрогается от желания и боли. Джеймс отчаянно жаждет её любви, понимая, что этого никогда не будет. После победы у Шепард всё такая же яркая улыбка, испещрённое шрамами лицо и блеск сотни галактик в глазах. Шепард всё так же не его. Она ранит своим светом, но продолжает сиять. Джеймс не может перестать желать этого. Его любовь имеет кислый привкус отчаяния.